Леда Высыпкова
Пропащие
Набрав воды в ладони несколько раз, он смог напиться. Затем зачерпнул мыла из старой миски и хорошенько им натёрся, надеясь успеть смыть.
Он не заметил, как Вакса оказалась с ним нос к носу и крикнула:
– Давай быстрее!
Она помедлила с минуту, затем стала торопливо раздеваться. Вёх отвернулся, старательно отмывая шею. Вдруг он почувствовал, как его бок со ссадиной стали натирать клочком сена.
– Повернись! – скомандовала Вакса.
Она драила его как замаравшегося ребёнка, который сам ничего не может, – без её привычной грубости, но и без намёка. Остолбеневший от удивления Вёх не сопротивлялся, да и сказать ничего не успел. Наконец, глянув на проясняющееся небо, Вакса отпихнула его. Змеёныш быстро натянул штаны и сбежал так быстро, как только смог.
Выбитый из колеи, он как-то дожил до вечера и даже успел размяться, но машинально и без уверенности. Он не заметил, что стало легче дышать после дождя, что Фринни всё-таки перемыла пол и Инкриз вытащил из шкафа свой старый парадный фрак, который теперь жал в плечах. Повязка на локте едва заметно промокла, хоть отец и сменил её несколько раз. Встреча с зеркалом могла стоить ему здоровья, впрочем, был и Эспе, всегда готовый помочь бесплатно.
День утёк мимо, и только на закате Вёх опомнился, стал готовить реквизит. Главный вечер ярмарки он ещё никогда не начинал таким рассеянным.
Из дома артисты вышли все вместе. Их уже узнавали в городе, и по пути почти каждый здоровался или махал рукой. Они ничего не продавали, а просто украшали ярмарки своим присутствием, поднимали настроение, поэтому циркачей обычно жаловали либо просто не замечали. До прошлой ночи.
Фринни и Инкриз заняли свои места у вагончика, остальные отправились готовиться к вечеру, полному огня. Вёх сто раз перепроверил цепь, к которой был приделан снаряд, ведь если такой груз оторвётся, то точно прикончит кого-нибудь.
Перед последней ревизией он решил отвлечься и посмотреть вдаль. Одно из полотнищ, служивших укромным входом за кулисы, было завёрнуто наверх и открывало вид на тёмную улочку, где почти никто не ходил. Вечером она совсем вымирала, Вёх уставился туда и окончательно провалился в собственные мысли.
Он никак не мог понять, врёт Вакса или нет. Опыт, будь он проклят, подсказывал ему, что догадка верна. Она смолчит, забудет, отмоется. Просто чтобы не вешать свои сопли на семью, ведь её не искалечили, значит, нечего предъявить Амьеро. Но Вакса никогда не врала никому, даже рискуя получить грандиозный нагоняй от родителей или расстроить их. Она будто вообще не умела выдумывать правдоподобное, в том числе в шутку.
Только Вёх собрался представить себе, что сейчас происходит в её голове, как заметил странного прохожего. Фигура, медленно двигавшаяся по улочке, казалась бесформенной, и когда свет факела упал на неё, стало ясно, что это местный мусорщик с поклажей. На мешок она совсем не была похожа. Змеёнышу стало любопытно, он высунулся наружу. На фоне грязного рабочего халата мусорщика явственно болтались две тонких ноги да подол платья, которое невозможно было не узнать.
Вёх метнулся на улицу, где сидел Корн, схватил того за плечо.
– Девчонка из вашей компании, судя по всему, в отключке, её тащит куда-то мусорщик.
– Вчера она пропала, искали всю ночь, – выдохнул Корн. – Только бы…
– Бежим к нему!
Они нагнали мусорщика на другом конце площади. Корн остановился как вкопанный и не смог вымолвить ни слова, Вёху пришлось делать всё самому.
Подбежав поближе, он спросил:
– А что с ней случилось?
– Да как обычно, эльтай, – гадливо отозвался мужик. – Весь рот почернел. Почти сутки провалялась в подворотне. Дохнут и дохнут, а!
– Обычно?! Он же страшно дорогой.
– Ну а ты посмотри на неё, – мусорщик приподнял плечо, и голова синички мотнулась. – Явно было на что покутить. Вы знакомы, что ли?
– Нет, мы так, просто, – Вёх стал сдавать назад. – И… она неживая, да?
