Леопольд Зонди
Моисей. Ответ Каину
Но на данном этапе предположение З. Фрейда еще не кажется нам таким «ненаучным», как это представил М. Бубер. По нашему мнению, Фрейд не ставил перед собой цель получить ответ на вопрос о том, был ли Моисей евреем или египтянином. Его главная цель раскрывается только во второй статье, посвященной Моисею, которая называется «Если Моисей был египтянином…». В ней мы читаем:
«Мы не должны забывать и том, что Моисей был не только политическим вождем поселившихся в Египте евреев, но еще и их законодателем, наставником, принудившим их следовать новой религии, которая до сих пор носит его имя.
Но легко ли для отдельного человека создать новую религию?» [19].
Мы придерживаемся той точки зрения, что первоначальные намерения З. Фрейда были близки к нашей постановке вопроса: каким образом человек приходит к готовности установить новую религию и внедрить ее законы в свой народ?
В связи с возникшим вопросом З. Фрейд начал искать историческую аналогию и натолкнулся на революционную религию Эхнатона (Аменофиса IV), который поставил на место египетского политеизма египетский монотеизм. Вполне возможно, и даже очень вероятно, как считал Фрейд, Моисей именно потому и должен был стать египтянином, чтобы дать иудейскому народу эту египетскую религию, но только уже как новую, свою собственную религию.
В связи с этим Фрейд пишет:
«Не самым ли естественным будет для того, кто хочет повлиять на религиозные убеждения других, это обратить этих других в свою собственную религию? Не вызывает сомнения то, что у еврейского народа в Египте была какая-то религия, однако если Моисей, давший евреям новую религию, был египтянин, то не следует отклонять и предположение о том, что эта новая религия была египетской» [20]. Позднее он повторяет это еще раз: «Вполне возможно, что религия, которую Моисей дал иудеям, была все-таки его собственной, одной из египетских религий, хотя и не общеегипетской» [21].
Заключая вышеупомянутую статью, Фрейд снова повторяет свое предположение. После того, как Фрейд пришел к согласию относительно монотеизма Эхнатона, он пишет:
«Теперь мы рискнем заявить: если Моисей был египтянином и если он передал евреям свою собственную религию, то это и была введенная Эхнатоном религия Атона…» [22] «Как известно, еврейский символ веры гласит: Шема Исраэль Адонай Элохейну Адонай Эхад. Если имя египетского Атона (или Атума) созвучно с древнееврейским словом Адонаи и с именем сирийского бога Адониса не случайно, а из-за прадревней языковой и смысловой общности, то приведенную формулу иудаизма можно было бы перевести так: „Слушай Израиль, наш бог Атон (Адонай) – единственный Бог“» [23].
Первой задачей у Фрейда было выведение еврейского монотеизма из египетской религии Атона. И он предпринимает значительные усилия для того, чтобы найти для обоснования этой идеи все новые и новые аргументы.
Во-первых, иудейская религия, как и религия Атона, ничего не хотела знать о потустороннем мире и о жизни после смерти. Впрочем, как уже было сказано, Эхнатон победил религию народа, в которой существенную роль играл бог мертвых Озирис.
Во-вторых, для согласования между собой двух монотеистических религий Фрейд выдвигает в качестве главного аргумента обрезание. Этот обычай, по мнению Геродота, посетившего Египет около 450 лет до н. э., должен был прийти к евреям из Египта, где обрезание сохранялось в тайне с давних пор. На основании этих фактов Фрейд делает следующий вывод; если Моисей дал евреям закон обрезания, то он должен быть египтянином, а религия Моисея – египетской. А иначе, какой же смысл в том, спрашивает Фрейд, чтобы «иудейский» Моисей заставлял евреев, которые и так страдали в египетском рабстве, делать им еще и обрезание.
