Лайза Рени Джонс
Записки убийцы
Глава 7
Не даю себе времени подумать о том, кто там стоит за дверью. Я вооружена и готова иметь дело что с призраком, что с человеком, что с наемным убийцей. Последнее вызывает наибольшее беспокойство, хотя я сомневаюсь, чтобы киллер стал звонить в дверь. Однако в случае с предыдущими жертвами не было никаких признаков борьбы. Этому не бывать, если в его списке на ликвидацию я следующая. Так говорит Куджо, думаю я, решительно шагая к выходу из кабинета и спускаясь по лестнице. За это время звонок нетерпеливо звонит еще трижды. А когда начинает трезвонить беспрерывно, моя хватка на ружье понемногу ослабевает. Я уже знаю, кто это, и почти уверена, что этот человек и вправду готов убить меня, хотя в итоге удовлетворится тем, что просто как следует на меня наорет.
Словно доказывая мою правоту, к тому времени, как я сворачиваю в выложенную блестящей темно-серой плиткой прихожую и обхожу стол, на котором стоит массивная ваза с искусственными бело-красными цветами, он выкрикивает мое имя.
– Лайла, черт возьми! Открывай! Я знаю, что ты здесь!
Подхожу к двери, а визитер уже начал новый раунд требований.
– Лайла…
– Не шуми, уже открываю! – кричу я, ставя Куджо в угол возле гардероба.
– Лайла, черт возьми!
– Ты это уже говорил! – откликаюсь я, протягивая руку к другой панели сигнализации и набирая код снятия с охраны. Получаю в ответ «система деактивирована» компьютеризированным женским голосом, после чего отпираю дверь.
– Я повторю это еще хоть десять раз, если надо, пока ты не откроешь эту проклятую дверь! – получаю в ответ.
Открываю упомянутую «проклятую дверь» и сразу же оказываюсь лицом к лицу со своим братом. Как и в старые добрые времена, наряд на нем более чем неформальный – линялые джинсы, ботинки и коричневая рубашка с короткими рукавами и прицепленным к карману полицейским значком. И хотя для некоторых сливок общества, проживающих на подведомственной ему территории, это явно моветон, его излучающая уверенность в себе внешность, симпатичное открытое лицо, светлые волосы и высокое, стройное, мускулистое тело, которое сейчас чуть ли не полностью занимает собой дверной проем, способны очаровать даже самых занудных и чопорных представителей местной элиты.
– Лайла, черт возьми! – опять рычит он, не сводя с меня бледно-голубых глаз.
– Эндрю, черт возьми! – рычу я в ответ, и в мгновение ока он заключает меня в свои знаменитые медвежьи объятья, от которых чувствуешь себя и задушенной, и горячо любимой одновременно.
– Я чертовски соскучился по тебе, сестренка!
Мои руки обвиваются вокруг него, и те эмоции, в полном отсутствии которых я только что поклялась, растекаются по моей груди, словно кислота, готовая уничтожить меня. И все же от одной реальности никуда не деться – знакомый древесный запах его одеколона каким-то образом пробуждает воспоминания о рождественских елках, семейных праздниках и обо всем таком прочем. Временах, когда еще верилось в Санта-Клауса и чудеса.
– Я тоже по тебе соскучилось, – признаюсь я.
Эндрю отстраняется, его ладони у меня на руках.
– Я рад, что ты здесь, но я жутко зол. Какого черта ты в моем городе, в моем штате, а я узнаю это от ФБР?
– Я хотела сделать тебе сюрприз. Я понятия не имела, что произойдет еще одно убийство, как только я окажусь здесь.
– И ты не разыскала меня, когда прилетела? – Он заталкивает меня в дверь спиной вперед, закрывает ее за собой, а затем смотрит на меня сверху вниз, уперев руки в бока. – Не вешай мне лапшу на уши! И в каком это смысле «еще одно убийство»? Были и другие?
– Пожалуй, нам стоит проверить, работает ли кофеварка.
– Почему я думаю, что предпочел бы бутылку виски?
