Лена Левина
Тридесятое царство. Шемахин
Глава 1
Бабушка вернула меня в мою скромную квартирку, и, открыв дверь, я столкнулась с кухней, где несколько дней назад меня похитил Семен. На столе красовалась горка пирожков с вишней, но вместо радости меня охватила горечь. Вспомнился Кощеев, и в груди зашевелилась тоска, но я уже наплакалась на год вперед.
Надев свою любимую футболку и натянув теплые носки, я направилась в гостиную, но вдруг застыла в коридоре. Кощеев стоял на коврике у входной двери в черных джинсах, темно-синем свитере и зимней обуви, держа пуховик в руках.
– Варь, – произнес он, и в его голосе звучала настойчивость, которая меня раздражала.
– Убирайся! – рыкнула я, пытаясь пройти мимо, но он закрыл дверь прямо у меня перед носом.
– Варь, нам надо поговорить, – его голос стал мягче, но я не собиралась поддаваться. – Очень надо поговорить.
– О чем, Кощеев? – злилась я от безысходности и отчаяния. – О том, что ты воспользовался моим опьянением? Или о том, что нагло лапал меня, хотя у тебя есть девушка? Или, может, о том, что ты, злодей, ворвался ко мне в квартиру?
В его глазах вспыхнул огонь, карие зрачки приобрели красный оттенок, а на скулах заиграли желваки. Он сжал куртку так, что пальцы побелели.
– Так значит, я во всем виноват, – прорычал он, и в его голосе звучала обида. – Я виноват, что ты напилась. Я виноват, что пожалел тебя, босоногую и неуклюжую. И я виноват, что решил с тобой поговорить, чтобы помириться!
– Кощеев, мира у нас с тобой никогда не будет, – фыркнула я, чувствуя, как злость распирает меня изнутри. – Не после того, как ты так нагло воспользовался мной! Я ведь только подумала, что ты не так плох, но ты снова нашел способ доказать обратное!
– В темнице ты первая полезла целоваться! – возразил он, чуть ли не разрывая свою куртку от напряжения.
– Я звала тебя, но ты меня игнорировал! Я упала, а ты вместо того, чтобы помочь, просто смотрел мне в глаза и… и… и… Я ненавижу тебя!
Внутри меня бушевала буря, и мне хотелось придушить его, побить, столкнуть с лестницы и еще попинать. Адреналин ударил в голову, и я начала выталкивать Кощеева из квартиры. Он не сильно сопротивлялся, но, когда я уже закрывала дверь, он остановил меня.
– Варвара, нам все же надо поговорить!
– Нам не о чем говорить!
– Ты ошибаешься, – он удерживал дверь одной рукой, хотя я тянула ее изо всех сил. – Нам надо избегать друг друга.
– Да неужели! – усмехнулась я, стараясь скрыть дрожь в голосе. – Ну раз ты так просишь, то я согласна. Вали!
– Варь! – его голос уже звучал как рычание. – Выслушай меня нормально! Выслушай… и я уйду.
Я прекратила тщетные попытки закрыть дверь и, скрестив руки под грудью, прислонилась к дверному косяку. Убедившись, что я все же слушаю, Кощеев начал нести полную ахинею:
– Мой дед и твоя бабка специально нас столкнули.
– Чушь!
– Не перебивай. Варь, эти двое уже давно враждуют!
– Что-то я этого не заметила, – усмехнулась я, но внутри меня зашевелилось сомнение. – Они нормально общаются.
– Общаются-то они нормально, но вечно строят козни друг другу. Это было и с нашими родителями, а теперь и с нами. Каждый раз на Трехе мы будем сталкиваться, причем по заданиям наших прародителей, и с разными интересами.
– Кощеев, разность интересов у нас вечная, и ни моя бабка, ни твой дед к этому ни имеют никакого отношения. Обещаю, даже если я и окажусь на Трехе, то буду делать вид, что мы не знакомы и сбегу с первым попавшимся под руку мужиком. Так что вали… К Кате вали!
Соседка как почувствовала, что речь идет о ней, и открыла дверь. Мы синхронно посмотрели на Катю… и Данила, на шее которого и висела моя соседка.
– Удачи, Кощеев! – усмехнулась я, пнула его по колену и закрыла дверь, пользуясь растерянностью парня.
Он, наверное, еще полчаса стоял за моей дверью и звал меня, игнорируя скандал, который пыталась закатить ему Катя. А я… сидела под дверью и плакала, хотя думала, что не смогу заплакать ближайший год.
Боль сжимала все внутри, когда за дверью слышалось рычащее «Варя!». И сжималась еще сильнее, когда до меня доходило тихое «Прости…».
Гад ты, Кощеев, гад! Из-за тебя все болит… все ноет… все отрицается…
Я никогда не полюблю тебя! Никогда не буду с тобой! Никогда не буду твоей! И никогда не признаюсь, даже сама себе, что все свои «никогда», кажется, готова нарушить…
Глава 2
Полночи провалилась в гостиной, просматривая повторы новостей по телефону и сообщений в сети. На мое великое везение, пары на сегодня все отменили из-за какой-то там проверки, потому что я могла спокойно потратить свое время на ненужные вещи, чтобы потом поспать до обеда. В принципе, я так и поступила.
Солнце лениво пробивалось сквозь плотные шторы, заливая комнату тусклым светом. В воздухе стояла тишина, нарушаемая лишь негромким тиканием настенных часов. Я потянулась, ощущая, как тело с трудом выходит из полусонного состояния. В голове крутилась мысль о горячем чае.
Из съедобного дома были только бабушкины пирожки – сладкие и вкусные. Но с утра меня почему-то на сладкое не тянуло. Хотелось чего-то горячего, пряного… Но готовка и я несовместимые вещи.
