Лев Колодный
Тверской бульвар
«Повеса вечно праздный». На Тверском бульваре
Как выглядел Тверской бульвар в 1825 году, хорошо видно на известной литографии французского художника Огюста Кадоля. У нас его лучше знают, чем на родине. С документальной точностью он запечатлел вид Москвы с Воробьевых гор, Большой театр, Пресненские пруды, Тверской бульвар.
Уроженец Парижа, сын адвоката, с детства учился живописи. Служил в егерском стрелковом полку императорской гвардии. В «Битве народов» под Лейпцигом, где звезда Наполеона закатилась, попал в русский плен, изучил русский язык. В Россию приехал дипломатом, «военным агентом» короля Людовика ХVIII. Будучи в Москве, сделал много рисунков, акварелей и сепий, рисунков коричневой краской, города.
Кадоль рисовал Тверской бульвар, глядя на него от Никитских ворот. Виденных им строений на переднем плане больше нет. Как нет церкви Дмитрия Солунского и Страстного монастыря, замыкавшего перспективу. Картину бульвара 1825 года анонимный автор «Исторического путеводителя по знаменитой столице Государства Российского», выходившего в четырех частях в 1827–1831 годах, достойного переиздания в ХХI веке, описал так: «Вот место, славное гуляньем своим. Средняя большая дорога обсажена липами, уже возмужавшими, в два ряда между оных проложены еще дорожки параллельно с большою, среднею. Из всех бульваров он есть теперь лучший».
Старинная планировка бульвара сохранилась: как прежде, тянется от Никитских ворот к Тверским воротам, Пушкинской площади, широкая аллея, посыпанная песком, и две другие дорожки, охраняемые строем деревьев в восемь рядов. «По сторонам дорог расположены прекрасные куртины (гряды для цветов. – Ред.) с цветами, каковыми обсажены и самые бока дорожек; посредине к правой стороне выстроена хорошего арабского вкуса кондитерская, где гуляющие могут найти и легкую закуску. По обеим оной сторонам есть два искусственные водоема, наполняемые по произволению водою. Фонтаны при блеске склоняющегося солнца обворожительны».
Ничего подобного нет давно – ни кондитерской, ни водоемов, ни фонтанов. Что есть? Детская площадка, клумбы, пешеходы и массивные скамейки, особенно популярные у пар, не имеющих возможности уединиться. Из описания Тверского бульвара видно, что в первой четверти ХIХ века его украшали и содержали лучше, чем сейчас: «Идите дальше: тут рощица, тут беседка из зелени, там клумба с цветами, здесь искусно сделанный мостик, на противной стороне водоем, и все тут чисто, убрано и опрятно». И далее речь идет о публике: «Здесь ежедневно собирается множество прогуливающихся и иногда даже так много, что бывает тесно».
В этом множестве выделялся вернувшийся из ссылки в ореоле славы первого поэта России Александр Пушкин, наводнивший Россию «свободолюбивыми стихами». В черновых вариантах «Путешествия Онегина» о появившемся в Москве после дальних странствий Евгении говорится:
Он слышит на больших обедах
Рассказы отставных бояр,
Он видит Кремль,
Тверской бульвар.
В марте 1827 года известный в обществе «передатчик новостей» почтмейстер Александр Булгаков писал брату в Петербург: «Мороз и снегу более теперь, нежели когда-либо, а дни такие весенние, что я поэта Пушкина видел на бульваре в одном фраке, но правда и то, что пылкое воображение стоит шубы».
Пушкин случайно встретился с отбывавшим ссылку в Москве Адамом Мицкевичем. Поэты хорошо знали и чтили друг друга. Не останавливаясь, на ходу они обменялись репликами. Князь Петр Вяземский, ссылаясь на «прибавления к посмертному собранию сочинений Мицкевича, писанных на французском языке», пересказал анекдот:
– Пушкин, встретясь где-то на улице с Мицкевичем, посторонился и сказал:
– С дороги, двойка, туз идет!
На что Мицкевич мгновенно прореагировал:
– Козырная двойка и туза бьет!
