Лидия Чарская
Первый день
– Бедная гувернантка! – произнесла Даша по-видимому спокойно, – да, бедная гувернантка, – повторила она еще раз, – но я не позволю вам так обращаться с вверенными моему попечению детьми.
– Ну, мы еще посмотрим, как вы мне можете разрешить или не разрешить! Во всяком случае я сегодня же буду говорить с maman о вашей дерзости и…
Натали не могла докончить своей фразы под наплывом охватившего ее бешенства.
– Говорите что угодно обо мне, – совершенно спокойно отвечала ей Даша, – но я вас еще раз попрошу самым серьезным образом покинуть классную и предоставить вашим сестрам возможность заниматься.
Натали оставалось только подчиниться благоразумному требованию гувернантки и уйти. Но ей хотелось, во что бы то ни стало, обставить уход этот как можно для нее блестяще.
– Я могу уйти совсем из классной и больше не возвращаться сюда! – произнесла она пренебрежительно, – но позвольте вас спросить: кто будет заниматься с моими сестрами языками?
И она насмешливо прищурила на Дашу свои, все еще горящие гневом, глаза.
– Об этом вы уже переговорите с вашей матушкой! – спокойным своим тоном возразила Даша, – я же прошу только сейчас одного, – дать нам возможность заниматься и не применять к детям тех крутых мер, какие вы позволили себе несколько минут назад!
И, считая вопрос исчерпанным, Даша стала просматривать начатую Полиной, до появления старшей сестры, задачу.
Бросив уничтожающий взгляд на гувернантку, старшая Сокольская, шурша юбками, вышла из классной. За ней выскользнул и Жужу.
– Ну, Валя, a теперь утрите ваши глазки. A вы, Полина, занимайте ваше место и будем делать задачу. – как ни в чем ни бывало обратилась Даша к обеим девочкам и, взяв в руки карандаш, принялась им растолковывать способ решения.
VII
Весь остальной день был сплошной загадкой для молодой девушки. Едва покончив с уроками, все трое, и ученицы и учительница, вышли в гостиную и Даша не узнала последней.
На старенькую потертую мебель были накинуты какие-то изумительные чехлы из легкой шелковой ткани, придавшие мебели много более свежий и парадный вид.
Протертые рамы на картинах теперь блестели. Старый стоптанный ковер исчез бесследно, паркет натертый до блеска поражал своей свежестью. Кудлатый настройщик настраивал инструмент в углу.
В столовой длинный, накрытый свежей скатертью, стол уставлялся при помощи Гаврилы и его внучки Нюши взятой откуда-то на прокат посудой. В кухне приглашенный на этот день повар ожесточенно выстукивал ножами какой-то однотонный мотив. Два официанта бесшумно скользили по комнатам. Сама генеральша (действительного статского советника Сокольского прислуга называла генералом, как и жену его генеральшей), встретила детей и Дашу с томной усталой улыбкой и с флаконом нюхательного спирта в руке:
– Сегодня y нас вечер, не удивляйтесь этой перестановке m-lle Долли, – произнесла она, держа флакончик со спиртом y носа и поминутно вдыхая в себя заключенный в нем раствор – a y меня мигрень уже началась от всей этой возни и шума… Ужасно трудно иногда приходится, когда имеешь взрослых детей… Для Натали необходимо делать вечера, устраивать балы, a потом вот подрастут и эти стрекозы. – Она любовно погладила по голове Полину и, внезапно остановив глаза на багровой щеке Вали, добавила, очевидно вспомнив причину этого багрового пятна.
– Мне надо переговорить с вами, мадемуазель. Пройдемте в мою комнату. A вы, дети, подождите вашу наставницу. Только ничего не трогайте и не берите из буфета. Сейчас будет обед.
И, сделав знак Даше следовать за собой, она повела молодую девушку в свою спальную, находившуюся в том же полутемном коридоре, где были и помещения её дочерей.
В небольшой и плохо, очевидно наскоро убранной горнице генеральша пригласила Дашу занять место на кушетке, сама села в удобное вольтеровское кресло и, нюхая спирт, обратилась к девушке со следующими словами:
– Сейчас y меня была Натали и жаловалась на вас, m-lle, но, но… Натали моя чрезвычайно вспыльчивая, нервная и экспансивная девушка. Я с первых же слов поняла, что она виновата перед вами… Пожалуйста извините ее… Разумеется, она была не в праве так обходиться со своими младшими сестрами, но m-lle, будьте же снисходительны к ней и… и… не давайте ей понять её ошибку. Поверьте, она не глупая девушка и отлично поняла всю несуразность своего поступка, но ей было бы слишком обидно если бы вы вздумали подчеркивать это.