В-третьих, Фрейд предполагает, что, как египтянин, Моисей был убежденным сторонником новой религии Атона. Однако смерть Эхнатона разрушила все его планы и замыслы. Он потерял свое Отечество. Могучий и полный сил египтянин, он искал для себя новый народ и нашел в Гозене евреев (то есть не Яхве, а Моисей – как считает Фрейд – выбрал для себя народ). «Возможно, к тому времени, – читаем мы у Фрейда, – он был наместником пограничной провинции (Гесем), в которой (еще во времена гиксосов?) осели некоторые семитские племена. Их-то он и избрал своим новым народом. Решение, изменившее ход мировой истории! Он достиг согласия с ними, стал во главе их и «сильной рукой» направил их переселение. Тогда, в полной противоположности библейской традиции, следовало бы предположить, что исход прошел мирно, без преследования» [24]. Он верил также и в то, что так называемые первые левиты[3] были не евреями из племени Левия, а теми верующими в Атона египтянами, которые сопровождали Моисея во время странствия.
В-четвертых, вполне правдоподобным является то, как предполагают многие историки, что Исход состоялся только в XIII веке до н. э., в эпоху правления Мернептаха. С точки зрения Фрейда, это ни в коем случае не противоречит тому тезису, что появление еврейского монотеизма напрямую связано с монотеистическим периодом в истории Египта. Так же, как и со жреческой школой в Оне (Гелиополис), откуда вышел монотеизм и которая «пережила катастрофу, и сумела после Эхнатона воспитать еще несколько поколений, покоряя их своим способом мышления. Соответственно, деяние Моисея мыслимо и в том случае, если бы он жил не в эпоху Эхнатона и не испытывал бы личного влияния последнего, то есть если бы он был лишь приверженцем или членом школы в Оне» [25].
В-пятых, современные историки, представителем которых был Э. Мейер и которого высоко ценил Фрейд, делают в своих исследованиях вывод, что народ Израиля принял в Меребат-Кадесе новую религию. В этом месте, предположительно, от арабского племени мадианитян (а также кенитов) был принят культ бога Яхве (в дальнейшем обратите особое внимание на кенитскую гипотезу). Как считает Э. Мейер, Яхве – это бог вулканов, «жуткий, кровожадный демон, блуждающий по ночам и избегающий дневного света» [26]. М. Бубер с этим не согласен.
Сюда напрашивается неприятный для З. Фрейда вопрос: каким образом можно привести в соответствие между собой мадиамского Моисея из Кадеса и Моисея из Египта? Фрейд, вероятно, считается с традицией до такой степени, что не станет отрицать «демона Яхве», а вместе с ним и других Моисеев из Кадеса и Мадиама. От этого его удерживает глубокое уважение к Э. Мейеру как к историку.
Он просто изобрел романтическую конструкцию, в которой образ Моисея удваивается:
«Кратко сформулируем полученный результат: к уже известным
двойственностям этой истории – две массы племен, соединившиеся для образования нации, два царства, на которые распадается эта нация, два имени Бога в библейских первоисточниках – мы прибавим еще две: два вероисповедания, первое из которых вытесняется вторым, а позднее все же победоносно выходит из-за него, и два основателя религии, и оба они названы одним и тем же именем „Моисей“, их персоны мы обязаны отделить друг от друга. И вся эта двойственность – неизбежное следствие первой: того факта, что одна составная часть народа имеет пережитый опыт, который надо оценивать как травматический, другая же часть осталась к этому опыту чуждой» [27].
Слабость и непрочность мыслительной конструкции Фрейда, согласно которой иудейский монотеизм вместе с образом Моисея оказались египетского происхождения, проявляется, по нашему мнению, там, где Фрейд вынужден был удвоить образ Моисея, разделив его на мадиамский и египетский. И все это для того, чтобы защитить свою конструкцию от нападок более современных историков. По этому поводу с полным правом можно процитировать Э. Мейера: «Сочинение романов не является задачей исторического исследования». А именно это и сделал З. Фрейд. Монотеизм Эхнатона – это все-таки история. То, чем Фрейд продолжил эту историю, по нашему мнению, – это роман. Однако из этого гениально набросанного романа не получится научно обоснованной истории до тех пор, пока из-под руин блистательного города Телль-эль-Амарны не извлекут глиняные дощечки, на которых будет обнаружено имя Моисея: принца или военачальника, высокопоставленного жреца или просто служителя Эхнатона. В этом вопросе археология пока еще остается в долгу перед З. Фрейдом.
