Лена Решетникова
Свадебная гора
ЧАСТЬ 1,
В КОТОРОЙ ВСЕ КУДА-ТО ПОЕХАЛИ,
НО НЕ КАЖДЫЙ ПРИЕХАЛ,
КУДА ХОТЕЛ.
Стояла жара. Горячие солнечные лучи ударяли в глаза и заставляли жмуриться. Яркий полуденный свет блестел на листьях, траве, домах, деревьях. Это было бы похоже на радость, если бы было немного прохладнее. Она тоже вроде была рада. Или она просто знала, что сейчас должна быть рада. Сегодня она выходит замуж. Улыбающиеся лица, завидный жених, уже почти без пяти минут муж, летнее горящее солнце – всё подбадривало и воодушевляло её.
Когда часы пробили полдень, снова появился он. Он всегда приходил в одно и то же время. В этот момент она вспоминала сказку про Золушку и печалилась, что сейчас на ней самой были обычные туфли – из мягкой белой кожи, на высоком каблуке, красивые, дорогие, но не хрустальные. Её размышления про сказочную обувь быстро останавливал он. Этот человек, которого она никак не могла рассмотреть. Она напрягалась, щурилась, но ни лица, ни фигуры – ничего увидеть не удавалось. Разве только глаза. Они смотрели и смотрели. Как будто они что-то говорили, но при этом всё равно молчали и только смотрели. Она оглядывалась по сторонам, но этого взгляда никто не замечал. Призрачные улыбки многочисленных лиц медленно расплывались. Они растворялись в ярком свете полуденного солнца, в зелёной листве, в разноцветных красках различных цветов. И только один этот взгляд оставался неизменен.
Милое лицо Алисы исказилось от переживания и стало каким-то… не очень милым. Она открыла глаза, и поняла, что проснулась. Это был сон. Всего только сон. Алиса закрыла лицо руками. Потёрла глаза. И посмотрела на белый потолок. В последнее время она часто видела этот сон. И она на самом деле собиралась замуж.
Вот-вот Алисе Гордеевой грозил 25-летний день рождения. Этот глагол очень точно подходил к ситуации. Она жила в небольшом городе в Ленинградской области, и хоть юридически это был именно город, его менталитет мало чем отличался от древней махонькой деревеньки. В нём проживали меньше 80 тысяч жителей, так или иначе здесь все друга знали или могли узнать через коллег, родственников, знакомых. И конечно, жадно любили друг друга обсудить. Жизнь Алисы особенно активно обсуждала родня. По словам бабы Шуры, «девчонка вот-вот состарится и родить-то не успеет». По мнению тёти Клавы, «её в таком возрасте уже никто и замуж не возьмёт, раньше надо было думать». А вот крёстный Вениамин Петрович, который в семье Гордеевых пользовался особым уважением и почётом, так как был директором детской школы искусств и доктором каких-то там наук, говорил, что «не надо было воспитывать девочку так демократично, а надо просто найти ей мужа и дело с концом; всё будет, как у всех!» Вот у него, например, у директора и доктора наук, есть очень даже перспективные молодые дарования на примете. «Но только Алисоньке-то уже 25 годиков почти, старовата она для них будет».
Алисоньку эти разговоры ввергали в печаль и тоску. Сама она себя ни возрастной дамой, ни старо родящей, ни несчастной по поводу грядущего юбилея не чувствовала. Но пересуды всей родни, которая ещё и не стеснялась и всё вываливала, как думала, ей в лицо, порядком надоели и вызывали тошноту. Алисонька так и представляла, как на очередном семейном обеде её вырвет прямо на дорогущий пиджак доктора наук или как она опрокинет тарелку с оливье на вычурное платишко тёти Клавы, и как все будут её обсуждать ещё активнее, и как мать вся в расстройстве и слезах прокричит, что, мол, за что же ей, женщине ответственной и степенной, такая «нетакая» дочь.
