Леонид Грунский
Сказка №19 (Это система, Рита)
Сон был не долгий. Начиналась пульсация в висках, что было первым признаком приступа. К этой невыносимой боли невозможно привыкнуть. Укутавшись в одеяло, сидя в кресле, она громко стонала, перенося очередную пытку, вертелась, выгибалась и будто временами теряла сознание. И никаких мыслей, совершенно ни одной, ни о доме, ни о семье.
Час с небольшим и боль постепенно начала спадать. Она скинула таблетки и телефон с журнального столика на пол. Просто смахнула всё рукой. Телефон стукнулся и затих. «Таблетки не помогают. Что от них проку?» – голова безжизненно повисла в бок и глаза её, равнодушно, смотрели на темный экран телевизора, в котором она увидела своё отражение. Отражение беспомощного и отчаявшегося человека, который бросил всё на свете и которого, как ей казалось, бросили все: «И поделом, никчёмные людишки. Поделом мне, за вас всех, так мне и надо…»
Злость овладела ей. Дикая злость отчаяния. Она решительно встала с кресла, как ни бывало никаких приступов и пошла уверенным, твёрдым шагом в ванную комнату. Там сложила полотенце, зубную щётку, мыло. Далее спальня: халат, нижнее бельё. Всё это поместилось в небольшой спортивный рюкзак. Рита быстро переоделась, она не хотела ждать новый приступ. Ехать было далеко.
Да, Миша неоднократно предлагал поехать к специалистам в Москву и даже обратиться к гадалке или гипнотизёру.
– Шарлатанов ещё не хватало обслуживать, – кричала она на мужа.
– Но надо попробовать. Твоя голова не даёт жизни не только тебе! – бесился Миша.
– Тогда разворачивайся и уходи! – кричала в ответ уже Рита.
Тогда он уходил уже не первый раз после очередного скандала. А скандал мог возникнуть совершенно на пустом месте, Риту выводила из равновесия любая мелочь.
Да, до Москвы далеко, но то место, куда она собралась, как думала она, примет её с распростёртыми объятиями, но это будет последняя инстанция куда она поедет. И её терпение кончилось.
Спустившись с третьего этажа и выйдя из подъезда, она торопилась, очень торопилась попасть к старому знакомому, заведующему отделением психиатрии в больнице, как говорил Миша: «При местном дурдоме». Оставалось всего несколько часов. Ей было плевать, что она не накрашена и одета не вполне по погоде. Главное добраться, добраться скорей.
Она ворвалась в кабинет врача так еже стремительно, как выбегала из дома. Забегающая следом медсестра что-то кричала, то на Риту, то на остальных больных, которые непонятно каким боком вплелись в её возмущение. Рита видела это будто в тумане. Была половина девятого вечера, виски начинали пульсировать.
Евгений Сергеевич, уже одетый по «граждански», собиравшийся с минуты на минуту покинуть рабочее место и поехать домой, не стал успокаивать медработника, а просто закрыл дверь перед носом. Он кинулся к Рите, которая уже легла на диван в кабинете, на котором иногда ночевал Евгений, когда задерживался на работе, и отвернулась к стенке, тяжело дыша и всхлипывая.
– Рита. Риточка, что происходит? – взывал он к ней, но безрезультатно.
Он знал её давно, ещё когда был совсем молод и пытался ухаживать за журналисткой, приехавшей к ним в больницу по работе. Несколько раз они даже встречались, он приглашал её в кафе и кино. Но это так и закончилось ничем. Евгений Сергеевич, тогда ещё молодой и статный, был очень занят работой и только что начавшейся карьерой. Во всяком случае, он всегда признавал эти два факта в своей неудаче с этой невысокой, неестественно худенькой молодой журналисткой местной газеты. Теперь у него своя семья, но память о тех, не чуть не мене солнечных днях чем сейчас, он хранил глубоко под сердцем. Рита это знала и доверяла Жене как никому другому. Если кто-то думает, что нет такой дружбы, то вот её неестественный пример.
Видя, как она извивается на диване от болей, как вжимается в подушку и спинку дивана. Как один босоножек она скинула, а второй, пыталась сковырнуть босой ногой, но это не получалось, он схватил её белую, совсем не загорелую ногу и придавил к дивану. С вертящейся стопы, еле поймав её, сдёрнул с силой второй босоножек, бросил его в сторону и держал, держал её обе босые ноги будто это была сама она, наконец попавшая ему в объятия.
Приступ начал стихать. Стыдясь своих объятий с ногами Риты он отпрянул от неё и, вытянувшись в струнку, как и положено опытному врачу, поправив волосы встал перед ней. Собрав все силы в кулак, видя беспомощное, некрасиво лежащее тело Маргариты, спросил:
