Лидия Дмитриевна Перепелица
Вакцинация
Часть I
Запуск
«Ад и рай – в небесах», – утверждают ханжи.
Я, в себя заглянув, убедился во лжи:
Ад и рай – не круги во дворце мирозданья,
Ад и рай – это две половины души.
Омар Хайям
Теплое весеннее солнце уходило за горизонт, растекаясь по верхушкам деревьев водопадом красно-рыжих красок. Расположенный в низине небольшой городок под названием Ерчи уже погрузился в сумерки. Дневная суета горожан постепенно утихала. Городская пыль, повисшая в воздухе, наконец, начала оседать. Затихала и природа вокруг.
Голоса птиц разносились по лесным посадкам реже и реже. Отблески заката сверкнули в маленьких глазках, пробежали по гладким черным перьям, скатились до середины ели и исчезли.
Ворон был начеку весь день. Долгий день. И чувствовал, что завтра ему уже будет не до сна. Следует набраться сил и подготовиться. Нечто вмешалось в естественный ход событий. Нечто неизвестное, мрачное, жестокое.
Глава 1
19 апреля; среда; 19:01
– Да, я прекрасно понимаю важность происходящего, – Алексей жутко нервничал и слегка запинался.
– Информация об этой операции засекречена и не подлежит огласке, – услышал он в телефонной трубке.
– Разумеется, я отдаю себе полный отчет в том, насколько высоко ваше доверие, а также понимаю уровень ответственности, которая ложится на меня, – не переставая расчесывать пальцами аккуратно подстриженные волосы, Алексей ходил из угла в угол своего кабинета, плотно прижимая телефон к уху.
Он почувствовал, что пальцы руки, сжимающей мобильный, онемели от напряжения. Сердце бешено колотилось, причем, будто не в груди, а в горле. Голова кружилась, и Алексей стал ощущать приближающийся приступ мигрени, которая посещала его пару раз в месяц, полностью выключая тело и разум из всех социальных процессов. В период мигрени он был вынужден закрываться в комнате с черными плотными шторами на окнах, чтобы исключить источники шума и света, погружающие его в состояние тотальной, нестерпимой, чудовищной головной боли.
– Как мне с вами связаться, если вдруг возникнут вопросы? – женский голос в трубке был ровным и уверенным, даже убаюкивающим.
Алексей слушал его и понемногу успокаивался. Но как только подходила очередь говорить, все его существо снова накрывала волна возбуждения и нескрываемого волнения.
– Хорошо, я все понял. Каждый вечер ровно в семь часов буду дома в своем кабинете ждать вашего звонка с дальнейшими инструкциями.
Немного подумал и добавил:
– И подробно рассказывать о результатах наших общих действий.
Женский голос простился с ним. Алексей не успел попрощаться в ответ, когда понял, что разговор закончен. Но это самое малое, что сейчас тревожило его разум. Он был попросту ошарашен происходящим, нажал на мобильном кнопку, которая погружает устройство в спящий режим, и тяжело опустился в кресло.
«Дыши, Леха, просто дыши. И не такое бывало».
Три глубоких вдоха и выдоха, как учила его коллега фельдшер – глубокий вдох и сильный выдох через рот с шумом. Голова наполнялась кислородом, немного отвлекая от пульсирующей боли в затылке.
– Вот черт, – вслух произнес он.
Еще три глубоких вдоха и выдоха. Медленно встал и подошел к окну, отодвинул шуршащую штору. За окном светили фонари и светодиодные лампы торговых вывесок магазинов. Нередко проезжали машины. Алексей жил со своей семьей практически в центре города в большой квартире, доставшейся ему от родителей. Кабинет, гостиная и спальня остались прежними, поскольку родители успели сделать в них достойный ремонт до того, как полностью переехали жить за город в небольшой домик. А вот в детской комнате пришлось навести порядок, чтобы обустроить все под необычную девочку.