Сказать, что Алисоньку это всё достало, будет неправильно. Её это задолбало так, что сил уже никаких не было. Она бы и рада была влюбиться, выйти замуж, родить близняшек и жить себе, как все, но не заладилось уже на первом пункте. Ни в какую любовь Алиса не верила. Не было её нигде. Были мужчины, которые заставляли её волноваться, но все эти порывы чувств, о которых так много писали великие и не очень люди, Алиса считала творческим вымыслом. В творчестве, благо, она разбиралась и сама своё дело старалась выполнять исключительно с энтузиазмом. Но то – дело, а тут мужики все эти, браки, дети.
Как бы там ни было, так и не дождавшись прекрасного принца на вороном коне, она кивнула головой на предложение Артура Солнцева. Он внезапно появился в её жизни, и она – в смысле, жизнь – сразу изменилась. Алису всё устроило в нём, всё сложилось, он всем понравился. Всё было почти идеально, как в сказках про принцев: и красив, и умён, и богат, и сразу с кольцом. Алиса подумала, что если творчески подойти к их отношениям, то можно даже сказать, что у них любовь, потому что всё хорошо и правильно.
«До свадьбы осталось чуть больше месяца», – подумала Алиса и скинула с себя одеяло. За окном шёл ливень, из щелей дуло, и самое обидное было, что всё это происходило летом. Середина июня, а на градуснике красная отметка еле-еле доходит до +14. «У меня платье всё открытое, – запечалилась Алиса, выходя на балкон, – вымерзну я на этой свадьбе как мамонт. Надо фату обязательно нацепить, – она закрыла дверь балкона на все защёлки и задвинула занавеску. – Хотя, вряд ли с фатой будет намного теплее. – Она налила себе зелёного чая и откусила от большого бутерброда. – А может, перчатки прикупить, пока не поздно, длинные, на всю руку? – Алиса открыла журнал, и стала беспорядочно листать его страницы, ни во что ни вчитываясь, а просто разглядывая картинки и фотографии. – Ага, и носки шерстяные на ноги надеть, и шарф на шею повязать!» – посмеялась она сама над собой и закрыла журнал.
Алиса вымыла чашку. Ушла в комнату и включила телевизор. Делать было нечего. Она уже полгода не работала и никак не могла привыкнуть к ежедневному занятию бездельем. До сих пор было странно – вставать, никуда не бежать, не опаздывать, не думать, что сегодня её ждёт и как это будет.
С работы её попросил уйти Артур, как только она согласилась на брак. Впрочем, хоть Алиса и любила свою профессию (она работала фотохудожником в газете – именно фотохудожником, а не обычным фотографом, у неё был целый авторский разворот, где она рассказывала истории с помощью фотографий), она быстро уволилась. Алиса подумала, что творческой фотографией она сможет заниматься и на фрилансе, а в газете она отнимала очень много времени. Никакого интересного фриланса она пока не нашла. К тому же, в безделье она усмотрела и преимущества. И нисколько об этом не жалела. Лень оказалась настолько привлекательной, что ловко затянула в свою трясину. Вот так и сейчас, Артур уехал в командировку в Санкт-Петербург, домработницу она отпустила, и теперь тыкала каналы на пульте от телевизора. Алиса размышляла о том, как просто жить, когда не нужно думать, откуда взять деньги, и, главное, как дотянуть их до конца месяца. Артур был хорошим адвокатом. Нет-нет, Артур был одним из лучших адвокатов Питера. Переезжать туда он не хотел, и постоянно катался туда-сюда. Ехать было недолго, больше в самой северной столице приходилось в пробках стоять, но всё равно это отнимало массу энергии. Постепенно Артур стал оставаться ночевать в большом городе. А теперь вот и вовсе жил там неделями, потому что вёл дело, «крайне сложное и резонансное». Алиса же, заходя в магазин, теперь задумывалась не о том, как не превратиться в ходячий калькулятор, подсчитывая, можно ли себе позволить колечко или блузочку, а о том, подойдёт ли её сумочка к этим колечку или блузочке, или лучше сразу подобрать новую. Сначала она обалдевала от нового ощущения абсолютного достатка, а потом привыкла и даже заметила за собой избалованности и привереды. Иногда ей не верилось, что могло так повезти.