«Это мне нужен виски, чтобы пережить эту поездку», – думаю я, когда мы направляемся на кухню. Звонит его телефон, и я слышу, как он отвечает, но продолжаю двигаться, сворачивая налево, на кухню, и на этот раз, похоже, по-настоящему обращаю внимание на окружающую обстановку. Подходя к стойке, действительно замечаю гранитную столешницу, хотя в прошлый раз, когда была здесь, она воспринималась как пустое белое пространство. А когда останавливаюсь у стойки между холодильником и раковиной, где все так же стоит моя старая кофемашина «Кёрэг», мне бросается в глаза задняя стенка в клетку серых оттенков. Я сидела на кухне и помогала маме выбирать эту плитку много лет назад, но кажется, будто это было вчера…
Проверяю запас кофе, а затем смотрю даты на коробке – только чтобы обнаружить, что и у кофейных капсул, и у одноразовых сливок давно истек срок годности.
Вздохнув, поворачиваюсь и вижу, что Эндрю присоединяется ко мне, запустив пальцы в свои волнистые светлые волосы.
– Что-то случилось? – интересуюсь я при виде его обеспокоенного лица и телефона в руке.
– Кроме мертвого тела на моей территории? – отзывается он, прислонившись к стойке и ухватившись за нее руками позади себя. – Какой-то скандал во владениях Спилберга.
– Тебе нужно уходить? – спрашиваю я, стараясь, чтобы в моем голосе не прозвучало надежды.
– Даже не надейся, – кривится Эндрю, тем самым показывая, что все мои попытки изобразить безучастность успешно провалились. – Меня информируют обо всех происшествиях со знаменитостями на моей территории, – добавляет он. – Но сам я не езжу на вызовы без крайней необходимости.
– Конечно. Я так и знала. – Перехожу к более важным темам для разговора. Кофеин – вот что сейчас меня больше всего заботит. – И кофе, и сливки просрочены, что в значительной степени соответствует моему определению ада, просто чтоб ты знал.
«Сразу после кошмаров о нас с Кейном и океанах крови», – мысленно добавляю я.
– Какого черта ты здесь делаешь, Лайла? И не говори мне, будто примчалась только чтобы повидать меня. Ты даже не отвечаешь на мои звонки.
Тоже прислоняюсь к стойке, сложив руки на груди.
– На Манхэттене совершено убийство, которое я пытаюсь связать с еще двумя в Лос-Анджелесе.
– И все же ты здесь, а не на Манхэттене.
– Это достаточно близко, чтобы заскочить домой, – говорю я, и слово «домой» неловко соскальзывает у меня с языка.
– Чушь собачья! Ты оказалась здесь ровно в тот вечер, когда было обнаружено убийство. Могу только заключить, что это связано.
Вообще-то это не вопрос, но поскольку он смотрит на меня так, словно хочет получить ответ, то проще ответить.
– Не исключено, – соглашаюсь я.
– Твой босс – мудак. Домой отпустил, как же! – Его взгляд заостряется. – Это ты последовала за убийством или убийство последовало за тобой?
– У меня нет причин полагать, что оно последовало за мной.
– И все же оно произошло, стоило тебе прилететь сюда.
– Ты уже указал на этот факт.
– Тебе не кажется это странным? Такое совпадение во времени?
– Да, любопытно.
– Любопытно? – восклицает он. – Это выглядит как подарок, оставленный восхищенным убийцей, или как чертова угроза!
– Твою ж мать, Эндрю! – говорю я, пытаясь перевести разговор на какую-нибудь другую тему. – Что-то я не припомню, чтобы ты так часто чертыхался.
– А я вот чертовски хорошо помню, как ты постоянно материлась.
– Приятные воспоминания, не так ли?
Он хмуро смотрит на меня, и тут его телефон снова начинает звонить. Эндрю достает его из кармана и смотрит на номер.
– Папа, – говорит он мне, отвечая на звонок, прежде чем я успеваю потребовать, чтобы он этого не делал.
– Она прямо передо мной, – говорит ему Эндрю, поглядывая на меня. – Да… Подожди. Я включу громкую связь.
– Нет! – одними губами требую я, машу руками, но он все равно переключает разговор на динамик громкой связи и кладет телефон на стойку.
– Ты в прямом эфире с Лайлой, – объявляет Эндрю.