– Только я могу все изменить. Аленка слишком глупа и неосторожна, все испортит. Тут нужны характер, интеллект, воля. Я всегда отличался этими качествами. Да мне даже в школе доверяли участие в олимпиадах, одному из всего класса! А в институте? Я же постоянно выступал на конференциях. Вот и сейчас меня выбрали. Меня, не ее, значит, она ничего не должна об этом знать! Тем более, они же четко сказали: «Ни одна живая душа», иначе все будет поставлено под угрозу. Вот черт!
Он суетливо закружил по кабинету, проговаривая мысли вслух. Жена и дочь давно спали, поэтому никто не мешал размышлять о том предложении, которое ему поступило. Воронцов Алексей Павлович – обычный директор школы-интерната, а тут такая честь. Из самого министерства здравоохранения при поддержке министерства образования и ФСБ. Он не мог поверить, что на его мобильный номер может поступить звонок от таких больших людей.
– Итак, я должен действовать строго по инструкции, никому ни слова, никаких записей, отчитываться каждый вечер по звонку из штаба. Самому никому не звонить, на приемы не приходить, не писать писем и обращений, даже если возникнут вопросы. Так, что еще она сказала? Да, что разговор записан. Если я провалю операцию, меня посадят за сговор с террористической группой, а все следы, подтверждающие мою связь с правительством, будут уничтожены. Господи! Во что я вляпался?
Он разблокировал экран мобильного, зашел в список входящих звонков. В самой верхней строчке значилось: «Скрытый номер».
– Нет, мне не померещилось, разговор был, все реально. Значит, их люди принесут препарат в подвал, завтра утром он уже будет в интернате.
Боль в затылке усилилась, все поплыло перед глазами. Алексей был взволнован до предела и снова опустился в кресло. Отдышался и заговорил более спокойно и размеренно:
– По сути, ведь я смогу помочь Ане. Если, конечно, у нас получится провести этот эксперимент. А у нас определенно все получится! Да, иначе и быть не может! Стали б они так рисковать, это ж подсудное дело! Ну, и там же задействованы ученые. Да, точно, она сказала, что препарат уже прошел фазу лабораторных испытаний и тестирование на животных на безопасность и эффективность. Теперь третья фаза – испытание на людях. Секретное испытание. Если все пройдет успешно, проведут финальный публичный научный тест, чтобы препарат был официально одобрен и запущен в производство и продажу. Тогда его дадут нашей Ане. Господи, я смогу ей помочь, ее вылечат!
20 апреля; четверг; 08:49
Заснул Алексей с трудом глубокой ночью, спал тревожно, часто просыпался и окончательно проснулся задолго до будильника. На автопилоте он сходил в душ, оделся и, не завтракая и ни с кем не прощаясь, ушел на работу, что, естественно, встревожило его супругу Алену. Поскольку к ее слову в этом доме давно никто не прислушивался, она снова промолчала.
Впервые за долгое время Алексей решил идти на работу пешком. Жил он в трех кварталах от интерната, поэтому дорога заняла минут двадцать. В пути по сторонам не смотрел, да и вообще ничего не замечал вокруг. Лишь на входе в интернат Алексей обратил внимание на смотрящего ему прямо в глаза ворона, сидевшего на воротах, будто египетский страж Анубис.
Придя на работу, директор первым делом спустился в подвал, где без удивления обнаружил аккуратно сложенные черные коробки. Он насчитал шесть штук. Без этикеток и надписей, без записки, без инструкции. В каждой коробке находилось по шесть небольших коробов, завернутых в стрейч пленку для машинной упаковки. Развернув один короб, Алексей увидел погруженную в наполнитель ампулу объемом шесть миллилитров. Немного дрожащими пальцами он приподнял ампулу и поднёс к свету – жидкость была ярко-желтого цвета.
«Какой насыщенный цвет», – подумал директор.
Так как ключи от подвала имелись только у него, никаких сомнений в подлинности вчерашнего разговора не возникло.
«Ну что ж, эксперимент запущен, ждем дальнейших инструкций».
Вернувшись на первый этаж интерната, уже более размеренным, спокойным шагом Алексей направился прямиком к фельдшеру. Дверь в медицинский кабинет как обычно была открыта.
– Доброе утро, Люся.
