Лина Бенгтсдоттер
Франческа
– Я закончил, – сказал Чалле, когда она проходила мимо его кабинета. – Заходи, Чарли.
Чарли уселась на стул напротив Чалле. Много раз она сидела здесь за конструктивными разговорами с начальником, здесь ее хвалили, повышали в должности и сообщали о повышении зарплаты, однако больше всего ей помнились неприятные разговоры. По поводу ее привычки употреблять алкоголь после корпоратива, о ее непрофессиональном поведении при расследовании дела Аннабель и последний разговор по поводу отпуска. Внезапно она почувствовала, что больше не может. Нет сил обороняться, умолять о том, чтобы ей дали поработать, заверять начальника, что все хорошо. Потому что все не хорошо. И прежде чем Чалле успел открыть рот, она заявила, что подумала. Чалле развел руками и попросил ее рассказать. О чем она подумала?
– Об отпуске, – сказала Чарли. – Думаю, мне нужен отпуск.
– Мне показалось, что ты хотела довести дело до конца, – проговорил Чалле.
– Знаю, – кивнула она. – Но мне позвонила подруга детства и сказала, что я нужна ей. Я хочу поехать к ней.
– Где она живет? – спросил Чалле.
– Это имеет какое-то значение?
– Нет, я просто спрашиваю.
– В Вестергётланде.
– В Гюльспонге?
Чарли кивнула.
– Это проблема?
– Даже не знаю, – вздохнул Чалле – В смысле – ты была, мягко говоря, не в самой лучшей форме, когда вернулась из тех мест в прошлый раз.
– Кто сказал, что это связано с самим местом?
– Никто. Андерс просто упомянул, что ты там выросла. И я подумал…
– Что ты подумал?
– Что, может быть, не столь разумно снова ехать туда.
– Тут речь идет не о том, разумно это или нет, – возразила Чарли. – Речь идет о моей подруге, которая нуждается во мне.
Чалле поднялся и отошел к окну. Некоторое время он стоял молча, потом обернулся.
– Понимаю. А как же твои встречи с психологом? Важно завершить процесс, если уж ты его начала.
– Конечно, – сказала Чарли. – Я не откажусь от встреч с психологом. Просто сделаю небольшой перерыв.
– И когда ты собиралась уехать?
– Сегодня.
– Сегодня? – Чалле потянул себя за волосы. – Хорошо. Да, договорились.
– Отлично.
– Послушай, Чарли, – произнес Чалле, обращаясь к ее спине. – Береги себя.
8
Через десять минут после выезда Чарли позвонила Сюзанне, чтобы предупредить о прибытии. Трубку снял Мелькер, старший сын Сюзанны.
Чарли представилась и выразила желание поговорить с его мамой.
– Она спит, – ответил Мелькер. – Она сказала, что ее можно разбудить, только если встанет вопрос жизни и смерти. Что-нибудь передать, когда она проснется?
– Передай ей, что я уже в пути, – сказал Чарли. – Буду у вас через три часа.
– Она сказала, что ты приедешь, но не сегодня.
– У меня изменились планы. Я приеду прямо сегодня.
– Я ей передам, когда она проснется.
Положив трубку, Чарли попыталась вспомнить, сколько лет детям Сюзанны. Близнецам шесть, Нильс на пару лет постарше, а вот сколько Мелькеру? Одиннадцать? Кто заботится о них, пока мама спит? Она пришла к выводу, что они наверняка прекрасно справляются и сами. Сама она была на несколько лет моложе Мелькера, когда справлялась с приготовлением еды, уроками и отходом ко сну без всякого участия Бетти.
После часа езды Чарли остановилась у киоска «Севен-Элевен» и купила себе большой стакан латте. Начинало темнеть. Чарли любила сумерки. Темнота оказывала на нее обратный эффект по сравнению со всеми остальными, тянувшимися к свету.
Когда она вырулила обратно на скоростную трассу, перед глазами у нее снова встало лицо Франчески Мильд. Что такое она видела? Какую ложь разоблачила? Почему исчезла? И как возможно, чтобы никто из жителей Гюльспонга ни словом не упомянул о ней летом? Потому ли, что Франческа была родом не из Гюльспонга? Потому ли, что она – девочка из высших слоев общества, учившаяся в интернате и проводившая в Гюльспонге всего несколько недель в году?
