Лев Гумилев
Ритмы Евразии: Эпохи и цивилизации
7. Больные вопросы
И тут возникает первое недоумение: в синхроническом разрезе хунны были не более дики, чем европейские варвары: кельты, кантабры, лузитаны, иллирийцы, даки, этолийцы, эпироты, фессалийцы, то есть почти все, кроме афинян, римлян и значительной части эллинов, покинувших родину. Почему же имя «гунны» (хунны, переселившиеся в Европу [150]) стало синонимом понятия «злые дикари»? Объяснить это просто тенденциозностью нельзя, так как первый автор, описавший гуннов, Аммиан Марцеллин, «солдат и грек» [3], был историком крайне добросовестным и прекрасно осведомленным. Да и незачем ему было выделять гуннов из числа прочих варваров, ведь о хионитах он ничего такого не писал, хотя и воевал с ними в Месопотамии, куда их привели персы как союзников. Очевидно, у него были веские основания.
С другой стороны, китайские историки Сыма Цянь, Бань Гу [30, т. 1, глава «Хунну»] и другие писали о хуннах с полным уважением и отмечали у них наличие традиций, способность к восприятию чужой культуры, наличие людей с высоким интеллектом. Китайцы ставили хуннов выше, чем сяньбийцев, которых считали примитивными, одновременно признавая за ними большую боеспособность и любовь к независимости – и друг от друга, и от Китая, и от хуннов [30, т. 1, глава «Сяньби»].
Кто же прав, римляне или китайцы? Не может же быть, что и те и другие ошибаются? А может быть, правы те и другие, только вопрос надо поставить по-иному? Попробуем! Ведь у нас наука об этногенезе – возникновении, дроблении и исчезновении этносов внутри одной формации, в данном случае – первобытнообщинной.
Отметим, что хунны разделились еще до своей гибели – в 47–50 гг. н. э. Одни предпочли мир и подчинение Китаю, другие продолжали войну за «господство над народами». В такое время каждый хунн мог выбрать свой идеал – покой или победу. Одни выбрали мир, культуру, автономию, другие – войну, доблесть, независимость. Те и другие руководствовались складом своего характера, а разгром и отход на Волгу одних и спокойная жизнь на берегах Хуанхэ других усугубляли их несходство, в потенции имевшееся в еще монолитном этносе.
То же самое случилось с англичанами в XVII в., когда часть их уехала в Америку. Колонисты были недовольны порядками на своей родине. Некоторое время они оставались англичанами, а потом стали новым этносом – американцами. Банальный случай этнической дивергенции.
Естественно, отошедшие на запад хунны не унесли с собой культурных традиций, а сохранили только военные навыки. Больше того, при отступлении они теряли обозы, многих женщин и детей. Поэтому им пришлось добывать жен, что они и проделали. Таким образом, в Причерноморье возник новый, метисный этнос, который принято называть «гунны» и который унаследовал характер не столько своих хуннских отцов и дедов, сколько угорских и сарматских матерей и бабушек. И видимо, эти метисы действительно были свирепы и угнетали подчиненные племена, что и повело их государство к гибели: в 454 г., когда при реке Недао их разбили гепиды, и в 463 г., когда их восточную ветвь разгромили болгары – сарагуры. Остаток западных гуннов спасся в приволжских лесах и после вторичной метисации сложился в этнос чувашей, начисто забывших древние традиции азиатских предков [66, с.240–247; 65].
II тут возникает второй больной вопрос: а была ли у хуннов самостоятельная высокая культура или хотя бы заимствованная?
Первая фаза этногенеза, как правило, не создает оригинального искусства. Перед молодым этносом стоит так много неотложных задач, что силы его находят применение в войне, организации социального строя и развитии хозяйства, искусство же обычно заимствуется у соседей или у предков, носителей былой культуры распавшегося этноса.
