Лин Петрова
Чистовик
Фельдшерица растеряно переводила взгляд с ребенка на часы, на меня и обратно.
Она понимала, что я права. Ведь действительно не довезём.
– Режь! И так помрёт. Ежели что, скажу, что сама пыталась спасти, пока вас ждала.
И этот её отчаянный взгляд…
Сейчас с ней криком нельзя, тогда точно откажет.
– Ты же тоже мать, Надь – по возрасту она немногим старше меня, не до уважений сейчас. – Всеми святыми прошу. Спаси – выдохнула я, не отводя от неё взгляда.
Она сглотнула и кивнула.
Перехватив Нюру одной рукой, второй я указала на своё горло.
– Вот здесь режь. Потом трубку вставь.
Хоть бы Ванька не кинулся нас останавливать, увидев нож в руках. Тогда уж точно ничего не получится.
Я повернула голову на мужа. Тот сидел, вцепившись в лавку. Еще секунда и точно кинется защищать свою кровиночку.
– Вань, это последний шанс спасти дочь. Если страшно, то выйди.
Он втянул голову в плечи, до трясучки сжимая руки.
Надя тем временем приблизила нож к горлу Нюры. Её руки ходили ходуном.
Я перехватила одной рукой тело дочери, второй прижала голову, открывая горло.
– Режь! – твердо сказала я.
– Осталось десять минут.
И едва кожи дочери коснулась твердая сталь, я зажмурила глаза. Не смогла смотреть, как брызнет кровь. Лишь чавкающие звуки доносились в полной тишине.
– Всё, – наконец выдохнула Надя.
– Теперь воздуха вдохни!
Прямо в руках я почувствовала, как грудная клетка дочери начала равномерно раздуваться.
– Спасли – выдохнула я.
Только тогда почувствовала, как ноги перестали меня держать. Пошатнулась.
Входная дверь снова распахнулась, и быстро вошёл председатель.
Но увидев нас, он отшатнулся назад. Не мудрено. У меня в руках ребенок с окровавленным горлом. А рядом фельдшер с ножом в руках.
– Матерь божья…
Свекровь привалилась к косяку, крестясь. А потом и вовсе сползла на пол.
– Живая. Теперь довезём, – онемевшими губами, произнесла я.
Надя хотела взять дочку из моих рук, да я покачала головой.
– Сама повезу. Мама, вы за Димой присмотрите.
Она молча закивала головой.
– Вань, помоги в больницу собраться…
Председатель гнал машину что есть мочи, притормаживая перед большими кочками, чтобы нас не сильно трясло.
В больнице пробыли недолго. Нюра уже бегала с другими детьми по коридору. А шрам? Это пустяки. Как вырастет, его и видно совсем не будет.
Примерно через месяц наведалась Надежда Васильевна. Я, не задавая вопросов, приветила её. Налила чаю, достала горячих пирогов, будто специально подоспевших к её приходу. И разговор вели на разные темы: то о погоде, то о делах в деревне. Я видела, как она жмётся, не решаясь начать разговор, но молчала. Нужно будет, сама заговорит. Наконец она решилась.
– Нин, мне ведь грамоту вручили за тот случай, – и замолчала, глядя на меня.
– Так это же хорошо, Надежда Васильевна. Раз вручили, значит заслужила.
– Знаешь… – она вздохнула. – Неймётся как – то. Покоя нету. Понимаешь, если бы тогда не ты, разве решилась бы я? Вроде как не моя эта грамота. Словно чужое себе присвоила.
Я села напротив неё и улыбнулась.
– Твоя это грамота. Я свою награду уже получила. И даже не сомневайся!
– Я тут вот чего спросить хотела. Как ты знала, что делать нужно? Не подумай чего, я ведь как рассуждаю? Ты из деревни не выезжала никогда, видеть подобное не могла. Так откуда?
Я посмотрела в окно.
Не рассказывать же, в самом деле, что через много лет встретила женщину со шрамом на том самом месте, что и у моей дочери. Работали мы с ней некоторое время. Поначалу вроде неудобно было спросить, да случай помог. Сидели, чаёвничали, слово за слово, кто – то и поинтересовался. Она улыбнулась, без смущения показала шрам и рассказала, что в детстве едва не умерла. Задыхалась мол, дышать совсем перестала, да посинела. Но в соседях был врач, он то и спас девочку. И назвала себя «спасёнышем». Если бы тот врач на работе был, то не довезли бы её, померла.
А как услышала это, так сердце у меня и прихватило. Ведь можно было спасти дочку. Можно!
А пока что, сидя напротив Надежды Васильевны смогла лишь соврать:
– Сердце материнское подсказало.
Та лишь кивнула.
– Вон как бывает.
И едва чай был выпит, распрощалась.