«Где-то на улице» – это на Тверском бульваре.
Все еще не женатый, постоянно влюблявшийся Пушкин, переживший, по его признанию, 112 романов, в декабре 1828 года пришел, согласно преданию, в дом Кологривовых на Тверском бульваре, сдаваемый под устройство балов. Побывавший на таком балу Александр Булгаков, отец невест, писал брату: «Там была бездна, 500 человек, и хотя дом Кологривовых на бульваре велик, с двумя залами, было тесно и жарко».
Сюда выводили в свет девушек, здесь заводили аристократы знакомства, заканчивавшиеся подчас венчанием. Лев Толстой в «Войне и мире», описывая первый бал Наташи Ростовой в зале дома Пьера Безухова, помянул популярного в городе учителя танцев Иогеля, проводившего самые веселые балы. «Особенного на этих балах было то, что не было хозяина и хозяйки; был, как пух летающий по правилам искусства, расшаркивающийся добродушный Иогель, который принимал билетики за уроки от своих гостей; было то, что на эти балы еще езжали только те, кто хотел танцевать и веселиться, как хотят этого тринадцати – четырнадцатилетние девочки, в первый раз надевающие длинные платья».
На балу Натальи Гончаровой в доме Кологривовых кроме Иогеля хозяйка присутствовала. Она не только наблюдала за танцующими парами, но разделяла всеобщее веселье. Прасковья Юрьевна Гагарина вышла замуж за полковника Кавалергардского полка в отставке богатого помещика Александра Петровича Кологривова. Муж на восемь лет был моложе пятидесятилетней графини, которая и тогда выглядела привлекательной.
Кологривовы происходили от «мужа честна», прибывшего в Москву «из Немец» и поступившего на службу к московскому великому князю. Потомок его в десятом колене Иван Тимофеевич Пушкин получил прозвище Кологрив, ставшее фамилией дворянского рода. Кологривы служили при лошадях у царя или князя, так называли и людей, обросших гривами волос.
Известная всей Москве Прасковья Юрьевна в «Горе от ума» представлена в образе «Татьяны Юрьевны», которой «чиновные и должностные – все ей друзья и все родные». Многие стремились заручиться ее благорасположением.
Как обходительна! добра! мила! проста!
Балы дает нельзя богаче
От Рождества и до Поста,
И летом праздники на даче.
В молодости красота графини побудила всесильного Григория Потемкина после слов, что «в дамском обществе всякую женщину можно безнаказанно поцеловать» перейти к делу, за что светлейший князь получил пощечину от Прасковьи Гагариной. В молодости поклонником графини слыл Николай Карамзин, посвящавший ей стихи.
Парашу вечно не забуду,
Мила мне будет навсегда,
К ней всякий вечер ездить буду,
А к Селимене никогда.
Характером графиня не походила на Селимену, героиню «Мизантропа» Мольера. Она устраивала в своем доме спектакли итальянской оперы и выступала в роли примадонны. Как пишет о ней в «Русских портретах» великий князь Николай Романов, эта Гагарина обладала «невиданною живостью и веселостью характера… предавалась всем удовольствиям света и была известна как одна из первых львиц московского общества допожарной эпохи».
Прасковья Юрьевна славилась не только балами и влиянием в свете. Она первой из русских женщин в корзине воздушного шара совершила с его изобретателем-французом полет над Москвой, приземлившись в имении князя поэта Петра Вяземского.
Выйдя по взаимной любви за князя Федора Гагарина, следовала Прасковья за мужем в военных походах, беременная попала после гибели мужа в восставшей Варшаве в польский плен. Освободили ее солдаты Суворова. Замуж за полковника Кологривова графиня вышла в 1812 году. После пожара неизвестный архитектор построил для Кологривовых трехэтажный дом в стиле ампир, возвышавшийся над соседними строениями. В залах дома устраивал балы француз Петр Иогель, обучивший танцам поколения маленьких дворян, включая Пушкина.
