Лили Рокс
Последняя пандемия
Племена выживших
Иногда мне кажется, что это вообще не мои воспоминания, а какие-то фантазии или сны. Словно мы всю жизнь вот так скитались в поисках убежища…
– Я потеряла всех родных и друзей, – продолжает Тамара мрачным голосом, – Они, как и все, сгинули в адском пламени сегодняшнего бытия.
От ее слов сжимается сердце и хочется плакать. Наверное даже не из-за ее слов, а от жалости к себе и к своей судьбе.
Простой вирус, известны миру с давних времен, оказался обманчивым. Он искусство замаскировался под существующий вирус и пока люди пробовали и тестировали вакцины, он унес жизни многих. А потом ушел сам собой, испарившись, но оставив за собой глубокий след и изменив всю историю человечества.
Этот вирус погубивший все надежды и мечты, полностью перестроил наш мир, а оставшиеся люди теперь только и могут, что выживать, но не жить.
Умерла не только Москва, но и многие города. Об этом ярко свидетельствуют покинутые улицы, брошенные машины. Все начинает зарастать зеленью без присутствия человека. Странно, как ведет себя природа в отсутствии главного оккупанта площади, человека.
Рассматриваю собеседницу, на вид лет 40, темно русые волосы, карие глаза, рост примерно 160-165. Не красавица, но довольно приятной наружности. Располагает к себе почти сразу же.
– Ничего о себе хорошего сказать не могу, жизнь не располагает. Я была диггером, добывала полезные вещи для общины. Москва большая, места всем хватает, но бывали и проблемы, вот с ними я и должна была справляться.
– То есть, вы вместе со всеми мародерили? – настороженно спрашиваю я.
– Я бы не называла это так, – она улыбается, скривив лицо. – Мы все выживаем, как можем.
Ощущаю, как в горле застрял ком. Вспоминаю Москву и хочется выть от безысходности. Москва будто убитый медведь, в жилах которого застыли тысячи автомобилей, покинутых своими хозяевами, давно сгнившие и от того еще более мрачные.
– Я жила обычной жизнью диггера, если так можно выразиться, но все изменилось… Пришли эти чертовы “Новые либералы”, а потом “Избранные люди” и стали нас убивать одного за другим.
– Не понимаю, о ком вы…
– Это племена выживших, которые перенесли заразу. Они сперва воевали друг с другом, но затем объединились и тогда начался холокост. Себя они провозгласили избранными богом, а всех остальных они объявили неугодными и стали истреблять как скот.
У меня были дети… Сын и дочь. Эти звери пытали и насиловали их на моих глазах! Меня они хотели съесть, объявив бесполезной для их целей, но военные их вспугнули и заставили отступить. Меня освободили, но моих детей они увели с собой и я до сих пор не знаю, живы ли они?
От ее слов мои руки начинают дрожать. Я видела, что они делают с людьми. Это просто не укладывается в голове! Их жестокость не знает границ, они не люди, а настоящие монстры!
– Теперь я не живу, а существую, – мрачно добавляет Тамара, – Уже столько времени мое сердце жаждет возмездия, за такой срок оно стало холоднее каменного пола в детдоме!
– Вы были в детдоме? – спрашиваю я, чтобы немного сменить тему. Чувствую, что обстановка накалилась. Тамара уже сидит чернее тучи.
– Какое-то время, – уже не особо с интересом рассказывает собеседница, – Ты закончила? Давай поменяемся местами, у меня тут меньше кучек посуды.
Встаю на ноги и чувствую, как все затекло. Тамара быстро моет посуду, а у меня с этим явные проблемы. Кажется, эта гора грязной посуды никогда не кончится!
– Я думаю, они еще живы… Чувствую, что живы, но их держат в плену. Я бы хотела их спасти, но не знаю, что делать! – ее глаза наполняются слезами и отчаянием.
Я посмотрела на женщину, сидящую рядом со мной и упорно моющую эту гору посуды. По ее щекам стекают слезы, перемешиваясь с каплями дождя. Я поражаюсь ее силе. Если бы моих детей или не дай бог Иришку забрали эти монстры, я бы сошла с ума, наверное! Я не знаю, что ей ответить, как поддержать. Слова будто застряли в моем горле.
