Леонид Орлов
Война по умолчанию
– Ах. – Женщина упала на одно колено и выронила из рук сумку.
Сергеев остановился и с недоумением уставился на свою старую знакомую. Ту самую миловидную женщину, что возле его столика рассыпала содержимое своей сумочки. И вот опять она упала почти у его ног. Теперь она, видимо, сломала каблук. Это не женщина, а тридцать три несчастья! Сергеев поставил чемодан и присел рядом с ней на корточки.
– Это опять вы! Что с вами теперь случилось, сеньорита?
– А это опять вы, мой незнакомый рыцарь? – улыбнулась женщина и, страдальчески улыбаясь, протянула ему руку. – И как всегда, вовремя приходите мне на помощь.
Помощь сыпавшимся ему под ноги вторые сутки женщинам в планы Сергеева сейчас совсем не входила. Он оглянулся по сторонам. К ним уже спешили двое сотрудников аэропорта. Ну вот. На этих ребят женщину вполне можно оставить. Это их работа. Но пострадавшая, видимо, ждала помощи только от Сергеева.
– Вы правы, я по вашим глазам поняла, – заговорила она, опираясь на руку дипломата, с трудом вставая и охая. – Я не итальянка. Меня зовут Мирела Кодзяну.
– Очень приятно, Мирела, – ответил Сергеев и тут же передал женщину подоспевшим сотрудникам. – Господа, дама подвернула ногу и сломала каблук. Помогите ей, пожалуйста. Я спешу на вокзал.
– Мадам, с вами все в порядке? – поддерживая Мирелу под локти, стали выяснить парни. – Мы отведем вас в комнату ожидания и поможем с обувью. У нас есть превосходная обувная мастерская. Вы сможете отправить посыльного.
Сергеев обернулся и вежливо помахал даме ручкой. Его удивило, как эта Мирела Кодзяну смотрела на него. То ли разочарование, то ли недоумение. Понравился он ей, что ли? Но не до такой же степени, чтобы впадать в истерику из-за того, что он не стал ей помогать, а передал сотрудникам аэропорта. Да и с какой стати?
Странная дама, думал Сергеев, поднимая руку и останавливая такси у входа, надо же, какая липучая.
На вокзале ему повезло. Поезд через Румынию, напрямик, минуя Будапешт, через Тернополь, по самому кратчайшему маршруту на Киев отправился через два часа, увозя его от проблем мадам Кодзяну и пассажиров злополучного рейса «Люфтганзы».
Стало темнеть. Он заказал себе ужин в купе, а после долго сидел со стаканом чая у окна, задумчиво и спокойно глядя на пробегавшие мимо окон темнеющие, как будто тающие, ландшафты. Мерный стук колес навевал дрему.
Станислав протер глаза, решив, что пора ложиться спать. Одноместное купе имело смежный с соседним купе санузел. Запер дверь, снял с вешалки полотенце, взял свой портфель. Но когда он его расстегивал, чтобы достать туалетные принадлежности, под руку попался внешний кармашек. Как-то он его так сжал рукой, что сразу почувствовал, что в нем что-то есть.
Странно, у меня в наружных кармашках ничего никогда не лежит. Привычка такая: все только внутри. Опустившись на диван, Сергеев поставил портфель на колени и расстегнул кармашек. Сунув туда руку, вытащил обычную батарейку Eveready. Маленький черный параллелепипед с надписью на двух сторонах, номинал 9 вольт. По внешнему виду батарейка новая. Сразу всплыло в памяти, как в детстве мальчишки проверяли, есть ли еще зарядка в батарейках для карманных фонариков. Контактами они касались влажного языка. Если язык щиплет, значит, фонарик будет гореть. Сергеев приложил контакты к языку. Никакой реакции. Батарейка была «пуста» или сильно «посажена».