– Естественно. Вот вам, малолеткам, урок.
Корн закрыл лицо руками и сполз по стене.
Вот и всё. Хорошей девочки больше нет. Вёху даже стыдно стало за то, как он говорил о ней у костра. Да и брата с его идиотскими пристрастиями даже не подумал остановить.
– Вот тебе и запивка солёной водой, – Змеёныш сел рядом на мостовую. – На её месте мог быть ты.
– Лучше бы я и был, – прошептал Корн.
– Пора бежать из этого сраного города, пока целы. Вот прямо вечером скажем родителям, что надо уезжать, давай? А? Всё куда-то в пропасть катится.
Кукурузина смолчал, только дышать стал глубже.
– Тоби мне вас сдал, – сознался Вёх. – Наверное, ты её любил. Но она же не последняя на свете, так?
Вместо ответа Корн уронил голову и мелко затрясся. Он рыдал беззвучно, но спазмы, прокатывавшиеся по его телу, с каждой минутой всё сильнее походили на припадок.
«Горе-то како-о-ое, – простонал Наг. – А всё так хорошо начиналось! Марамоечка чуть не помогла нам насовсем избавиться от братца, но перестаралась и сама сыграла в ящик. Теперь он возьмётся за старое. Ты бы сказал ему, чтобы на Ваксу больше не рассчитывал. Прямо сейчас скажи, чего тянуть?»
– Заткнись! – рыкнул Вёх в сердцах.
Корн его не слушал, но в тот момент хотя бы поднял голову, и, воспользовавшись его реакцией, Змеёныш попросил:
– Продержишься на барабанах этот вечер? Продержись, пожалуйста.
– Да, да…
– Соберись! Корн, соберись! – Вёх осторожно тряхнул его за плечо. – Сделай дело, и мы уж тебя утешим, ладно?
Когда из обоймы выпадает самый рассудительный, власть переходит к балбесам, которые слишком умны, чтобы показывать свою толковость. Если дело – совсем дрянь, они включают голову и командуют вполне талантливо, но ровно до тех пор, пока не очнётся пострадавший. По крайней мере, Змеёныш всегда следовал этому плану.
Он решительно потянул Корна с земли:
– Нельзя срывать представление, братец. Только не сегодня. Пойдём, тебе пора разогреваться. Просто дай себе час, ладно? Один час. Ради нас всех.
– Я буду. Я приду, – задыхаясь, кивал Корн.
Вернувшись под тент, Вёх предупредил:
– Дамы, возможно, мы задержимся. Тут такое дело, ох! Девчонка Кукурузины приказала долго жить из-за грибов. Только что её потащили в холодную.
Тиса, едва узнаваемая под белилами, бросила натягивать полосатый чулок и выпрямилась.
– Прямо совсем умерла? Не в отключке?
– Сам видел, мёртвая.
Вакса молчала, сидя на ящике с затёртыми буквами, и даже ухом не повела. Змеёнышу казалось, что она вот-вот улыбнётся.
В этот раз она орудовала факелами как никогда, их с Тисой фокусы удались все до одного. В последней части номера Вакса осталась одна и запалила свои «кресты» – так она называла два длинных древка, горящих с обоих концов, взяла темп вдвое быстрее, чем обычно, и фехтовала ими, вся кутаясь в огонь и выдавая невероятные фигуры. Трюки были такими же сложными, как у Вёха с балансиром, но Вакса всегда срывала больше аплодисментов. Огненные крылья взметались над её острыми рожками, пламя то гасло, то вновь разгоралось, она расходовала столько горючего, будто решила спалить город дотла. Вся площадка лоснилась от скользкого керосина, который Вакса выдувала драконьими порциями, резкие вспышки пугали и слепили стоявших ближе всего, но публика неизменно разражалась шумом после каждой из них.
Корн действительно смог себя заставить играть, и его самодельные барабаны звучали слишком уж чётко. Он не забывал те переходы, которые забывал сделать почти всегда, и Вёх решил, что у Кукурузины в голове всё основательно сдвинулось.
Задетый номером Ваксы, Змеёныш выступил со снарядом, тоже ускорившись. Номер потребовал всей его ловкости, зато когда он бешено крутился в пируэтах, публика сходила с ума. Снаряд нарезал круги, как разъярённый шершень. Темнота трещала и лопалась, цепь пугающе лязгала и давила, обматывая Змеёныша так и этак, но он успевал скидывать петли, каждый раз оставался невредимым и обалдевшим от собственной наглости. Зачем нужно вдохновение, если есть испепеляющая зависть?