– Тамара. – Собрав весь позитив, что был во мне, я смотрю в ее глаза. – Они живы. Я тоже уверена в этом. Даст бог, и вы встретитесь!
Я пытаюсь улыбнуться, как можно более подбадривающе, но улыбка выходит кривоватая. Я сама это ощущаю. Тамара лишь нервно усмехается моим словам, и вытерев рукой капли дождя с лица, снова возвращается к мытью посуды.
Несколько минут мы работаем молча. И вдруг я вижу боковым зрением, как Тамара с глубоким вздохом опускает тарелку в тазик с жижей и поворачивается ко мне. Я тоже спешно откладываю тарелки и разворачиваюсь к ней.
– Знаешь. – начинает Тамара. – Я думаю, что в живых осталась только моя дочь. Насчет сына – я не уверена.
– Почему? – с удивлением спрашиваю я.
– Да потому, что этим животным не нужны мужчины, как таковые! Может если только в качестве еды. А вот женщинами они действительно дорожат и ценят их. Хоть и обращаются как со скотом. – Тамара замолкает, опустив взгляд на землю, где-то около моих ног.
– Тамара? – зову я женщину. – Нужно верить в лучшее. Я думаю, что ваш сын все-таки жив.
– Нет, девочка. – Горько усмехается она. – Ты даже не представляешь, что они делали! Когда нас схватили, мы толком ничего не поняли, что происходит. Все как-то случилось очень быстро. Нас притащили в огромную комнату, где было куча народа. Всех нас бросили в центр и окружили плотным кольцом. Я не смогла бы сосчитать, сколько было людей, но думаю, что более двух сотен. Меня связали и поставили на колени. Четверо здоровых мужиков вышли из толпы и оттащили сына с дочкой от меня. Я кричала, вырывалась, молила о пощаде, но бестолку. – Тамара замолкает задумавшись. Между ее бровей образуется глубокая морщина. Видно, что ей тяжело вспоминать тот день.
– Эти твари беспощадны. Они заботятся лишь о себе. – Продолжает она после небольшой паузы. – На моих детях разорвали одежду голыми руками. Они конечно же сопротивлялись, сын пытался отбиваться, даже укусил кого-то. Но его одним ударом отправили в нокаут. В ушах до сих пор стоит крик и мольба моей дочери. Двое амбалов начали с нее. Сначала по одному они насиловали ее, словно резиновую куклу! Боже! Это невозможно! Словно это какой-то кошмар!
Тамара рыдает, а я не знаю, что сказать, чтобы хоть как-то утешить ее, да и можно ли найти слова, чтобы утешить мать, у которой на глазах насиловали родную дочь?
– Они совали по очереди свои поганые члены в ее рот, насиловали ее даже в задницу, твари! – Тамара снова начинает рассказывать и вновь не удерживается и заливается слезами. – Поначалу дочь отбивалась, брыкалась. Но они быстро успокаивают. Несколько ударов и угроз, что не просто убьют, а отдадут на растерзание псам, которые тоже сперва трахают, а потом съедают. После такого дочь и успокоилась. И как только она перестала брыкаться, эти двое трахали ее уже одновременно. А толпа смотрела.
Это уже не люди
С каждым словом Тамары, мои глаза становятся все больше. Я сама была свидетелем всевозможных зверств и более того, сама жила в поселке, где меня насиловали… Но каждый раз, когда я слышу что-то подобное, то не верю своим ушам! Это ужасно. Я не представляю себе, как эта женщина смогла пережить этот кошмар. Мое сердце сжимается от боли. Я будто бы переживаю весь тот ужас вместе с ней. Перед глазами четко вырисовывается картинка того дня.
– А сын? – спрашиваю я сдавленным голосом.
Тамара поднимает на меня отсутствующий взгляд и снова опускает его.