Многие фонари оказались разбитыми, поэтому главная улица, идущая через центр Гюльспонга, частично утопала во мраке. Вероятно, подростки до сих пор развлекались тем, что пинали со скуки фонари, пока те не гасли. Они с Сюзанной тоже так делали. Технику они переняли у старших мальчишек. Надо со всей силы вдарить подошвой по столбу на высоте примерно полуметра. Потребовалось немало попыток и прошло немало времени, прежде чем ей удалось добиться желаемого – лампа затрещала и погасла.
Паб был ярко освещен, через окно Чарли увидела людей, сидящих за столами. Интересно, какая там атмосфера? Собрались ли уже постоянные посетители и успели ли напиться? Возле паба на столбе болталась табличка с надписью «ПРАЗДНИК УРОЖАЯ» с указанием даты ближайших выходных. «День водопадов и праздник урожая, – подумала Чарли. – Сколько же существует эта традиция?» Бетти обожала эти праздники, любила палатки с пивом, появлявшиеся на лугу между пабом и рекой, оркестр – ради такого случая приглашали профессионалов, которые умели попадать в такт и играть не мимо нот. Если что-то и делало ее счастливой, так это возможность потанцевать под настоящую музыку.
Снова воспоминания о Бетти в ее сне. Ее руки в волосах, косички, гравий, лунный свет.
– Мам, мы куда?
– К знакомому.
– К какому знакомому?
Нет ответа.
На дороге к дому Сюзанны фонарей не было – там царила сплошная темень. Чарли миновала маленький домик, где жила пожилая женщина со взрослым сыном. Они родственники, призналась как-то Сюзанна. Дальние, но родственники. Не очень-то весело состоять в родстве с помешанными. Сын обычно продавал лотерейные билеты перед «Ика» и громко кричал, пугая народ, выходящий из магазина. «А что с ним такое?» – спросила как-то Чарли Лолу, мать Сюзанны, но та лишь уставилась на нее, словно не понимая вопроса. Ничего с ним такого. Он просто немного нервный. Когда он не торговал лотерейными билетами, то обычно стоял на перекрестке дорог с оранжевой палочкой и махал ею машинам в качестве приветствия. Лола считала, что это успокаивает его нервы. Однажды Чарли и Сюзанна, напившись крепкого пива, прокрались к его дому, стащили палочку и выбросили ее далеко в лесу. Зачем? Ответа Чарли не знала.
Задумавшись, она чуть было не пропустила съезд к дому Сюзанны. Увидев деревянную виллу с приветливо освещенными окнами, она вздохнула с облегчением.
Чарли как раз занесла руку, чтобы постучать, когда дверь распахнул один из близнецов. На нем были коротковатые флисовые треники и покрытый пятнами джемпер с непомерно длинными рукавами.
– Папа от нас съехал, – заявил он вместо приветствия.
– Об этом я слышала, – ответила Чарли, пытаясь разобраться, кто перед ней – Том или Тим.
– Мама все еще расстроена, хотя уже куча времени прошла, – продолжал он и привычным движением втащил обратно таксу, пытавшуюся выскользнуть наружу. – Домой, Хиббен.
– Ты меня помнишь? – спросила Чарли, протягивая ему руку.
– Ясное дело, ты Чарли, мамина лучшая подруга.
– А ты, стало быть, Тим? – сказала Чарли на удачу.
– Том, – поправил ее мальчик.
– Вас непросто различать, – сказал Чарли.
– Я знаю, – ответил Том.
– А где твоя мама?
– Она наверху, у себя в комнате. Я боюсь зайти и проверить, проснулась ли она, потому что она очень сердится.
– Понимаю, – сказала Чарли, сдерживая улыбку. – А где твои братья?
– Нильс и Мелькер наверху, а Тим в гостиной.
В доме царил полный хаос, как вскоре констатировала Чарли. По всей прихожей валялась раскиданная обувь, в кухне громоздилась немытая посуда, оттуда доносились запахи не вынесенного кошачьего ящика и пищевых отходов.