Уже поклонившись, Вёх увидел Инкриза, подкрадывавшегося с хитрейшей миной. Ах да, шуточка со старым индюком! Старикан как штык явился к выступлению, восседал на своём стуле и знать не знал, во что его сейчас впутают.
Отец вышел перед публикой и развёл руками, будто обнимал сразу всех, и провозгласил:
– Спасибо! Спасибо, почтенный Экзеси, город чудес, город-праздник! Наша труппа юных звёзд…
Юркнув под тент, Вёх перевёл дух. Там было дымно из-за погасших намоток, и он просто лёг на пол, давая лёгким успокоиться, а поту со лба стекать куда-нибудь, кроме глаз. Прохладный камень впился в лопатки.
– Идёшь слушать сказку? – спросила Тиса, протягивая ему руку.
– Если не сдохну сейчас, то приду.
В прорехи над головой заглядывал красноватый месяц. Его цвет тревожил даже не потому, что никто не знал, какого дьявола луна иногда налегает на киноварь, просто закат имел совсем другой оттенок. Похожая краснота бывает вокруг гноящихся ран.
Вёх понял, что перенервничал за последние дни, теперь буквально всё будило в нём тревогу. Он даже не мог удобно сесть или лечь. Не выходила из головы зелёная ленточка, порхавшая у самой земли. Аккуратно срезанная на треугольник, чтобы не распускалась. Синичка не заслужила смерти…
«Хватит страдать. Я отстрелялся на сегодня и пойду слушать сказку. Чем сильнее устану, тем лучше. После неё даже к костру не пойду, надо основательно выспаться, иначе до конца ярмарки не доживу», – решил он и всё-таки отскрёб себя с полу.
Девушки расположились на обрывке тента поодаль от площадки для выступлений. Вёх устроился рядом с ними наблюдать за Инкризом, дорвавшимся до мести. О, папаша был в ударе! Любимый грим, чёрный цилиндр набекрень с петушиными перьями, речь – непрерывным потоком, руки в обрезанных перчатках так и порхали в воздухе, одновременно призывая расступиться и смотреть во все глаза.
– Однажды, – доверительно начал он, – я захотел купить дом возле леса. Это был очень старый дом, но в отличном состоянии: белёный, крепкий, с милой верандой, да только стоил подозрительно дёшево. Осматривая его, я заметил на потолке и стене возле очага странные пятна. Но это была не копоть и не жир. Когда я спросил у хозяев, то они, помедлив, ответили, что дом себе выстроил… весьма неординарный господин, увлекавшийся алхимией. Они поведали мне историю, которую просто невозможно хранить в секрете.
Сказку Вёх знал хорошо и слушал без особого внимания. Куда потешнее был Эспе, находившийся рядом с Инкризом. Подыгрывая, он изображал звуки лесной чащи, напевал фоном песенки, не давал отвлекаться детям.
Через несколько минут старик Амьеро уже был во власти площадного искусства и под улюлюканье величаво изображал пленённого красавчика. Гиль, готовый к скандалу, был хорошим противником, но дал в себя вонзить когти. Ну не дурак ли?!
Деревяшка вдруг тяжело вздохнула, теребя лоскутки на подоле:
– Корн убежал. Как бы не впутался в историю.
– Пусть валит куда угодно. От Кукурузины слишком много проблем, – Вакса цедила с такой ненавистью, что Вёх не сразу осмыслил сказанное. – Инкриз должен от него избавиться.
– Звучит жестоко, – отозвался Змеёныш. – Вы же были не разлей вода совсем недавно!
– Тебе не очевидно, что он лишний?
– Вообще-то нет. Он к тебе хорошо относится…
– Ещё бы! – Вакса напряглась всем телом, будто вот-вот вцепится в глаза.
– Тихо, тихо! – Змеёныш отшатнулся. – Давай сказку смотреть, припадочная.
В этот момент вскрикнула Тиса, и резкий звук заставил Вёха потерять дар речи. За полсекунды она оказалась на ногах и зажала себе рот, чтобы не заголосить ещё громче.