Итак, вопрос: как в его портфель попала батарейка? Что она из себя может представлять, кроме собственно батарейки? Он только что опрометчиво коснулся контактов языком, а если это не батарейка, а контейнер для переправки чего-то опасного или важного. Варианты: замаскированное подслушивающее устройство, контейнер для переправки через границу шпионской информации, контейнер для хранения, а может, и распыления отравляющего вещества массового поражения. Например, бросаешь такую «батарейку» в реку в районе водозабора крупного промышленного центра и…
М-да, почесал подбородок Сергеев, имеем два неприятных момента. У меня в портфеле находится непонятный предмет, подложенный чьей-то рукой умышленно. И второе, я эту фигню везу через две границы в Советский Союз. Открывать этот предмет нельзя, да и не знаю я, как его открывать. Оставлять при себе опасно, потому что скоро румынская граница. И еще. Я основательно залапал пальцами эту «батарейку». Теперь на ней только мои отпечатки, что усугубляет мою вину в глазах пограничников.
Станислав был далек от мысли выбросить неизвестный предмет в окно. Работа в МИДе и постоянные острые ситуации, которые наполняли эту работу почти в каждой стране, приучили его искать решение продуктивное и рациональное. Выбросить предмет, уничтожить его – решением не является. Это уход от решения.
Сергеев поразмыслил немного, потом достал полиэтиленовый пакет, замотал в него «батарейку» и один край надежно заплавил зажигалкой. Прислушался к звукам за дверью туалета, ведущей в соседнее купе, различил там смех и голоса. Несколько секунд ему понадобилось, чтобы раскрутить сливной сифон под раковиной. Прикинув форму своего маленького свертка, он уложил его так, чтобы тот не снесло потоком воды. Закрутив сифон, открыл воду. Да, вода уходила из раковины в слив заметно медленнее. Но если бы он не знал причину, то в глаза ему это бы не бросилось.
Умывшись, Сергеев улегся и потушил свет. Вагон еле заметно покачивался, под перестук колес глаза сами стали закрываться. Буквально через минуту он уснул крепким сном, к которому его приучила работа. Отдыхать и высыпаться надо везде, куда бы ни забросила служба и в каких бы ты условиях ни оказался.
Проснулся Сергеев на рассвете от тишины. Поезд стоял. Потом стали слышны резкие возгласы, захлопали двери тамбуров, по коридору затопали ноги. Посмотрев на часы, Станислав понял, что по времени это уже должна быть румынская граница.
В дверь постучали вежливо, но настойчиво. Один голос что-то потребовал на румынском, тут же второй голос сказал, видимо, то же самое уже на английском с сильным славянским акцентом.
– Прошу открыть дверь и приготовить документы. Пограничный контроль.
– Одну минуту, я оденусь – громко ответил Станислав, бросив взгляд на дверь туалета. Дверь он изнутри вчера запер. Хорошо.
На пороге стояли трое. Офицер румынской пограничной службы, молодой парень, видимо, в чине сержанта или другого младшего командира. Но в глаза бросился третий – человек в костюме, с пустыми, ничего не выражающими глазами. Этот третий Сергееву не понравился сразу. Пограничники сделали попытку войти в купе, но Станислав был непоколебим. Он протянул свой дипломатический паспорт и остался стоять в дверном проеме, хотя румыны его чуть ли не силой попытались втолкнуть внутрь.
Офицер листал паспорт дипломата, то и дело сверяя фото в документе с живым лицом человека в купе. Было заметно, что тип в гражданской одежде бегает глазами по вещам Сергеева.
– Надеюсь, на этом все, товарищи? – вежливо осведомился Сергеев. – Мы все знаем, что мой багаж досмотру не подлежит без веских на то оснований. Только в присутствии представителя советского консульства.
И тут Станислав отчетливо услышал, что кто-то пытается открыть дверь из туалета в его купе. Взяв паспорт из рук пограничника, он закрыл дверь перед носом наряда и громко стал напевать «Из-за острова на стрежень». В туалете мгновенно притихли. А потом еле слышно щелкнул замок двери, которая вела в туалет из соседнего купе. Попытка попасть к нему тайком провалилась.