– О, Алеш, заходи. Сейчас поставлю чайничек. Ты что, не выспался? Прям синяки под глазами. Что-то случилось? – спросила она участливо.
– Да, Люсь, случилось. Пока сказать ничего не могу. Возможно, и не смогу.
Людмила Агаповна встревоженно взглянула на Алексея, но уже в следующую секунду эффектно поправила полупрозрачную блузку и продолжила суету над чаем.
– Леш, ты меня пугаешь. Рассказывай.
– Люсенька, никто не умер, все нормально. Это даже хорошие перемены. Уверен. Как только появится возможность, ты узнаешь обо всем самой первой.
20 апреля; четверг; 18:24
Вечером за ужином Алексей нервно поглядывал на часы, был задумчив и молчалив. Его жена привыкла к тому, что завтраки и ужины проходят достаточно холодно и обыденно, без трепетных разговоров об увиденных снах или пережитых событиях дня. Последние три года их брак трещал по швам и держался лишь на взаимном согласии жить как соседи. У этих соседей были обязательства друг перед другом, выполнение которых стало фундаментом для неких новых отношений, отдаленно напоминающих семейные и совершенно не похожих на близкие родственные. Но все же Воронцовы жили вместе, праздники проводили вместе, да и для остального мира были обычной семьей без особых конфликтов и разногласий.
Как-то года два назад Алена прогуливалась с дочерью недалеко от интерната и случайно увидела в окне кофейни, расположенной ровно напротив его работы, своего благоверного с какой-то дамой. В груди все сжалось до боли, тело начало трясти. Но, недолго думая, Алена завернула в эту кофейню, подошла к супругу поприветствовать и порадовать мужа встречей с Анечкой, все еще надеясь, что интуиция ее зря пугает. Как ни в чем не бывало Алена, держа Аню на руках, с широкой красивой улыбкой подошла к Алексею и все прочитала в его глазах. Он тут же засуетился, начал всех между собой знакомить, неуклюже оправдываться. Дама оказалась новым фельдшером Людмилой с каким-то странным отчеством. Алена отметила, что новый фельдшер оказался более, чем привлекательным, и не могла поверить в то, что супруг ей изменял. Но в голове сложился такой простой пазл: бесконечные задержки на работе, положительные изменения во внешности Алексея, длительные перерывы в близости. Изменял. Вот с этой новой сотрудницей, с которой они в обеденный перерыв якобы обсуждали варианты борьбы с сезонным гриппом воспитанников интерната, поскольку в остальное время оба страшно заняты.
Алена окончательно поняла, что муж отдалился, спустя некоторое время после знакомства с его любовницей. Алексей расслабился и перестал скрывать, что домой он возвращается исключительно из-за дочери.
* * *
«Восемнадцать сорок пять. Какого черта время так тянется?
Интересно, что будет сегодня?
Что, если я где-то допустил ошибку? Они тогда выберут другой интернат, а меня могут вообще убрать, я же слишком много знаю. Да, я обязан убедить их в том, что все чисто! Все так, как в их инструкциях. Было бы, конечно, удобнее, если бы эти инструкции были на бумаге или в электронном сообщении. Я бы подсматривал, убеждался, что все делаю верно, и, может, был спокойнее. Или…
Ну, конечно же, они следят за мной! Сто процентов, у них везде есть жучки. И в интернате, и тут тоже. То есть, пойди что не по плану, меня бы тут же отстранили от дела. Точно! Значит, все в порядке.
Вот я параноик!
Ладно, что может быть сегодня? Дозировки, метод применения вакцины?
Ох, как же тянется время…»
Мысли огромными составами неслись по лабиринтам разума, сбивая друг друга на ходу. Наконец, зазвонил мобильный. Долгожданный звонок со скрытого номера буквально заставил Алексея подпрыгнуть. Трясущимся пальцем он еле попал на зеленую кнопку приема вызова.
– Ал… – в горле пересохло, собственный голос показался ему чужим и хриплым, – Кх-кх, алло? – выдавил он более четко и максимально, на его взгляд, уверенно.
Алексей услышал, как с ним поздоровался какой-то мужчина, который представился неким аналитиком и спросил о его самочувствии.