– Убийца! Убийца-а-а! Держите его! – бешено завопил кто-то.
Актёры из сказки бросились врассыпную. Лесная нимфа, на роль которой была избрана пропитая замарашка, сорвала с себя венок и выбросила, убегая прочь за торговые ряды.
Инкриз со всех ног утекал от телохранителей Амьеро, погнавшихся за ним.
– Прочь! – только и успел он крикнуть детям.
Прогремели выстрелы, но ни один не достиг цели. Чревато было палить вслед циркачу, нырявшему в скопления перепуганных горожан.
Вакса, ни слова не говоря, метнулась к нагромождению ящиков у козырька хлебной лавки и в несколько прыжков оказалась на крыше, где её было уже не достать, а Вёх потянул Тису к «Чертовнику».
– Шевелись, Деревяшка! – прикрикнул он, когда та замедлилась в лабиринте проулков.
– Как ты здесь что-то видишь?! Ноги переломать недолго, – выпалила она.
В кабаке висел густой табачный дым, на этот раз такое пришлось Вёху по душе. Он вцепился в засаленный фартук управляющего и сдавленно проговорил:
– Тоби! Открывай задний двор! За нами гонятся.
Привыкший к облавам, погромам и прочим суровым вещам, Тоби сразу сообразил, как лучше быть:
– Валите тогда в подвал. Будете должны, – он нехотя достал из кармана маленький потемневший ключ и повёл к каменной лестнице в углу. Внизу за узкой дверью находился зимний зал Чертовника, по совместительству укромное местечко, где летом обретались заезжие музыканты и всякими подозрительными личностями обсуждались вопросы, не предназначенные для чужих ушей.
Некоторое время, оставшись одни, Тиса и Вёх просто смотрели друг на друга.
Деревяшка нарушила тишину первой:
– Ну и дела!
– Что там случилось-то? Ты всё видела.
– Пока вы с Ваксой мило беседовали, старика, судя по всему, убили. Народ так столпился, что не понять было, кто и как. У семи нянек, сам знаешь, дитя без глаза.
– Ты хочешь сказать, Инкриз… – Вёх услышал собственный голос будто из-под воды, – Его… Уби…
– Нет. Я не верю. Он не мог, он хотел просто подшутить! Да он нас даже по заднице никогда не шлёпал, – всплеснула руками Деревяшка, – а чтобы на кого-то поднять руку… Да и зачем?
– Кто же его грохнул? Я не слышал выстрела.
– Его прирезал кто-то, стоявший рядом.
– Но ведь телохранители всё видели, а побежали почему-то за отцом.
Тиса обхватила себя руками и облокотилась на высокую спинку стула, давая себе подумать. Наконец, она продолжила:
– Инкриза подставили. Ясно как день.
– Мне вот не ясно вообще ничего, – Вёх схватился за лоб. – Какое-то проклятие над нами, я скоро с ума сойду!
Наверху было относительно тихо для вечернего кабака. «Чертовник» славился своей избирательной памятью. Там никогда никого не видели, ни о ком не слышали и не встречали подозрительных личностей. Возможно, егеря заходили и Тоби, скорчив идиота, отбрехался, а может, никто и не пытался расспрашивать. Циркачи, отдохнув на сдвинутых стульях, стали думать, как быть дальше.
– Вакса наверняка сейчас с Корном в их детском убежище. Там, на крыше хлебной лавки, – предположила Тиса.
– Ах, вот куда она так уверенно карабкалась. А остальные?
– Фринни, скорее всего, попалась страже. Сердце у неё слабое, мама и мили не пробежит.
– Плохо дело, – цокнул Вёх. – Нужно обходными путями добраться до дома. Иначе, где нам всем встретиться?
– В двух кварталах отсюда вал, нужно перелезть на ту сторону. Ну а там до дома рукой подать. Будем жаться к стенам и не высовываться на свет.
Выбравшись из подвала ближе к полуночи, Тиса сунула горстку монет управляющему. Тоби оскалился и даже шутовски поклонился ей.
Встревоженный город снаружи кипел, на улицах разъезжали егеря. Уворачиваясь от их слепящих фонарей, беглецы выскочили за мусорный вал. За холмом впереди ещё торчал окровавленный крюк месяца, так напугавшего Вёха после выступления.
– Они ищут без собак. Мы оторвёмся, – прошептал он Тисе.