«Реклама, реклама, реклама… Что же это такое! Хоть где-нибудь хоть что-нибудь показывают, кроме рекламы?» Зазвонил телефон. Ну, вот и спасение от рекламной паузы во всём телевизоре. Звонила мама.
– Алисонька, привет, – мама разговаривала очень высоким голосом.
– Привет, мам. Ты как?
– Нормально. Спина болит. Остеохондроз проклятый. Но я уже привыкла. Что делаешь?
– Ничего. Телек пытаюсь посмотреть. Но там что-то реклама затянулась.
– А я сейчас рыбу жарила, и она у меня подгорела.
– Ну, такое иногда случается.
– Алисонька, на улице-то холодно очень. Я в газете читала, что тепла ещё долго не предвидится. А у тебя платье такое тоненькое.
– Мам, не волнуйся, я шубу накину.
– Алиса! – мама шутки не любила и всегда требовала серьёзного подхода к своим речам.
– Мам, ну шучу я. Что же теперь делать? Не свадьбу же отменять!
– А как Артур? Скоро приедет?
– Нормально Артур. Вчера вечером разговаривали, сказал, что здесь какие-то дела срочные и высокооплачиваемые появились. Так что, скоро вернётся.
– Алисонька, ты так сказала слово «высокооплачиваемые», будто кроме денег в Артуре тебя больше ничего не интересует.
– Нет, мам. Ты не права. Хотя его материальная составляющая, не скрою, меня волнует очень и очень сильно. Но Артур хороший. И уж как тебе не знать, что я это очень ценю. Мне хорошо с ним. Всепоглощающей любви, конечно, нет. Но, думаю, это к лучшему. Брак целее и крепче будет.
– Ты у меня такая умная.
– Такое тоже случается, – спокойно улыбнулась дочь.
– Ты не жалеешь, что из газеты ушла? Сегодня читала её, так там такая безобразная фотография была. Какой-то Тимур Халимов. Не знаешь?
– Нет, мам. Не знаю. Новенький, наверное. А может, кто второе имя придумал. А то, что ушла, ну ушла и ушла. Если бы осталась, вечно была бы уставшая и голодная. И уж точно без жениха. Потому что Артур мне тогда прямо так сказал, что жить хочет со мной, а не с моими фотографиями.
– И хорошо. А то в газетах сейчас такое пишут, что я даже представить не могу, как это можно сфотографировать!
– Это ты про Нелю?
– Да, про неё в первую очередь. Сегодня прочитала комментарий прокуратуры. Всё, как ты рассказывала, уехала с кем-то на шашлыки, а назад не вернулась. Нашли её через три недели в каком-то подвале, всю изъеденную крысами и червяками. Вот так был человек, и не стало.
Алисе стало не по себе от этой беседы. Нелю, про которую так натуралистично писали газеты, в том числе и питерские, она не знала и никогда даже не видела. Когда-то она общалась с её бывшим мужем, и просто знала, что эта женщина есть на свете. А тут её убили, ни за что ни про что, а просто от того, что, может быть, кто-то обпился или обкурился и не совладал с галлюцинациями.
– Да, и вообще один криминал повсюду, – пропищала мама, услышав тишину в трубке, – вот сегодня опять про убийство читала. Это другое издание. Не помню, как называется. Отец вчера с работы принёс. Так вот. Там прямо на первой полосе огромный заголовок – «Врач, убивающий детей… » И что-то там ещё в продолжении. Очень пафосно и трагично. А получилось, что какой-то там доктор ехал на машине и задавил малолетнюю девчонку. И что теперь будет?
– Да, ничего. Дадут ему лет десять. И потом ещё пару раз некоторые средства массовой информации будут смаковать на том, что им есть, чем заполнить первую полосу.
– Ну, ладно, дочь. Я, в общем-то, зачем звоню.
– Так ты по делу, оказывается?
– Алисонька, – опять насупилась мать, но быстро смилостивилась и улыбнулась, – я тут какие-то журналы твои выгребла, и книжек немножко. А ещё фотографии старые, когда ты только начинала.
– Мам, выкинь всё это в мусорку. Мне это сейчас совсем ни к чему.
– Тут ещё книжка твоя любимая. Ну, помнишь, которую ты раз десять перечитывала?