Тим сидел на диване и ел шоколадное печенье. Занятый каким-то фильмом со сценами насилия, он даже не обратил внимания на появление Чарли. Взгляд его был прикован к экрану, где мужчина с ножом гонялся по лесу за женщиной. Чарли поздоровалась, но ответом ей был лишь кивок. Взяв со стола пульт, она нажала на красную кнопку. Ничего не произошло. Оглядевшись в поисках другого пульта, она поняла по довольному выражению лица Тима, что у него все под контролем.
– Привет, – снова сказала она.
– Приветики, – сказал Тим и помахал рукой. – Ты мне загораживаешь, там сейчас самое интересное.
– Мне кажется, это не самый лучший фильм.
– Я смотрел его тысячу раз. Мама мне разрешает.
Чарли сдалась и отошла от экрана. Перед ней стояли куда более важные задачи, чем выбор адекватного возрасту фильма.
– Не буди маму, – сказал ей вслед Тим, когда она направилась к лестнице.
В спальне царил мрак, Сюзанна лежала, с головой накрывшись одеялом. Это походило на сцену из собственного детства Чарли. Она – ребенок, крадущийся на цыпочках в мамину спальню, а Сюзанна – Бетти, отказавшаяся от родительской роли и всего мира.
– Перестань, – прошептала Сюзанна, когда Чарли включила свет. – Дай мне еще поспать.
Подойдя к ночному столику, Чарли прочла названия на всех валявшихся там упаковках таблеток: пропаван, собрил, золофт.
– Сюзанна, – проговорила она, приподнимая одеяло. – Твои сыновья там, внизу.
– Знаю, – ответила Сюзанна. – Не говори больше ничего. Я знаю, что я совершенно никчемная. У меня нет сил.
У Чарли возникло желание сорвать с нее одеяло и сказать, что выбора нет, что надо собраться с силами, однако она не могла так поступить с подругой, зная, что в трудной ситуации повела бы себя в точности так же.
– Я тебя не осуждаю, – сказал Чарли. – Я приехала, чтобы помочь.
Сюзанна села в постели.
– Спасибо, Чарли, – проговорила она. – Я так рада, что ты здесь.
И тут она разрыдалась.
Франческа
Когда мама вышла из моей комнаты, я направилась в холл второго этажа и позвонила в Маюрен. Трубку взял кто-то из младших девочек. Прошло немало времени, прежде чем к телефону подошла Сесилия.
– Франческа?
– Да.
– Ты в Гудхаммаре?
– Да.
Повисла пауза.
– Ты чего-то хотела? – спросила наконец Сесилия.
– Как контрольная?
– Какая контрольная?
– Национальная, по английскому.
Сесилия не ответила. На заднем фоне слышались разговоры и смех.
– Зачем ты врешь? – спросила я.
– Я просто не хотела, чтобы ты снова начала на меня орать.
– Что странного в том, что меня бесит, когда моя сестра встречается с убийцей?
– Я больше не хочу говорить об этом.
– Сесилия, – сказала я. – Я уверена, что они что-то сделали с Полем – Хенрик, Эрик и …
– Не знаю, с чего ты это взяла, – ответила Сесилия. – Он сам это сделал, Франческа. Он был в расстроенных чувствах. Все, кроме тебя, это давно поняли.
Я положила трубку.
Мама решила, что будет спать на диване в моей комнате. Я заверила ее, что в этом нет необходимости, что после недели в больнице, когда в мою палату постоянно кто-то заходил, мне особенно важно побыть одной. Но мама настаивала. Учитывая ситуацию, она не хотела идти на неоправданный риск. Она будет спать на диване, а если мне это мешает, то пусть я сделаю вид, что ее нет – она будет спать тихо, как мышка. Я ответила, что если она и может представить себе, что человека нет, когда он есть, то я на такое не способна. Кроме того, мне еще труднее засыпать, когда я не одна.
– С каких пор у тебя начались проблемы с засыпанием? – спросила мама.
– Все началось в Адамсберге, – ответила я. – Из-за того, что мне пришлось жить в одной комнате с чужими людьми.
Это не соответствовало истине. Проблемы со сном начались задолго до Адамсберга, однако я не хотела упустить случая упрекнуть маму в том, что она отправила меня туда.
– Воспитательница каждый раз говорит об этом на беседе с родителями, – сказала мама. – Она считает, что в бессоннице коренятся все твои проблемы.
– Воспитательница – полная идиотка, – возразила я.