У дома было тихо. Рассудив, что это может быть ловушкой, Змеёныш решил обойти контейнер и тут же заметил скорчившиеся тени у стены, где днём он вставал под поток дождевой воды.
Из-за бочки осторожно высунулась Фринни:
– Хвала богам, мы уж думали, вас повязали!
– А мы думали – вас, – ответила Деревяшка. – Как ты скрылась?
– Хм! Когда они ворвались ко мне, я уже пряталась под повозкой. А потом улучила момент и сбежала. Как в юности от налоговой службы. Ноги всё-ё-ё помнят.
Не зная, куда себя деть от волнения, Инкриз расхаживал взад-вперёд.
Не то чтобы Вёх рассчитывал на честный ответ, но всё же спросил:
– Папа, что произошло?
– Я сам не понял! – поднял плечи Инкриз. – Я стоял в двух шагах от Гиля, отвернулся на секунду, и тут меня так окатило его кровью, что аж в сапоги натекло! Его сын начал истошно орать, за мной погнались. Чуть не убили, бесы. Клянусь, я пальцем не тронул старика! Вопрос в том, как теперь быть. Не попасться бы охране. Если я сам пойду к судье…
– Не смей. Тебя заметут, – сказала Вакса, сидевшая на корточках у стены. – Сдаётся мне, сынуля захотел поскорее прибрать к рукам керосиновый завод. А тут подвернулся удобный случай. Я ведь с ними общалась. Они совсем не такие, как на публике, это подлые сволочи, и смотрят друг на друга волком.
– К сожалению, так всё и сходится, – вздохнул Инкриз. – Поверить не могу. Что ж, может, его уличат в преступлении, и тогда надо мной не будет висеть тюрьма или казнь. Впрочем, есть одна мысль, но сначала мы доберёмся все вместе до Анны, а там разделимся. Здесь нас уже искали, немного подежурили и ушли, но нужно бежать прямо сейчас.
– Зачем разделяться? – спросил Корн. – Если нас поймают, то будут допрашивать с пристрастием. Все влипли, все и заляжем на дно.
Инкриз потёр свой локоть, решительно одёрнул фрак и сказал:
– Деревня большая, обыскивать её долго. Возьмём только необходимое. Готовьтесь к трудному пути в Хопс без ночёвки. Это вопрос жизни и смерти, ребята. Только бы наша Анна согласилась помочь.
– Она поможет, – уверенно сказала Фринни. – Анна никого не бросает в беде, даже врагов. Даже тех, кто её ненавидит. Мы, конечно, не родня, но и не чужие. С ферм не выдают егерям, а если выдадут, то гори огнём такие фермы!
Пуля в затылке
Уговоры Инкриза не сработали, с реквизитом так никто и не расстался, хотя в каждом местечке, куда циркачи обычно приезжали выступать, имелось по небольшому схрону с вещами. Тиса и Вакса несли обручи на шеях и факелы в сумках, за спиной у Вёха торчал балансир, остатки керосина он тоже забрал. Колода карт покоилась у Фринни в кармане, ну а сам Инкриз тащил в заплечном мешке пайки и воду. По дороге он всё причитал, что оставил нерадивым соседям полную до краёв бочку. Жалко было и вагончика, брошенного на площади, и контейнера, который на зиму тщательно готовили и запирали на замок. Беда не приходит одна.
Они пробирались через Свалку старой тропой, где лошади ни за что бы не прошли. Сбережённое время тоже обещало неплохой шанс оторваться от преследования. Хотя бы день должен был уйти у властей на сбор погони, его как раз хватало, чтобы оказаться в безопасном месте. Сумерки быстро оплыли, и на рассвете циркачи уже увидели ручей, спешивший прямёхонько к Хопс – клочку плодородной и очень дорогой в тех краях земли.
Укутанные хмелем дома Вёх помнил совсем смутно. Он всего раз был на ферме и наблюдал, как куры заходили прямо в летнюю кухню и клевали с полу крошки, пока взрослые разговаривали. Ещё у тёти Анны полагалось очень много есть, но если в детстве он от такого хныкал, то теперь, после дня пути, съел бы и быка вместе с кольцом да копытами.