– Какого черта ты не предупредила о своем приезде? – доносится из динамика грубый, яростный вопрос знакомым голосом моего отца. – Как насчет подарка в виде телефонного звонка, за которым последуют объятия, – вместо мертвого тела?
– Рада слышать твой голос, папа, – говорю я, снова обхватывая себя руками, и теперь уже мой черед сердито смотреть на Эндрю.
Мой брат, в свою очередь, вроде как перепутал мой хмурый вид с улыбкой и отвечает за меня:
– Она хотела сделать нам сюрприз.
– С трупом? – спрашивает мой отец.
– Млять, какие же вы все все-таки паникеры, из всего делаете драму! Я не заготовила себе труп, когда летела сюда.
– Млять? – повторяет мой отец. – Твоя мама…
– Постоянно находилась в свете рампы, – говорю я, – иначе у нее тоже такое сорвалось бы.
Тут в наш разговор встревает Эндрю, опять переходя к деловым вопросам:
– Вы уже заявили о своей юрисдикции по этому делу?
– Пока нет, – отвечаю я, – но мне нужен полный доступ ко всем материалам.
– Мне уже трижды звонили по поводу того, что ты появилась на месте преступления, – говорит мой отец. – Поползли слухи. Люди нервничают.
– Убийство вообще часто заставляет людей нервничать, – отвечаю я.
– Это федералы заставляют всех нервничать, – поправляет мой отец. – Прямо завтра, с утра пораньше, нам нужно провести пресс-конференцию.
– Пресс-конференция – плохая идея, – говорю я.
– Мы ее по-любому завтра проведем, – заявляет мой отец.
– Скажи там, что я случайно оказалась здесь и Эндрю попросил меня помочь.
– Мы объявим об этом вместе, – говорит мой отец. – Жду тебя завтра там, а вечером у себя на ужин. А теперь мне нужно идти.
Но никуда он не идет. Медлит, а потом использует то, что я называю его «отеческим тоном», – чуть более мягкий вариант обычного жесткого, что являет собой его лучшие попытки проявить нежность.
– Лайла, – произносит он. – Рад, что ты дома, пусть даже и не при лучших обстоятельствах.
Отец отключается, резко обрывая любое воздействие своего «нежного» момента. Да что, черт возьми, с этими мужчинами, которые при разговоре со мной просто бросают трубку?
Эндрю хватает свой телефон, и тут же раздается звуковой сигнал о сообщении, на которое он бросает взгляд, а его выражение лица говорит мне, что мой брат недоволен, еще до того, как он вновь смотрит на меня.
– Придется поехать разобраться с этой проблемой.
Но, как и папа, Эндрю никуда не уходит. Стоит там же, где стоял, и все его внимание приковано ко мне.
– А ты хорошо выглядишь. Хоть и похудела, но хорошо.
Закатываю глаза и отвечаю:
– Ты тоже хорошо выглядишь. Стал малость пощекастей, чем раньше, но все равно хорошо.
Эндрю смеется.
– Никакой я не щекастый, – говорит он, уже направляясь к двери, ведущей в прихожую.
– Может, ты и не щекастый, – кричу я, – но ты мудак! Никогда не говори девушке, что она толстая или худая. Просто скажи ей, что она хорошо выглядит. Что она красивая. Неудивительно, что ты до сих пор без пары.
Эндрю останавливается в арке и поворачивается ко мне лицом.
– Насчет без пары… Я не один и должен предупредить тебя, прежде чем ты выяснишь это каким-то не таким образом. Я встречаюсь с Самантой Янг.
Бледнею, но быстро прихожу в себя, уверенная, что просто неправильно его поняла.
– Что? – ошеломленно спрашиваю я. – В смысле, с той самой Самантой Янг?
Он смеется.
– Да. Той самой Самантой Янг.
Его это забавляет, как будто это какой-то пустяк, хотя Эндрю чертовски хорошо знает, что только что врезал мне под дых.
– И давно?
– Уже с полгода, и я знаю, что между вами нет особой любви, но мы собираемся это исправить.
– Она встречалась с моим бывшим. Тебе не кажется это странным?
– Маленький городок… И это было много лет назад.
– Эндрю…
– Лайла, – твердо говорит он, в его тоне слышится предостережение. – Мне нужно ехать. Я буду в отделе в семь.