– Господь с вами, Екатерина Андреевна, я и не думаю подчеркивать! – искренно вырвалось y Даши.
– Вот-вот! Я так и знала, что вы – само великодушие, моя дорогая! – обрадовалась генеральша. Так уж я надеюсь, что сегодня на вечере вы не покажете вида, что недовольны ею.
– Как на вечере? Разве я должна присутствовать и на вечере? – искренно испугалась Даша.
– Но, разумеется, пока Полина и Валя будут танцевать!
– Что? Вы хотите, чтобы они посещали вечера для взрослых. Но уже против этого я решительно протестую, Екатерина Андреевна! – горячо вырвалось из груди Даши.
Екатерина Андреевна широко открыла глаза.
– Но почему же?
– A потому, что детям прежде всего необходимо вести регулярный образ жизни: во время вставать, есть и ложиться спать. Если они, протанцевав с пол ночи, улягутся в три часа спать, то с какими же головами и нервами, в каком настроении будут они заниматься на следующее утро!
Даша говорила горячо, убедительно. И тон её и эта горячность пришлись по вкусу генеральше. Госпожа Сокольская не протестовала больше.
– Однако, вам будет очень трудно убедить в этом Полину и Валю, – произнесла она по окончании горячей речи молодой девушки.
– Убеждать их я и не собираюсь – совершенно спокойно проговорила Даша, – я просто не разрешу девочкам присутствовать на балу.
И она, с твердым намерением осуществить свое намерение, направилась к двери.
Странный шорох за ней, быстро удаляющийся топот ног по коридору и где-то стукнувшая задвижка – наглядно доказали Даше, что весь её разговор с хозяйкой дома был подслушан её юными воспитанницами. Даша огорчилась не на шутку. Но пока она ничего не могла поделать с её маленькой своенравной командой.
VIII
Вечер. Отужинали в спальне девочек, где и обедали нынче, кое-как, стоя, где кому досталось место, так как в столовой все уже было приготовлено для приема гостей.
Даша, не привыкшая к изысканному столу, была, тем не менее, поражена тем, что подали на обед и на ужин её воспитанницам, которые, ввиду предстоящего вечера, кушали сегодня отдельно от взрослых.
Суп представлял из себя какую-то мутную жижицу, второе – крепкие пережаренные куски битого мяса, третье – старое вчерашнее пирожное с вареньем. За ужином – повторение тех же блюд, что и за обедом, сделанном им к девяти часам, Полина и Валя ничего не ели, все время хихикали и перешептывались между собой.
– Кушайте же, дети – убеждала Даша, скрепя сердце, обеих девочек.
– Ну уж дудки, мы этой дряни есть не станем. Кушайте ее сами, мадемуазель! – насмешливо проговорила Полина, – a y нас с Валей более изысканный вкус.
– Ну-с, мы можем подождать и до настоящего ужина. Тем более, что танцы способствуют развитию аппетита! – вторила сестре Валя.
– Ну, танцевать сегодня вам не придется, дети!
Эта фраза прозвучала твердо и особенно отчетливо в устах Даши.
– Что?
Полина быстро вскочила со своего места. Валя уронила ложку, которой барабанила по столу и осталась сидеть с разинутым ртом и выпученными глазами. Так вот о чем так долго совещалась нынче с их матерью новая гувернантка! – хотя они всячески старались подслушать под дверью, о чем шла речь y взрослых, но это им не удалось. Плотно запертая дверь и тяжелая портьера скрадывали звуки голосов, раздававшихся в материнской спальне, и им не удалось услышать ни слова.
Зато теперь они сразу поняли, о чем совещалась с новой гувернанткой их мать! Это «ничтожество», – как они между собой окрестили гувернантку – осмеливалась запрещать им танцевать на сегодняшнем балу!
Полина побледнела от злости, Валя покраснела, как рак.
– Вы… вы… не можете запрещать нам, если, если… сама мама до сих пор позволяла… вы… не смеете! – лепетала старшая из девочек, гневно сверкая глазами по адресу Даши.