Как выглядела на балу у Кологривовых в 16 лет Наталья Гончарова, что чувствовала при первой встрече со своей судьбой, дает представление с ее слов запись дочери: «В белом воздушном платье с золотым обручем на голове, она в этот знаменательный вечер поражала всех свой классической царственной красотой. Александр Сергеевич не мог оторвать от нее глаз…
Наталья Николаевна была скромна до болезненности; при первом знакомстве их его знаменитость, властность, присущие гению – не то что сконфузили, а как-то придавили ее. Она стыдливо отвечала на восторженные фразы, но эта врожденная скромность только возвысила ее в глазах поэта».
А будущий муж свои переживания в тот вечер выразил в письме матери невесты: «Когда я увидел ее в первый раз, красоту ее едва начинали замечать в свете. Я полюбил ее, голова у меня закружилась, я сделал предложение, ваш ответ, при всей его неопределенности, на мгновенье свел меня с ума…»
Все, кто видел Наталью Гончарову перед женитьбой, поражались. «Наташа была действительно прекрасна, – писала одна из ее знакомых. – Воспитание в деревне на чистом свежем воздухе оставило ей в наследство цветущее здоровье. Сильная, ловкая, она была необыкновенно пропорционально сложена, отчего и каждое движение ее было преисполнено грации. Глаза добрые, веселые, с подзадоривающим огоньком из-под длинных бархатных ресниц… Необыкновенно выразительные глаза, очаровательная улыбка и притягивающая простота в обращении, помимо ее воли, покоряли ей всех. Не ее вина, что все в ней было так удивительно хорошо… Все было comme il faut (соответствовало правилам светского приличия. – Л.К.) – без всякой фальши».
Два года после первой встречи на балу ждал венчания Пушкин, женившийся на прекрасной и знатной невесте, но, в сущности, бесприданнице. В день долгожданной женитьбы теща заявила зятю, что денег на приданое дочери нет. До обручения, состоявшегося в Большом Вознесении у Тверского бульвара, Пушкин написал сонет, сравнив невесту с Мадонной:
Исполнились мои желания. Творец
Тебя мне ниспослал, тебя, моя Мадонна,
Чистейшей прелести чистейший образец.
В письме другу признался: «Я женат и счастлив; одно желание мое, чтоб ничего в жизни моей не изменилось – лучшего не дождусь».
Приезжая в Москву после женитьбы и переезда в Петербург, Пушкин останавливался в доме родителей жены вблизи Тверского бульвара. Все эти жизненные обстоятельства и дали основание Обществу любителей русской словесности при Императорском Московском университете в 1899 году установить первый памятник Пушкину именно на этом бульваре, откуда его при советской власти передвинули на вершину Тверского холма.
Пушкин с женой на придворном балу. Художник Н.П. Ульянов
С тех пор создано много памятников в честь «солнца русской поэзии». В Петербурге их два, они есть в Одессе, бывшем Екатеринославе – Днепропетровске, бывшем Тифлисе – Тбилиси, в городах и странах, где не видели поэта. Памятник Пушкину Зураба Церетели ждут в Эфиопии, откуда родом арап Петра Великого, генерал-аншеф Абрам Петрович Ганнибал, прадед Александра Сергеевича по материнской линии, крещенный Петром.
«Лицом настоящая обезьяна» – называл себя Пушкин в юношеском стихотворении на французском языке. На русском языке в послании лейб-улану Юрьеву, славившемся красотой, на эту же тему есть другой пассаж:
А я, повеса вечно праздный,
Потомок негров безобразный,
Взращенный в дикой простоте,
Любви не ведая страданий,
Я нравлюсь юной красоте
Бесстыдным бешенством желаний.
– Вижу Пушкина очень красивым, – сказал мне Зураб Церетели. – Давно написал портрет Пушкина. Меня попросили сделать для Эфиопии, я сделаю ему памятник.