Через несколько лет она уехала в город. Слышала, что пошла учиться на врача. Может тот случай помог ей решиться? Не знаю. Но её лицо буду помнить до конца своей жизни – это уж точно!
*
Наша жизнь снова потекла размеренно. Дети подросли.
И всё бы ничего, да прежний год выдался неурожайными. А это означало, что нужно пережить этот год и эту зиму. Сена заготовили немного, ведь трава погорела на солнце, а это значит, кормить скотину будет нечем. Потому мы осенью, едва наступили холода, закололи коров, оставив лишь одну. Оставили также несколько кур.
И как назло зима выдалась лютая. Старики меж собой разговаривали, что если озимые погибнут, то и следующий год станет голодным.
А пока готовили из того что есть, но запасы стремительно заканчивались. Ближе к весне наша собака издохла от голода.
Свекровь сдала этой зимой, болела. Всё чаще оставалась в постели, накрывшись одеялами. Тогда – то мы и зарезали последнюю исхудалую курицу, и я жидким бульоном отпаивала свекровь.
Я продолжала ходить на работу – на ферму. Да только уже делала это с неохотой, ведь еще издалека был слышен рёв голодной скотины.
Морозы отступили. Все ждали весны.
И наконец, едва проклюнулась первая трава, мы наелись супа с крапивой.
Деревня оживала. Все чаще слышался смех на улице. Уцелевших животных пустили на самовыпас, там они быстрее себе еду найдут.
Вроде жизнь налаживалась.
*
Одной ночью мне привиделся сон. Слышу, что дитё малое горько плачет, словно беде быть. Вскочила, будто в бреду, и начала руками шарить, искать, чтобы убаюкать, да успокоить.
Иван проснулся.
– Ты чего, Нин. Потеряла чего?
– Ребенка, Вань. Плачет он.
– Какого ребенка?
– Нашего.
– Ты чего? Наши в другой комнате спят.
Видно, тут я окончательно проснулась. Пришла в себя, отдышалась, утерла холодный пот. Проверила Нюру с Димой. Действительно спят.
Снова легла, все еще думая о сне. Привидется же такое. Да только еще несколько раз по ночам «искала» ребенка. Да и на чужие коляски стала засматриваться. А в груди так ныло и сжималось.
И одним днем я решилась на разговор с мужем.
– Сдурела? Ну, куда нам третьего, Нин? Нам бы этих на ноги поднять.
Я кивнула. Так – то оно так. Да вот куда девать это непонятное чувство, когда на чужих маленьких деток смотришь? Когда берешь их на руки и вдыхаешь этот неповторимый запах.
Через некоторое время сон снова повторился. Я снова искала, шарила руками вокруг, а когда поняла, что никогда не смогу прижать его к себе, так горько расплакалась.
Сначала потихоньку, закрыв лицо руками. Слезы просачивались сквозь пальцы и капали на сорочку. Судорожно вдыхала воздух и плакала, да видимо начала подвывать, потому как Ванька проснулся. Поначалу он испугался, старался выспросить меня, что произошло. А когда понял, только тихо ругнулся, да прижал меня к себе. Когда я успокоилась, я молча лежала, еще всхлипывая, вдыхая запах мужа. Я уж думала, что он уснул. Но посреди ночной тишины, он сказал:
– Давай уж, Нин, раз так. Справимся как – нибудь.
Я замерла, всё еще не веря в услышанное. Привстала на локте и заглянула ему в лицо:
– Правда?
Он шумно вздохнул. А потом…
– А то!
И его большие мозолистые руки загребли меня в свои объятия.
Так у нас родился Андрей.
*
Ох и дал мне этот мальчик жару. Орал и днем и ночью. Мне казалось, что в первые месяцы я и не спала даже. Вот спроси что о том времени, и не упомню ведь. Чтобы мои домочадцы хоть немного спали по ночам, я выходила во двор. Бывало, что уходила подальше в поле. И ходила, ходила, да так, что ног не чувствовала.
И даже когда этот мальчик подрос, покою от него не было никому.
Если Нюра была «взрослой» не по годам, словно молодая старушка, Димка как и все мальчишки носился по дворам да закоулкам, но был послушен, то Андрюшка словно ураган. Он был везде и сразу, словно у нас родилось сразу два мальчика. Он и чувствительнее оказался. Смерть птахи в поле для него было целой трагедией, он плакал в голос, утирая слезы и причитал, причитал.
Когда Андрей подрос, то ураган «вышел» за пределы нашего дома. Теперь я часто слышала окрик с улицы:
– Нина – а – а, иди, твой опять что учудил.
Он то дрался, то отправлялся в походы, чтобы открыть новые земли, как Колумб, то откапывал клады прямо в засеянном рожью поле. Я сидела с опущенной головой перед председателем, а потом шла домой с хворостиной в руках.