После чего поворачивается и движется к двери.
– И это всё? – Я требовательно смотрю на его широкие плечи. – Нам не стоит это обсудить?
– Иди запри дверь, – зовет он, исчезая в коридоре.
Поджимаю губы и иду за ним, твердо намереваясь сообщить ему, что я думаю об этой новости. К тому времени, как я вхожу в прихожую, Эндрю уже собирается выйти из дома, но вдруг останавливается как вкопанный. Вслед за ним нацеливаюсь взглядом в угол, где пристроился Куджо, и поджимаю губы. Черт возьми, братец явно собирается сделать из этого проблему. И впрямь – он поворачивается ко мне, и его голубые глаза пристально смотрят мне в лицо.
– Почему у тебя дробовик у двери?
Подхожу к Куджо и беру его в руки, стоя лицом к Эндрю.
– Это на случай, если ты меня разозлишь. И тебе это удалось.
– Лайла, – опять предостерегающе произносит он. Эндрю вообще постоянно предостерегает меня в наших разговорах. Это его конек. Я решаю поменяться ролями.
– У меня в руках заряженное ружье, Эндрю. Ты мог бы по крайней мере вести себя хотя бы немного испуганно.
– Я прямо так и дрожу в своих ботинках тринадцатого размера [9]. Но сейчас…
– Тринадцатого? – Я в ужасе смотрю на него, на его торчащие вперед ступни. – Ого! Действительно настоящие монстры. Когда они только успели так вырасти?.. – Потом опять поднимаю на него взгляд. – А хозяйство у тебя тоже им под стать? Если нет, то можно попасть в довольно неловкую ситуацию. В смысле…
– Хватит болтать, – говорит Эндрю, явно не испытывая большого удовольствия от моих попыток отвлечь его от заданного вопроса. – Что тут вообще происходит?
Молча смотрю на него, несколько раз моргнув.
– Лайла, – рычит он. – Отвечай!
– Ты сказал «хватит болтать».
– Не цепляйся к словам, остроумная ты наша. – Эндрю кривится. – Я хочу получить ответ.
– Мертвые тела заставляют меня нервничать, – вру я, хотя это совсем не так. Вот лужи крови и ошметки мозгов – совсем другая история. Конечно, нелогично, что труп – это нормально, а все остальное – нет, но это просто моя реальность, которой я ни с кем не делюсь.
– Ты расследовала по меньшей мере дюжину убийств. Как такое возможно?
Эндрю сильно ошибается в этой цифре, но поправлять его кажется контрпродуктивным по сравнению с моими планами изворачиваться и хитрить.
– У всех нас свой крест, который приходится нести.
Он прищуривается, глядя на меня.
– Если б ты тогда осталась здесь…
– Я у себя дома, и у меня все еще ружье в руке.
– Безопасность – это дело семьи.
Звонит его телефон, и Эндрю снова хмурится, как будто это я спровоцировала паузу в разговоре. Он выхватывает его из кармана.
– А с тобой мы еще не закончили.
Поворачивается и открывает дверь, прежде чем я успеваю его остановить.
– Нам нужно поговорить о…
Он захлопывает ее у меня перед носом, и я добавляю:
– Саманте, Эндрю. Женщине, которая трахалась с Кейном в тот самый вечер.
Делаю шаг, твердо намереваясь вразумить его прямо здесь и сейчас, однако логика берет верх, и я перехватываю Куджо, запираю дверь, а затем опять включаю сигнализацию. Назвать Эндрю идиотом, которым он на самом деле является, было бы нехорошо, а это именно то, что я бы сейчас сделала. И, вероятно, не стоит и говорить ему, что Саманта – потаскуха, сучка, шлюха, которой голый Кейн нравится так же сильно, как и она ему в том же виде. Я приваливаюсь к двери. Саманта Янг? Как он может встречаться с этой млятской Самантой Янг? Просто безумие… Эта женщина трахалась с Кейном – пикантная деталь, которую он узнает, когда ему предъявят алиби Кейна, которое мне вдруг срочно требуется подтвердить.