– Да, да, раз мама нам всегда позволяла это, вы не смеете нам запрещать! – вторила ей младшая. В те минуты жизни, когда девочки «ополчались», по их же собственному выражению, на кого бы то ни было, распри между ними забывались мгновенно.
– Мы пойдем к маме! – неожиданно вырвалось y Полины и она с решительным видом метнулась к дверям.
– Вы не пойдете беспокоить вашу маму, – спокойным голосом возразила ей Даша, – потому что, если вам будет разрешено присутствовать на вечерах во время учебных занятий, то я ни минуты не останусь в вашем доме. Поняли вы меня?
Никакая угроза не могла бы оказать большего действия на взволнованных девочек, как это простое заявление об уходе их молодой гувернантки. Сама не подозревая того, Даша коснулась самого больного места детей.
Еще недавно отец предупредил девочек, y которых постоянно менялись воспитательницы, что на этот раз Дарья Васильевна Гурьева будет последней. Если бы она отказалась заниматься и вести их, по примеру её предшественниц, то он, действительный статский советник Сокольский пригрозил отдать дочерей в закрытое учебное заведение, которого избалованные и распущенные девочки боялись пуще огня.
Немудрено поэтому, что Полина как вкопанная остановилась посреди комнаты, не решаясь выполнить намеченное ею решение. С минуту она, молча, с ненавистью, смотрела на гувернантку. Потом сквозь зубы процедила что-то вроде «противная», но так, что Даша этого никак уже не могла услышать.
Потом решительно подошла к Вале и, шепча ей что-то на ухо, увела ее из комнаты.
Тяжелый вздох приподнял грудь Даши. Теперь, наедине сама с собой, она могла предаться своим мыслям.
Печальны и мрачны были эти мысли молодой девушки. Тяжелая, непосильная задача перевоспитать дурно воспитанных, капризных, сильно избалованных и своенравных девочек предстояла ей. Если бы она заметила хотя бы единственную симпатичную черту y одной из сестриц, она не была бы в таком отчаянии. Но подобных черт не предвиделось ни y Полины, ни y Вали.
С опущенной головой и тяжестью в сердце Даша прошла в свою комнату. Там уже Нюша стлала ей за огромными шкафами её жесткую постель.
– Что, барышня, – ласково обратилась к ней девушка шопотом, то и дело робко поглядывая на нее, – тяжело вам, небось? Вижу сама, что тяжко y нас, уж и не говорите. Розалия Павловна, та постарше была, да поопытнее, и то не выдержала, ушла…
– Я не могу уйти, Нюша! – вырвалось невольно y Даши, – y меня сестра и брат маленькие, воспитывать их надо… Да и потом не верится мне что-то, чтобы обе девочки были бы такими дурными, как они хотят казаться. Вели их неправильно до сих пор, a сердца y них…
– Ой, сердца-то y них мхом поросли, барышня, милая, особенно y Полины Александровны! – горячо зашептала Нюша, – такая уж нравная y нас вторая барышня, совсем вся в старшую сестрицу. Генеральша-то y нас добрая, да без харахтеру, генерал ни во что не касается, a уж молодые-то господа, барышня да барчук молодой! О, Господи! Не раз из-за них плакать пришлось!
– Ну, вот видите, Нюша, – так же тихо отвечала Даша девушке, – и немудрено значит, что, не видя хороших примеров, девочки также не отличаются добрыми характерами. Но, я надеюсь, что мне Господь поможет хоть немножко обуздать их.
– Да как жить-то вы будете y нас, барышня! В гардеробной вас устроили, виданное ли это дело! И темно, и холодно, да и не уютно как. Каждую минуту я сюда шмыгаю, уж вы не рассердитесь, посылают все за одежей, не по своей воле. Да и кормить-то вас плохо станут. Кухарки не держат здесь. Из кухмистерской обеды берут. Только ежели гости – то повар готовит… Уж и жизнь, хуже каторги. Кабы не дед мой Гаврила, он еще в крепостных при отце нашего барина в мальчишках состоял и ввек от господ не уйдет до самой смерти, так я бы убежала, кажись, отсюда куда глаза глядят, барышня! Дела куча, брани еще больше, балы да вечера, a рук две пары всего.