«Однако, – подумал Сергеев и опустился на диван, – это уже становится закономерностью. Помнится, в Никарагуа мне точно так же пытались подложить пакет с фальшивыми ассигнациями и липовые инструкции для террористов. И так же вот пытались «обнаружить» у меня этот компромат на границе. Там меня хотели скомпрометировать сразу и провалить мою миссию. Что здесь? Я ведь домой еду, никакой миссии. Но есть маленький контейнер, и есть аналогичная попытка у меня его изъять. Возможно, официально. Провокация? Но в данной ситуации она не имеет смысла. Но тем не менее ситуация есть, а значит, кто-то видит в этом смысл. Какой? Кажется, в туалет мне до конечной станции уже не ходить. И если не удастся забрать контейнер из сифона, значит, не судьба, и гори он синим пламенем. Черт, не профессионально это – оставлять его здесь. Ладно, будем на своей территории, придется признаваться во всем пограничникам. Шума будет много, но хоть узнаем, что происходит. Ладно, будем придумывать, поспать все равно больше не удастся».
Глава 2
16 декабря. Тимишоара
Взявшись за руки, люди организовали живую цепь, не пропуская внутрь квартала машины и милицию. Небольшие патрули нерешительно топтались, не приближаясь к живой стене. В оцеплении были в основном молодые парни и девушки – этнические венгры. Несколько десятков человек дежурили возле дома пастора Текеша уже больше месяца после того, как 2 ноября четверо неизвестных попытались ворваться в квартиру венгерского священника. Семья пастора не пострадала, а сам он отделался порезами на лице. Теперь, когда руководство района получило приказ выселить пастора из его дома в рамках все той же программы «систематизации», большая часть паствы, особенно венгерская молодежь, возмущенная до предела, поднялась на защиту своих прав и своего пастора.
– Товарищи, не верьте обещаниям! – кричал со столба молодой мужчина, размахивая снятой с головы кепкой. – Сегодня они пообещают вам пойти навстречу, а завтра же ночью придут в ваш дом с солдатами. А несогласных будут убивать, как убили Эрно Уйваросси. Вспомните, неподалеку стояли работники милиции, когда в дом пастора ворвались убийцы. И никто не помог, никто! Потому что это политика государства, это не решение местного чиновника или партийного руководителя. Требуйте своих прав, мы с вами такие же граждане Румынии, как и все остальные.
Несколько часов в квартале, где жил пастор Ласло Текеш, стоял невообразимый шум. А потом стали подъезжать машины с солдатами. И сразу над кварталом нависла гнетущая тревожная тишина. Стоявшие в оцеплении люди замолчали и только переглядывались, стараясь понять, готов ли идти с ним до конца его товарищ справа или слева – тот, с кем он сцепился руками, чтобы не дать свершиться гнусности и несправедливости.
Вопреки здравому смыслу к венграм стали вдруг подходить этнические немцы и румыны, жившие в этом квартале и неподалеку. Они вставали рядом с торжествующим видом, чувствуя свою силу, живую силу сотен и тысяч людей, которые, наконец, собрались в единый кулак и встали стеной против притеснителей. И снова в рядах людей стал подниматься гул.
– Разгонять нас будут, автоматы привезли с собой. Знаем мы, как они умеют прикладами работать!
– Солдаты не станут нас бить или стрелять в нас. Мы же социалистическое государство!
– Социалистическое? Мы жили лучше всех, а теперь и у нас ввели продовольственные карточки. А я всю жизнь рабочий, вот этими руками с металлом работал, а мне теперь говорят, что я плохо работал и в стране нечего есть. Может, плохо работали те, кто управлял страной?
– Они пастора обвиняют в разжигании межнациональной розни, товарищи, а он ведь только о народе и думал, Это все потому, что он статьи критические писал и критиковал правительство и партийную элиту. Я сам читал, наш Ласло Текеш никого не боится, на его стороне бог и народ. Мы все здесь!
Из подъехавшей прямо к толпе машины вышел высокий офицер с погонами подполковника. Он хмуро оглядел ряды молодежи и резко крикнул:
– Если вы не прекратите беспорядки, мы вынуждены будем применить силу! Что вы хотите? Вы понимаете, что идете против законной конституционной власти и вам никто не позволит нарушать порядок?
В ответ подполковнику полетели грубые насмешки и оскорбления. Молодежь начала горячиться, что-то уже неуловимо изменилось в толпе возмущенных людей, вышедших на улицы. Была пройдена грань между возмущением, готовностью добиваться своего и желанием разрушать. И когда на улицы вышли автомобили с громкоговорителями, когда зазвучали монотонные призывы разойтись по домам, предрекавшие неизбежное наказание тем, кто ослушается, упала последняя преграда, отделявшая мирных возмущенных горожан от неуправляемой разъяренной толпы.
В машины полетели камни и палки, опрокидывались урны, ломались ограды. И вот уже камни полетели в витрины магазинов, загорелись оставленные у тротуаров машины. Толпа хлынула, растеклась по улицам, ее понесло к центру города. Туда же, к центру, стали стягиваться подразделения милиции, войска, на окраине города показались армейские бэтээры.
Сергеев заметил танки на загородном шоссе еще утром. Они стояли на обочине, задрав в небо стволы пушек, на броне покуривали танкисты в ребристых шлемах, возле армейских «уазиков» курили младшие офицеры. Какое-то непонятное напряжение чувствовалось в воздухе, в этом прозрачном сыром воздухе леса, в балочках и оврагах, засыпанных первым снегом, в грязных проселках. Осколки льдинок на разъезженных лужах выглядели как битое стекло. И от этой ассоциации на душе становилось как-то неуютно.
Через час состав втягивался на железнодорожную станцию города Тимишоаре. Сергеев стоял у окна и во все глаза глядел на бегущих по улице людей с палками. Они подхватывали с земли камни, битый кирпич и швыряли его куда-то. Станислав сначала не понял, куда, но потом увидел перевернутый милицейский автомобиль. На его глазах тот вспыхнул ярким огнем.
– Вот тебе бабушка и Юрьев день, – пробормотал Сергеев. – Это что же здесь у них такое творится? Это же самые спокойные районы Румынии. Сытые и спокойные. Здесь сплошь переселенцы и сельскохозяйственные угодья. Что же тогда происходит в других районах страны? И ведь ни слова, никакой информации о беспорядках.
Чаушеску, конечно, не подарок, уж это дипломаты знали прекрасно, но чтобы в Румынии началось такое… Хотя, может, именно в ней и должно такое начаться: здесь мирно с властью не справиться, соберись кто устроить государственный переворот.
Камень ударился в железную стенку вагона и, отскочив, покатился по платформе. Сергеев от неожиданности отпрянул от окна и, как оказалось, сделал это вовремя. Второй и третий камни угодили точно в окно его купе, которое тут же разлетелось осколками. Снаружи хлынул стылый влажный воздух. И теперь было хорошо слышно, что звенело стекло, камни били в вагоны во многих местах. Кто-то из мужчин подбегал к составу и со злостью бил по окнам палками. Они что-то кричали, но, не зная румынского языка, Сергеев не мог понять сути происходящего и требований разъяренной толпы. То, что она была именно разъяренная, сомневаться не приходилось. Магазины, машины на улицах, окна поездов – все это ясно показывало суть происходящих процессов.
Проводники бегали по вагону, на двух языках просили пассажиров срочно покинуть поезд и беречь глаза от летящих осколков стекла. Где-то на улице выли сирены, пронесся милицейский автомобиль, потом хлопки – и на асфальте стали рваться белым дымом газовые гранаты. Люди метались, пиная ногами источавшие дым цилиндры, закрывали лица полами курток, но слезоточивый газ проникал под одежду, и демонстранты вынуждены были разбегаться в разные стороны.
Через несколько минут Сергеев, одетый, с чемоданом в одной руке и портфелем в другой спешил в потоке пассажиров по платформе. Куда, зачем, он еще не знал. Больше того, он предполагал, что у властей нет даже и намека на план прекращения беспорядков, защиты законопослушных граждан и вот таких пассажиров случайного поезда, попавшего «под раздачу».
Новая толпа разъяренных молодых людей появилась откуда-то из переулка, разметала поток пассажиров, пытаясь протолкнуться к запасным путям. За толпой гнались милиционеры в касках и с дубинками в руках. Кого-то настигали, валили на асфальт и после нескольких ударов сковывали руки наручниками. Сергеев крутил головой, прикидывая, где тут более спокойное место.
И в этот момент его ударили по голове. Он не ожидал удара и даже не успел испугаться. Он вообще ничего не успел, когда асфальт прыгнул ему в лицо. Хотя нет, Станислав успел подумать, что испачкает костюм и из-за этого будут проблемы с посадкой в поезд. Потом он потерял сознание.
Дежурный по отделу милиции, лейтенант с красными от бессонницы глазами, непонимающе глядел на своего начальника. Хмурый майор Дэнчулэ с пышными усами барабанил пальцами по столу и сверлил лейтенанта взглядом.
– Товарищ майор, я уже столько пунктов инструкции нарушил, не говоря уже о незаконных процедурах задержания граждан…
– Ты что, Бажен! – рявкнул майор устало. – Забыл, что на тебе погоны и что приказы у нас принято выполнять беспрекословно? Не понимаешь, что творится на улицах Тимишоаре? Это же попытка государственного переворота! А во время особых обстоятельств и меры применяются особые. Ты знаешь, кто этот человек? Нет? Вот и я не знаю, а мне велели его задержать люди сверху.
– Так я и выполняю, – виновато кивнул лейтенант. – Что будет, если из городского управления приедут, а у меня раненый в камере без сознания лежит. Я, конечно, приказал оказать ему первую помощь, да и серьезного с ним вроде бы ничего нет. Оглушили его по голове – и все.
– Вот видишь. Ты же сам сейчас признал, что ничего серьезного с ним нет. Пока мы с тобой тут разговариваем, он, может, уже и в сознание пришел. Но ты не торопись его допрашивать, протокол заводить и личность устанавливать. Пусть посидит. Я сейчас приведу людей, которым ты дашь осмотреть его вещи. И никаких вопросов, понимаешь? А то ты так и закончишь службу лейтенантом.
В дежурную часть зашли двое. Мужчина в дорогом коротком пальто наверняка был из Секуритате. Этих лейтенант Бажен Ванич узнавал сразу по манере держаться, по взглядам – самоуверенным и независимым. Он, конечно, понимал, что были и другие сотрудники органов государственной безопасности, кому просто по роду работы надо быть незаметным и неузнаваемым. Но те, кто представлял лицо Секуритате во всех государственных структурах, были… хотя, наверное, он просто их сильно не любил.
– Покажите, товарищ лейтенант, – приказал Дэнчулэ, – вещи, изъятые у задержанного, которого доставили к нам со ссадиной на голове.
Ванич еле сдержался, чтобы не поморщиться от такого иносказания. Нелепость на уровне государственных органов. Не установив человека, не отправив его в больницу, вообще не видя его вины в каком-либо преступлении или в нарушении общественного порядка, его держат в камере вот уже пять часов. Да за такие вещи прокуратура… А что прокуратура, остановил сам себя лейтенант, когда здесь представитель органов пострашнее?
– Вот прошу, товарищи. – Ванич вытащил из шкафчика кожаный портфель, проявив свой протест тем, что поставил его не перед холеным сотрудником Секуритате, а перед молодой симпатичной женщиной, пришедшей с ним.
Видимо, она эксперт-криминалист, решил лейтенант, хотя может оказаться и свидетелем. И опять нарушение, так следственные мероприятия не проводятся. Где понятые, где другие портфели, из которых для чистоты эксперимента свидетельница должна выбирать тот, что имеет отношение к преступлению. Что же происходит? Не о таком думал молодой лейтенант, окончив офицерскую школу и начав работу в милиции. Он видел себя умным и проницательным сыщиком, следователем, распутывающим хитроумные схемы преступников. А его посадили в дежурную часть маленького отдела милиции и заставляют нарушать закон.
Где-то далеко в городе вдруг послышались характерные хлопки выстрелов. В дежурной части замерли, прислушиваясь к звукам. Наверное, даже не владевшие информацией о происходящем в городе, где-то глубоко внутри ждали такого развития событий. Стрелять должны были начать неизбежно. Страшно подумать, но на улицах творилось невообразимое, в городе появились военные бронетранспортеры.
– Это все? – с сильным акцентом спросила девушка, перебрав содержимое портфеля, вываленное ее спутником прямо на стол. – Вы задержанного обыскивали?
– Конечно, – уже с вызовом ответил лейтенант. – Мы обыскали его, как положено, перед тем, как поместить в камеру. Это обязательная процедура.
– Ну? – холодно уставилась женщина на лейтенанта.
– При нем ничего не было. В том смысле, что ничего важного из документов.
– Мы сами решим, что важное, а что пустяк, – вдруг зло процедил сквозь зубы мужчина в пальто и посмотрел Ваничу в глаза так, что у лейтенант сразу похолодело внутри.
– При задержанном не было документов, – стараясь скрыть дрожь в голосе, ответил Ванич. – Вот, указано в акте осмотра личных вещей, что в карманах обнаружен носовой платок, пачка сигарет «Лаки Страйк», зажигалка итальянского производства. Все это лежит вон в том бумажном пакете.
– Товарищ майор. – Женщина повернулась к Дэнчулэ. – Ваши сотрудники тщательно обыскивают задержанных, они прощупывают их одежду, снимают обувь? Я вижу, что брючный ремень с задержанного сняли.
– Это стандартная процедура, – хмуро пояснил майор. – Одежда прощупывается в обязательном порядке. В практике милиции достаточно случаев, когда у задержанных в одежде обнаруживались иглы, бритвы или самодельные колющие и режущие предметы, которыми они наносили повреждения себе, чтобы избежать наказания, или окружающим. Осматриваем одежду мы очень тщательно.
Станислав пришел в себя и сразу вспомнил все до самой последней секунды. Поезд, разбушевавшиеся демонстранты, которые уже начали бить стекла в магазинах, поджигать машины и даже накинулись на пассажирский поезд. Пассажиров вывели в город, путь им пересекла толпа демонстрантов, преследуемая милицией. Потом удар по голове. Кажется, все. Нет, что-то еще.
Ах, да, дурацкая «батарейка», которую он прятал в санузле. А потом, когда началась паника и всем велели выметаться из вагона, у него просто не было времени, чтобы осмыслить свое положение и решить, что сделать с этим неизвестным предметом. И он не придумал ничего лучше, как спрятать его себе в плавки. Да, он снял трусы и надел плавки. Сергеев хорошо знал, что обыскивают всегда не только карманы, прощупывают всю одежду, все швы, даже портфель могут распороть на отдельные детали, чтобы убедиться, что под подкладкой ничего не спрятано.
Трусы не ахти какое надежное место, но все же лучше, чем карман. Просто, если эту вещь начнут искать серьезно, то бесполезно прятать ее даже в… И туда пальцами залезут. Так что все, кажется, при мне. Убедившись в этом на основании своих ощущений, Сергеев все же открыл глаза. Этого и следовало ожидать. Голова болит, над ним второй ярус железной кровати с панцирной сеткой, в помещении вонь.
Пришлось попытаться подняться. Сергеев потрогал голову, пошевелил плечами и ногами, сел на кровати. М-да, приехал, дипломат! Помещение примерно пять на пять метров, выкрашенное в темно-синий цвет, двухъярусные кровати, которые в советских тюрьмах уголовники называют «шконками». И лица людей, которых тут наберется около десятка, оптимизма не выражают. Некоторые избиты, на некоторых порвана одежда. Половина – молодые мужчины в возрасте 30–40 лет. Но есть и постарше. Вот этот, например, угрюмый и лысый на соседней кровати, что так задумчиво, почти с тоской уставился в зарешеченное окно под потолком. На демонстранта он не похож. Такие не митингуют. Добряк похож, скорее, на школьного учителя. Под горячую руку дядька попал. «Замели» вместе с другими.
Голова болела, но не сильно, очень хотелось пить. И не потерять бы штаны, из которых вытащили ремень. Хорошо, что ботинки на резинках и без шнурков, а то шаркал бы сейчас как старик. Увидев возле двери на высоком облезлом табурете бачок с водой и кружку на длинной цепочке, Сергеев поднялся со стенаниями «ох, грехи наши тяжкие» и поплелся к воде. Но из-за того, что резко встал с постели, у него вдруг закружилась голова. Станислав пошатнулся, попытался схватиться за кровать, но промахнулся. И снова бы растянулся на полу, если бы его не подхватили и не усадили на кровать.
– У вас, видимо, сотрясение мозга, – сказал кто-то по-русски.
Сергеев справился с накатившей слабостью и тошнотой и открыл глаза. Перед ним сидел тот самый лысый человек, что недавно с такой задумчивостью смотрел в окно. Слова, которые он произнес, прозвучали безукоризненно, без малейшего акцента. Это Сергеев научился понимать, поработав за границей и столкнувшись с сотнями людей, которые знали русский язык, но для которых он не был родным. Различных акцентов он наслушался достаточно, чтобы понимать такие вещи.
– Нет, – возразил Станислав, – просто ушиб. Скоро пройдет. Лучше скажите, вы-то как сюда угодили? Вы кто?
– Вопросы, – недоверчиво усмехнулся мужчина. – Как вы все любите вопросы задавать. А я никто. Просто человек, и все.
– Простите, если я повел себя не совсем тактично, – мастерски изобразил страдания Сергеев. – Вы не могли бы принести мне воды? Во рту – как в пустыне.
– Там цепочка, – проворчал лысый и стал помогать Станиславу встать.
Стараясь не переигрывать, Сергеев позволил довести себя до бака с водой, напился, а заодно рассмотрел еще раз всех, кто находился в камере. Да, видно, что людей хватали и тащили сюда, многих в прямом смысле слова, судя по грязным коленям. Как-то не выглядели они уголовниками. А землячок-то мне не верит. Интересно, почему? Что я такого спросил? Только кто он такой и как сюда попал? А он отреагировал очень нервно и, как бы это точнее выразиться, непрофессионально. Получается, что он сразу выдал себя, а заодно что ему есть что скрывать.
Русских в Румынии, как и в любой социалистической стране, всегда много. И это не только дипломаты, в таких странах работают многие советские специалисты. Кто он? Ладно, лишь бы не разыгрывал из себя жертву чего-то там совсем уж фантастического и не пытался выведать, кто я и откуда. И про мою «батарейку». Вполне могли подсадить в камеру «утку». Обидно, но верить человеку в моем положении только потому, что он чисто говорит по-русски, нельзя.
Сергеев понимал, что выбора у него нет. Выбраться из милиции он может только тогда, когда разберутся с его делом, установят его личность. Тем более когда установят его дипломатический статус. Для этого хорошо бы связаться с посольством. Должны же его когда-нибудь вызвать на допрос. Да и по всем разумным правилам любой демократической страны, если только у власти не фашистская хунта, держать человека в камере без доказательств вины нельзя.
Можно и подождать, все-таки форс-мажорные обстоятельства, в Москве поймут его опоздание. Но «батарейка»! Что-то подсказывало дипломату, что его присутствие здесь, в камере отдела милиции, не случайно. С травмой головы он если и должен где-то находиться, то только в больнице. Значит, номер в поезде с обыском его личных вещей не удался, так его решили обыскать таким способом. Вещи где-то в дежурной части, но они ничего там не нашли. Черт бы их побрал, они же изъяли дипломатический паспорт. С ума они там посходили? Или кто-то из западных спецслужб попросил своего агента влияния провернуть эту авантюру с задержанием иностранного дипломата?
Чтобы скандал не выплыл наружу, надо сделать одно очень простое дело. Должна исчезнуть сама причина скандала. То есть исчезнуть должен дипломат. Где и как исчез он, Станислав Сергеев, никто не знает. Вышел из поезда и пропал, а в стране беспорядки, свалить можно на кого угодно.
Сергеев покосился на своего соседа и вздохнул. Да, вдвоем было бы проще. Это если быть уверенным, что его ко мне не подсадили, тогда можно ему все рассказать.
Раздавшийся на улице шум заставил всех поднять головы. Несколько молодых людей бросились к окну. Кто-то очень ловко подхватил худенькую девушку с длинными волосами в испачканных брючках и поднял ее к оконному проему. Девушка стала бойко и деловито комментировать то, что видела. Сергеев снова пожалел, что не знает румынского языка.
– Что там творится? – спросил Сергеев своего недоверчивого соседа. – Вы, случаем, по-румынски не понимаете? Хоть приблизительно, о чем она щебечет?
– Привезли кого-то, – спокойно стал говорить лысый. – Две машины. Выгоняют палками. Наверное, демонстранты.
– Вы знаете язык? – оживился Станислав.
Сосед пожал плечами и не ответил. Шум в коридорах усилился. Гулкий топот множества ног, кто-то кричал и ругался, слышались удары. Потом открылась дверь, и в камеру, в которой находился Сергеев, втолкнули троих избитых мужчин и двух растрепанных женщин. Обитатели камеры бросились к ним, помогая подняться с пола. Сразу завязался оживленный разговор. Новички стали что-то рассказывать, гневно размахивая руками.
– Они говорят, что после того, как их разогнали на площади перед городской администрацией, – неожиданно стал переводить сосед, – и не позволили передать петицию, они отправились к зданию районного комитета партии.
– Чего они хотели, чего добиваются? – спросил Сергеев, понимая, что сейчас, как никогда, ему очень важно знать, в какой он оказался ситуации, что происходит в городе и стране.
– Я так понял, что началось все с протестов против притеснения какого-то местного пастора. Я не очень понимаю, не слишком следил за политическими событиями. А теперь они протестуют против произвола руководства армии и милиции. Да и руководства страны тоже. Тут и венгры, и немцы, и румыны. Они пытались сжечь районный комитета партии, представляете? – горько усмехнулся сосед. – Им удалось даже ворваться внутрь и начать выбрасывать в окна идеологическую литературу, что-то пытались сжечь прямо в здании. Ну и попали под резиновые дубинки, водометы и слезоточивый газ. Говорят, где-то в городе по демонстрантам даже стреляли.
Ну, вот так под шумок меня тут и шлепнут, подумал Сергеев, предварительно пытками вытащив информацию о том, где находится «батарейка». Выяснят и потом обязательно шлепнут. Выбросить ее или идти до конца? Черт бы вас побрал, международные авантюристы, я же все-таки профессионал, не могу я так просто избавиться от улики чьей-то преступной или шпионской деятельности. Это моя работа! И все, решение принято окончательно, больше к этому вопросу возвращаться не стоит. Теперь все мысли о том, как выбраться из создавшегося положения.
– Слушайте. – Сергеев сжал локоть соседа и заговорил тихо, сквозь зубы, чтобы его не только не услышали, но и не смогли прочитать по губам. В камере вполне могли оказаться подсадные агенты местных спецслужб, учитывая особенности содержащегося контингента. – Мне надо вам кое-что сказать. Откиньтесь к стене спиной, мне так удобнее говорить, а вам слушать.
– Ну, – дернул нервно плечом сосед, но все же откинулся на спину, прижавшись к стене затылком. – Только учтите, что я не легковерный.
– Плевать, какой вы там, – зло ответил Сергеев. – Голова-то у вас на плечах есть? Вот и слушайте, а заодно шевелите мозгами. Мы с вами соотечественники, и оба находимся в дурацком и опасном положении за границей. Я не спрашиваю вас, кто вы и что здесь делаете. В стране вообще и в камере в частности. Мне нужна ваша помощь, потому что я не говорю по-румынски. Я владею английским, испанским, сносно могу общаться на немецком, французском. Я не знаю языка, а мне надо срочно отсюда выбраться. Я дипломат. Специальный представитель МИД СССР Станислав Сергеев. Я летел из Италии в Союз, но наш самолет посадили в Белграде. Оттуда я пытался самым простым и быстрым способом с минимальным количеством пересадок добраться домой поездом, но здесь попал в заварушку, а потом меня чем-то трахнули по голове, и в результате я здесь.