Тянусь в карман за телефоном и понимаю, что оставила его наверху. Еще одна удачная пауза, которая мне требуется, потому что я с ходу позвонила бы Кейну, а я не уверена, что это правильный шаг в данный момент. А потом, я знаю Кейна. Неважно, что он знает или не знает о моем брате и Саманте: он скажет мне, что оказал Эндрю услугу, показав ему, что представляет собой Саманта на самом деле. Но разве мой брат уже этого не знает? Вся ее семья насквозь коррумпирована. Сама она коррумпирована. Что я здесь упускаю? Явно многое, чего на данный момент я не могу изменить, а это значит, что нужно сосредоточиться на том, что мне сейчас под силу. На том, чтобы найти моего Младшего и наемного убийцу.
Отталкиваюсь от двери и направляюсь по коридору в сторону кабинета. Как только поднимаюсь по лестнице и возвращаюсь в самое сердце Чистилища, кладу Куджо на стол и поворачиваюсь лицом к пробковой доске, на которую я прикрепила карточки, снова уперев руки в бока. Мой взгляд останавливается на карточке с надписью «САМАНТА ЯНГ». Затем мое внимание переключается на карточку с надписью «КЕЙН». А потом – на ту, на которой написано «ЭНДРЮ ЛАВ». Нахмурив брови, подхожу к табурету, взбираюсь на него и переставляю карточки так, чтобы Саманта оказалась между Эндрю и Кейном. Затем под карточку Саманты пришпиливаю собственную.
Я – тот общий знаменатель, который связывает двух присутствующих в ее жизни мужчин.
Хмурюсь, когда в голову мне приходит еще одна мысль, и поспешно спускаюсь со стремянки обратно к столу, где сажусь и тянусь за папкой со своим делом. Открыв ее, достаю портретные снимки каждой из жертв, беру несколько пустых карточек для заметок и засовываю ручку в карман. Снова подойдя к пробковой доске, подтаскиваю табурет к крайнему правому углу, где еще полно свободного места. Забравшись по ступенькам, прикрепляю фотографии к доске – один ряд для убийств в Лос-Анджелесе и другой для Нью-Йорка. Спускаюсь обратно и смотрю на проблему, которая назревает у меня в голове, а теперь и на доске. Эндрю и Кейна объединяет Саманта. У всех убийств есть общий убийца. Но сейчас у меня на уме не это. А я сама.
Единственный общий знаменатель для всего, что есть на этой доске, – это я.
Глава 8
«Никакой я не общий знаменатель», – говорю я себе, расхаживая перед пробковой доской. В смысле, да, я определенно общий знаменатель между моим придурковатым, сексуально озабоченным братцем и моим спесивым, грязным во всех смыслах бывшим. Но Саманта – это тоже общий знаменатель. И да, все эти убийства связаны с Лос-Анджелесом и Нью-Йорком, и я вполне могу оказаться связующим звеном – но равно как и любой из десятков или даже сотен обитателей Хэмптона, живущих и имеющих деловые связи сразу в обоих местах. Я сама… Саманта… Кейн… Мой отец… У всех нас есть какая-то двойная связь. И теперь я окончательно исключила вероятность того, что моя личная вовлеченность в эти убийства объясняется простым совпадением – тем, чего просто не существует в природе, как сказал бы мой въедливый бывший наставник. Роджер сказал бы, что случайностей не бывает, кроме как в сказках. Вообще-то я с ним не согласна. В смысле, скажите Эмме Райли, студентке колледжа, которая по чистой случайности выбрала бар, в котором охотился серийный убийца, что случайность не становится просчитываемым фактором в жизни и смерти. И все же какой-то навязчивый голос у меня в голове твердит, что я упускаю что-то совершенно очевидное.
Останавливаюсь и, скрестив руки на груди, поворачиваюсь лицом к доске, смотрю на написанные на ней слова, практически не видя их. Думаю я сейчас не о Саманте и ее сексуальном треугольнике с двумя хорошо известными мне красавчиками. Я думаю об убийце, за которым охочусь. И не исключаю вероятности того, что мой убийца – это Младший. Возможно, это один и тот же человек… хотя нет. Нет. Это просто смешно. Убийца расчетлив. Работает чисто. Делает свое дело и не оставляет после себя никаких улик. А у меня есть записка и поддельная кровь. Убийца ничего подобного не оставил бы.