– А сыну повезло меньше. – С грустью говорит она. – Пока эти два ублюдка насиловали дочь, сын был без сознания. И двое других решили тоже развлечься, но уже с ним. Они перевернули его на спину и по очереди изнасиловали его. Сын орал нечеловеческим голосом! А мое сердце рвалось внутри меня, глядя на его страдания. А после того, как эти мрази насладились, достали ножи и начали резать его.
– Резать? – у меня пробегает морозец по коже, – В смысле зарезали его?
– Нет, милая. – мотает головой Тамара. Ее руки начинают сильно дрожать, и тарелка выскальзывает из ее рук, – Они отрезали от его тела небольшие кусочки и сразу же ели под довольный визг зрителей. Он потерял сознание, а у меня просто потемнело в глазах, и я плохо соображала, что происходит.
– Ужас, какой! – Выдыхаю я шепотом, прикрывая рот рукой.
Желудок скручивает от рассказа. Это не укладывается у меня в голове. Сколько уже слышу об их зверствах, но как вообще к этому можно нормально относится? Как к этому привыкнуть?
– А вы? Почему вас не тронули?
– Они сочли меня невостребованной и решили поиздеваться, а затем пустить в расход. Это уже не люди! Это проклятые твари, лишенные всех человеческих качеств! Они хотели, чтобы я смотрела, как они издеваются над самым дорогим, что у меня есть. Один из толпы постоянно держал меня и мою голову, чтобы я смотрела.
Тамара замолкает. Я тоже молчу, не зная, что сказать. Нам с сестрой тоже пришлось пережить ужасные моменты. Но то, что выпало на долю Тамары, выдержать может не каждый.
– Тамара. – Осторожно зову я. – А как вам удалось не заразиться?
Тамара снова берется за работу. Но я замечаю, что руки ее все еще мелко дрожат. От воспоминаний женщина сильно переживает. Но она повернув голову в мою сторону, слегка улыбается уголками губ.
– А я не говорила, что не заразилась.
– Как такое возможно? Вы переболели и выздоровели? – у меня расширяются глаза. Если это так, то это полностью ломает мою теорию о мутантах и их сверхспособностях…
– Я подхватила этот долбанный вирус. Но перенесла его в какой-то легкой форме и вылечилась. Военные сказали, что у меня теперь иммунитет к этой болезни.
Ну ни чего себе! Я просто ошарашена этими словами! Я еще раз посмотрела на Тамару. Нет, никаких признаков бешенства или позывов поедать человеческую плоть, как у тех мародеров.
– Я не понимаю. – Удивленно бормочу себе под нос.
– Не понимаешь, почему я не такая, как те монстры? – внимательно смотрит на меня собеседница. – Я тебе объясню. Они перенесли болезнь в сильной форме, но смогли излечиться. Вирус дал осложнение на психику, и грубо говоря, те люди сошли с ума. Когда вирус попадает в организм человека с сильным иммунитетом, то умирает. Впрочем, это мое предположение, многие с ним не согласны.
– Все так просто?
– Нет. Там намного сложнее все устроено. Это так, простыми словами и в легкой форме.
– Военные тоже так считают?
– Не думаю, это чисто мое предположение, многие с ним не согласны.
На этом мы обе замолкаем. Я не перестаю думать об этой женщине. Сколько в ней сил? Она потеряла детей, видела, как над ними издеваются, как насилуют ее дочь, а сына просто живьем едят! Я бы на ее месте просто сошла с ума!
Осторожно поглядываю на нее. Тамара сильнее обычного склоняется над тазиком. Ее плечи едва заметно подрагивают. Боже, она плачет! Какая я глупая! Сама вызвала ее на такой откровенный и болезненный разговор. Я тихонько встаю с табуретки и подхожу к ней, осторожно положив руки на ее плечи.
– Тамара. – шепчу я. – Простите меня, что вынудила вас рассказать это.
Женщина накрывает мою руку своей рукой и немного сжимает.
– Ничего девочка. Все мы кого-то потеряли в этом мире. Кому-то повезло меньше, чем мне и тебе. – Она на секунду замолкает. – Но я все-равно найду своих деток! Мое сердце чувствует, что все еще они живы! Хотя бы дочь спасти, а если сына убили, то хотя бы его останки похоронить с достоинством!