II вот что тут важно. Предметы бытовые, оружие и продукты можно получать или заимствовать от кого угодно, потому что эти вещи нужны и никак не влияют на психику. А без предметов искусства вроде бы и можно обойтись, но ценны они лишь тогда, когда нравятся без предвзятости. Ведь без искренности невозможно ни творчество, ни восприятие, а искренняя симпатия к чужому (ибо своего еще нет) искусству лежит в глубинах народной души, в этнопсихологическом складе, определяющем комплиментарность, положительную или отрицательную.
Хунны в эпоху своего величия имели возможности выбора. На востоке лежал ханьский Китай, на западе – остатки разбитых скифов (саков) и победоносные сарматы. Кого же надо полюбить, повторяю – искренне и бескорыстно?
Раскопки царского погребения в Ноинуле, где лежал прах Учжулю-шаньюя, скончавшегося в 13 г. н. э., показали, что для тела хунны предпочитали китайские и бактрийские ткани, ханьские зеркала, просо и белый рис, а для души – предметы скифского звериного стиля, несмотря на то что скифы на западе были истреблены свирепыми сарматами [161], а на востоке побеждены и прогнаны на юг, в Иран и Индию[25].
Итак, погибший этнос скифов оставил искусство, которое пережило своих создателей и активно повлияло на своих губителей – юечжей и соседей – хуннов. Описывать шедевры звериного стиля здесь незачем, так как это уже сделано, причем на очень высоком уровне [228]. Нам важнее отметить то, на что раньше не было обращено должного внимания: на соотношение мертвого искусства с этнической историей Срединной Азии. Хотя искусство хуннов и юечжей (согдов) восходит к одним и тем же образцам, оно отнюдь не идентично. Это свидетельствует о продолжительном самостоятельном развитии. Живая струя единой «андроновской» культуры II тыс. до н. э. разделилась на несколько ручьев и не соединилась никогда [227]. Больше того, когда степь после засухи VIII–V вв. до н. э. снова стала обильной и многолюдной, хунны и согды вступили в борьбу за пастбища и за власть. В 165 г. до н. э. хунны победили в Азии, а после того, как они были разбиты сяньбийцами и вынуждены бежать в низовья Волги в 155 г. н. э., они там победили сарматское племя аланов, «истомив их бесконечной войной» [151]. Тем самым хунны, не подозревая о своей роли в истории, оказались мстителями за скифов, перебитых сарматами в III в. до н. э. [242].
Судьбы древних народов переплетаются в течение веков столь причудливо, что только предметы искусства – кристаллизация в камне и металле древних богатырей – дают возможность разобраться в закономерностях этнической истории, но эта последняя позволяет уловить смены традиций, смысл древних сюжетов и эстетические законы исчезнувших племен. Этнология и история культуры взаимно оплодотворяют друг друга.
Итак, хотя хунны не восприняли ни китайской, ни иранской, ни эллино-римской цивилизации, это не значит, что они были неспособны. Просто им больше нравились скифы. Выбор вкуса – это право каждого, будь то один человек или многочисленный этнос. И надо признать, что кочевая культура до III в. н. э. с точки зрения сравнительной этнографии ничуть не уступала культурам соседних этносов в степени сложности системы – единственного критерия, исключающего пристрастие и предвзятость.
И наконец, последний больной вопрос: каким способом следует сопоставлять культуры, а точнее, этногенезы, чтобы сравнение было плодотворным? В цитируемых работах был использован принцип синхронии, общепринятый, но малоэффективный. Это то же, что сопоставлять студента и школьника на том основании, что они живут в один и тот же день, и делать на основании такого сравнения выводы. Ясно, что результат будет бессмыслен.
Но если принять принцип диахронии – сравнить шестилетнего школьника со студентом или профессором, когда им было тоже по шесть лет, – то сопоставление будет иметь смысл, хотя для этого необходимо знание истории в объеме программы средней школы и категорическое запрещение отговорки: «Я этим не занимался».
Сравним Хунну, Францию и Рим в возрасте трехсот лет от их рождения как самостоятельных политических систем, зафиксированного в истории. Для Хунну это 209 г. до н. э., для Рима – 510 г. до н. э. (изгнание этруска Тарквиния Гордого и освобождение Рима), для Франции – Верденский договор 841 г. (образование королевства Франции, отделение от Священной Римской империи германской нации и других королевств: Арелатского, Наварры, Германии, Ломбардии). Все три этноса прошли фазу подъема и вступили в акматическую фазу: хунны – в 93 г., римляне – в 210 г. до н. э., французы – около 1142–1147 гг., и напомним, что хунны и сяньби составляли единую суперэтническую систему.
В аспекте государственном. Римляне – в войне с Ганнибалом, привлекшим на свою сторону половину италиков: самнитов, цизальпинских галлов, умбров. Исход войны еще не ясен, но, как известно, римляне одолели к 202 г. до н. э.
Французский король Людовик VII идет в крестовый поход 1147 г., где теряет войско. Затем он теряет жену – Элеонору и ее владения – Аквитанию. На полвека Франция слабее соседнего герцогства, и только в 1213 г. (битва при Мюре) и 1218 г. (битва при Бувине) она становится подлинным королевством.
Хунны разбиты, как римляне – при Каннах и французы – в Малой Азии. На их месте воцаряются сяньбийцы, их ровесники, и вбирают в себя хуннов, оставшихся на родине. Через полвека Таншихай создает сяньбийскую державу, как Филипп II и Сципион Азиатский, покоривший Элладу.
В аспекте культуры. В Риме – эллинизация, кружок Сципионов – заимствование культуры Афин. Во Франции – схоластика и романский стиль в архитектуре – заимствование у аланов. В Хунну – звериный стиль, заимствованный у скифов.
В аспекте социальном и идеологическом. В Риме начинается борьба сенатской и демократической партий. Во Франции богословский спор мистиков (Бернард Клервосский) и схоластиков (Пьер Абеляр) перерастает в социальный (Арнольд Брешианский, ученик Абеляра). В Хунну – раскол на три этноса (см. выше).
До этих пор характеры этногенезов совпадают, но с III в. судьба Хунну выпадает из закономерности. Это происходит оттого, что этническая история зависит не только от запрограммированности процесса, но и от привходящих обстоятельств, из-за которых часто бывают смещения направления развития или его задержка. Это естественно, ибо люди живут в меняющейся природе и среди соседей, у которых есть свои особые ритмы этнического становления.
8. Помехи
Все этногенезы запрограммированы одинаково, но этнические истории предельно разнообразны. В естественном плане этногенез – это энергетическая вспышка, может быть, даже просто флюктуация, и последующий энтропийный процесс до уравнения энергетического баланса со средой. При этом этнос теряет внутреннюю структуру и становится беззащитным, чем обычно пользуются соседи. Тогда этнос рассыпается на отдельных людей, которые либо входят в состав других этносов, либо умирают от тоски. Следы остывания первоначального взрыва, или кристаллы былых деяний, – это предметы культуры, главным образом искусства. Такова общая схема этногенеза – природного процесса, происходящего в биосфере постоянно, ибо это способ жизни вида Homo sapiens.
Но если на этногенез вдруг воздействуют посторонние факторы, например колебания климата или агрессия соседних этносов, путь его становления будет смещен и ритм развития нарушен, а иногда и оборван. Последнее бывает редко, так как для этого нужна очень большая сила, и случается в моменты смены фаз. Эти трагические моменты чаще всего обойдены историками-эволюционистами, но историки-диалектики не имеют права игнорировать их. Поэтому мы отмечаем две переломные даты в этнической истории хуннов: 93 г., когда хунны потерпели сокрушительное поражение от коалиции Китая, сяньбийцев, динлинов и чэшисцев (обитателей оазиса Турфана), и около 150 г., когда сяньбийский вождь Таншихай отогнал самых неукротимых хуннов к берегам Волги, после чего сяньбийцы расселились на восточной части Великой степи до Тянь-Шаня, но почему-то не остались там. Вот на эти «почему» мы и дадим посильные ответы.
Социальная сторона проблемы лежит на поверхности. Где уж тут устоять, когда враги окружали Хунну со всех сторон, а внутри державы честолюбцы вместо обороны стали бороться друг с другом за власть, заодно расшатывая общественную основу – патриархально-родовой строй. Почему же именно хуннам так не повезло, что они утратили даже родную землю? Обычно этнос держится за родной ландшафт.
Вспомним, что атлантические циклоны и тихоокеанские муссоны иногда меняют свои пути и перестают увлажнять степь, начиная заливать тайгу и тундру. Именно это произошло во II–III вв. До того у хуннов тоже были тяжелые времена, но их старейшины говорили: «Мы не оскудели в отважных воинах» и «Сражаться на коне есть наше господство, и потому мы страшны всем народам» [30, т. 1, с.88]. Но когда стали сохнуть степь, дохнуть овцы, тощать кони, господство хуннов кончилось.
Но и победители не выиграли, ибо степь превратилась в пустыню. Сяньбийцам пришлось ютиться около гор, откуда сбегали ручейки из непересохших озер. Но таких было мало. Высох, хотя и не целиком, Балхаш, понизился уровень Иссык-Куля, а Аральское море превратилось в «болото Оксийское», то есть дно обмелевшей части заросло тростником [85, с.84–85].
Это бедствие продолжалось 200 лет. Лишь в середине IV в. н. э. циклоны и муссоны сменили путь своего прохождения [121, с.113–117].
Они понесли в степь животворную атмосферную влагу, ранее изливавшуюся на сибирскую тайгу. Изголодавшаяся земля ответила на это быстро. Зазеленели дотоле сухие равнины, кусты тамариска связали вершины песчаных барханов, ягнята нагуливали жир на нежных весенних травах, кони перестали страдать от бескормицы, а хунны на берегах Хуанхэ, Или и Волги, оказавшись хозяевами этого упавшего с облаков изобилия, ощутили себя снова могучими народами. Задержанный климатом этногенез снова пошел по заданной схеме.
Но века засухи не прошли бесследно: хунны вернулись в Монголию, которую заняли жужани и теле (телеуты). Жужани были сбродом из разных племен Северного Китая, где в IV в. уже не было китайцев, а теле были мирными скотоводами, во время засухи ютившимися на склонах Наньшаня и распространившимися по Великой степи, как только она стала пригодной для жизни. Они восстановили в Степи патриархально-родовой строй и культуру, близкую к хуннской, но с весьма существенными отличиями. Будучи людьми храбрыми и способными, они не стремились к завоеваниям и только защищались от хищных и жестоких жужаней, пока те не были уничтожены в 550 г. тюркютами[26], создавшими Великий каганат, простиравшийся от Желтого моря до Черного. Но о них речь впереди.
9. Фаза надлома и конец восточных хуннов
Надлом этногенеза – это период, когда после энергетического (пассионарного) «перегрева» система идет к упрощению. Для поддержания ее не хватает искренних патриотов, а эгоисты и себялюбцы покидают дело, которому служили их отцы и деды. Они стремятся жить для себя за счет накопленного предками достояния и в конце эпохи теряют его, равно как свои жизни и свое потомство, которому они оставляют в наследство только безысходность исторической судьбы.
Но это отнюдь не конец этноса, если в нем сохранились люди не пассионарные, а трудолюбивые и честные. Они не в силах возобновить утраченную творческую силу, творящую традиции и культуры, но могут сберечь то, что не сгорело в пламени надлома, и даже умножить доставшееся им наследство. В эту эпоху этнос или суперэтнос живет инерцией былого взлета и кристаллизует ее в памятники искусства, литературы и науки, вследствие чего представляется историкам и искусствоведам своего рода «возрождением».
Так назывался период XV–XVI вв. в Италии, когда страна ослабела настолько, что стала добычей хищных соседей – французов, испанцев, австрийцев, а четырнадцать гуманистов переводили с греческого на латынь древние книги и несколько десятков художников расписывали храмы, куда уже приходили не молиться, а назначать свидания.
Этому возрасту этноса в Риме соответствовала «золотая посредственность» Августа, завершившаяся зверствами Калигулы и Нерона, а также солдатской войной 67–69 гг., когда сирийские, германские, испанские и италийские легионы резались друг с другом, был разрушен Рим и опустошена Италия. Но ведь и то и другое не конец культуры, а ее кризис, для которого характерна смена этнической доминанты и стереотипа поведения, подобно тому как старика, пережившего тяжелую болезнь, привлекают покой и партия в шахматы с другом, а не туристский маршрут с решительными девицами. Но посмотрим, как прошел этот период у хуннов.
В период «расцвета» кочевников Монголии объединяли и возглавляли сначала хуннские шаньюи, а потом сяньбийский вождь Таншихай. В период надлома возникло и погибло 29 эфемерных этносистем (племен), которых китайские историки того времени объединили в ряд групп: хунны, кулы (соврем, кит. – цзелу), тангуты (ци) и тибетцы – кяны (цяны). Это первичное обобщение дало повод назвать эпоху «У ху» – «пять варварских племен». Чем вызвано такое дробление, явно нецелесообразное в смысле обороны?
Если бы все правители древности и Средневековья умели всегда находить верные решения и проводить их в жизнь, то история народов текла бы гораздо спокойнее. Но древним людям приходилось поступать и дурно и глупо, а этногенезы развиваются, как все природные феномены. Надлом – это как бы переход этноса в свою противоположность, и этим объяснима смена этнической доминанты (чтобы было не так, как раньше!) и стереотипа поведения.
Так, Римская республика превратилась в солдатскую империю, полиэтническая Франция – в королевство, где «один король, один закон, одна вера», а кочевники распались самым причудливым образом. В одних случаях смешались с аборигенами, в других – противопоставили себя им, в третьих – заимствовали чужую культуру, буддизм, в четвертых – вообще потеряли традицию.
Сложность этого периода в том, что кроме фактора этногенеза активно действовали еще два: засуха, кончившаяся в IV в., и соседство с другими суперэтносами – Китаем, враждебным к «северным варварам». Только учет этих трех параметров позволил дать интерпретацию этой жуткой эпохи, развернутую в специальном исследовании, на результатах которого мы будем базироваться в дальнейшем повествовании [121].
Когда хунны, теснимые засухой, поселились в Ордосе и Шаньси, где усохшие поля превратились в сухую степь, все-таки пригодную для скотоводства, казалось, что эти два этноса могут жить в мире. Но в Китае, как и в Риме, власть перешла в руки солдатских императоров династии Цзинь, а это были люди грубые и недальновидные. Китайские чиновники безнаказанно обижали хуннов, хватали их юношей и продавали в рабство в Шаньдун, сковывали для вящего издевательства попарно хунна и кула. Хунны были «пропитаны духом ненависти до мозга костей», но их вместе с сяньбийцами жило в Китае 400 тысяч, а китайцев было уже 16 миллионов. Правда, в Шаньси были еще тангуты и тибетцы – всего около 500 тысяч, но они равно ненавидели и китайцев и степняков. Кроме того, хуннских князей китайцы приглашали ко двору, обучали языку и культуре, а фактически держали как заложников. Положение хуннов казалось безнадежным.
И вдруг в 304 г., во время очередной драки китайских воевод между собой, хуннский князь Лю Юань сумел вернуться домой. Старейшины хуннов обрели вождя и приняли решение оружием вернуть утраченные права. Лю Юань повел свой народ к победе, и хунны в 311 г. взяли столицу Китая – Лоян, а затем – вторую столицу, Чанъань, и в ней – китайского императора. К 325 г. весь Северный Китай был захвачен хуннами.
Китайцы перешли к тактике заговоров. В 318 г. приближенный шаньюя, китаец, убил его, но хуннские войска разбили заговорщиков. Однако при этом потрясении держава их разделилась: кулы отложились от природных хуннов, победили их и истребили всю знать в 329 г.
Кулов постигла та же участь. В 350 г. усыновленный шаньюем китаец произвел государственный переворот и приказал убить всех хуннов, причем погибло много китайцев «с бородами и возвышенными носами» – типичный геноцид.
Изверга разбили южные сяньби – муюны, которые унаследовали Северный Китай. Их соперниками оказались тангуты, царь которых Фу Цзянь подчинил весь север Китая и Великую степь, которую пересекли сибирские сяньбийцы – табгачи, вышедшие из Забайкалья. Они разгромили в Ордосе хуннов, избежавших истребления в 350 г., и южных сяньби – муюнов.
За это время тангутский царь Фу Цзянь совершил нападение на Южный Китай и потерпел поражение при реке Фэй. Все покоренные им этносы покинули его в беде, а тибетцы поймали царя в его собственном царстве и убили. К 410 г. табгачи победили муюнов и стали самым сильным этносом на берегах Хуанхэ. Это не конец перечня событий, но остановимся для их анализа.
Вначале, около 304 г., пассионарный уровень хуннов был столь высок, что они победили великий Китай. Но он был ниже того уровня, который требовался для сохранения связей внутри державы. Поэтому отложились кулы и, перебив хуннскую знать, еще более снизили уровень, почти до уровня южных китайцев. Результат был однозначен: китайцы вырезали кулов, а муюны – сяньбийцы, перемешавшиеся с корейцами и китайцами в Ляодуне, – захватили низовья Хуанхэ.
Тангуты, жившие долгое время изолированно, победили муюнов, но, создав лоскутную империю, они шагнули к гибели. Фу Цзянь растратил потенциал своего этноса на войны и казни своих соплеменников, так как хотел получить популярность среди завоеванных им племен, а те его предали, ибо этнические симпатии не покупаются. И он погиб.
Наступила пора войны освободившихся муюнов, опиравшихся на плохо усвоенную китайскую традицию, с табгачами, которых все считали в VI в. дикарями. Табгачи победили, ибо были монолитным этносом, а не химерой – комбинацией нескольких компонентов из разных суперэтнических систем. Но, покорив Северный Китай, они встали на путь своих предшественников, а этот путь вел к гибели.
А хунны?.. Они не погибли, ибо были великим народом. Погибла только та часть, которая пошла на контакт с китайцами – народом многочисленным, хотя и находившимся в последней фазе этногенеза, за которым идет гомеостаз, сменившийся новым подъемом VI–VII вв. Безграмотные кочевники Ордоса обрели вождя, Хэлянь Бобо, который вспомнил, что его народ некогда, во II тысячелетии до н. э., жил на берегах Хуанхэ и был изгнан оттуда предками китайцев. Подобно вождю вандалов Гензериху, разгромившему Рим, чтобы отомстить за разгром Карфагена, Хэлянь Бобо в 407 г. создал хуннское царство в Ордосе и объявил, что воссоздал древнее царство Ся.
Вот третий вариант хуннского этногенеза и культуры. Но был и четвертый: в 400 г. некий хунн Мэн Сун захватил нынешнюю провинцию Ганьсу и основал в ней княжество Хэси (буквально – «западнее реки», подразумевается Хуанхэ). Это государство буддийские монахи называли «бриллиантом северных стран». Там были знаменитые пещеры Дуньхуана.
Оба хуннских государства были завоеваны табгачами: Ся – в 431 г., а Хэси – в 460 г. Хунны на востоке погибли одновременно с гуннами на западе – в 463 г. Вряд ли это простое совпадение: скорее, здесь неудачно пережитый кризис – фаза надлома этногенеза в исключительно неблагоприятных условиях.
И наконец, около 488 г. племена теле уничтожили государство «малосильных» хуннов в Семиречье – Юебань. Казалось, это конец эпохи, но дело обстоит гораздо сложнее: хунны сумели передать эстафету культуры другому народу, покрывшему себя славой. Инерционный период кочевой культуры все-таки, несмотря ни на что, состоялся. И в этом вторая заслуга хуннов перед мировой историей.