– Её тоже выкинь. Я её читать уже вряд ли буду.
На этом Алисонька, которую ужасно раздражало, когда её так называли, но которая давно устала это объяснять, с матерью и распрощались. Алиса вспомнила про книжку. Она ей раньше так нравилась, что не давала оторваться. А главный герой – Егор Казарин – вообще приводил в восторг. Она с подружками даже шутила, что ей никто не нужен, кроме Егора Казарина, что любит она только его, что с ним никто никогда не сравнится. Но время шло, а «Егор» всё не появлялся. Зато появился Артур. «В общем, так, ерунда мечтательная, к жизни не имеющая никакого отношения», – подумала Алиса, всё ещё сидя у телефона.
+++
«Хорошо, что он позвонил именно мне. И дело интересное, и денег немало можно будет получить. Правда, это только если выиграю. И можно будет командировки подсократить, ведь это дело того стоит», – так думал Артур Солнцев, собирая чемодан и перекладывая договоры из одной папки в другую, совершенно не понимая, что может поменяться в документах от цвета папки. Но суть была не в этом. Ещё вчера ему позвонил старый знакомый, одноклассник, и сказал, что готов отдать любые деньги только, чтобы спастись от мест лишения свободы. Солнцев, конечно, сразу согласился. И лишь после этого спросил, что же это такое могло приключиться у преуспевающего невропатолога.
– Я с работы ехал ночью. Тут льёт который день. И тогда тоже дождь шёл. На дороге ни души. И вдруг прямо на повороте вылетает мне навстречу какая-то девица. В общем-то, это я потом понял, что это девица. А сначала был непонятный удар… Короче, я её сбил. Вот теперь меня задержали.
– Подожди, она на тебя заявление написала?
– Артур, она умерла. У меня под колёсами. Сразу.
– Мда…
– А теперь женщина какая-то вычурная пришла, говорит, она её тётка. Орёт недуром. Я её, конечно, понимаю. Но не сбивал я её девчонку. Сама она вылезла на дорогу. Но, мне кажется, кроме меня здесь этого никто не понимает.
– Ладно, ты держись. Я завтра прилечу. И всё обсудим.
– Давай, пока.
Артур положил трубку и задумался. «Интересно, а он, правда, не сбивал эту девочку? – судя по адвокатской практике, верилось в это с трудом, потому как почти все и всегда сначала уверяют, что они не виновны. А потом получается так, как получается. – Хотя, какая мне разница? Я же всё равно возьму это дело».
Артур всю свою сознательную жизнь стремился к накоплению. Он не был жадным, но зарабатывать деньги, много денег, стало навязчивой идеей. Ещё в детстве он постоянно ругался с родителями, когда просил купить что-то дорогое. Они всегда соглашались приобрести дешёвую безделушку, можно даже сразу две, три, пять, десять, но об одной и дороже речи идти не могло. А ему хотелось огромный конструктор или железную дорогу, но вместо них он получал по нескольку ненужных медвежат. Однажды маленький Артур пошёл на крайние меры. Ему казалось, что он делает что-то совершенно ужасное, о чём нужно молчать, потому что если кто-то узнает, что он сделал… Он никак не мог придумать, что будет, если его тайна вскроется, но всё равно очень этого боялся. Боялся, но делал. Он украл у родителей деньги. Но он был маленький, и не понимал, сколько денег ему надо. Ему важно было само знание, что у него эти деньги есть. Они его и больше ничьи, ему не нужно за них отчитываться, и он волен их потратить на что угодно. Артурчик аккуратно вытащил из маминого конверта несколько бумажек, как самый настоящий взрослый пошёл в магазин и купил там иностранных конфет и жвачек. Он был невероятно горд собой! Не тем, что украл. Он чувствовал себя большим, взрослым, важным. Когда мама обнаружила пропажу, она и подумать не могла на ребёнка. Ребёнок тоже и подумать не мог, чтобы признаться. Мама поругалась с папой, обвинив его в воровстве, но Артур всё равно был горд собой, и это его первая крошечная материальная самостоятельность затмила всякую совесть.
