Но в этот раз матросы делали что-то другое: то ли кормили маму, то ли от чего-то лечили ее, – Джон-Проповедник понять не мог по молодости и отсутствию опыта. Но все смеялись, и было очень весело, и с приятным выражением лица Джон забрался под пушку и оттуда улыбнулся боцману. Однако боцман не ответил, а концом веревки выгнал щенка и сказал приблизительно следующее:
– Если ты мне, то я тебя! Сядь здесь и смотри.
– Где?
– Вот тут. Тебе весело?
– О да, дорогой мой господин-боцман! Я истинно счастлив и только одного желал бы, чтобы и – другие собаки мокли про себя сказать то же и с такой же основательностью, как говорю это я…
– Не скули. Сейчас будет.
И тут пушка – ахнула! Но ка-а-к она ахнула! Но как! И не успел Джон-Проповедник осуществить первую естественную мысль: о самоубийстве, как мама ахнула вторично. Но ка-а-к она ахнула! Но как!
Взглянул Джон-Проповедник по сторонам, насколько он еще мог глядеть, так как глаза у него тряслись, – и увидел, что стоит ряд таких же нарядных мам, как и его, и все по одной – ахают. Но ка-а-к ахают! Но как!