– Да, и вам доброго вечера. Как я себя чувствую? Не совсем понял.
Мужчина аналитик пояснил, что для чистоты эксперимента они обязаны отслеживать его эмоциональное состояние. Им это нужно с целью предупреждения срыва испытаний из-за возможных отклоняющихся от нормы эмоциональных всплесков куратора – так они называют Алексея в данной операции. Якобы такие всплески могут привести к нежелательной утечке информации или внедрению им собственных нововведений, которые в данном вопросе совершенно неприемлемы.
– Да я вроде бы ничего. А что можно называть отклонением от нормы? – решил уточнить Алексей и узнал, что проблемы с аппетитом, сном, замкнутость, агрессивность, желание поделиться проблемами и многое другое, часть из которого, как он отметил для себя, в его поведении уже присутствует, и есть отклонение от нормы.
Также он услышал, что теперь о его состоянии будут справляться ежедневно, полученную информацию фиксировать в какой-то протокол личного дела и отслеживать динамику эмоций. В случае выявления критических показателей, операцию могут приостановить или прекратить вовсе. Но чтобы не допускать таких крайних мер, ему порекомендовали попить какое-нибудь успокоительное на основе трав, поскольку его сознание должно быть свободным от эмоций, спокойным и уравновешенным. Из всего этого Алексей сделал вывод, что разговаривает с каким-то психологом или вроде того.
– Нет, я в порядке. Плоховато спал ночью, ну, так у меня и раньше такое бывало. Работа с неблагополучными детишками и без того вызывает бессонницу. Так что, да, я в норме.
Психолога, наконец, сменила та самая дама со спокойным убаюкивающим голосом, которая говорила с ним вчера. Выяснилось, что она является разработчиком вакцины.
Алексею были даны четкие инструкции по внедрению препарата и методикам исследования. Наконец, у него появилась возможность поделиться частью информации с Людмилой Агаповной. В связи с сезонным гриппом фельдшер, то есть его Люся, будет обязан вести протокол учета состояния каждого ребенка и передавать этот протокол Алексею вечером для отчетности в министерство здравоохранения. По сути, ему практически не придется врать. Разница лишь в том, что обследование детей будет вовсе не из-за гриппа, а с целью определения усвоения вакцины.
Алексей повторил все инструкции, попрощался и, нажав красную кнопку в телефоне, завершил разговор. Было очевидно, что он почувствовал сильное облегчение после общения с Еленой Аркадьевной. Психолог со своими хитрыми вопросами насторожил Алексея, но новость о том, что в операцию вступает его возлюбленная, явно порадовала директора.
Итак, операция начинается.
Глава 2
21 апреля; пятница; 07:16
– Что там опять происходит? – проговорила Лена, самой себе, но вслух, – Какой-то грохот, как будто под нами что-то упало.
Она заправила за ухо упрямую белокурую прядь, закрывавшую правый глаз, и посмотрела на настенные часы, которые покосились. Зевая, Лена лениво поднялась с постели и поправила часы, после чего ее внутренний червь, заставляющий раскладывать предметы ровно и правильно, свернулся клубочком и задремал.
Лена Панфилова отличалась наблюдательностью и перфекционизмом. Так как она жила в этой комнате третий год, то, естественно, изучила каждый ее миллиметр.
– Я не слышала, я только проснулась.
У Маши Мироновой темнели круги вокруг глаз. Впрочем, как у всех обитателей этого дома.
– Тут постоянно что-то где-то падает и скрипит. Дом-то старый.
Маша, как и все дети, живущие в интернате, называет его Домом, поскольку мало кому удается выходить за его стены до наступления совершеннолетия. По большей части у всех воспитанников интерната еще жив хотя бы один из родителей, но, как это часто случается в так называемых неблагополучных семьях, им нет никакого дела до своих детей.
– Я проснулась раньше тебя и точно слышала шум. Ладно, ты сегодня как спала? – Лена еще не отошла от своего ночного кошмара и хотела получить любую информацию, позволяющую побыстрее избавиться от остатков воспоминаний о нем.