Я машинально прокручивала в голове дела на сегодня. Вроде ничего важного. И тут внезапно вспомнилось, что хотелось съездить к маме. Мы давно не видели – всё как-то времени не нашлось.
Решение пришло неожиданно легко. Уже через час я выбежала из дома, прихватив сумку и побежала в ближайшую кондитерскую «Сластена». Там купила тортик «Хлопчик» – мама его обожала.
Морозный воздух щипал щеки, серое небо нависало над городом, будто вот-вот готовилось заплакать. В вагоне было тепло, но тревожные мысли не давали расслабиться. Я смотрела в окно, пока дома и деревья мелькали за стеклом, и думала, зачем вообще еду. Просто так? Или всё-таки что-то внутри просило ответов.
Доехала до недавно построенного многоэтажного дома. На тринадцатый этаж поднималась пешком – лифт, как всегда, не работал. Позвонив в нужную дверь, я с трудом держала слезы.
– Доченька… – только и прошептала мама, обнимая меня.
Я будто вернулся в детство – туда, где чай с мелиссой и мятой лечил все душевные раны, а рука мамина на голове обещала, что всё будет хорошо.
– Мам, – голос дрогнул, и слезы снова заблестели на глазах. – Мам, бабушка мне все рассказала.
Мамино лицо, полное заботы, сменилось на настороженно-удивленное.
– Я знаю про Треху, – продолжала я, стараясь говорить спокойно. – Знаю, что ты, как и бабушка, Яги, и что отец погиб…
– Милая, – мамина рука устало опустилась на мое плечо, – прости… Но так было нужно.
– Я понимаю, – кивнула я, крутя в руках чашку, – но больно. Очень больно…
– Ох, милая, – на мамином лице неожиданно появились морщинки усталости. – Мне стоило тебе все рассказать. Я надеялась, что ты мне не поверишь, что тянула и тянула, ждала, когда ты сможешь смотреть на жизнь реалистично…
– Вот только весь мой реализм разбила бабушка… Я была в Трехе…
Мамины глаза увеличились до размера блюдец и наполнились немыми слезами. Она боялась задать хоть какой-то вопрос, поэтому я решилась все рассказать, опуская лишь пару моментов про поцелуи.
Мама слушала внимательно. Она и улыбалась, и грустила, и смеялась, и переживала, вслушиваясь в мой рассказ.
– А потом Дима сказал, – подводила я итог, стараясь не всхлипывать, – что бабушка и Кощей нас специально столкнули, и что такое уже было с тобой и его отцом.
– Ох, милая, – мама обняла меня, поглаживая по спине.
– Мам, это правда? – пискнула я.
– Увы, но правда, – мама чуть отстранилась, вытирая мокрые дорожки с моих щечек. – Я встретилась с Меземиром благодаря твоей бабушке. Она тогда поругалась с Кощеем и на разборки меня взяла. Мне тогда было десять, а ему четырнадцать, и мы оба смотрели на родителей как на кумиров, стараясь им подражать. Именно из-за этого мы стали враждовать… сначала враждовать. Куда бы ни послала меня твоя бабушка, я везде натыкалась на Меземира. Каждый раз мы ругались, разносили все кругом, иногда даже забывая, зачем вообще пришли. А потом… – мамин голос дрогнул, и она прижала меня к себе. – Потом, милая, мне исполнилось шестнадцать… Как девушка я расцвела, что даже царевичи на болота стали ломиться. Так вот, мне исполнилось шестнадцать, и мама отправила меня за живой водой к Озеру Слез. Там меня уже повзрослевшую встретил Меземир, после почти года отдыха друг от друга. Он меня не узнал, потому и пошел путями настоящих злодеев. Он поцеловал меня… Забрал мой первый поцелуй. Наша некогда ярая вражда переросла в более яркое чувство – любовь…
– Мама, – я чуть отстранилась и удивленно посмотрела на родительницу, – ты хочешь сказать, что твоей первой любовью был отец Димы?
– Да, – тихо ответила мама, её голос дрожал от воспоминаний. – Это было так давно, но я помню каждый момент, как будто это было вчера. Мы были молоды и глупы, и наша вражда казалась нам чем-то важным, чем-то, что определяет нас. Но когда я увидела его снова, всё изменилось.
– И что же произошло потом? – спросила я, не в силах оторваться от её рассказа.
– Мы начали встречаться тайком, – продолжала мама, её глаза светились ностальгией. – Это было опасно, ведь наши семьи были врагами. Но мы не могли устоять перед тем, что чувствовали друг к другу. Каждый момент, проведённый вместе, был полон радости и страха одновременно.
– А потом? – подталкивала я, чувствуя, как история захватывает меня.
– Потом всё стало ещё сложнее, – вздохнула мама. – Наши семьи узнали о нас, и началась настоящая война, – мама грустно улыбнулась, и в её глазах я увидела отражение тех давних чувств. – Два года мы любили друг друга, ждали от родителей поручений, чтобы встретиться снова, посылали друг другу бумажных журавлей и мечтали быть вместе.
– Два года? – выловила я главное, не веря, что такая любовь могла длиться так долго, несмотря на все преграды.
– Да, всего два года. А потом случилось то, чего следовало бы ожидать от твоей бабушки и Кощея. На очередном задании Меземир встретил Ларису и потерял голову. И я это видела, всё видела… Мое сердце тогда так разрывалось, что я сбежала из дома. В Тридесятом на болотах построила себе избу и стала жить там. Через год узнала, что Меземир женился на Ларисе, и погрузилась в обучение Ягинской магии. Мама гордилась мной, ведь она специально разбила мне сердце. У Яг, милая, есть такая особенность: чтобы в полную силу войти, надо своё сердце разбить. Только Яги с разбитыми сердцами самые сильные.