Лина Коваль
Мороз К.О. Мэр Ёлкино
Глава 9. Ника без пола, а Константин без потолка!..
Константин
– Блядь, – отпускаю, продирая глаза.
Ни хрена понять не могу.
Где я?.. Кто я?..
В комнате приятный, совершенно нераздражающий сетчатку глаз полумрак, в прохладном воздухе сладко-сладко пахнет мандаринами. Этот аромат и кисловатый вкус теперь навсегда будут мощнейшим афродизиаком.
Я Костя. Мне тридцать один. И я кончаю от цитрусовых.
Докатился!..
Сбросив ноги на холодный пол, активно вращаю головой и потираю голую грудь.
Блядь.
Стопэ!
Голую грудь?..
Откинув легкое одеяло, обнаруживаю на себе только боксеры. Слава богу, те же, в которых и был с утра.
– Ты уже проснулся? – слышу воркующий, мягкий голосок.
В комнату проникает одинокая полоска света, расширяющаяся по мере того, как дверь открывается.
– Почему я в трусах? – предъявляю претензию. – Точно помню, что заснул в одежде, после того как ты мне что-то вколола…
Пытаюсь как-то прийти в себя. Единственное, что ощущаю, – стало лучше.
– Ты пропотел, – Ника сообщает спокойным голосом. – И… никак не просыпался, поэтому я тебя раздела, чтобы не замерз, и температура снова не поднялась. Уже шесть часов вечера. Скоро Новый год.
– Прости!.. Ты меня… что? – усмехаюсь, дальше этого слова не расслышав абсолютно ничего, хотя голова на удивление ясная.
– Я. Тебя. Раздела.
Звучит пиздец как сексуально.
– Хм, – рассматриваю Нику, все еще стоящую в дверном проеме.
Лампа из коридора озаряет тонкую, высокую фигурку. Ткань стыренной у меня футболки выглядит почти прозрачной.
– Я ведь медицинская сестра. Ты разве забыл? – скромно спрашивает она. – У меня нет пола…
Мажу взглядом по стройным узким бедрам и длиннющим гладким ногам.
– Ага. А у меня нет потолка, – хрипло ворчу.
Прикрыв пах подушкой, направляюсь мимо Мандаринки в ванную комнату.
В душе под потоком теплой воды всего на пару минут тоже становлюсь небинарной личностью, потому что с силой обхватываю возбужденный член и дрочу (простите за подробности), вспоминая медицинские кресты на сосках Ники, мать ее, Солнцевой.
Ну той, которая «без пола».
Самоудовлетворившись, быстро моюсь, возвращаюсь в комнату и надеваю чистые трусы. Нахожу в стопках одежды выцветшие джинсы и черную футболку-поло такой длины, чтобы прикрывала пах.
Да и так официальнее.
Все-таки у меня гостья из Минздрава.
Когда спускаюсь на первый этаж, изумленно обвожу взглядом помещение.
– Это что за на хер? – не сдерживаюсь.
– А… я тут всего немного украсила. Раз уж на время стала твоей сиделкой и Новый год нам придется отмечать вместе… Я привыкла к домашней, новогодней атмосфере.
Мое лицо вытягивается, пока я медленно изучаю сияющую на шторах гирлянду и мишуру, закрепленную над дверью. А еще дурацкие снежинки, свисающие с потолка.
Но кульминацией этого безобразия становится моя сова!..
Сука!..
Не знаю: ржать или рыдать.
– Ты что, трогала мою птицу? – мрачно спрашиваю, внимательно разглядывая разноцветный галстук-бабочку на толстой шее и новогодний, свисающий на морду лица колпак с помпоном.
– А? Да, мы с Аликом успели подружиться. Он клевый!
Альберт пучит желтые шары и изображает из себя святого великомученика.
«Может, я пока в чулане поживу?» – уязвленно гавкает.
«Да щас. Я тут один вывозить должен?»
«Су-ка…»
Отворачивается к стене, обиженно взмахнув помпоном, а я, с опаской посмотрев на Нику, иду на кухню. Не девка, а петарда. Сову незнакомую переодела. Надо же!..
Я в шоке.
Врубив подсветку, проверяю размороженное мясо в тазике и недовольно смотрю на объемный пакет на столе.
– Это что еще такое? – приоткрываю белый целлофан.
– А… Это я за продуктами съездила, – поднимает взгляд от мобильного телефона и улыбается. – Какой Новый год без оливье?
Мрачно наблюдаю за тем, как она неохотно поднимается и подходит ко мне. Выкладывает на стол ветчину, банку с зеленым горошком, яйца, картофель, морковь и свежие огурцы.
– А это зачем?
– В оливье.
– Кто ж его со свежими огурцами делает?
– А с какими надо?
– С солеными… – достаю из холодильника стеклянную банку и тоже ставлю на стол.
– Вот еще! Отстой полный, – фыркает и облизывает губы.
Я за поддержкой обращаюсь к Альберту, но он так и продолжает громко сопеть и смотреть в стену.
Обиделся.