Я слышу, как Тамара говорит сквозь слезы, ее рука то сжимает, то разжимает мою ладонь, а сама она смотрит куда-то вперед и немного покачивается.
– Тамара. Я могу вам кое-что рассказать?
– Да, конечно. – говорит она и оборачивается. – Что такое?
– Понимаете. Моя сестра, Иришка. Она носитель.
От моих слов женщина подскакивает и едва не переворачивает тазик с водой.
– Что? Почему она здесь? – шипит Тамара, судорожно оглядываясь по сторонам. – Здесь же столько людей! Как вы посмели прийти сюда?! Кто вас привел?! Вам на блокпосту не делали тест?!
Какой идиот меня вечно за язык дергает? Как бы не выселили нас из лагеря, народ такой мнительный и опасается новой вспышки уснувшей заразы.
– Прошу вас, тише! Тамара, не волнуйтесь! Она пока не заразна. Вирус блокируется лекарством и дальше ее тела не распространяется.
Услышав это, Тамара немного расслабляется и подходит ко мне. Берет за руки и серьезно смотрит прямо в глаза.
– Ты сильно рискуешь. Ты понимаешь это? Рискуешь всеми этими людьми и жизнью сестры. Ты даже не представляешь, что может быть, если кто-то узнает об этом! И не дай бог, инфекция распространится!
– Мы здесь всего на день или два, клянусь! Нас должны забрать на вертолете. Она не опасна пока!
– С огнем играешь девочка… Опасную игру затеяла…
– Да. Но я не могу позволить ей умереть. Она все, что осталось в моей жизни. – смотрю я на Тамару со слезами на глазах.
Она ничего не отвечает, но осуждающе мотает головой. Затем подходит ко мне и обнимает меня так крепко, что я на секунду даже представила, что это мама обнимает меня. Столько тепла и заботы исходит от этой женщины! Теперь я уверена, что она не выдаст мою тайну и что мы теперь связаны с ней.
Нелегкая доля пионера
Наши объятья прерывают гулкие шаги. Я отстраняюсь от Тамары и смотрю в сторону приближающегося человека. Нам навстречу идет мой Леша! Ну, наконец-то! Я не бросаюсь ему на шею, особенно при Тамаре, но так хочется! Но ради своей новой подруги сдерживаю себя. Хватит бедной женщине на сегодня потрясений.
– Простите, что прерываю, Кира. – Кивает нам Алексей. – У нас тут небольшая проблемка. Можно тебя на минутку?
Предчувствуя что-то нехорошее, отхожу в сторону.
– Что случилось?
– Вертолета не будет.
– Что??? – у меня потеют ладони от услышанного.
– Связь с нашими полностью потеряна, они не долетели до острова, как мне сообщили… Мне жаль.
– А мой дядя?! – с ужасом спрашиваю я.
– Прости, пока ничего не слышно. И еще…
Он замолкает, а я уже кажется знаю, что он скажет!
– Тебе нужно уехать? – слезы моментально наворачиваются на мои глаза.
– Мне жаль, – снова повторяет он. – Я вернусь за вами как только будет возможность. Сейчас я нужен на работе.
– Возьми нас с собой! Пожалуйста! – смотрю на него во все глаза и испытываю нечеловеческий ужас! Неужели, мы с ним вот так просто расстанемся сейчас? В нашем неустойчивом мире может произойти что угодно! Мы можем никогда больше не встретиться!
– Не могу… Прости, малыш, не я решаю… – он гладит меня дрожащей рукой и по его взгляду я понимаю, он тоже знает, что мы прощаемся навсегда.
Хочется выть, колотить его в грудь и кричать от отчаяния! Почему жизнь меня так наказывает? За что?! Только получила надежду на новую жизнь и это внезапное нападение!
Он уходит, оставив меня одну со своими страхами наедине. Что будет дальше? Кромешная тьма… Ничего хорошего я уже не жду! Лекарств нет, а Иришка через несколько дней станет снова ящиком Пандоры. Нам придется снова уйти и быть отшельниками! Как дядя мог без нас улететь? Почему ничего не сказал? Что с ним теперь? Где он?