В чем можно не сомневаться. Пушкин через два года после свадьбы приехал в родной город и не узнал ни Москву, ни Тверской бульвар, хотя все деревья остались на своем месте. «Однако, скучна Москва, пуста Москва, бедна Москва, – писал жене, – Даже извозчиков мало на ее скучных улицах. На Тверском бульваре попадаются две-три салопницы, да какой-нибудь студент в очках и в фуражке, да кн. Шаликов…»
Известный московский журналист и литератор грузинский князь Петр Иванович Шаликов завидно долго, 23 года, редактировал старейшую газету «Московские ведомости», параллельно с этим издавал популярный не только у женщин «Дамский журнал» и другие издания. Сочинял сентиментальные стихи, путевые очерки, написал воспоминания «Историческое известие о пребывании в Москве французов в 1812 году».
У Тверского бульвара в сохранившемся доме в конце Большой Дмитровки на углу с Леонтьевским переулком помещалась редакция и квартира редактора под одной крышей дома, куда наведывались многие авторы, бывшие с князем в добрых отношениях, что не мешало им посвящать ему нелицеприятные эпиграммы. Петр Вяземский называл Шаликова за неисправимый сентиментализм, вышедший из моды, «Вздыхаловым».
С собачкой, с посохом, с лорнеткой,
С миртовою от мошек веткой,
На шее с розовым платком,
В кармане с парой мадригалов
И с чуть звенящим кошельком,
По свету белому Вздыхалов
Пустился странствовать пешком.
«Странствовать пешком» князю приходилось по бедности: нуждаясь и даже голодая, он не служил, занимался беззаветно литературой. В сентябре 1812 года не смог нанять подводу и остался в горящем городе. В первом издании «Разговора книгопродавца с поэтом» Пушкин, не желая воспевать «женские сердца», ответил «Книгопродавцу»:
Пускай их Шаликов поет,
Любезный баловень природы.
В письме Вяземскому назвал эти слова «мадригалом кн. Шаликову» и заметил: «Он милый поэт, человек достойный уважения… и надеюсь, что искренняя и полная похвала с моей стороны не будет ему неприятна». Все это не помешало Пушкину в соавторстве с Боратынским наградить князя едкой эпиграммой:
Князь Шаликов, газетчик наш печальный,
Элегию семье своей читал,
А казачок огарок свечки сальной
В руках со трепетом держал.
– Вот, вот с кого пример берите, дуры!
Он дочерям в восторге закричал.
– Откройся мне, о, милый сын натуры,
Ах! что слезой твой осеребрило взор?
А тот ему в ответ: «Мне хочется на двор».
Восьмой фаворит Екатерины II и другие истории Тверского бульвара
Если бы на Тверском бульваре трехэтажный особняк Кологривовых не снесли, то он бы имел номер 22. По обеим сторонам Художественного театра, построенного на его месте, сохранилась линия зданий старой Москвы.
«По левой стороне бульвара, – гласит «Путеводитель по Москве 1917 года», – тянутся невысокие строения, по большей части уцелевшие от пожара 1812 года и дающие представления о небольших дворянских домах этой эпохи (напр., номер 26), но современные вывески досадно портят впечатление».
Два уцелевшие дома – 24 и 26 – составляли в ХIХ веке одну городскую усадьбу. Принадлежало владение генерал-майору Ивану Николаевичу Римскому-Корсакову, бывшему фавориту Екатерины II, восьмому в ее жизни, как считают биографы царицы.
Чех Корсак, поступивший на московскую службу, стал основоположником дворянского рода Корсаковых. Некоторым из них царь Федор Алексеевич дал право носить фамилию Римских-Корсаковых в знак того, что они произошли из Рима. Фамилию эту носили в России сановники, генералы, адмиралы и композитор Римский-Корсаков, автор «Царской невесты», «Снегурочки», «Садко» и других классических опер, не сходящих со сцены Большого театра.
Капитан Кирасирского полка Римский-Корсаков попал в поле тяготения всесильного Григория Потемкина, тайного мужа Екатерины II. Занимаясь после охлаждения интимных отношений войной и государственными делами, основывая города на Черном море и Днепре, светлейший князь Таврический постоянно подбирал для царицы кандидатуры фаворитов.
Рекомендованного им Семена Зорича, не оправдавшего доверия «мота и игрока», сменил Петр Завадский, через год разделивший участь прежнего фаворита. После «случая» он проявил себя министром народного просвещения, основателем трех университетов – Казанского, Харьковского и Дерптского.
Екатерина II страдала от одиночества, посему Потемкин представил ей трех молодых офицеров. Выбор царицы пал на капитана, ставшего ее восьмым возлюбленным.
Этот фаворит обладал кроме замечательной внешности красивым голосом, хорошо пел и играл на скрипке, слыл веселым и добродушным. На него посыпались милости царицы: чины, деньги, драгоценности, дом в столице, имение с тысячами крепостных.
Екатерина II называла возлюбленного Пирром, именем царя-полководца Древнего мира, прославившегося «пирровой победой». Она искренно восхищалась избранником и полагала, что его «следовало брать как модель всем скульпторам, живописцам; все поэты должны воспевать красоту Римского-Корсакова». Ее корреспондент барон Гримм узнал из письма императрицы: «Он светит как солнце и вокруг себя разливает сияние». Царица «скучала без него… убеждала беречь себя для ее счастья».
В 50 лет императрица считала 25-летнего генерал-адъютанта истинным другом. В его измене убедилась, застав в своей комнате с близкой подругой статс-дамой графиней Прасковьей Брюс. Мстить не стала, страдая, удалила с глаз своих. Этот «случай» длился 16 месяцев. Графиню Прасковью Римский-Корсаков бросил. Уехал из Петербурга в Москву с другой возлюбленной – графиней Екатериной Строгановой. Вольтер сделал ей комплимент: «Ах, сударыня, какой прекрасный день сегодня: я видел солнце и вас».
Не будучи в церковном браке, жили Римский-Корсаков и Строганова уединенно на Тверском бульваре, где родились у них сын и две дочери, получившие дворянство и фамилию Ладомирских.
Став вдовцом, Римский-Корсаков зажил открыто на широкую ногу. Дом на Тверском бульваре в роскошном саду с беседками, статуями, прудами «посещался всей Москвой». Выпавшее на долю фаворита богатство позволяло ездить в карете цугом, запряженной двумя парами лошадей, носить шитый золотом камзол, украшенный драгоценными камнями, задавать балы и «лукулловы обеды», принимать множество гостей. В загородном доме, как писали, «менее 80 человек никогда не бывало… Не только слуги хозяина, но и слуги его гостей пивали зачастую вдоволь шампанского».
В доме хлебосольного Римского-Корсакова жили во время триумфальных гастролей в Москве итальянская певица Анджелика Каталлани и французская актриса Филис Андрие. Француженка была одной из любовниц Александра I, выказавшего горячие чувства многим женщинам кроме своей красавицы жены.
Дом Римского-Корсакова
В качестве сластолюбца Римский-Корсаков попал в записки князя М.М. Щербатова «О повреждении нравов в России», считавшего, что он «приумножал бесстыдство любострастия в женах». Что не мешало ему слыть «веселым и щедрым человеком», как считает в «Русских портретах» великий князь Николай Михайлович Романов, расстрелянный большевиками с тремя другими великими князьями в Петропавловской крепости.
Пушкин, увлеченный историческими изысканиями, неоднократно бывал у Римского-Корсакова. Как писал Петр Вяземский: «Постояннейшие его посещения были у Корсаковых и у цыганок…» Частый гость расспрашивал обо всем, что запомнил царедворец о времени Екатерины II, пребывая в положении, которому завидовали в столице.
По предложению царя начав писать «Историю Петра», Пушкин интересовался подробностями, которые не попали в архивы. К ним у него появился доступ после повеления Николая I «отставного коллежского секретаря принять на службу тем же чином и определить его в государственную Коллегию иностранных дел». Очевидно, историк Пушкин многое узнал такого, что дало ему основание жестко и необъективно высказаться как о Екатерине II, так и о фаворитах: «Екатерина знала плутни и грабежи своих любовников, но молчала. Ободренные такой слабостию, они не знали меры своему корыстолюбию, и самые отдаленные родственники временщика с жадностью пользовались кратким его царствованием. Отселе произошли сии огромные имения вовсе неизвестных фамилий и совершенное отсутствие чести и честности в высшем классе. Таким образом, развратная государыня развратила свое государство…»
Последние два года жизни Римский-Корсаков не выходил из дома, «сделался дик, запустил бороду, не снимал халата», как вспоминал почтмейстер Александр Булгаков, один из немногих, кто навещал забытого всеми вельможу. По словам Булгакова, ему был всегда рад и подарил письма Екатерины II.
На глазах почтмейстера восьмой фаворит императрицы умер. Похоронил его любящий сын у старинной церкви Покрова в Братцеве, «на даче». Надпись на камне гласила, что «здесь погребено тело генерал-майора действительного камергера и разных орденов кавалера Римского-Корсакова, скончавшегося в 1831 г. февраля 16 дня на 76 году своей жизни. Благодетелю незабвенному».
Сохранилась написанная рукой Римского-Корсакова программа из пяти пунктов одного из праздников, приведенная в книге Владимира Муравьева «Тверской бульвар»:
«1. Съезд на Тверской. Там шоколад, кофий, чай, сухари, крендели, цвейбаки (двойные булочки. – В.М.), а кто попросит водки или вина, чтоб было все приготовлено.
2. На даче. Когда приедет катанье, в ту же минуту завтрак и блины.
3. Потом, когда пойдут на горы, то музыку и певчих туды, к храму.
4. Потом рыбная ловля. Когда будут кататься, тогда и тянуть невод.
5. Потом, когда с гор будут возвращаться, пустить зайцев и стаю гончих. А ежели будет уже темно, то иллюминировать дорожки и дом. И во все время музыке в саду играть и певчим петь попеременно».
В Братцево сохранился храм, часть погоста и усадебный дворец с бельведером, как предполагают, созданный Александром Воронихиным, творцом Казанского собора в Санкт-Петербурге.
Юный Лермонтов еще застал на Тверском бульваре типы, до него высмеянные Батюшковым и неизвестными пиитами 1820-х годов, увидел «невинную красотку 40 лет», «вздыхателей и бедных женихов» и начал было писать свой «Булевар»:
С минуту лишь с бульвара прибежав,
Я взял перо – и право очень рад,
Что плод над ним моих привычных прав
Узнает вновь бульварный маскарад;
Сатиров я, для помощи призвав —
Подговорю, – и все пойдет на лад,
Ругай людей, но лишь ругай остро,
Не то – ко всем чертям твое перо!
Ругать передумал. В отличие от Лермонтова женатый Пушкин ничего для себя интересного на бульваре больше не увидел. Не нашел на привычном месте героев «Горя от ума», ни Фамусова, ни Татьяны Юрьевны. «Хлестова в могиле; Репетилов в деревне»… Не увидев былого аристократического блеска, он с объективностью историка признал: промышленность в Москве «оживилась и развилась с необыкновенною силой. Купечество богатеет и начинает селиться в палатах, покидаемых дворянством». Что его отнюдь не печалило…
Приехавший учиться в Московском университете, Белинский, сравнивая две столицы, нашел, что «ядро коренного московского народонаселения составляет купечество». Его поразило, что купцами «кишат даже самые аристократические улицы и места в Москве, каковы Тверская, Тверской бульвар…»
В начале сороковых годов ХIХ века автор исторических романов Михаил Загоскин издал книгу под заголовком «Москва и москвичи», заимствованном в ХХ веке Владимиром Гиляровским. Гуляя на Тверском бульваре, его герой, присев на скамейку, подслушал невольно разговор двух зажиточных приятелей. И воспроизвел их диалог об удачных покупках. Один приобрел на аукционе картину за немалые деньги – триста двадцать пять рублей ассигнациями – и был рад:
– Славная картина; огромная, братец, – во весь простенок. Одна рамка этих денег стоит…
Другой на том же торжище накупил книг на французском языке, которого не знал.