С тех пор он так никогда больше не делал, но всё чаще кричал матери, что когда вырастет, обязательно купит себе всё, что захочет. Так и произошло. Только вот взрослому Артуру вместо конструктора понадобились совсем другие игрушки. И вот он уже готовится вложиться в своё новое желание. Красивая и эффектная, она сразу обратила на себя его внимание. Он хотел, чтобы всё было по правилам, как полагается, чтобы у него была идеальная семья, в которой всё как надо. Правда, он знал только то, как надо ему, но это его вполне устраивало. Он всё придумал и всё продумал, он заплатил за это деньги, он готов платить и дальше, лишь бы она слушалась и делала всё, как он себе представляет. Алиса делала. Артур был доволен.
Алису это не тяготило. Или она пока не задумывалась на такие темы. Всё шло хорошо, всех всё устраивало, и ей совсем не хотелось каких-то дополнительных размышлений. Она встретила Артура, когда вся эта история с «любовями» и замужествами порядком надоела. Она твёрдо уяснила, что проку от всяких там неземных чувств совсем никакого; что нет их в таких величинах, о которых снимают бразильские сериалы; что у взрослых людей коленки трясутся, если это диагноз, а не трепетное вожделенное волнение. «Зря про него столько пишут книг и песен, всё это враньё, надуманное и никчёмное. Всё всегда происходит одинаково, – как-то объясняла она подруге Анне, – Люди встречаются, люди влюбляются, а потом вдруг оказывается, что он женат, ну, или что он ещё не готов, что сегодня он любит, а завтра у него дела, или вообще он тухлый и умело это скрывал. И так до бесконечности. Вариантов масса, а итог один. По большей части мужчины не столько не знают, чего хотят, сколько совсем не в состоянии понять, чего не хотят. Конечно, не все такие… Артур не такой, всё по плану, точно знает, что, кого и когда он хочет», – она засмеялась от собственных слов, а подруга так и не поняла, похвалила Алиса жениха или наоборот.
Жених ехал из Санкт-Петербурга домой и разбирал в голове новое дело. Оно было интересным. И его можно было проиграть. Это его сразу зацепило. Проиграть он не мог себе позволить, и страх неудачи подстёгивал работать усерднее. Перфекционизм огромных размеров всегда сидел рядом с Солнцевым и подсказывал ему правильные решения. В том, что они, решения, именно правильные, сомневаться не приходилось. Ведь чтобы принять совет от верного спутника, Артуру приходилось всё много раз проверять и переделывать. Так и сейчас, он сидел за рулём, а сам мысленно перебирал возможные варианты защиты. Все его не устраивали, и это было нормально. Он знал, что ему предстоит долго и терпеливо съедать себя сомнениями и уточнениями, чтобы его «дружок» остался немного доволен. Но пока он – перфекционизм – сидел с кислой миной, всем видом показывая, что до идеального плана Артуру пока далеко.
Домой Артур приехал уже за полночь. Он быстро переоделся и лёг спать. Он знал, что надо думать дальше, но пока «дружок» разрешил ему немного отдохнуть.
+++
Утром Артур быстренько завтракал. Он вообще всегда жалел время на всякие там физиологические потребности. Он нёсся вперёд, а они его отвлекали. Исключением был только секс, но и его он мог перенести, если, как он говорил, «дело того стоило». Такое дело, как, например, у доктора.
– Алиса, у меня дело важное.
– Ты про все свои дела так говоришь, – Алиса была спокойна и варила кофе.
– Мне обязательно надо его выиграть. Там мой школьный друг в беду попал. Его могут посадить. Ты не обижайся. Ладно, милая? – Артур глотнул горячий кофе и был почти готов к низкому старту. Алиса маячила перед ним к ультракоротких шортах и постоянно отвлекала его рабочие мысли.
– Ладно, – она привыкла, что жених впадает в спячку, когда сильно воодушевляется на работе, и была не против дать ему форы, – А я его не знаю?
– Нет. Вряд ли. Мы с ним сейчас почти не общаемся. Разве что встретимся в городе случайно. Но в школе очень дружили. Даже дрались из-за девчонки какой-то.
– И что? – Алисе это было не особенно интересно, но ей хотелось показать свою вовлечённость в историю.