Я подхожу к столу, сажусь, хватаю свой телефон и отмечаю, что сейчас ровно час ночи. Мне требуется как минимум четыре часа сна, чтобы эффективно функционировать как человеку, не говоря уже как профайлеру. Хреново, но так уж предопределил Господь, так что ничего тут не поделаешь. Я окончательно заключу себя в Чистилище, как только покончу с некоторыми расспросами и расследованиями. Как только соберу все необходимые данные. Но пока мне нельзя отдыхать. Беру бумагу и ручку и начинаю разрабатывать стратегию работы с делом, а не только подозреваемых. Потому что дьявол всегда кроется в деталях.
Час спустя мой список дел на предстоящее утро завершен и включает в себя выяснение того, как жертвы связаны друг с другом и с Хэмптоном, даже если они были убиты в Лос-Анджелесе. Мне также понадобится перечень всех, у кого есть недвижимость, бизнес или родня в обоих местах. Это большая работа, но, к счастью, я регулярно снабжаю пончиками с джемом одного из наших технических экспертов в Лос-Анджелесе – как раз в расчете на такие случаи. Дьявол в деталях, и все становится гораздо проще, если заранее подкормить того, кто способен их найти. Составив план, засовываю телефон в карман, перекидываю через плечо сумку, а затем тянусь к Куджо – единственному партнеру по постели, которого планирую иметь, пока я здесь.
Во всеоружии для сна – в буквальном смысле этого слова – спускаюсь по лестнице, и хотя я твердо намереваюсь направиться в спальню, опять останавливаюсь в коридоре, и по спине у меня пробегает противный холодок. Живот наливается тяжестью, и пусть даже я не знаю, прошлое или настоящее преследует меня в данный момент, но рисковать не собираюсь. Направляюсь прямиком в гостиную и еще раз быстро осматриваю каждую комнату, шкаф и дверь в доме и даже проверяю панель сигнализации. Как только заканчиваю, я уже не настолько на взводе, но это тревожное чувство не проходит. «Мне не нравится, что ты там одна», – сказал Кейн. Мне тоже – вот почему я так часто обитала у него дома, и мы оба это знаем.
Достаю бутылку воды из в остальном пустого холодильника и направляюсь в спальню, свет в которой после моего осмотра дома по-прежнему включен. Останавливаюсь в дверях и несколько мгновений прислушиваюсь к тиканью напольных часов. Взгляд мой скользит по огромным пухлым креслам стального цвета по бокам от арочного окна, закрытого тяжелыми серыми шторами. Это мое убежище, куда я никогда не беру никакие свои дела, – роскошь, которой у меня не было в моей крошечной квартирке в Лос-Анджелесе. Это то место, где я не позволяю течь крови. Но она все-таки течет. Однажды это произошло. И это изменило все. В первую очередь меня саму.
Вздохнув, подхожу к огромной кровати слева от меня, накрытой ангельски-белым покрывалом, которое всегда олицетворяло для меня мою мать, и кладу Куджо поверх него. Сумка летит следом. Не задерживаясь, иду в ванную справа от себя, где включаю свет. Войдя туда, ступаю на бело-серую плитку между утопленной в пол ванной и стеной, вдоль которой протянулась стойка с раковиной. Останавливаюсь рядом с душевой кабиной, открываю дверь гардеробной и тоже включаю там свет. Захожу внутрь и оказываюсь в большой комнате, в центре которой бок о бок стоят две длинные скамьи, а стены уставлены прямоугольными стеллажами и шкафчиками с моими дорогущими шмотками.
Невольно вспоминаю ту ночь на пляже и минуты после того, как Кейн оставил меня, приказав переодеться и принять душ. Я тогда подбежала к гардеробной, голая и вся в крови, с одеждой в руках. Побросала ее прямо на пол, сдернула джинсы и майку с вешалок и натянула их. Закончив одеваться, запихнула свою одежду в пакет для мусора и испугалась, увидев оставшуюся на покрытом ковром полу гардеробной кровь. Сейчас я смотрю на плитку под ногами, которой заменила ковровое покрытие, и понимаю, что даже сейчас, два года спустя, мой взгляд на то, что было правильно или неправильно в ту ночь, меняется по несколько раз на дню.