– Почему? – спросила мама, не делая замечаний по поводу выбора слов.
– Просто идиотка – и все.
Когда мама заснула, я сняла повязку с одной руки. Порезы были и вправду глубокие. Врач, находившийся в палате в тот момент, когда я пришла в себя, сказал, что меня спас мой ангел-хранитель: еще несколько минут, и было бы поздно. Некоторое время я размышляла, что было бы, если бы воспитательница не забила тревогу, если бы она, как всегда по вечерам, болтала бы по телефону со своей сестрой и не пошла бы по комнатам гасить свет – тогда все сейчас было бы по-другому. Я представила себе свои похороны, всех этих лицемерных людей из Адамсберга, которые пришли бы в школьных пиджаках – мальчики с зачесанными волосами и опущенными головами и девочки с водостойкой тушью на ресницах, роняющие фальшивые слезы, как на панихиде по Полю. Они пожимали бы руку маме и папе, кланялись, приседали и выражали бы соболезнования. Они сказали бы, что я была такой замечательной девушкой, такой веселой и яркой (в Адамсбергской школе лгунов пруд пруди). А потом директор начал бы нести пургу по поводу того, что я была талантливая девочка с большими мечтами о будущем, ах, как трудно представить себе, что такое юное существо может так внезапно взять и уйти.
Примерно так они говорили о Поле. Панихида состоялась через неделю после его смерти, и к тому моменту у меня не хватало сил и ясности мысли, чтобы переработать впечатления от того вечера, но чем больше проходило времени, тем яснее становились смутные воспоминания. Лежа в больнице, я пыталась поговорить об этом с персоналом. «Брюки…» – шепнула я бедной санитарке. Она вскрикнула, потому что думала, будто я сплю – ясное дело, она перепугалась, когда сумасшедшая пациентка схватила ее за руку среди ночи и стала бормотать нечто бессвязное. «Брюки были мокрые, – крикнула я ей вслед, когда она выбежала в коридор. – С них текла вода!»
На следующее утро я хотела позвонить Сесилии, но мне не разрешили. Мне нельзя было звонить никому. Персонал не дал мне иных объяснений запрета на телефонные разговоры, кроме того, что мне необходим отдых. Потому что когда человек в таком состоянии, как я, важно лежать спокойно и как можно меньше общаться с окружающим миром.
Я пыталась объяснить все молодому врачу-практиканту: про розу, про воду, про взбудораженное состояние парней.
Врач ответил, что никоим образом не хочет обесценивать мои переживания, однако посоветовал мне подождать, пока все у меня в голове уляжется. В моем организме обнаружили лекарство, вызывающее галлюцинации, и это, вместе с большим количеством алкоголя, который я выпила, могло привести к провалам в памяти. Иными словами, не следует полагаться на то, что я, как мне кажется, помню. Мой мозг был отравлен. Он работал не так, как обычно.
Тогда я подумала, что он, наверное, прав, что лучше будет сделать так, как говорят все – отдыхать и не горячиться. Но у меня не получалось.
Я вертелась в постели в своей комнате в Гудхаммаре. Мама дышала слишком шумно. Когда я это заметила, абстрагироваться от этого уже не удавалось. Почему меня не могут оставить в покое? Как я должна снова стать нормальной, если мне не дают поспать?
Стоило мне закрыть глаза, как вдруг вспомнились слова Поля, которые он произнес перед тем, как мы расстались, чтобы пойти переодеваться к осеннему балу.
«Мне кажется, я нашел того, кого искал. Похоже, я влюбился, Франческа».
«В кого?» – крикнула я теперь в своих мыслях. В кого? Но все было покрыто мраком.
Я села в постели. Кого же встретил Поль? Это должен быть кто-то в школе, потому что дома он общается только с папой, братом и бабушкой. И он не из тех, кто поедет в ближайший городок, чтобы проскользнуть в «Городской отель» и напиться. Я достала старый школьный каталог и принялась листать его – почти в каждом классе мелькали красивые девчачьи лица, однако ни одна из них, насколько мне известно, не могла даже близко сравниться с Полем в полете мысли. «Но любовь – это не только сходство», – подумала я. Разве Поль сам не заявил как-то, что именно это самое странное в любви: она иррациональна, не управляется разумом.