– Что?
– Ну, кто победил-то?
– Ой, да не помню я, – Артур опустил глаза в пол и пожалел, что вслух вспомнил эту историю, – Дела давно минувших дней… Ну, всё, я поехал. Мне ещё этого бедолагу на свободу вызволять надо. Интересно, сколько они на этот раз запросят.
– А что, установленной суммы нет?
– Есть. Но неустановленная действует лучше и быстрее, – Артур с осознанием собственной важности поправил галстук и взял ключи с полки.
– Иди уже, специалист по коррупции, – Алиса игриво поцеловала его в щёку.
– Пока.
Алиса закрыла дверь. Она понимала Артура. Когда она работала, у неё тоже так часто было. Она ничего не видела и не слышала Она не хотела есть, пить, спать, когда была увлечена делом. Она вспоминала про остальную жизнь, только когда работа была сделана, и она, Алиса, была ею довольна. Это было сродни микро оргазму, когда всё тело морально напрягалось до критического уровня, а потом резко расслаблялось до абсолютных величин. Она смотрела в окно и вспоминала это эмоционально забытое чувство. Был момент, когда она подумала, что ей не хватает «такого» оргазма, но Алиса тут же себя прервала и в очередной раз запретила себе об этом думать. Она ведь сделала свой выбор, и не надо теперь всё портить желанием смешать все «оргазмы» в одной куче.
Алиса с большой чашкой остывшего кофе подошла к окну. Небо было хмурое. День опять холодный. Она отпила из чашки и поморщилась. Невкусно пить чуть тёплый кофе. Она поставила кружку на стол и снова посмотрела в окно. «Лето как будто совсем не лето. Но зато хоть дождя нет. И сидеть дома надоело». Алиса всегда старалась найти что-то хорошее. Даже почти замёрзшее лето не портило настроение, разве что подогревал желание купить новый свитер. С этой мыслью она взяла мобильный.
– Арин, привет. Ты на работе?
– Нет, я в отгуле, надо телевизор купить, а то мой совсем все цвета в одну кучу смешал.
Арина Митина работала на местном телевизионном канале. Она была первоклассным визажистом и могла из кого угодно сделать расписную красотку. Или красавца, тоже расписного. Она сама так называла ведущих, потому что косметики никогда не жалела. Её сменщица использовала пальчиковую технику – красила пальцами – работала быстро и не затратно. Арина так не любила. Иногда у неё не оставалось времени даже чай выпить, но она всё равно всё делала с особой скрупулёзностью. Получалось очень красиво. Ведущие были как картинки. Директор канала за это Митину уважал и прощал медленность работы.
– Я всё чаще слышу, что телик сейчас никто не смотрит, – Алиса засмеялась в трубку, – Только мы с тобой остались старомодные.
– Мне кажется, это новый хайп такой – делать вид, что телевидение не интересно. В телефоне тот же телик, и ничего, все зависают. Это же модно, и удобно, конечно. Но я ТВ люблю, да и на своих котяток расписных всегда посмотреть хочется. Они мне, как родные,
– Я бы тебя не знала, решила бы, что ты в зоопарке работаешь, – Алина не могла удержать хохот, – Слушай, а возьми меня с собой, вместе купим. Если ты, конечно, без попутчиков.
– Без. С Сергеем опять разругались. Вот я вспомнила про телевизор. А то уж совсем плаксиво.
– Вы так часто ругаетесь, может, ну его, Арин?
– Это главная тема в повестке, – Митина стала серьёзной, – Мой психолог говорит, что постоянные ссоры – плохой симптом. Невротик я, раз продолжаю терпеть всё это. А я не знаю. Вроде миримся, всё хорошо. А потом… опять. Давай хоть поболтаем с тобой, а то я совсем запуталась.
– Конечно, заедешь за мной? Или на моей поедем?
– Сама заеду. У меня как раз машинка мытая.
– Сейчас у всех машинки мытые, – Алиса улыбнулась, – Дожди идут и всё бесплатно моют.
– Да уж. Только я ещё даже не красилась, так что, часа через два. Ты сама как?