Моисей в свете истории религии
Нашей целью является проведение такого анализа образа мужа Моисея, который позволил бы понять именно специфику судьбы этого учредителя и законодателя религии. К сожалению, в настоящее время никаких однозначных и неоспоримых сведений по данному вопросу летописи нам не дают. Поэтому мы должны обратиться к специальной истории религии этого периода.
Естественно, что с позиции исторического развития на материале литературы о Моисее, имевшейся с древнейших времен, мы вряд ли сможем представить картину формирования образа Бога евреев in extensor[4]. Это выход за пределы наших намерений и сил. В нашем случае мы должны довольствоваться единичными авторитетными ссылками на формирование образа Бога евреев. Однако необходимо выделить и то обстоятельство, что существование одного-единственного Бога является абсолютно независимым от всех тех проекций, которые были перенесены на этот образ, с одной стороны, самим учредителем религии, а с другой стороны, народом, то есть верующими. Бог не является ни экзистенциальным, ни неэкзистенциальным. Он никогда не был только продуктом человеческой проекции. Но учреждающий религию, как бы его ни называли: Моисей, Мухаммед, Павел, Лютер и т. д., – всегда переносит на Бога, которого он ставит в центр своей веры, свои религиозные притязания, а то и свои собственные черты, свою строгость и агрессию. Поэтому, в результате обратного переноса этой проекции с образа Бога на образ человека, учредителя религии, можно, естественно в определенных пределах, сделать некоторые полезные для себя выводы о чертах его самого. Более того, исходя из черт личности учредителя религии, можно получить и представления о тенденциях, притязаниях и идеалах всего народа.
Из этого следует, что мы не можем во всем соглашаться с М. Бубером, когда он заявляет: «То, что мы слышим о вере, определяющей практическую жизнь людей и восприятие ими происходящего в мире, по своей сути является не „проекцией“ позднейшего религиозного развития на плоскость более ранних эпох, как полагала одно время наука, а ее собственным содержанием» [31].
Напротив, мы считаем, что самое главное содержание веры – в противоположность бытию Бога – возникает в любую эпоху лишь через проекцию живущих в данное время людей.
Бог-отец. Религия Элохима
Уже в XIX веке Вельхаузен совершенно справедливо заметил, что местом пребывания праотцов евреев была не сама Палестина, а ее южные приграничные области Негева и Юда, находившиеся на задворках культуры (Х. Гресман). В этой местности имеются степи и пастбища для скота, однако нет ни пахотных земель, ни пустыни. Праотцы евреев были полукочевым народом, и их культура полностью определялась скотоводством. Гресман пишет: «В повествовании книги „Бытие“ войны и политика вряд ли играют какую-либо роль; предметом ее картин почти всегда является пастушья идиллия» [28]. В таких идиллических условиях и жили предки евреев на окраине культурной жизни, и до появления Моисея не были они ни вассалами хеттеян или ханаанитян, ни подданными Египта.
Все библейские повествования о Моисее, за исключением легенд о Сихеме (1. Быт. 26) и Бетеле (1. Быт. 12, 8; 18, 19) и т. д. разыгрываются пусть и на южной границе Палестины, однако же не в самой Палестине. Поэтому «Бытие» может быть взятым в качестве исторического источника – как считает Гресман – несмотря на то, что имеет оно одеяние легенды.