9
Часы показывали семь, однако с учетом беспорядка в кухне и лежания Сюзанны в кровати Чарли подозревала, что никто в доме давно не ел полноценной еды.
– Вы проголодались? – спросила она мальчишек.
Мелькер и Нильс тоже спустились вниз и смущенно поздоровались с ней. Чарли хотелось сказать им, что она последний человек на земле, которого им стоит стесняться.
Все четверо заявили, что голодны.
– Что скажете по поводу пиццы? – спросила Чарли.
Тим и Том возликовали и тут же принялись обсуждать, какую пиццу выбрать.
– А колу тоже возьмем? – спросил Тим. – Прекрати, – продолжал он, когда Нильс ткнул его локтем в бок.
– Достаточно будет и пиццы, – сказал Нильс.
Близнецы и Нильс захотели поехать с Чарли в пиццерию. Мелькер сказал, что останется дома на случай, если Сюзанне понадобится помощь.
– Тебе нравится работать в полиции? – спросил Тим, едва они сели в машину.
– Чаще всего – да, – ответила Чарли.
– А почему не всегда?
– Нет такой работы, которая бы всегда нравилась, – ответила Чарли, – и к тому же иногда приходится иметь дело с довольно неприятными вещами.
– Тебе случалось кого-нибудь убивать? – спросил Нильс.
Возникла краткая пауза, перед глазами у Чарли пронеслись образы: озеро, Маттиас, тянущий руки из воды, воцарившаяся тишина, когда растаяли круги на воде.
– Что, правда? – спросил Тим. – Ты кого-то убила, Чарли?
– Нет.
Свернув с большой дороги, они припарковались перед большими окнами пиццерии «Веселый лосось». Тим указал на засыпанное сажей место по другую сторону улицы, где раньше находилась вторая пиццерия, и объяснил, что она «сголера».
– Сгорела, – вздохнул Нильс. – От слова «гореть».
– А я так и сказал. Сголера.
«Подумать только, что от дома осталась только печка и труба».
– Что ты говоришь, Чарли? – переспросил Тим и засмеялся.
– Да нет, ничего. Просто старая сказка.
Внутри было всего два посетителя, сидевших за разными игровыми автоматами. Чарли велела мальчикам взять из холодильника шесть напитков, а сама подошла к кассе, чтобы расплатиться.
– А не слишком дорого получается? – встревоженно спросил Нильс. – Я могу сбегать в продуктовый и купить большую бутылку.
– Не надо, для этого мы слишком голодные, – ответила Чарли. – Но спасибо, что ты это предложил.
«Нехватка денег, – подумала она. – Постоянный страх, что их не хватит». Временами она по-прежнему ощущала его, хотя сейчас у нее все было хорошо. Наверное, от этого страха уже никогда не избавиться, если когда-то существовал на грани выживания.
– Глядите-ка, Беттина дочка вернулась, – воскликнул один из мужчин у игрового автомата.
Это был Свенка – теперь Чарли его узнала. В руке он держал бутылку пива.
– Привет, – сказала она. – Как дела?
– Супер, – ответил Свенка. – Чудесно, когда разбежались наконец все журналисты и прочие чужаки залетные, которые летом все тут заполонили. Авось не случилось опять никакого дерьма? Никого больше не прихлопнули?
– Прихлопнули? – переспросила Чарли. – А ты не прочел, к чему пришли залетные полицейские? И что написали по этому поводу залетные журналисты? Никакого убийства не доказали.
– Это еще не значит, что его не было.
– Ты что-то знаешь, чего не знаю я?
– Нет.
– Тогда не понимаю, почему ты…
– Просто я не верю, что вы делаете свою работу как положено, – ответил Свенка с ухмылкой. – У меня не самый приятный опыт общения с полицейскими.
– Понимаю, – кивнула Чарли. – Выигрываешь что-нибудь?
Она кивнула в сторону игрового автомата.
– Да, но проигрываю еще больше, хотя это, наверное, так и задумано.
Чарли внимательно оглядела Свенку. Дряблая кожа, взгляд еще более мутный, чем летом.
– Можно задать тебе один вопрос? – спросила она.
– Я не за рулем, – ответил Свенка и поднял обе ладони. – С тех пор как у меня отобрали права, я ни единого метра не проехал.
– Охотно верю, – ответила Чарли. – Я здесь не по работе.