Вопросов много, но ответов на них нет… Возвращаюсь в палатку к сестренке с плохими новостями. Мы здесь застряли! Нам придется жить в новой общине, знакомиться с местными порядками, выполнять обязанности, либо нас изгонят.
Если в течение недели дядя или Леша не появятся, нужно будет решать еще и проблему изоляции сестры.
Лагерь оказался населен довольно дружелюбными людьми. Есть даже целые семьи. Видела детишек. Настоящая идиллия, но я уже не доверяю. Слишком открытая местность, если на них до сих пор не напали, то это только вопрос времени. Они тут словно красная тряпка для быка! Все их мужчины не защитят поселение, если придут мутанты.
Они гораздо умнее и сильнее. Они раздавят сопротивление в одно мгновение! Все живущие тут даже не представляют, в какой опасности они находятся! Нападение может произойти в любое мгновение. Военные, охраняющие порядок, всего лишь малая часть силы, способных отбить удар. Но если мутанты так легко разгромили военную часть, где мы жили, то этот “пионерский лагерь” будет для них что-то вроде закуски на обед.
Лагерь поделен на районы. У каждого района свой куратор, отвечающий за порядок и организацию работ.
После завтрака общий сбор всех работоспособных граждан и инструктаж. Прямо как в армии! Не знаю, почему пришла такая ассоциация…
Пока куратор вещает, я уже прекрасно понимаю сложившуюся ситуацию. Все это можно было сказать и за полминуты, а не распинаться полчаса и не тратить наше драгоценное время!
У нас заканчиваются припасы. Лагерь растет и нам не хватает продовольствия и медикаментов. Особенно последнего. Нужна вылазка в город, но военные заняты делами поважнее, а добровольцев нет. В поселке все мужчины распределены по периметру и защищают лагерь. Как говорит наш куратор, именно поэтому на них до сих пор не напали. Ох, наивные… Как они выжили?! И странно, что на них до сих пор не напали…
В разведку ходят женщины. По одной. Разведчица разнюхивает ситуацию и ищет залежи припасов, которые еще время от времени можно отыскать, если хорошо постараться.
– Я могу пойти. Я знаю, как прятаться и как искать. – вызываюсь я и машинально делаю шаг вперед.
– А как же твоя сестра? – озадаченно спрашивает куратор. – Ты новенькая, можешь пока побыть в лагере, присмотреться, тебе найдется другая работа.
– Я могу за малышкой присмотреть. – внезапно говорит Тамара и подмигивает мне.
– Эм. – недоверчиво смотрит куратор. – Вы уверены?
– Да, у меня большой опыт. – выдыхаю. Еще мне не хватало сидеть и весь день мыть посуду за такой оравой людей! Что у них тут еще? Готовка из тех жалких остатков, что удается нарыть? Нет уж, спасибо! Я даже знать не хочу, из чего они тут готовят! И без этого проблемы с желудком…
– Не переживай, я не позволю ей выходить из палатки, прослежу, – заверяет меня Тамара, когда мы идем в сторону моей палатки.
Боже, как же мне повезло с ней! Эта женщина единственная, кто как и я может не боятся болезнь Иришки!
– Ириша, познакомься, это тетя Тамара. Она знает. – вполголоса говорю я сестренке на ухо. – У нее иммунитет. Она с тобой побудет, пока я буду в городе.
– Хорошо. – кивает она. – Ты надолго уйдешь?
– Не знаю, возможно меня не будет день или два. Тамара тебе будет носить еду и приходить ночевать. Ничего не бойся и ни с кем больше не общайся!
– А дядя Леша придет? – вопрос ставит меня в тупик, но Тамара приходит на помощь.
– Дядя Леша поехал навестить родных, но обязательно приедет к нам. – улыбается она Иришке.
– Приготовься, тебе нужно будет выйти на закате.