– Отвратительно. Мне всю ночь снился огромный ворон, который пытался выбить окно. Вон то, около Юльки. Говорят, если сразу рассказать кому-то страшный сон, то он не сбудется, веришь? – Маша потянулась и почувствовала ломоту в худощавом теле, но особенно – резкую боль в левой руке, – Ащ-щ-щ, еще рука болит адски, отлежала что ли.
Юлька Савинова в это время крепко спала. Все в комнате удивлялись и завидовали ее способности отрубаться по щелчку, как только лицо касалось подушки. Хоть из пушки стреляй – ухом не ведет. А, учитывая, что ее весь прошлый вечер рвало, сейчас она спала как танк.
– Эй, можно тише!? Тут как бы люди спят! – пробухтела Светка Ларионова из угла комнаты, повернулась лицом к стене и натянула на голову одеяло, высунув из-под него пухлую ногу. Но теперь утреннему сну Светки помешал шум резко открывшейся двери, в которую вошла старший воспитатель.
– Тааааак! А ну все вста-а-али! Скоро обед, они спят, как лошади. Быстро подъем, десять минут на сбор в столовой, – скомандовала воспитатель и захлопнула дверь так, будто та была виновна во всех ее бедах. Аборт в ранней молодости и два выкидыша в последующем, болезненный развод с несостоявшимся отцом, ушедшим вскоре после второго выкидыша к другой женщине – все это сильно пошатнуло ее представления о сказочной любви в большой семье. Женщина сильно располнела, подурнела, и даже лицом, пронизанным глубокими морщинами злобы, стала похожа на чудовище. Так совпало, что большинство работников Дома объединяли проблемы в личной жизни, что, к несчастью воспитанников, выливалось на них бранью или поркой.
Девчонки повскакивали, шепотом матерились и думали только о том, как бы не опоздать на завтрак.
Юлька заметила мелкую трещинку на уличном стеклопакете своего окна – как камешком отбили. И странный свет шел от окна – не солнечный, не пасмурный, а все оттенки синего, темно-синего. И еще: во рту она ощутила привкус крови, хотя никаких ран не обнаружила. Обо всем этом Савинова быстро забыла.
21 апреля; пятница; 07:29
В столовой, как обычно, было шумно. Девяносто восемь детей разного возраста каждое утро завтракали группами по двадцать пять человек с разницей в пятнадцать минут. Все строго по графику. Один из поваров – их было всего четыре на весь Дом, и работали они посменно по двое в смену – уже был на выдаче завтрака, а второй приступил к приготовлению обеда.
Первая группа детей закидывает остатки деревянной манки в рот. Несъедобную кашу они запивают чаем, в который высыпали весь сахар, что был на кухне к завтраку, за исключением пары пакетов отсыпанного поварами сахара, которые уже уложены в их личные сумки. Повара Дома считают так: «Зачем сластить кашу, если можно как следует пересластить чай? Запьют, а в животе все перемешается». Далее, печеньку и яблоко – в карман, ведь вторая группа уже подходит за грязной посудой, чтобы на выдаче еды сдать ее и получить свою порцию еды в чистой. Распорядок питания, мягко говоря, похож на армейский, а точнее – на тюремный. В Доме, если не считать переслащенный чай, все сладости достают только на проверках.
Уже на входе в столовую Юльку замутило.
– Что за тошнотворный запах? – спросила она подруг.
Миронова выпучила глаза и низким, вороватым тоном спросила:
– Какой запах? Савинова, эй, ты в норме? Ты и так всегда белая, а сейчас чет совсем бледная, как дохлая. Кэти Макграт[1] теперь вообще отдыхает со своей белой кожей, – девочки часто сравнивали Юлю с красавицей Кэти за схожесть сочетания белой кожи и жгуче черных волос.
Пока все усаживались за стол, мимо прошёл Лешка Кондаков и успел стащить у девчонок два куска хлеба.
– Ну, ты и скотина, Кондаков, – гаркнула ему в спину Светка Ларионова.
– Скотина – твоя мать, а ты и без хлеба свинота, – ответил Кондаков и кинул Светке средний палец свободной руки.