– Стабильность – наше всё! – Арина хотела позитивным тоном взбодрить подругу, – Мы с Артуром не ссоримся, соответственно, не миримся. Он говорит – я киваю. Идиллия, так сказать. Сначала меня немного мутило от всего этого, но теперь я вошла в кураж и решила не заморачиваться.
– Прекрасно. Мне кажется, мой психолог сказала бы, что это тоже невроз, – девушки громко засмеялись.
Алиса обрадовалась тому, что есть время медленно и с наслаждением разукрасить лицо яркими красками, смешать помады, выбрать нужный тон, уложить волосы. Арина научила её видеть в этом непререкаемую истину. Это был ритуал, к которому надлежало относиться соответствующе и который следовало выполнять по всем правилам неписаного закона, прежде всего, эмоциональным. Когда она наносила макияж, яркий и неслабый, она испытывала чистое удовольствие. Здесь подрисует, там поменяет тон. Это придавало ощущение полного комфорта, даже какой-то величественности и звёздности. Можно накраситься так, что будешь чувствовать себя принцессой, по крайней мере, некоторое время. Краситься правильно Алису тоже научила Арина. Она была мастер, постоянно ездила в большие города на курсы, знала все модные техники и часто пробовала их на подружке. Та насмотрелась и научилась сама расписывать лицо.
«Карандаш сточился», – раздосадовалась Алиса и принялась в огромной косметичке искать точилку. Нашла. И запыхтела ещё больше. Надо было закрыть тени, убрать с ног сумку, и плед тоже надо было стаскивать. И всё ради того, что карандаш точить просто так было нельзя. Нужна газета или какая-нибудь бумажка, за которой нужно идти на кухню. Ну, куда деваться? Пошла. «Да, что же это такое! Что, в доме нет ни одной просто так валяющейся бумажки! О! Газета! Сегодняшняя… Ну, и ладно! Я потом мусор вытряхну, а газету опять на место положу. Вот и точить буду на картинке, чтобы Артур не ругался, и содержимое почитал». Так и сделала. Карандаш Алиса точила прямо на огромную физиономию мужчины в белом медицинском халате.
«Какой интересный мужчина. Вроде и не красавец, а обаятельный даже на газетной фотке. Жалко, рук не видно. Зато губы – самое то!», – так Алиса размышляла, кидая деревянные ошурки карандаша на лицо газетной фотографии. Мужчин она выбирала всегда только по двум признакам. Конечно, у человека может быть масса достоинств и недостатков, но первое внешнее впечатление она складывала из губ и рук. Губы должны быть не тонкими, а руки крепкими и обязательно с широкой ладонью.
Через два часа Алиса была в полной готовности делать дефиле по магазинным коридорам. Помимо телевизора, девушки купили очень тёплый свитер, бусы, тени, соль для ванн, в общем, еще 4 пакета разных «совершенно необходимых вещей». И наконец, устав и оголодав от прогулок, вбежали в кафе и уселись поглощать еду.
– Счастливая ты, Алис, и мужик классный, и богатый, и ещё и любит тебя.
– Ой, Арин. Перестань. А то сглазишь. Тьфу-тьфу-тьфу. Мужик, не спорю, классный. Но я как-то к этому счастью привыкнуть очень боюсь. Ты помнишь, как я жила, сколько на стены кидалась, как в кармане с 10 рублями ходила, так что, мне кажется, я заслужила всё это. Я очень ценю этот подарок Судьбы и сделаю всё, чтобы у меня его не забрали.
– Ну, да. Это я на почве расстройства из-за Серёги. Наговорил мне ерунды какой-то, а потом сам ещё и обиделся. И хорошо, что с работы ты ушла. Наш график и семейная жизнь – вещи несовместимые. Мы же с Сергеем по большей части из-за этого и ссоримся. Он в пять дома, а я в 10. И то, если ничего экстренного не случится. А у нас тут как раз случилось. Ведущих вызвали ночью, меня тоже, программу стали на утро писать по доктора этого.
– В смысле?
– Ты неужели не слышала? Сейчас все только это обсуждают.