– Диковинный переплет! И все такого большого формата, с золотым обрезом, есть и с картинками… Прекрасные книги, любо посмотреть, братец! А в шкафу под стеклом еще будет виднее!
В другом диалоге помещик, в Париже гулявший каждый день по бульварам, жаловался, что в Москве ему некуда пойти, потому что на Тверском бульваре встретит «двух-трех порядочных людей и целую толпу оборванных мужиков, запачканных прачек…»
На Тверском бульваре начинается сюжет классической повести «Тарантас». Она была роскошно издана в 1845 году очень большим по тем временам тиражом 5000 экземпляров, который и в наши дни считается для прозы немалым. Повесть написал Владимир Соллогуб, уроженец Петербурга, граф от рождения, принадлежавший к высшему аристократическому кругу. Венчал его духовник императора в присутствии Николая I.
Комедию Соллогуба «Чиновник» поставил Александринский театр, на домашней сцене во дворце ее с одобрением смотрел Александр II, сказавший: «Давно бы пора говорить это».
Граф всю жизнь состоял на государственной службе и постоянно сочинял прозу, стихи, пьесы, мемуары. О себе Соллогуб говорил, что он литератор между светскими людьми и светский человек среди литераторов. На его стихи, посвященные «Княгине Ю.С. Г…ной», «Нет, не люблю я вас, да и любить не стану, коварных ваших глаз не верю я обману», вписанные в альбом родственницы Юлии Сергеевны Голицыной, звучит романс полтора века в самых престижных залах.
В «Крылатых словах» русского языка два перла принадлежат Соллогубу: «Беда от нежного сердца», от названия самого популярного русского водевиля; «Благодарю – не ожидал» происходит от шуточного стихотворного экспромта, где каждая строфа заканчивалась таким рефреном.
В конце жизни Пушкин состоял с графом в дружеских отношениях.
С Лермонтовым Соллогуб сочинил стихотворение:
О, как прохладно и весело нам
Вечером плыть по заснувшим волнам…
Лермонтов, отправляясь на Кавказ, предложил Соллогубу: «Вернусь… выйду в отставку и тогда давай вместе издавать журнал». Белинский называл графа «первым писателем современной русской литературы». Гоголь читал в рукописи его повесть. Тургенев ценил талант писателя, его принимал в Ясной Поляне Лев Толстой.
Всего этого могло не случиться, если бы весной 1836 года незадолго до выстрела на Черной речке состоялась дуэль. Пушкину показалось, что молодой граф бестактно говорил с Натальей Николаевной. Помирил в Москве дуэлянтов Павел Нащокин, а к осени былая вражда сменилась взаимной приязнью, Пушкин предложил Соллогубу быть секундантом на дуэли с Дантесом, которая в тот раз не состоялась благодаря графу.
Вся Россия зачитывалась историей о том, как два друга, мечтатель и скептик, западник и славянофил, встретившись на Тверском бульваре, решили ехать из Москвы в симбирское село Мордасы. Они садятся в тарантас, едут по бездорожью, видят перед собой печальную российскую действительность, «скрывающую ее великое предназначение». Во сне мечтатель видит идеальнее будущее России, Москву и Тверской бульвар:
«Вековые деревья осеняли бульвар густою широкою тенью. По сторонам его красовались дворцы такой легкой, такой прекрасной архитектуры, что уже при одном взгляде на них душа наполнялась благородною любовью к изящному, отрадным чувством гармонии. Каждый дом казался храмом искусства, а не чванной выставкой бестолковой роскоши».
Новые дворцы не появились на Тверском бульваре, на месте сохранились малая часть из того, что видели мечтатель и скептик. Но именно эти «небольшие домики постройки начала ХIХ века в стиле ампир», как сказано в старом путеводителе, наполняют душу любовью и чувством гармонии.
Дипломат, живший в лучших городах Европы, великий поэт Федор Тютчев писал из Москвы жене: «Есть что-то удивительно ободряющее меня и освежающее в этом городе… Тверской бульвар неизменно производит на меня свое действие».
Во многих сочинениях классиков фигурирует Тверской бульвар, но об этом – в следующем «хождении».
