Леонид Липавский создал уникальные тексты, посвященные спекулятивному изучению различных феноменов: времени, ужаса, любви, подсознанию, науки и культуры.
«Исследование ужаса» идеально дополняет классическую работу Фрейда «Жуткое», «Сны» предоставляют альтернативный подход к толкованию сновидений, а «Разговоры» позволяют погрузиться в местами абсурдные обсуждения интересующих «чинарей» вопросов времени.
Леонид Липавский (1904–1941) не самый известный член кружка «чинарей» (Хармс, Введенский, Олейников, Друскин), но в его трактатах, написанных в почти античной диалогической форме, кристаллизировались спекулятивные концепции, которые являются выражением духа «чинарей» и попыткой категоризировать распадающийся мир.
В издание вошли работы «Исследование ужаса», «Разговоры», «О телесном сочетании», «Сны», «О преобразованиях», «Определенное», «Головокружение», дополненные статьей к. филос. н. Анастасии Тороповой.
© Оформление. ООО «Издательство АСТ», 2024
© В оформлении использованы материалы, предоставленные Фотобанком Shutterstock, Inc.,
Shutterstock.com
Забавно: я как бы знала о существовании этого эссе, но на имя автора то ли внимания когда-то тогда не обратила, то ли что – в общем, не помнила я его. А тут погрузилась – снова – в обэриутов и вдруг наткнулась на него: да это ж Липавский! Мало того, что как раз в тему, так еще и может помочь в понимании: «ужас» (пусть даже и неназываемый) у того же Введенского – одна из ключевых категорий (Время, Смерть, Бог – это все явления, внушающие (метафизический) ужас). Липавский, правда, пишет больше не об экзистенциальном ужасе как таковом, а о бытовом страхе (перед мертвецами или многоножками, например), прозревая за ним, однако, более глубинный ужас перед «безличной», «стихийной», «разлитой» жизнью, угрожающей индивидууму потерей собственного "я". Мертвец, например, страшен не тем, что он мертв, но, напротив, тем, что мы воспринимаем его как живого – но живущего потусторонней, «темной», безличной жизнью: [п]оэтому же так неприятны мысли о том, что у мертвеца еще растут ногти, продолжается жизнь отдельных клеток. Многоножки, раз уж зашла о них речь, своей многосегментной формой тела бессознательно напоминают нам о стихийно делящейся первобытной клеточной массе: клетка, две клетки, три клетки, и так до бесконечности, а шевеление этих бесчисленных ножек только усиливает эффект. Все, что не имеет сознания, но при этом живет – ужасно, и чем более размыта и неопределенна граница между мертвым и живым – тем ужаснее. Есть тут, конечно, моменты, с которыми психолог мог бы поспорить, но очень много ценных и метких наблюдений; есть даже попытка модной нынче забавы – интерпретации старой сказки с «психологических» позиций. Почему Спящая Красавица погрузилась в сон именно уколовшись веретеном? Потому что у пряжи много общего с первобытно-стихийной жизнью: она так же не имеет ни начала, ни конца, не имеет центра и бесконечна, неограниченно продолжаема. Укол веретеном рушит границу между личностным и безличным, и королевство погружается в сон – в мир автоматической, не сознающей себя жизни. Может, и сомнительное объяснение, но зато – ahead of its time! А вообще, если серьезно – занятно, что как раз обэриуты, изначально позиционировавшие свое искусство как «без-эмоциональное», именно эмоциональное схватывали очень хорошо и точно. А «Исследование ужаса» с его навязчивым мотивом растворения личности в некоей аморфной массе в контексте своего времени приобретает даже что социальный подтекст, хотя вряд ли Липавский его туда вкладывал. Вообще же тема страха/ужаса и его (их) происхождения – очень занимательная (хотя и пугающая; на меня, например, хоррор-фильмы и книжки производят впечатление редко, зато псевдопсихологическая статеечка в мамском журнале о детских страхах может внушить острое желание лечь спать с включенным светом, лол), так что ежели кто вдруг чего посоветует – будем благодарны.
"Трактат о воде", «Исследование ужаса» и «Разговоры» – замечательны. Остальное в той или иной мере представляет ценность скорей всего только для самого автора.
У меня смешанные чувства к издателям этой книги. С одной стороны, они очень правильно подошли к оформлению сборника: дизайн построен на интересном и загадочном эссе Липавского, на обложке – «таинственная рыба» из «Разговоров».
Загвоздка в том, что собственно «Исследование» занимает неполных 20 страниц. А всего их в книжке 448! Ладно, четверть из них – «Разговоры» чинарей, записанные Липавским в 1933-1934 гг., как он это назвал Меня интересовало фотографирование разговоров, то, чего, кажется, никто не делал: я пробовал сохранить слова нескольких связанных друг с другом людей в период, когда связь их стала разрушаться; мне хотелось составить опись собственных мыслей, чтобы знать, что делать дальше. Там действительно много интересного, хотя Липавский редкостный зануда и явно переоценивал ценность своих мудрых суждений. Но ему можно, потому что если бы не его занудство – не осталось бы этих записок и мир бы обеднел.
Я. С.(Яков Семенович Друскин): Ты был бы прав в своих упреках и мог бы смеяться надо мной, если бы я десять раз надевал дверной крючок. Это было бы конечно суеверие. Но ведь я делаю это восемь раз. Не можешь же ты требовать, чтобы я был так легкомыслен, что бросал вызов судьбе, садился, как безумный, в трамвай, сумма цифр которого составляет или делится на девять?
Но остальное…как я плевалась! У всех это бывало – почитаешь какую-нибудь мудреную книгу (Хокинга или Пелевина, кому что) и кажется, что ты ВСЕ ПОНЯЛ. И фонтанируешь великолепными выводами, блестящими заключениями…дай Бог терпения твоим близким в эти дни)) В общем, Липавский был очень увлечен теорией относительности, его размышлениям на эту тему посвящено несколько эссе. А еще он подробно рассказывает свои сны в эссе «Сны». Рисует графики, диаграммы…
Но все-таки не надо забывать, что он был замечательным литератором. И глава "О телесном сочетании " странная и смешная. Ну это бывает, когда странный человек всерьез говорит странные вещи и непонятно, шутит он или просто псих:) Например, на тему «селективности любви»:
Эта селективность безусловно относительная. Ее требования таковы: получить себе как любовницу или жену здоровую особь – с плотными и не слишком тощими ногами и грудями, с более или менее правильным изгибом тела и целыми передними зубами. Хочется еще, чтобы от нее не шел гнилой запах. Этого достаточно, чтобы возникло желание телесного сочетания
а на следующей странице он из мясника превращается в поэта
Бывает иногда мужчина или женщина как чистый тон флейты, как спектральный цвет, как мост, точно и свободно взлетающий над рекой.
В общем, я рада, что прочитала эту книгу, хотя в середине было тяжело и я чувствовала себя обманутой торгашами-книгоиздателями.