Фринни шагала бодро и поддерживала все пересуды и песенки, которые заводили, чтобы скоротать дорогу. Так было всегда, даже в худшие времена, и Змеёныш не обольщался её деланным настроением. Когда он отравился керосином и думал, что умирает, она ему улыбалась, будто всё в порядке. Только поэтому он тогда смог успокоиться и поспать. Потом Фринни призналась: она его мысленно похоронила, ведь Змеёныш и правда был совсем плох. Верно, про себя она уже отпиливала Инкризу руку или шла с ним на допрос, но держала волнение под замком. Унывать незачем, легче не станет.
Инкриза заботило только убийство. Он вспоминал и перебирал вслух детали, не замолкая ни на минуту. Любой, кто не знал его достаточно хорошо, мог бы принять это за панику или заумь сумасшедшего, но такой уж у него был метод: высыпать все факты наружу и собирать из них правду, крутя туда-сюда. Воскресить настоящую картинку произошедшего никак не получалось, догадка Ваксы так и оставалась самой верной. Беда была лишь в её невероятной подлости. Сын прилюдно убивает отца и тут же обвиняет первого попавшегося под горячую руку – где такое видано? Точнее, видано не раз, но слишком уж дико для правды.
Чем дальше оставался Экзеси, тем быстрее возвращался к жизни Корн. Видимо, он отпускал свою синичку навсегда. Или, наоборот, уносил с собой из поганого места воспоминания о ней. Не всем помогает грусть, и не в каждом сердце она приживается.
У ручья остановились выпить свежей воды, быстро перевести дух да побрести дальше по берегу. Правильно отдыхать умели в труппе все без исключения, и, когда улеглись под жидкую тень кустов, разом умолкли. Думать во время отдыха запрещалось, но Вёх всё равно думал, пока под веками плавали красные и фиолетовые пятна: «Если всё взвесить, то выходит не так уж безумно. Раз Гиль Амьеро додумался послать вооружённых прихвостней за девушкой ночью и силой вывести её из дома, чтобы просто порисовать, то сынок должен быть таким же ненормальным. Захотел – убил. Хотя… может, этот хрыч окончательно допёк паренька своим нравом? Никто ведь не знает, что делается за дверями дорогих гостиниц».
***
Вечер в Хопс занимался тихий и солнечный. Свешиваясь на ветках за ограды, благоухали спелые яблоки и сливы, пчёлы и шмели копошились в садовых цветах, наполняя гулом тенистые дворы. Инкриз по памяти свернул к длинным коровникам, вытянувшимся к ручью. Пока подходили к калитке, Вёху показалось, что в окне чердака двухэтажного дома промелькнуло что-то – блик или занавеска. По крайней мере, это была не тётя Анна. Хозяйка фермы, как обычно, дремала в любимом кресле среди старых шпалер, по которым тянулись стебли вьюнка. Высокий плотный забор мешал разглядеть её как следует. Вместо приветствия на звук шагов щёлкнул затвор карабина.
Фринни решила не искушать судьбу:
– Анна, это мы.
– Фринни? – лязгнул в ответ почти забытый голос.
– Привет, дорогая! Мы тут все шестеро.
– Ого! В Экзеси самый разгар ярмарки. Куда вас понесло?
– Плохи наши дела, вот и пришлось бежать.
Сдвинулся ржавый засов, и калитка отворилась. Тётя Анна ничуть не изменилась: всё такая же поджарая, на плече – хвост тёмных секущихся волос. Она по-прежнему носила дома старые галифе и сельскую рубашку в клетку.
– Ничего себе ты вымахал, чёрт ледащий! – возмущённо оглядела она Вёха и сразу перешла к остальным. – А эти две дамы ещё не замужем? Какие же вы всё-таки говнюки, что заходите ко мне раз в полгода, просто слов нет! Послушаю вас под крышей, раз дела плохи.
В доме уютно пахло сосной и влажной печной извёсткой, но казалось как-то слишком свободно и пусто. В кухне за общим столом Вёх оперся спиной на круглые бока брёвен. Он наконец-то вытянул босые ноги, касаясь стопами прохладного пола. Переход отнял слишком много сил. Их не осталось ни на шутки, ни на расшаркивания с хозяйкой. Впрочем, она от лишней вежливости только отмахивалась.
Выслушав невесёлый рассказ Инкриза, тётя Анна нервно грохнула противень со сливочным печеньем на стол, отчего забавные птичьи фигурки с глазами-перчинками подпрыгнули.
– Паскуды! Все же видели, что не ты убил керосинщика. Вы поглядите-ка, невинного человека ранили, потом свалили на него преступление и теперь, чего доброго, накажут! Правосудие во всей красе! Извините уж, сладкого мало, я пекла в расчёте на свою Джиму.
– Между прочим, как поживает дочка? – спросила Фринни.
– Ох, милая… Твои дети тоже сбегают из дома?
Корн смущённо ссутулился, но никто его не выдал.
– Мои – домоседы.
Сняв с руки прожжённую рукавичку для горячего, Анна принялась её рассеянно разглядывать.
– А Джимы нет дома уже несколько дней. Не имею понятия, чем я ей так досадила. Подозреваю, что она проводит время с отцом.
– Мы, кажется, не видели её с тех пор, как ей стукнуло три года, – покачал головой Инкриз. – Теперь это взрослая девушка. Может, нашла себе подработку?
– Надеюсь, она сегодня вернётся, – фермерша вздохнула. – Познакомитесь снова.
– Не познакомимся. Это только мальчики туповаты и помнят всё лет с восьми, – ввернула Вакса.
Вёх вспыхнул и разозлился не на шутку за какие-то пару секунд. Как будто так сложно лишний раз его не поддевать!
– Сорокалетний мальчик может лет восемь бухать и не помнить, где всё это время был, взросление тут не помогает, – усмехнулась Анна. – Они не помнят ровно ни хрена из того, что нужно.
Духота на улице ослабла, и дом, остывая, весь поскрипывал. После контейнера он казался огромным и роскошным особняком. Тётя Анна была из тех, кого называют не богатыми, а деловыми. Излишеств у неё не водилось, но на столе было и мясо, и всякие варёные овощи с солью, и молоко. Она поставила одну кружку между тарелками. Тиса тут же схватила её.
– Козье! – доложила Деревяшка, сделала ещё глоток и передала Корну.
Тот отпил до половины. В этот момент тётя Анна успела снять с полки новую крынку и с удивлением проследила за путешествием кружки. Когда та перешла к Змеёнышу, хозяйка вскрикнула так, что дёрнулся даже Инкриз, невинно уплетавший кукурузный початок:
– Нет! Это для девочек!
– Я думал, отравлено, – Вёх едва не подавился.
– Сейчас налью коровье. Вот. Пей.
– А почему?.. Ай, ладно.
У тёти Анны водилось много причуд, примерно как у Эспе или даже хуже. Зато Вёх получил неслыханное угощение, о котором давно мечтал.
Хозяйка присела на край отполированной лавки и подпёрла щёку ладонью, наблюдая за гостями.
– Если ты нам откажешь, мы поймём, – нарушил молчание Инкриз. – Не стоит укрывать нас в ущерб себе.
Анна беспечно покачала головой:
– Не откажу, зачем? Местные уже в курсе вашего прибытия, но они ни слова не проронят, хоть режь. Есть пара других проблем.
– Мы всё можем, всё будем делать! – вставил Корн, согнув свои здоровенные, как стволы яблонь, руки. – Я могу вместо лошади утащить на пару миль повозку.
– Будете, куда вы денетесь? – прикрыла глаза Анна. – Кроме того, у меня есть предложение по вашей части.
– А ну-ка, – Инкриз оперся здоровым локтем на стол и подался вперёд.
– Короче говоря, – после небольшой паузы начала тётя Анна, – как вы понимаете, поля у меня обрабатывают односельчане. Я и сама хожу к другим на толоки. Все знают, что я варю имбирное пиво, и охотно помогают за небольшую пирушку в конце, но в этом году цена на имбирь просто дьявольская. Да ещё и ваши душеньки спасать нужно. Неплохо бы порадовать ребят чем-то другим. Еды мы наготовим, медовой настойки тоже вдоволь, не хватает только развлечений. У кого есть проигрыватель или лабухи в семье – тот делает танцы…
– Намёк понял, – Инкриз переглянулся со своими. – Что ж, устроим представление.
– Договорились! – разулыбалась хозяйка. – Уф, гора с плеч!