За Кондаковым шел Андрей Симонов, который все видел, но на вопросительный взгляд Светки лишь развел руками. В этом Доме такие порядки: держи свое при себе так, чтоб не уперли, иначе сам виноват.
– Тварь! – шепотом, почти беззвучно произнесла Светка и пошла красными пятнами от ярости. Кожа на ее скулах начала подергиваться, что было знаком сильного раздражения.
Многие в Доме все еще ждут своих матерей, но точно не Светка. Ее мать сменила нескольких сожителей и нарожала себе еще четверых детей. А старшая дочь для нее осталась в далеком прошлом. И Кондакову, как и многим другим жителям Дома, это известно. В Доме сложно скрывать обиды на родителей. Эти обиды как сближают жителей Дома, так и делают их врагами, если служат в качестве оружия в бою.
– Ларионова, забей. Я, похоже, вообще есть не буду. Все воняет дерьмом, тухлятиной, вы не чувствуете? – Юлька действительно сидела бледная и вспотевшая.
– Юль, так ты вчера выблевала все, что съела, – забеспокоилась Маша Миронова. – Если и сейчас не пожрать, с голоду свалишься, и таскай потом тебя. На, попробуй ложечку? Манка вроде бы сегодня ничего. Ну, хоть чаю с хлебом? Чай сегодня тоже с каким-то вкусом, может, ромашковый или мятный, не пойму, с какой-то травой. Вчера перед сном тоже чет такое давали.
Юлька сделала выдох и глотнула чай. Но надолго он в ней не задержался – девушку вывернуло в собственную тарелку с кашей. Конечно, помимо глотка чая, в Юльке ничего не было, поэтому ее рвоту никто не заметил, кроме соседок по комнате.
– Блин. Как мне теперь есть? – с отвращением спросила Светка. – Савинова, ну ты даешь! Теперь все воняет твоей блевотиной. Иди в медпункт, может, у тебя отравление или грипп какой.
Юлька поспешно встала из-за стола и вышла из столовой.
– Панфилова, твой че, не может этому идиотине Кондакову объяснить, что у своих не воруют?!
– Свет, ну они что, должны подраться? Андрей уже объяснял Лешке. Тот или совсем тупой, что скорее всего так и есть, или привычка все всегда тырить пропитала его до костей и работает без исключений, – ответила Лена разочарованной Светке.
– Зато как Симонов на тебя смотрит, Лен, – на выдохе проговорила Маша, – ну, как в фильмах про влюбленных, поняла? Такой томный взгляд. Мне кажется, что у него даже кадык дергается при виде тебя!
Девчонки захихикали.
Пока Юлька шла по коридорам, она сумрачно пыталась понять вкус этого странного чая. Привкус рвоты сбивал ее.
– Ты пришла, – спокойно произнес ее внутренний голос.
Действительно, Юлька стояла у медкабинета, дверь которого была приоткрыта, и надо было ее немного толкнуть, чтобы хватило места пройти. Но что-то случилось с этой дверью – она переливалась в мутной темной радуге. Юлька никогда ранее ничего подобного не видела. Точнее, не видела такого сочетания цветов. Вся дверная коробка словно качалась в излучениях оттенков зеленого и синего. Дурной знак, там что-то происходит. Что-то плохое.
Юлька не знала, по какой причине она видела гамму из сотен и тысяч оттенков цветов. Радуга, которую рисуют в раскрасках, учебниках и рекламных роликах, для нее всегда была примитивной и даже ущербной. Как-то она пыталась подсчитать оттенки, которые могла различить, но постоянно сбивалась, даже если пыталась придумать им названия и записать.
Палитра цветов, которую видела Савинова – не единственное, что отличало ее от других детей, с которыми она когда-либо пересекалась. Зрение, вкусовые рецепторы, обоняние были не как у всех. А надо быть как все. Юлька это знала с шести лет, когда заявила матери, что у ее нового «папы» лицо вымазано землей, и пахнет он речкой.
– Ты че несешь, дрянь, рот закрой и марш в комнату! – взрываясь, приказала ей мать.