Стряхивая с себя воспоминания, подхожу к комоду в глубине гардеробной и выдвигаю ящик. Игнорируя множество своих шелковых ночных рубашек и халатиков, достаю черную фланелевую пижаму из двух частей, кладу ее на комод. Тянусь за пистолетом, и мысль о том, чтобы снять с себя хоть что-то, мне категорически не нравится. Так что от замысла переодеться на ночь отказываюсь. Что наверняка лишь подтверждает, что у меня непорядки с головой, но легкое сумасшествие – это намного лучше, чем глупость. Задвинув ящик, выхожу из гардеробной и замираю, когда мой взгляд падает на ванну. В ту ночь я плюхнулась в нее полностью одетой, о подробностях чего я сейчас стараюсь не думать. Похоже, что именно в ту ночь я и тронулась умом. Я ненавижу ту личность, какой я тогда была. Настолько не готовую к тому, что на меня обрушилось… Очень хорошо, что та личность – это уже не я.
Резко вдохнув, я прохожу через ванную в спальню, где мои ноги утопают в мягком ковре кремового цвета. Да и вообще все в этой комнате мягкое и уютное. Это все моя мать. Это она придумала интерьер. Это она обставляла комнату. Она просто обожала ее. Все здесь так и дышало ею, да и дышит до сих пор. Я позаботилась об этом. Останавливаюсь в ногах кровати и смотрю на огромную картину, на которой мама изображена в своей прославленной оскароносной роли Мэрилин Монро, перекрашенная в блондинку. Платье на ней канонически белое, драгоценности дорогие. Выглядит она потрясающе, и самое удивительное в том, что хотя моя мать полностью вживалась в своих персонажей, она всегда знала, что представляет собой как личность. Она не теряла себя в своих ролях. Не могу сказать того же про саму себя.
Сажусь на кровать, и в кармане у меня блямкает телефон. На сей раз это точно Рич, думаю я, хватая его. Но высвечивается номер Кейна, а его текстовое сообщение гласит: Красивое украшение для газона, говоришь?
Замечаю, что губы у меня невольно кривятся в усмешке, поскольку суть в том, что Кейн – единственный человек на этой планете, который по-настоящему улавливает смысл моих брошенных с ходу подколок. Хотя, я думаю, он это знает. Я думаю, этим Кейн напоминает мне, насколько хорошо он понимает меня, а я понимаю его. А вот чего он не понимает, так это того, что я уже знаю это и что мне это не нравится. Набираю ответ: Красивое украшение для газона – это лучше, чем уродливое. Тебя беспокоит, что ты – лицо, представляющее оперативный интерес?
Кейн: Ничуть не беспокоит.
Откидываюсь на матрас и отвечаю: А зря.
Тут телефон начинает звонить, и, конечно же, это он. Я не отвечаю, и после нескольких звонков получаю его следующее сообщение: Чего ты боишься?
Себя… Его…
Печатаю: Спокойной ночи, Кейн.
Он отвечает: Спокойной ночи, Лайла, и, клянусь, я почти слышу, как он произносит мое имя тем глубоким, знойным баритоном, который всегда заставляет меня чувствовать себя единственной женщиной на всем белом свете. Хотя, с другой стороны, он вообще мастер в том, чтобы заставить тебя ощутить себя центром вселенной. Интересно, не такое ли чувство Саманта пытается вызвать у моего брата? И не это ли чувство Джек-потрошитель вызывал у своих жертв?
Ставлю будильник на телефоне, чтобы поспать ровно четыре часа, а поскольку одиннадцать – мое счастливое число, добавляю еще одиннадцать минут. Кто откажется от дополнительных одиннадцати минут сна? В итоге я встану прямо на рассвете – идеальное время, чтобы вымыть дверь во внутренний дворик. Кладу телефон на живот, а руку на Куджо, прежде чем закрыть глаза. Сон начинает овладевать мной на удивление быстро, но мой разум работает, даже когда дремота уже держит меня в плену.