Второй древнейший центр евреев должен находиться где-то между Галаадом и Дамаском; следовательно, евреи происходят родом из Харрана и принадлежат к арамейцам. Предки евреев, несмотря на более поздние ожесточение и враждебность к арамейцам, были связаны с ними узами кровного родства. Именно арамейцы были на самом деле их прародителями, и первым языком евреев был язык арамейский. Лишь завоевав Палестину, они перешли на «язык Ханаана» [29].
О религии предков еврейских племен, об их «отце» мы знаем немного, да и в том у нас нет достаточной уверенности в достоверности нашего знания.
Первыми письменными источниками были клинописные доски, найденные Гуго Винклером в Боказгее, расположенной в Малой Азии. Эти доски сообщали о «богах евреев» (илани хааббири), следовательно, их предки были политеистами. Грессман считает, что нельзя говорить и о «прамонотеизме» или «генотеизме» (= абсолютизация одного божества без отрицания наличия других и без запрета на их почитание) предков. В связи с этим приводится целый ряд местных «Элим» (богов): Эль Олам из Беершевы (1. Быт. 21, 33), Эль Вефиль из Вефиля (1. Быт. 31, 13), Эль Берит из Сихема (Як. 9, 46) и обеих Эль Шаддаи (1. Быт. 49, 25; 4. Числ. 24, 4, 16) и Эль Элион (4. Числ. 24, 16), из которых место пребывания двух последних документально не подтверждается [30].
«Эль» – это общесемитское словесное обозначение Бога. Так, например, Эль Элион означает верховный бог, Эль-Шаддай – всемогущий бог (1. Быт. 17, 1) [31].
Так что, если кто-нибудь спросит, пишет Х. Гресман, какая религия была у предков евреев, то можно отвечать на этот вопрос не колеблясь, так как традиция в то время знала всего лишь одну религию – Элохима, и не было еще ни малейшего представления как о религии Яхве, появившейся во времена Моисея, так и о ханаанской религии Ваала [32]. По его мнению, религия Элохима была пантеистической, а никак не родовой, причем роль последней, как ему кажется, чрезвычайно переоценивается.
В культовой практике в то время уже использовались каменные колоны и алтари; однако пока отсутствовали храмы и иконы. В жертву приносились животные только первородные от стада и их тук. Кульминационным моментом в культовом обряде было заклание животного и совместная трапеза. Человеческие первенцы также принадлежали Богу (Исаак). Со временем человеческие жертвоприношения постепенно заменяются жертвами животных. Однако до наступления времени Царств человеческое жертвоприношение еще спорадически сохранялось. Основным требованием в религии предков было жертвоприношение животных и людей, однако без огня и дыма.
Религия Яхве
Несмотря на то, что такие опытные исследователи, как Бернард Штаде [33] и Карл Будде [34], настойчиво акцентировали свое внимание на роли Иофора, тестя Моисея, и мадианитян в возникновении религии Яхве, заслуга в том, что именно «Кадес» был признан в качестве центра синайской религии, принадлежит Э. Мейеру [35].
Самым важным в исследованиях Э. Мейера является утверждение, «что до появления Моисея религия Яхве была еще неизвестна». Его аргументация основывается исключительно на легендах о Моисее, а не выведена из более позднего времени (как, например, у П. Фольца) или из ближневосточного мира (как, например, у Б. Баенша). Свои аргументы Гресман выстраивает в следующей последовательности.
Во-первых, среди современников Моисея, включая и его самого, никто не включал в свое имя Яхве. Только имя Иешуа[5] содержало в себе теофорический элемент, да и то лишь в первом поколении после Моисея.
Во-вторых, в защиту неразрывного союза Яхве с Моисеем говорит и то, что в преданиях о Моисее нельзя найти следов происхождения типичных для Элима.
В-третьих, мифологические элементы в Бытии представлены по-другому, чем в Исходе. В Бытии царствует религия Элохима, а в Исходе, напротив, преобладают черты религии Яхве, для которой характерными являются огненные и облачные столпы, землетрясение, дым, гром и молнии, то есть вулканические ингредиенты, о которых ничего не говорилось в сказаниях предков.
«Все эти посылки приводят к неопровержимому заключению, что религия Яхве была принесена Моисеем» [Гресман 36].
Гресман выдвигает также тезис, что результаты, полученные из истории религии, то есть традиции, значительно надежнее данных светской исторической науки. Несмотря на то, что данная традиция умалчивает о факте «учреждения религии», подобный вывод все-таки можно сделать на основании текстов Жреческого кодекса. В соответствии с Кодексом бог предков впервые появился под именем «Эль-Шаддай». Моисею же на священной горе Синай Бог открылся под именем «Яхве» (2. Исх. 6, 2).
Поэтому религия Яхве должна была вытеснить более древнюю религию, то есть религию их отцов, поклонявшихся богу Элохиму.
То, что Моисей впервые увидел Яхве на горе Синай, по мнению Э. Мейера, Гресмана и многих других религиозных историков, неопровержимо свидетельствует, что Яхве был Богом мадианитян, так как Синай расположен в окрестностях Мадиама. Мадианитяне же, по всей вероятности были арабами, и имя Яхве имеет, скорее всего, арабскую этимологию. Берард Дум пишет: «Вероятно, что это имя является только расширением от hu = Он, как называли Бога в других арабских племенах во время религиозного экстаза: Единственный, Несказанный…». «Первоначальная форма могла звучать как:
Яхува. <…> В этом случае созвучие Яхува могло бы означать: О Он! При помощи этого созвучия в культовой практике прославлялось бы видимое, слышимое или ощущаемое присутствие Бога или выражался бы душевный порыв. <…> Таким образом это Яхува в дальнейшем могло стать и Яхве… (сначала, возможно, что и Яхва)» [49].
«Поэтому Яхве – как считают эти исследователи истории религии – считался всего лишь вторым Богом Израиля, и делом всей жизни Моисея, как раз и стало то, что он распространил поклонение синайскому богу из Мадиама на весь Израиль» [37].
В силу того что тесть Моисея, Иофор, был мадиамским первосвященником, он, Иофор, должен был отправлять культ бога Яхве еще до восхождения Моисея на гору Синай.
На этом основании Гресман сделал предположение, что предкам евреев Яхве был неизвестен.
Кенитская гипотеза
Мадиамский Бог Яхве должен был бы быть также и Богом Кенитов. То есть Богом вулканов, обитающим на горе Синай. Кочевые племена кенитов поселились в одном из мест Синайского полуострова. Предполагают даже, что их предком был Каин (1. Быт. 4, 22). И сам Иофор называл себя мадиамским священником (2. Исх. 2, 18), однако, согласно другой традиции, он должен был бы быть кенитом. По мнению Гресмана, только имя «Ховав» может сколько-нибудь серьезно конкурировать с именем «Иофор» (4. Числ. 10, 29), но и оно кенитского происхождения. Кроме того, тесть Моисея всюду фигурирует как мадианитянин. Мадианитяне не были спутниками евреев по пути в Ханаан. А вот кениты в Ханаан пришли вместе с евреями, уйдя с ними из Египта, где они жили, занимаясь ремеслом кузнеца (род Каина!) до тех пор, пока не стали частью израильского народа. Поэтому легенды из Книги Судей имеют отношение лишь к кенитам, а никак не к мадианитянам, о которых сообщается только в Исходе. Согласно другой концепции, кениты должны относиться также и к мадианитянам, и, таким образом, предположение, что Яхве был мадиамским богом вулканов, полностью соответствует кенитской гипотезе. Оба племени вели кочевой образ жизни южнее Палестины.
Кенитская гипотеза, по которой Яхве был богом Каина или рода Каинов, держала в своей власти многих исследователей по истории религии начиная с XIX века. Из них, в первую очередь, можно выделить Р. фон Алма (= Гиланьи) [38], который, предположительно, и является автором этой гипотезы, а также Хольцингера [39], Вельхаузена [40], Б. Штаде [33], К. Будде [34], В. Фишера [41] и др.
Непримиримую позицию против кенитской гипотезы всегда занимал М. Бубер. Вот, например, что он пишет в своей книге о Моисее:
«В популярной „кенитской гипотезе“, утверждается что ЙХВХ (Яхве), в то время еще неизвестный Израилю, был богом гор, огня и вулканов и при этом он был еще и родовым богом кенитов. Все это, и то, что Моисей обнаружил его на месте его постоянного пребывания, то есть на Синае, является абсолютно необоснованным. Не имеется никаких убедительных свидетельств в пользу того, что Богу с таким именем когда-либо поклонялись в этих местах» [42].
М. Бубер недвусмысленно заявляет: «Бог, которого Моисей обнаружил на горе Синай, не был чужим для него Богом, это был Бог его праотцов». До того как прийти к мадианитянам, Моисей был в местах проживания своих предков и в видении, которое ему явилось, он узнал Бога своих предков. Возможно, что с ним, Моисеем, как когда-то с Иаковом, в Египет и из Египта в Мадиам, следовал ЙХВХ и, очевидно, охранял его в пути так же, как и Иакова (1. Быт. 46, 4). Однако пора ставить точку. Моисей узнал того, кто ему явился. То же самое было и во времена предков. Точно так же Авраам узнал в Эль-Элионе Мелхиседека – того же ЙХВХ [43].
М. Бубер еще раз возвращается к подробному рассмотрению кенитской гипотезы в предисловии ко 2-му изданию своей книги «Царство Божье» [44]. В нем М. Бубер отвечает историку религии В. Баумгартнеру, который, возражая ему, утверждал:
«И пусть то, что длительное время приводилось самыми различными авторами в качестве аргументов в пользу „кенитской гипотезы“, в отличие от представлений пророков, считавших, что отношения между Яхве и Израилем установились при Моисее, он (Бубер) их не отрицает, однако его ссылки на „Бога праотцов“ представляются нам весьма легковесными» [45].
В своем достаточно подробном ответе Бубер [46] излагает мнение в том, что «кенитская гипотеза» мало подходит для объяснения. Он пишет:
«Израиль не был обращен, как это может кому-то показаться, в веру кенитов на горе Синай, да и кениты не принимали веру в Бога Израиля. Однако Израиль заметил, что Бог его народа управляет земными стихиями; кениты же обнаружили, что их Бог гор и вулканов защищает племена и управляет ими. Длительное время формировались оба образа Бога. Но постепенно вместо одного – только пантеистического Бога и второго – исторического Бога на передний план выступает образ единого Бога, властвующего над природой и историей» [47].
Бубер верит, что понять правильно исторические реалии Исхода можно лишь в случае принятия представления о Боге как о сопровождающем, идущем впереди и руководящем своим народом. Это «Бог праотцов» [48, 49]. В отличие от Э. Мейера, Гресман и многие другие исследователи ничего не хотят знать ни об учреждении новой религии, ни о принятии евреями веры мадианитян.
И вот теперь мы вплотную подошли к вопросу: в каком месте – в Кадесе или на Синае – произошло рождение новой религии? В своей книге «Израильтяне и соседние племена» Э. Мейер пишет:
«Моисей состоит в родстве с племенем левитов, с единственным племенем, о котором у нас есть сведения, что это племя относилось к Кадесу и только к Кадесу. И поэтому это предположение выглядит весьма правдоподобным. Если бы мы реконструировали легенду в ее первоначальной, а не в литературной форме, абстрагируясь от всего того, что могло бы войти в нее из других легенд, то превратили бы ее в историю, поведавшую нам о том, как один из племени левитов, Моисей, принял в Кадесе Откровение Бога, и был посвящен в таинство священнодействия»… Далее он продолжает: «И в настоящее время в Кадесе можно найти то место, где Яхве пребывал в пламени тернового куста и где Моисей высек из скалы свой „первоисточник права“. Здесь, в противоборстве с Яхве, Моисей постиг тайны священничества и утвердил для израильтян „право и суд“; здесь проживало племя Левия, имя которого постепенно превращается у израильтян в имя собственное для обозначения профессиональных священников» [50].