На ферме нашлось вдоволь мест, пригодных для сна. Кровать Джимы заняла тётя Анна, поругивая дочь за побег. Инкриз и Фринни устроились в гостиной, комната хозяйки досталась девочкам, Корн ушёл спать на сеновал, оставив Веха одного в свободным и на удивление хорошо прибранным чулане, где хранились разные инструменты и вещи про запас. Окно было совсем маленьким, но спать в таком месте приятно, солнце не пролезет раньше времени.
Он лёг на приветливо хрустнувший тюфяк и вытянул ноги. Целиком поместиться на лежанку никак не получалось, но Вёх решил, что это наименьшая из бед, спать можно и свернувшись калачом.
Почти своя собственная комната. Тоже своего рода роскошь, но… Как-то в ней казалось одиноко с непривычки. В контейнерах, шатрах и вагончиках, где они обычно жили, только руку протяни – все находились рядом.
«Моё, но не моё, – рассуждал он. – И так вся жизнь проходит. Тёте Анне мы не чужие, но и не родные. Вроде сыт, но это временно. Даже кружку с козьим молоком пришлось отдать. Хочется чего-нибудь собственного, только где это взять? Да и что сегодня есть, то завтра уже отняли. Тоже, что ли, в фермеры уйти? Но я халтурщик, каких поискать ещё»…
Сон прервал размышления Змеёныша, а тот и не заметил, в какой момент. Он хотел ещё сходить на улицу, перекусить, осмотреться, но ничего не успел. Так и выключился прямо в одежде.
Ночью кто-то вошёл и наклонился над ним со свечой, сильно перепугав. Вёх еле узнал тётю Анну с распущенными волосами, в старой пожелтевшей сорочке с рюшами.
Хозяйка потянула его за нижнюю челюсть, заставив открыть рот. На язык легло что-то тёплое, с металлическим и солёным привкусом. На попытку выплюнуть и рассмотреть Змеёныш услышал строгое:
– Глотай.
Увидев её ладонь со следами крови, Вёх решил не спорить.
– Вы странная женщина, тётя Анна, – сказал он, когда нечто проскользнуло в горло.
«Верь ей!» – шепнул Наг.
– Знаю, – Анна выпрямилась. – Пусть это пойдёт тебе на пользу. Спи.
Вновь оставшись один, Змеёныш стал гадать, что это было. Какой-нибудь приворот? Глупо. Их делают тайно, а тут уж раз пришла – терять нечего, ложись рядом. Нет, ему скормили, пожалуй, нечто, способное сделать из «ледащего чёрта» битюга.
Сучки потолка из широких плах казались тёмными глазами хитрых рожиц. Эти стены всё знали и молчали, только норовили измазать смолой или подарить занозу.
Вкус крови во рту почти растаял, и Вёх, провожая его, подумал, что хотел бы видеть на месте хозяйки Ваксу. Если бы она явилась ночью со строгим и настороженным видом, ещё прошептала бы что-то, пытаясь сунуть ему в рот кусок свежего мяса… Главное – ей было бы дело до Змеёныша.
Магия будоражит: то ли она есть, то ли нет, но ритуалы настраивают на свой лад. Фринни в своём вагончике внушала дамочкам разные правильные на её взгляд вещи, да так крепко, что её боялись ослушаться. Она сидела там в полутьме, вся в дыму от трав, среди разных загадочных вещей, весь этот роковой флёр кружил голову не хуже самогона.
Заснёшь после такого! Но выспаться нужно было обязательно, мало ли как пройдёт грядущий день. Искать ночью пучки чабреца, чтобы заварить себе чаю, было совсем некстати, и на ум пришёл ещё один надёжный способ прогнать бессонницу. Лишь бы хозяйка снова не явилась без стука.
Вёх не хотел представлять себе всяких кощунств о Фринни. Фантазия нередко рвала поводок и такую ересь выдавала, что самому становилось тошно. Он переключился на Ваксу – вредная девка сойдёт для грязных целей – но, расстегнув штаны, снова встретился взглядом с ехидными сосновыми бесами в потолке. Под их невыносимые безмолвные смешки вздохнул и решил просто выползти из одежды, чтобы та не запирала кровь. На пол упали штаны и рубашка, старое шерстяное покрывало окутало его, заставив быстро забыться.
Только Вёх продрал глаза на рассвете – сразу понял, что дом ожил. Было уже совсем светло, кто-то внизу ходил туда-сюда, разговаривали. Он быстро оделся и, крепко держась за шаткие перила, спустился по винтовой лестнице.