Киваю, и начинаю собираться в дорогу. Сердце уходит в пятки от одной только мысли, что мне придется снова бегать и прятаться. Одновременно это дает и адреналин. Но я не боюсь за себя. Мне страшно оставлять Иришку. Если я не вернусь, она пропадет. Тамара позаботится о ней, но не сможет защитить от нападения. Именно поэтому я и выхожу сегодня поздно вечером в город. Мне нужно найти пути отступления. Нужно посмотреть, есть ли возможность уйти из лагеря и затаиться где-нибудь.
Переночую где-нибудь в городе, а как только станет чуть светлее, начну поиски.
Были и военные
Как только я открыла глаза, то сразу заметила, что на черной стене появились серые полосы. Это наступило раннее утро и редкие лучи солнца уже пробились через то, что осталось от ставней.
Неужели сегодня солнцу удалось пробиться через этот проклятый смог? Это хороший знак…
Утро нового дня в этом новом безумном мире. Я снова проспала. Хотела выйти еще до рассвета из этой полуразваленной квартиры, чтобы еще по темноте пройти через опасный район – там, где постоянно происходят стычки группировок или же нападки на таких одиночек, вроде меня.
Там, где у людей не осталось ничего, кроме животных инстинктов, где они готовы вгрызаться в глотки друг друга ради еды и лекарств. Хотя, такое давно уже происходит везде, просто в некоторых районах интенсивность нападений больше, так как люди сбившиеся в эти самые группировки, считают, что они этими самыми районами управляют.
Сегодня идти куда-то уже опасно, да и не так необходимо, ведь припасов до следующего дня у меня еще достаточно. Несложно проспать, когда привык просыпаться всю жизнь по будильнику. Сейчас ни будильников, ни средств связи, ни выхода в интернет нет, ничего нет.
А ведь раньше я и не могла подумать, что когда-нибудь этого не будет. Ведь это было уже само собой разумеющееся – с утра взять телефон, проверить социальные сети, ответить на непрочитанные сообщения, прочитать новости. Теперь новости можно узнать только от других людей. Если конечно встретишь человека, который захочет с тобой поговорить, а не стукнуть трубой по голове, что уже само собой разумеется, сейчас не является редкостью.
Раньше никто и не мог подумать, что придется шастать по опустелым квартирам в поисках еды. Куда, например, делся хозяин квартиры, в которой я сейчас нахожусь и чьими припасами я питаюсь? Умер от вируса? Или же он как-то неудачно сходил на улицу и встретил злых людей? Сейчас все люди злые. Их можно понять, они злы из-за неизвестности. Они не знают, как жить и что будет дальше, многие из них всего лишь стараются выжить любой ценой.
При начале эпидемии правительство еще как-то пыталось помочь народу: были и гуманитарные поставки, и заболевших хотя бы забирали в больницу. Пусть они там и умирали, но хотя бы инфекция разносилась по улицам не так быстро.
Был и ежедневный набор из лекарств, который необходимо было забирать в определенное время на главной площади, хотя, как мне кажется, именно в этот момент люди и заражали друг друга.
Были и военные, которые следили за порядком на улицах, отлавливали мародеров, патрулировали магазины и регулировали ситуацию в государстве в целом.
Однако, когда эта самая армия поняла, что им никто уже не заплатят и что правительство вот-вот падет, то они и стали самыми опасными мародерами.
Если в начале эпидемии мародеры были какие-то бывшие уголовники и шпана, которые ходили максимум небольшими группами и боялись порой даже обычных прохожих, то потом на их место пришли бывшие военные-дезертиры.
Отлично вооруженные и натренированные убивать бойцы в первые же дни после падения правительства заняли все точки, где было больше всего провианта и медикаментов.
Сейчас прийти на какой-нибудь склад или то, что раньше называлось супермаркетом – все-равно что самоубийство. Легче уж сразу спрыгнуть с высотки, хоть идти далеко не придется. Они ведь даже не говорят, сразу ведут огонь на поражения. Видимо рассчитывают прожить дольше остальных и готовы убить за каждую крупинку зерна.
Одиночкам вроде меня остается лишь искать заброшенные квартиры, вроде той, в которой я сейчас нахожусь, если хозяина в ней нет, то он вряд ли еще живой, скорее всего его постигла та же судьба, что и большинства – умер от инфекции или словил шальную пулю, выйдя на улицу, а поэтому и припасы ему уже не особенно понадобиться, живым нужнее.
День уже вошел полностью в свои права, небо на удивление светлое, местами пробивается солнце. Если посмотреть в окно, то на первый взгляд кажется, что на улице никого нет. И нет ничего полезного, кроме разбитых машин и кучи мусора.
Но это не так, там есть люди, просто они ходят в тени, в переулках. Опасно просто так взять и выйти на просматриваемую дорогу, не пройдешь и пары минут – заметят. А дальше молись, чтобы заметили не дезертиры, потому что от других убежать еще возможно.
Из запасов я нашла немного макарон, вот это подарок свыше! Кто-то собирал еду в спешке и в ящике рассыпал почти половину упаковки! Видимо не стали собирать, а я не побрезгую. Все-равно в воде вся грязь сварится и нейтрализуется. Это Леша так часто шутил, когда я возмущалась, что мы порой едим не свежие или грязные продукты.
Вчера вечером выставила ведра на балкон. И на мое счастье, дождь моросил почти всю ночь!
Хоть холодно, но зато нет проблем в поиске воды. Набрала кастрюлю дождевой воды. В ванной я устроила импровизированный костер, над которым можно повесить кастрюлю. Конструкция ужасно ненадежная, но вроде пока не рухнула. Собрала остатки газет и документов, которые нашла в доме и разожгла их, сверху подкинула остатки шкафа. Завтра уже точно надо уходить из этого места, а поэтому можно тратить все без остатка, вряд ли я когда-нибудь сюда еще вернусь. В последнее время не думаешь даже о том, что будет через неделю, надеешься лишь дожить до завтрашнего дня и не более.
Вода закипела, закинула макароны. Соли нет, и это странно, обычно в других домах всегда находилось что-то, хоть крупицы… Хотя это не имеет значения, я уже не помню, когда последний раз ела что-нибудь вкусное.
Когда-то я была еще тем гурманом, могла есть что-то только потому, что мне нравится вкус еды. После начала эпидемии я ем только для того, чтобы утолить голод.
Раньше людям сложно было заставить себя есть одну гречку или другие крупы, всем нравился фастфуд, пицца и прочая современная еда. Сложно было представить, что кто-нибудь, кроме больных анорексией со своими безумными диетами и совсем бедных, будет питаться лишь гречкой и водой.
Нет, еще год назад люди питались только тем, что им нравилось, тем, что вкусно. Мясо, сыры, шоколад. Где все это теперь? Сейчас даже тот, кто раньше жил в достатке, голодными и полными радостями глазами смотрит на пакет крупы или булку черствого хлеба. На то, что раньше они с брезгливостью называли едой для собак, теперь от голода готовы сами набрасываться, как звери.
Эпидемия сравняла многих людей, в тот момент, когда деньги обесценились нищие и миллиардеры стали одинаковыми. И тут даже большее преимущество было на стороне простых людей, ведь они умели работать руками, жизнь многих из них заставила научиться этому с самого детства. Богатых же, кому удалось выжить, жизнь научила работать руками сейчас.
Макароны уже почти были готовы, я смотрела на то, как они мирно плавали в кастрюле и напевала свою любимую песню. Многое я бы сейчас отдала за возможность снова послушать музыку не у себя в голове, а в наушниках или из динамиков.
Музыка всегда спасала в те времена, когда было грустно или просто скучно, она наполняла жизнь. Жаль, что все что осталось теперь – это воспроизводить в своей голове мотивы любимых песен, которые въелись туда наизусть, но и этого порой хватает. Надеюсь у кого-нибудь еще остался работающей плеер и мои любимые песни на ноутах или в телефонах, с радостью бы хотела встретить такого человека.
Теперь телефоны работают только как средство сохранения памяти. Фотографии, музыка, видео… Передать теперь их никому уже невозможно. Да и заряжать от аккумулятора довольно дорогое удовольствие.
Наверное, странно в такое время думать о музыке, но честно говоря, если постоянно думать о том, как выжить и что будет завтра, то можно сойти с ума.