– Ну, помню что-то. Мама вроде что-то рассказывала. Я сама особо в подробности не вдавалась. А что уж к нему пристали так, сотни людей сбивают прохожих. И редко кто интересуется, врач он или не врач. Не президент же. И даже не гаишник – это к ним в таких случаях внимание особенное – все разве что карты не раскладывают, посадят, или свои за «честь мундира» поборются и отмажут. Или он сын чей-нибудь?
– Ничей он не сын. Ну, в смысле чей-то, конечно, сын. Но дело не в этом. Помнишь, года три назад Асланова посадили?
– Помню. Но так там же вроде как коррупция налицо была.
– Ага. Тогда перинатальный центр в Питере ремонтировали. И всё никак закончить не могли. А тут в прокуратуре документы оказались, что главврач Асланов на этих делах большую денежку отмывает. И вместо перинатального дома ремонтирует дом на Рублёвке.
– Помню я всё это. А этот бедолага тут при чём? Он, вроде, даже к родовой деятельности отношения не имеет.
– Ага. К родовой не имеет. А к документам в прокуратуре имеет самое прямое отношение. В общем, это он сдал тогда Асланова.
– Зачем?
– Да кто их там разберет, зачем. Может, свои счёты какие, а может, честный такой. Потому как какой тварью был Асланов, когда работал, не мне тебе рассказывать.
– Это да…
– Сейчас аслановские братки и решили отыграться. Я не удивлюсь, что эту девку специально под машину кинули. И скандал такой тоже искусственно раздули. У нас, как известно, без прессы ничего не делают.
– Жалко мужика.
– Да, уж. Ему теперь никакой адвокат не поможет. Если, конечно, он правду не докажет. Хоть какую-нибудь.
– Ой, ладно, Арин, всё о грустном и о грустном. Я скоро только об этом враче думать буду. Везде только о нём говорят и пишут. Давай по чайку, а?
+++
Наступил новый день. И опять пошел дождь. Сильный и холодный. Лужи копились на асфальте и разрастались, как будто боялись не успеть. В местах, где асфальт был плохенький, они превращались почти в мелкие озёра с грязной тёмной водой. Всё было серое, разве что зелёные листья на деревьях выдавали правду – стояло лето, а не глубокая осень.
Мальчик сидел один в маленькой однокомнатной квартире. Он, как мокрый щенок, прижался к спинке старого дивана, и обхватил колени руками. Он сидел на полу и курил. Мама третий день была в командировке. Отца он не знал. На лестничную площадку выходить не было сил. И поэтому едкий дым развевался прямо по комнате. Иногда он вставал, доставал из книжки маленькую бумажку, читал её содержимое и опять зажигал сигарету.
Пробовал включить телевизор. Но там шли новости, а в них опять говорили об этом враче. Опять вспоминали её. А он и так каждую минуту только о ней и думал. А тут ещё и они.
«Может, всё рассказать? Ага. И тогда её папаша меня пристрелит сразу. А так… Может, этого доктора оправдают? Вряд ли… Ну, я же тоже не виноват. Или виноват? Нет, надо подождать. И что потом? Её уже всё равно не вернешь… Как так?»
Алёша Попов – так звали мальчика – глубоко вдыхал дым. Его уже тошнило от него, но он всё равно вытягивал из пачки новую сигарету. Ему казалось, пока он дышит дымом, становится легче. Он вспомнил, как она ему говорила, что «легче» становится совсем не от дыма, а от дыхания: «Если ты будешь дышать также медленно и глубоко, как и при курении, ты точно также успокоишься. Только не навредишь себе этими твоими бестолковыми сигаретами».
«Откуда она всё это только знала?.. Она же умная, и в семье богатой росла, и в школе хорошо училась… Ага, а потом такое сделала!»
Алёша был зол на неё за это. Он и подумать не мог, что она, вся такая хорошая и образованная, может это сделать.
«Я же сам её толкнул на это. Или нет? Или она не подумала, что делает? Значит, я не виноват, да?.. Нет. Это значит, что я ещё больше при делах. Никто, кроме меня, не знал, и я… она же предлагала мне. А я струсил. Зато курить плохо, говорила. Да, плохо, плохо, а это вот всё теперь уж так хорошо».