– А в каком же качестве ты здесь?
– Как подруга.
– А, ну тогда спрашивай.
– Тебе что-нибудь известно про Гудхаммар?
– Усадьбу?
Чарли кивнула, и Свенка отпил глоток пива.
– Просто черт-те что.
– А именно?
– Как можно бросить такой красивый старый дом на произвол судьбы! Он стоит без присмотра и разрушается. Но сделать ничего нельзя – владельцы и продать не хотят, и сами не ремонтируют.
– А кто владельцы?
– Семейство Мильд, но они тут не бывали с тех пор, как их дочь свалила.
– Свалила?
– Ну да, по крайней мере так говорили. Все это было чертовски давно.
– А почему они не продадут усадьбу?
– Понятия не имею, – Свенка пожал плечами. – Наверное, могут себе позволить не продавать. Может быть, однажды они еще вернутся сюда и все обновят.
– Ты их знал?
– Знал? – Свенка хохотнул. – Они не очень-то общались с нами, простыми смертными.
– А дочь? Та, которая пропала? Тебе о ней что-нибудь известно?
Свенка отпил еще глоток пива.
– Про нее говорили, что она не такая важная, как все остальные в ее семейке. Может быть, потому она и свалила.
– Ты уверен, что она свалила?
– Что ты хочешь сказать?
– Я хочу сказать – ведь неизвестно, что там произошло.
– А, так вот почему ты здесь?
Свенка широко улыбнулся, словно только что открыл для себя большой секрет.
– Я случайно услышала об этом, и мне стало любопытно.
– Ты любопытная душа, – сказал Свенка. – В точности как мать твоя.
Он оглянулся в сторону двери.
– Смотрите-ка, кто пожаловал!
Чарли не сразу узнала Сару, дочь Свенки. Та покрасила волосы, глаза были подведены черной обводкой. Перед ней стоял более крутой вариант той девочки, с которой Чарли сидела летом на вышке для прыжков в воду.
– Привет, Сара, – поздоровалась Чарли.
– Привет, – Сара взглянула на нее. – А ты что тут делаешь? В смысле…
Она неуверенно улыбнулась.
– К подруге приехала, – ответила Чарли и кивнула в сторону мальчиков, топтавшихся у прилавка.
– И чего же ты хочешь, сердце мое? – спросил Свенка Сару.
Сара воздела глаза к небу и сказала, что он забыл положить ключ в условленное место. В очередной раз.
– Ах ты черт, – пробормотал Свенка и стал похлопывать себя по карманам куртки. – Куда же я дел, черт подери? А что, своего у тебя нет?
– Мой ключ у тебя, – устало сказала Сара. – А свой ты потерял.
– Ах да, – сказал Свенка. – А тебе обязательно надо домой?
– Да плевать, переночую у Юнаса, – бросила Сара, развернулась и ушла.
«Окликни ее, – хотелось сказать Чарли. – Позови слесаря. Сделай что-нибудь!»
Наконец пиццы приготовились. Совместными усилиями близнецы и Нильс дотащили коробки.
– Он тебе наврал, – сказал Нильс, когда они сели в машину. – Этот старикашка, с которым ты разговаривала, – он тебе наврал.
– Он приехал сюда сам. – Нильс указал на желтую «вольво 240» на парковке. – Вон его машина стоит.
– Может быть, у него есть кто-то, кто его возит? – предположила Чарли.
– Не думаю, – проворчал Нильс. – Ему вообще верить нельзя.
Чарли взглянула на него в зеркало заднего вида.
– Ты его знаешь? – спросила она.
– Один раз в магазине он говорил маме странные вещи. Я его не терпеть не могу.
Когда они вернулись с пиццами, Сюзанна уже поднялась. Она даже приняла душ и встретила их в прихожей с полотенцем на голове. Чарли рассказала, что Нильс сказал о Свенке, но Сюзанна лишь закатила глаза и проворчала что-то насчет детей, которые все преувеличивают.
– Вы с ним общаетесь?
– Я иногда покупаю у него самогонку.
Сюзанна понизила голос.
– Дешево, экологично и создает новые рабочие места. Чего еще желать?
– Ну, чтобы это еще не было противозаконно, если уж подходить совсем педантично.
– Слава богу, мы не такие.
– Вы о чем? – спросил Нильс.
– Ни о чем, – поспешила ответить Сюзанна. – Доставай стаканы и приборы.
Едва Чарли поставила коробки на стол, как мальчишки проглотили большую часть пиццы. Однако ее порадовало, что Сюзанна тоже поела. Подруга сильно похудела по сравнению с летом, а когда в жизни наступает кризис, очень важно есть и спать. Казалось бы, нет ничего проще, но, когда проваливаешься во тьму, это невероятно трудно.
После еды близнецы захотели поиграть с Чарли. В гостиной у них была устроена трасса, а у всех машинок были имена и характеры. Чарли невольно увлеклась их фантастическим миром.
Сюзанна сидела за столом и смотрела на них, не принимая участия в игре. Через некоторое время она бросила взгляд на часы и сказала Тиму и Тому, что время позднее и им пора надевать пижамы, чистить зубы и ложиться.
– Как ты здорово умеешь играть! – сказала Сюзанна, когда близнецы ушли наверх.
– Ты считаешь?
– По крайней мере, по сравнению со мной. Никогда не понимала взрослых, которые могут общаться с детьми, не умирая от скуки. Когда меня все же заставляют играть, я младенец, который лежит неподвижно, а если играем в доктора – умирающий пациент, который не может пошевелиться.
– Думаю, быть с ними постоянно – совсем другое дело, – заметила Чарли. – И потом, то, что родители должны играть со своими детьми – это какое-то новшество, да?
– Похоже, что да, – кивнула Сюзанна. – Во всяком случае, я не помню, чтобы мама или папа когда-либо со мной играли.
Чарли подумала о Бетти. Та не то чтобы прямо играла с ней, но в периоды просветления все, что они делали вместе, казалось игрой – походы в кондитерскую, вечернее купание, танцы. «Ты за кавалера, я за даму».
– Порой мне кажется, что я ни на йоту не лучше собственных родителей, – вздохнула Сюзанна.
– Мы делаем, что можем, – ответила Чарли.
– Они тоже делали, что могли. Ясно одно: этого было недостаточно.
– Да, тут ты права.
Сюзанна глубоко вздохнула.
– На днях я сделала нечто ужасное, – проговорила она. – Разругалась с Мелькером. Он меня спровоцировал, я была уставшая и… я прижала его к стене и стала орать на него, прямо в лицо.
Чарли не знала, что сказать. Она и сама прекрасно помнила, как страшно ей становилось, когда Бетти теряла над собой контроль. «Все к гребаным чертям!»
– Может быть, ты немного преувеличиваешь, – сказала она.
– Я была так близка к тому, чтобы его ударить, так грубо его схватила и…
– Знаешь, я не считала, сколько раз Бетти грубо хватала меня, – проговорила Чарли, – но точно много.
– Ну, Бетти же не такая, как все.
– Просто я хочу сказать – не стоит так строго себя судить.
– А мужику, который признался, что прижал к стене свою жену, ты бы тоже так сказала?
– Нет.
– Я держала Мелькера и кричала в сантиметре от его лица. Ясное дело, это родительское насилие. Он был в таком шоке, что даже не заплакал. И сколько бы я ни просила прощения, я не могу изменить того, что уже произошло. Ничего не могу поделать с тем, как он теперь на меня смотрит.
– Но ты можешь сделать все, чтобы это не повторилось, – сказала Чарли.
Потянувшись за рулоном бумажных полотенец, стоявшим на столе, она оторвала кусок и протянула Сюзанне. Ей хотелось сказать что-нибудь о том, что муки совести – признак здорового начала, гарантия, что она так больше не поступит, но потому вспомнила всех мужей, которые избивали своих жен, а потом громко сожалели об этом, и поняла, что слова – всего лишь пустые слова.
Провалы во времени
– А я и не знала, что ты умеешь играть на гитаре, – говорю я.
– На самом деле не умею, – отвечает Поль. – Я и нот-то не знаю.
Мы в церкви, сидим впереди перед самым Иисусом на кресте. Поль – на маленькой подставке, где новобрачные становятся на колени, а я – напротив него, спиной к крестильной купели. Поль где-то нашел гитару. Его пальцы легко бегают по струнам.