В двенадцать лет, Андрей пришел домой задумчивый и необычно молчаливый. Сел за стол, выпил стакан молока и лег на кровать. Это молчаливое явление было столь необычным, что даже свекровь
глянув на внука, спросила у меня:
– Случилось, что ль чего?
Я лишь пожала плечами. Потом я мерила ему температуру, прикладывалась ко лбу, тормошила его, требуя рассказать правду, коли он натворил что. Но в ответ – лишь тишина и его странный взгляд.
Ночью меня словно что – то в бок толкнуло. Я встала, попила воды, да заметила, что дверь во двор приоткрыта. Неужто чужие в дом пробрались?? Так собака бы разрывалась лаем…
Осторожно приоткрыв дверь, выглянула во двор. Собака вон спит себе спокойно. Тогда что? На лавке сидел Андрюшка в исподнем. Его маленькая худая фигурка выделялась при свете луны. Тут уж подумать нужно. Ежели случилось чего, ко мне бы сразу прибежали. В деревне ведь утаить ничего не возможно. Значит – тут что – то другое.
Я молча села рядом с ним. Он видно не ожидал меня увидеть, ведь вздрогнул, увидев. Я же закрыла глаза и полной грудью вдохнула свежий ночной воздух.
Ночная прохлада остудила воздух и растения, давая передышку всему живому. Казалось, что от потрескавшейся земли все еще идет жар. Слышался шелест листьев деревьев, треск сверчков да стрекотание кузнечиков. Отголоском послышался тихий звук одинокого баяна, да брешущей собаки.
Я вздохнула и открыла глаза.
И небо, это небо без единого облака с большой луной и сотнями ярких звезд.
А это значит, что завтра снова будет жаркий день.
Посмотрела на сына. Он подсматривал за мной. Видно ждал, что ругаться буду. А я лишь молчала.
– Мам – наконец тихонько сказал сын – Я …
Он замолчал и наклонил голову. Видно есть что сказать, да стесняется.
Я лишь улыбнулась.
– Влюбился сынок?
Он так быстро вскинул на меня взгляд, что поняла, что не ошиблась.
Тут уж осторожно надо. Это дело такое.
– А давай утречком соберем ягод, да пирогов напечём. А? Ты друзей своих и угостишь. Что думаешь?
Я обняла его одной рукой за худенькие плечи. Он помедлил, обдумывая. Видно, понял, о чём я говорю. Потом посмотрел на меня.
– Можно?
– А что ж нельзя – то? – пожала я плечами.
– Теперь спать иди, раз завтра вставать рано.
Он убежал быстрее меня. Я вздохнула. Ага, как же, буду я для деревенских пироги печь. Их этим не удивишь. Видно любовь его городская, раз он ухватился за эту идею.
А ведь и правда спать идти нужно, раз сама на пироги напросилась.
Укладываясь рядом с мужем, он сонно спросил:
– Чего там?
Я вздохнула:
– Любовь у нас.
– Чего удумал в двенадцать лет? Я ему вот завтра…
– Не смей даже! Ни слова, ни полслова не смей. Сам понимаешь дело такое.
Он недовольно заворочался, что – то бормоча. А через некоторое время пробурчал:
– Любо – о – о – вь, понимаешь.
А потом обнял меня и подвинул к себе…
Утром, когда Андрюшка умчался с пирогами, свекровь молча накинула платок на голову и ушла.
Странно…
– Нин, не знаешь, куда мать с утра пораньше пошла?
– Нет, не говорила.
И никому ничего не сказала…
– Вань, а ты случаем не проговорился ей про Андрюшку? Ва – а – ань, а ну – ка в глаза мне смотри.
Как же, не проговорился. Еще и хвастался, поди.
– Хм. Ну, тогда понятно, куда она ускакала.
– Куда?
– В разведку, Вань. Время засекай. Через час – другой будем знать всю информацию.
И действительно, спустя несколько часов, свекровь устало села на табуретку, предварительно выпив кружку холодной воды.
– Ну? Рассказывай – не выдержал муж.
– Чего рассказывать?
А потом вздохнула, сняла платок.
– Егоровны внучка это. Семья хорошая, в городе живут. У отца должность хорошая.
– Мама, шутишь ты разве? Им по двенадцать лет. Мальчик только жизнь узнавать начал, а вы уже развели разговоры – не выдержала я.
Ванька рассмеялся во весь голос.
– Да ну вас. Я как лучше хотела – свекровь махнула рукой и ушла в свою комнату.
– Ну чего, Нин. Когда бы мать целый круг по деревне нарезала? А то и два. Заодно и с подружками повидалась..
Так Иван, смеясь, вышел из дома.
С одной стороны и то правда. Когда бы еще случай представился..