Я сижу на диване, неукротимо дрожа всем телом, и это меня чертовски бесит. Дрожь – это для мягких, избалованных барышень, которые начали планировать свой путь к богатому замужеству, едва только научившись ходить и говорить. Девочек, с которыми я ходила в школу. Девочек, с которыми, как хотел мой отец, мне следовало подружиться и стать такими же, как они. Я даже не знаю, почему дрожу. Я не боюсь. Я ничего не чувствую. Абсолютно ничего. Я заглядываю глубоко внутрь себя и пытаюсь отыскать хоть какие-то эмоции, но там просто черная дыра тьмы, которая, как мне кажется, что-то значит, но мне вроде как совершенно до лампочки, что именно.
Звук шагов привлекает мое внимание к открытой раздвижной стеклянной двери, и я вскакиваю на ноги. Мгновение спустя в комнату входит Кейн. Его галстук ослаблен, белая рубашка испачкана красным – кровью, и у меня пересыхает в горле. В груди закручивается тугой узел – там, где должны существовать те эмоции, которых я не испытываю. Кейн, конечно, не выказывает ни малейших признаков того, что его промокшая одежда или события, которые привели к этой ситуации, хоть как-то повлияли на него – он все такой же хладнокровный и собранный, как и всегда, но разве я и сама не хладнокровна и не собранна? Я ведь не плачу. Не бьюсь в истерике. Я просто – о да! – дрожу до такой степени, что кажется, будто у меня сейчас подкосятся колени.
Кейн, похоже, тоже это замечает. Его взгляд резко опускается к моим ногам, задержавшись там на несколько мгновений, прежде чем пройтись по всему моему телу, а затем возвращается к коленям, где останавливается еще раз. Хотя выражение его лица не меняется, но черты его словно заострились, челюсть едва уловимо напряжена – в унисон с обострением его энергии. И поскольку я мастер вызывать в нем подобную реакцию, я знаю, как это назвать: гнев. Жесткий, едкий гнев, который всегда контролируется, всегда сдерживается, но всегда ощутим, словно жесткий, точно нацеленный удар. И сейчас этот удар нацелен на меня. Я слишком часто просто-таки напрашиваюсь на это, и, думаю, это ему даже нравится, потому что… Ну, потому что мы просто два упертых человека, которые становятся еще более упертыми под влиянием момента.
Но сейчас мне это не нравится. Я этого не понимаю. Или, может, понимаю. Или нет. Господи… Сама не знаю, что понимаю, кроме того, что вся кожа у меня горит под его пристальным взглядом. В ответ я опускаю глаза, и хотя я до сих пор не просеку, почему он злится, но теперь знаю, почему так дрожу. Я голая и вся в крови.
Внезапно я вновь мысленно оказываюсь на пляже – смотрю, как вода превращается в кровь, и по причинам, которые не могу объяснить, я больше не дрожу…
Резко просыпаюсь и с бешено колотящимся сердцем сажусь в постели, хватая ртом воздух, – только чтобы понять, что сработал будильник на моем телефоне. Потянувшись за ним, нахожу его на матрасе рядом с собой и выключаю, отмечая, что почти шесть утра. Я спала и даже не помню, как задремала. Но черт возьми… Кошмары вернулись, причем по полной программе – после того, как их не было уже несколько месяцев. Провожу пальцами по волосам и похлопываю себя по щекам, желудок у меня яростно урчит, поскольку последний раз мне удалось поесть лишь где-то во вторник.
Поднявшись на ноги, еще раз похлопываю себя по щекам и, заметив, что в щель между занавесками уже начинает пробиваться свет, быстро бегу в ванную, а затем отправляюсь на поиски губки и ведра. Найдя на кухне необходимые принадлежности, направляюсь к раздвижной стеклянной двери и поднимаю занавеску, осматривая внутренний дворик, чтобы убедиться, что там никого нет. Отключаю сигнализацию, сдвигаю стеклянную дверь и выхожу на прохладный утренний пляжный воздух. Останавливаюсь там же, где и ночью, и осматриваю окрестности, позволяя своему шестому чувству делать свое дело, и тревога заметно отпускает меня.
Расслабив плечи, поворачиваюсь к стеклу, чтобы привести его в порядок, и вдруг холодею. Фальшивой крови нет. Стекло вымыл кто-то другой.