Кадес, или Кадс (Святыня), представлял собой наиболее плодородную область в северной части полуострова Синай. Кадес был основной стоянкой евреев во время их странствований по пустыне. Здесь Моисей высек воду из скалы, и отсюда, согласно легенде, он послал разведчиков в страну Обетованную (2. Исх. 14, 7, 16, 14; 4. Числ. 13, 26, 20; 5. Втор. 1, 46). Сегодня этот оазис называется «Айн Кадес». Здесь, на востоке, широким потоком пробилась из скал вода и растеклась многими руслами. Посреди гладкой, как зеркало, долины пролегло русло широкой и полноводной реки, вдоль берегов которой колосятся поля (Э. Мейер).
Легенды о рождении религии в Кадесе, по мнению Э. Мейера, должны были брать свое начало из самых древних времен. Более поздние версии переносят место возникновения религии на Синай. Но, по мнению Э. Мейера, это все-таки произошло в Кадесе. Гресман пишет:
«Перенесение места встречи с Богом из Кадеса на Синай легко объяснить, так как священная гора Яхве притягивает к себе, подобно магниту, все повествование, в то время как обратный процесс объяснить нельзя. Именно поэтому факт возникновения религии на Синае создал бы для историков огромные трудности, так как Израиль, по всей видимости, никогда не был на Синае. А вот длительное пребывание евреев в Кадесе является неоспоримым фактом, так что принятие религии вполне могло бы быть на этом месте» [51].
З. Фрейд рассматривает события в Кадесе в несколько ином свете. Он говорит о том компромиссе, заключенном в Кадесе между религией Яхве и монотеизмом Эхнатона, который, с точки зрения Фрейда, является чисто иудейской религией.
«Бог Яхве, – пишет Фрейд, – к которому тогда мадианитянин Моисей привел новый народ, сам по себе, вероятно, ни в чем не был выдающимся существом. Грубый, бездушный, местный бог, жестокий и кровожадный; он обещал своим приверженцам предоставить землю, в которой „течет млеко и мед“, и требовал истребить ее прежних обитателей „острием меча“…» Далее Фрейд продолжает:
«Нет никаких сомнений в том, что его религия (Яхве) была действительно монотеизмом, что она оспаривает божественную природу богов других народов. Похоже, что достаточно того, чтобы свой бог был могущественнее всех чужих богов. Если впоследствии все другие Боги отпали, как и следовало того ожидать, причину этому мы можем видеть в одном-единственном обстоятельстве. Определенной части народа египтянин Моисей дал иное, более высокое, одухотворенное представление о Боге, внушил идею единого, всемирного божества, столь же вселюбящего, как и всемогущего, который, не принимая никакие ритуалы и волшебство, утверждал высшей целью людей жизнь по истине и справедливости… По большому счету, ни к чему не привело то, что народ, по-видимому, в скором времени отверг учение Моисея и устранил его самого. От него осталась традиция, и ее влияние расширялось, и пусть лишь постепенно, в течение столетий, в чем самому Моисею было отказано. Бог Яхве удостоился незаслуженных почестей, когда после Кадеса на его счет стали записывать освободительное деяние Моисея, но за эту узурпацию было заплачено потом дорогой ценой. Тень Бога, чье место он (Яхве) занял, стала сильнее его; в конце концов, сквозь ограниченное божество проступила сущность забытого Моисеева Бога. Нет сомнений, что только идея этого другого Бога позволила израильскому народу вынести все удары судьбы и сохраниться живым вплоть до наших времен» [52].