Она считала, что не так-то просто найти мужика, когда у тебя свисает жирок на животе, да еще маленькая дочь в доме, в коммуналке-то. Дети в таких вопросах – чемодан без ручки: нести тяжело и бросить вроде как жалко, и отдать некому. Да и что люди скажут?
– Мам, я боюсь папу, он странный, – запротестовала в тихих рыданиях Юлька, прижимаясь к ногам матери и видя, что новый «папа» как раз находится в комнате.
Тогда мать старательно выпорола Юльку, приговаривая, что научит эту мелкую паршивку уважать старших. Для матери это был единственно верный способ воспитания, других она не знала, поскольку ее детство мало отличалось от Юлькиного.
С тех пор Савинова усвоила главный урок – держи язык за зубами. Лишь спустя годы Юлька узнала, что того самого нового папу нашли мертвым у берега реки года через три после того, как ее определили в интернат. Напился на рыбалке и утонул. Или убили и бросили в реку. Неспроста девочка предвидела именно такой конец его жизни. Она имела врожденный дар, уникальный редкий дар, непонятный другим людям.
Большинство людей имеет три типа колбочек – чувствительных рецепторов сетчатки глаза, что позволяет им различать спектр из семи миллионов цветов. Другие миллионы цветов, представленные во вселенной, являются недоступными почти никому, кроме животных и некоторых женщин. Эта аномалия дает таким исключениям возможность распознавать огромный спектр, состоящий из ста миллионов цветов. По сути, Юлька способна видеть полный спектр радуги цветов, включая те миллионы цветов, которые остаются недоступными даже нашему воображению. Аналогично Юлька воспринимает вкусы и запахи.
И даже если бы мать столь жестоким методом не научила ее помалкивать, Савинова бы все равно не смогла описать другим людям, что она видит и чувствует. Но и это еще далеко не все.
Юльке, различающей сложные оттенки, в значительной степени было тяжело представить себе те цвета, которые видят другие люди. По этой причине при прохождении стандартных тестов в школе она не могла объяснить учителям и медикам, какие цвета перед ней. В результате Юльку просто записали дальтоником в ее медицинской карте.
Стройная, белокожая с черными роскошными волосами до пояса Юлька разительно отличалась от других подростков. Но никому не было дела до того, дальтоник она или одаренная.
Девушка стояла у двери в медкабинет в полном ступоре, не чувствуя собственного тела. Впервые в жизни Юльке стало настолько страшно, панически, что она еле сдержала крик: «Кто-нибудь, заберите меня отсюда!»
Она услышала голос – в голове мелькнул чей-то ответ. Кто-то ее услышал. Кто-то, кто одновременно был здесь с ней и очень далеко от этого места. Внимание Юли снова переключилось с мимолетного ощущения некоего диалога на то, что было прямо перед ней.
«Что за хрень!? Что тут творится? Запах из столовки здесь в сто раз сильнее и противнее!»
Юлька с трудом подавила рвотный рефлекс. Пересилила себя, шагнула в кабинет и в этот момент отчетливо услышала в голове знакомый мужской голос: «Я найду тебя, но, пожалуйста, продержись еще немного».
Юлька подвисла, не понимая, что происходит. Либо у нее сильнейшие галлюцинации, либо она действительно слышала эти слова. Что-то екнуло в груди. Она знала, чей это голос! В своих фантазиях она говорила с ним.
– Эй, что стоишь, как вкопанная? Ты ко мне, нет? – фельдшер рукой поманила Юльку в кабинет, – Что-то выглядишь ты плоховато.
Людмила Агаповна, для коллег просто Люся, положила одну аккуратную ножку в чулках и лаковых туфлях на высоченной шпильке на другую, поправила высветленное каре и строго взглянула на Юльку.
Кабинет был завален папками с документами, на обложках которых были какие-то надписи. Буквы и цифры расплывались в глазах, но Савинова смогла различить, что на папках были указаны знакомые имена детей, живущих в Доме, по всей видимости, их даты рождения и какие-то непонятные формулы.
– Да, Людмила Агаповна, у меня, наверное, отравление или грипп, меня подташнивает.