Какая разница, что не знаешь нот, если умеешь играть, как Поль? Звучит прекрасная грустная мелодия, которой я никогда раньше не слышала. Я закрываю глаза. И тут Поль начинает петь:
Эх, Франческа!
Не предупредила
Я открывая глаза. Поль улыбается мне, делает паузу и начинает с начала.
Эх, Франческа!
Не предупредила
И тихо на цыпочках
Утром ты уходила.
Спасибо за солнечный свет,
За то, что со мною была,
За то, что тебя со мной нет,
За то, что свободной ушла[2].
А потом он говорит мне, что мое имя означает именно это – свободная.
Франческа означает «свободная».
10
Вскоре после того, как Сюзанна сходила наверх, чтобы пожелать детям спокойной ночи, зазвонил ее телефон.
– К слову о прекрасных матерях, – бросила она, взглянув на дисплей.
Поднявшись, она вышла, прижав телефон к уху. Через несколько минут вернулась.
– Не понимаю, зачем я отвечаю, – произнесла она. – Но где-то в глубине души все равно надеюсь, что она трезвая.
Сюзанна вздохнула.
– Хотя – кто я такая, чтобы ее критиковать? Более всего мне хотелось бы сделать то же самое. После того, что произошло летом… у меня такое ощущение, что я падаю, лечу вниз и ни за что не могу зацепиться. Тебе знакомо это чувство?
– Слишком хорошо знакомо.
– Я не имею в виду, что я бы тоже… – Сюзанна потрясла головой. – Пойми, Чарли, я никогда бы этого не сделала, но иногда мне кажется, что я сейчас умру от усталости, мне просто хочется запереться в комнате с полной звукоизоляцией. Здесь никогда не бывает тихо, ни минуты покоя, и даже когда мальчики не ссорятся, а просто разговаривают, мне хочется зажать уши руками – даже тогда, когда они хотят рассказать мне, что делали в школе, самые обычные вещи. Я часто думаю – как хорошо быть… мертвой.
Чарли так хотелось сказать что-нибудь возвышенное о ценности жизни, но слова не приходили. Ее тоже часто посещали такие мысли.
– Мне так хотелось бы, чтобы Исак тоже заботился о детях, а не бросил меня вот так посреди всего этого. Если бы я только могла поспать, чтобы мне не мешали, и додумать несколько мыслей, то…
– Как давно его нет?
Сюзанна ответила, что точно не знает, что все смешалось, но, кажется, уже скоро два месяца. Несколько раз он звонил, но с детьми не встречался, говорил, что ему многое надо обустроить – он сейчас занят собственной судьбой.
– А ты нет?
Сюзанна пожала плечами.
– Но теперь я здесь, – сказала Чарли. – Так что ты можешь обустраивать то, что считаешь нужным, спать, думать – все, что угодно.
– Тут дело не только в Исаке. Все началось намного раньше, до того, как он… подожди минутку.
Сюзанна вышла в кухню и вернулась с пачкой «Принца». Не спрашивая Чарли, протянула ей сигарету, еще одну взяла себе. Они закурили от каминной зажигалки.
– Мне надо было давно с ним расстаться, – проговорила Сюзанна, стряхивая пепел на каминную полку. – Еще несколько лет назад я начала мечтать о разводе. Какая же я идиотка! Где мое самоуважение? В кого я превратилась?
Она обернулась к Чарли, словно ожидая ответа.
– Ты ведь не первая, кто… – Чарли не знала, как закончить фразу. Не первая, поверившая в любовь – и обманутая?
– Столько лет я ему доверяла, – Сюзанна безрадостно рассмеялась. – Похоже, мозги отказывались верить, что он мне врет, хотя задним числом это очевидно. Он спал с другими. Да, но ведь мне не легче от того, что такое сплошь и рядом, – произнесла она таким тоном, словно Чарли что-то сказала по этому поводу. – Для того, с кем это случилось, это все равно ад кромешный. Лучше бы он меня бросил. Почему он от меня раньше не ушел?
Чарли подумала о Хенрике и его беременной жене.
– Возможно, потому, что ему хотелось сохранить за собой все, – ответила она и чуть было не добавила мантру Бетти – что все мужики сволочи.
«А я сама? – подумала она. – У меня тоже все не совсем моногамно – с другой стороны, я и не обещала никому верности до гроба».