– Ну, отравиться ты тут точно ничем не могла. Садись, температуру измерим. Еще есть жалобы? – фельдшер уже стряхивала ртутный градусник, взглядом изучая Юльку.
– Да вроде бы нет.
– Спишь как? Кошмары снятся или просыпаешься среди ночи? Голова, может, болит или кружится, тело ломит?
«Девчонки по дороге в столовку жаловались на кошмары, все как одна. Почему она спрашивает про мой сон в первую очередь, если у меня грипп?»
– Нет, нормально сплю, спасибо, – Юлька сделала вид, что ее заинтересовал календарь на стене, – какие красивые бабочки на этом календаре. Надеюсь, скоро похожие бабочки начнут летать в нашем дворе. Я соскучилась по лету, а вы, Людмила Агаповна?
– Так, не болтай. Засеки время и через пять минут дай градусник. Ты мешаешь мне работать, – заворчала фельдшер.
«Да уж, люди не меняются. С ними всегда надо держать язык за зубами, окей!» – Юлька смиренно выждала пять минут и протянула фельдшеру градусник.
– Тридцать шесть и четыре. Нормально все, гриппа нет. Кушай хорошо, пройдет твоя тошнота. Что сидишь? Иди уже.
– Спасибо, Людмила Агаповна, вы меня успокоили, – выдавила Савинова и просочилась вон из медкабинета.
21 апреля; пятница; 07:53
Аромат свежесваренного кофе разливался по всей квартире молодого, но весьма успешного IT-специалиста. На стенах двухуровневой квартиры располагалась мозаика фотоснимков, сделанных Денисом, его родными и друзьями в различных городах и странах, где он успел побывать, начиная с шести лет жизни. В проигрывателе негромко играла пластинка Linkin Park[2].
Денис мог позволить себе работать на мировом рынке из собственной квартиры в Москве. А мог жить в любой точке мира, где имеется высокоскоростной интернет. Все же в родном городе ему было уютнее и комфортнее.
Успех к Денису пришел тогда, когда он осознал свои возможности, а также то, как их грамотно применять. Благодаря прекрасной генетике, высокому уровню интеллектуального развития, поддержке родителей и собственному упорству, он раньше своих сверстников окончил школу и вуз. Еще будучи студентом, получил высокооплачиваемую должность в одной из московских фирм, работающей в сфере IT-технологий.
Таким образом, к двадцати трем годам Денис зарабатывал примерно в десять раз больше любого из своих одноклассников. Однако, основным его талантом был не столько интеллект, сколько нечто иное, что он старательно скрывал даже от ближайших друзей.
Огибая кухонную барную стойку по пути к компьютерному столу, Денис внезапно сложился вдвое от дикой головной боли, пронзившей все тело вдоль позвоночника.
«Кто-нибудь, заберите меня отсюда!»
Потоком в голове Дениса потекли картинки и звуки: серые стены комнат, полных боли несчастных детей; маленькая девочка и склонившийся над ней мужчина, по всей видимости, ее отец; цветовые волны, которые излучает какая-то дверь; забитый коробками серый подвал неизвестного ему дома; сбитое ужасом дыхание девушки, которую он точно уже видел или слышал, а, может, и говорил с ней.
Все постепенно стало складываться в мозаику, хоть и без множества деталей. Примерная картина стала вырисовываться в сознании Дениса. Он знал эту девушку. Она преследовала его долгие годы. Сначала ребенком приходила во снах, потом повзрослела и мерещилась в толпе. Но каждый раз, когда Денис пытался прикоснуться или заговорить, она исчезала, уходила, растворялась в воздухе. Он все вспомнил, каждый момент, когда видел ее в своем воображении. Вспомнил, как зарождалось его чувство к ней, глубокое чувство любви и преданности. Он слышал ее запах, ощущал тепло ее тела. Какая-то сила притягивала их друг к другу, готовила к встрече. Им суждено было встретиться именно сейчас, чтобы найти спасение друг в друге. Денис нисколько в этом не сомневался, как и в том, что она чувствует то же, что и он.