– Что значит отстой? – начинаю спорить. – Классический советский рецепт оливье как раз с солеными огурцами. Свежих в Советском Союзе зимой просто не было.
– Советский Союз? Вам виднее, – закатывает глаза, коза. – Меня тогда еще не было!
– При чем тут…
Осаживаюсь, понимая, что начинаю злиться.
Девчонка-то хорошая. И лекарства привезла, и ухаживала за мной, пока в отключке был. Пусть делает как хочет. Молча наблюдаю, как она встает на цыпочки и тянется за кастрюлей. Моет картошку с морковью, а потом просит включить плиту.
Ника берет разделочную доску и нож. Садится напротив и сосредоточенно вскрывает палку колбасы. Аккуратистка она. Сразу видно – медик.
Я, попивая воду, отмечаю, что у нее красивые ровные пальцы без уже привычного пластмассового маникюра. Как так? Просто ухоженные розовые ноготочки. Даже без лака. Я таких сто лет не видел.
Вспоминаю вчерашний вечер.
Какой идиот сказал ей, что она фригидная? В моих руках она загоралась и вспыхивала как спичка!.. Правда, я потом полночи думал о том, сколько же ей лет?.. Приехала сюда за рулем – значит, должно быть больше восемнадцати. Хоть это радует.
Вышел до машины, чтобы найти документы Ники. Вместо этого под сидением отыскал свою барсетку.
Зачем она ее забрала?..
Надо бы выяснить.
Но сначала решим другой вопрос. Животрепещущий в моих штанах. Иначе я в душ бегать замахаюсь.
Возвращаюсь в спальню и нахожу свои короткие спортивные шорты и черную плотную футболку с яркой надписью: «Елкино – наше будущее и будущее наших детей».
– Переоденься, – вежливо прошу, складывая вещи рядом.
Ника бросает внимательный взгляд на меня, благодарит и вытирает салфеткой руки.
Уходит наверх.
Мы с Альбертом, как два дебила, смотрим ей вслед.
– Что таращишься? – замечаю тоскливый птичий взгляд. – Так целее будет…
Глава 10. Альберт в шоке…
– Ты с этим деревенским мэром на Новый год решила остаться? – в голосе моей подруги слышится неподдельный ужас.
– Ага, – бурчу в трубку, не сводя взгляда с сильных мужских рук, уверенно нарезающих мясо. Это завораживает.
– Но зачем, Ника? Ты ведь знаешь, что тебе будет, если…
– Я не могу иначе, – перебиваю слабо. – Просто… ему нужна медсестра.
– Ой, сердобольная ты моя. А тебе кто нужен?
Костя вдруг смотрит на меня сердито, одним взглядом вызывая тахикардию.
– А мне, Катька, кажется, срочно нужен врач…
– Ну и дура…
– Пф. Сама такая!..
Опустив телефон на стол, мило улыбаюсь и быстро заправляю выбившуюся прядь за ухо.
– А как вы здесь оказались? – закинув ногу на ногу и подперев подбородок ладонью, спрашиваю.
– Конкретно на этом стуле?
– Ну в Елкино, конечно!..
Костя неспешно втягивает в легкие воздух. По ощущениям, где-то литров сто. Будто они у него безразмерные или резиновые. А затем медленно выдыхает уже переработанный газ.
Обычно мужчины делают так, когда их что-то раздражает.
С отцом бы я остановилась.
А вот всегда спокойного Константина Олеговича хочется периодически тыкать палкой. Просто он тогда выбирается из своей благоустроенной, одноместной ракушки и превращается в самого настоящего альфача. Р-р-р…
– Вы же в Нижний Новгород собирались? – скромно ему напоминаю. – Мэром!
Смотрю на него во все глаза.
Нет, это ненормально, что он мне так нравится.
– А ты откуда знаешь? – громыхает, продолжая работать ножом.
Затем поднимает разделочную доску и скидывает с нее нарезанное мясо в миску.
– Я все понял… Телефонный разговор в администрации вчера подслушала. Ай-ай-ай…
– Невежливо было заходить, пока вы разговаривали.
– А подслушивать, значит, вежливо, Ника?
Закатив глаза, оставляю его вопрос без ответа.
Пусть мучается.
– А сумку ты мою зачем вчера из кабинета вынесла?
Эм. Хм.
– Ой, мамочки… – смотрю в сторону Алика и обнимаю щеки ладонями.
– Что?.. – строгий голос не меняется.
Вот же ж.
В известном турецком сериале был робот Болат, а у меня будет свой персональный робот Мороз. Тем более, они с Керемом Бюрсином даже чем-то похожи. Оба светленькие, высокие и широкоплечие.
– Да… что-то мне показалось, – возвращаю взгляд Косте и, пожав плечами, забрасываю в рот парочку консервированных горошин из уже готового, но не заправленного майонезом оливье.
Мэр откладывает нож и внимательно на меня смотрит.
– Ты что, таким образом тему переводишь?..
Блин. Догадался, значит. Парни, с которыми я в обычной жизни общаюсь, такие уловки сразу не выкупают.
– Вот еще!..
Сделав вид, что мне душно, начинаю дергать воротник футболки, и Константин Олегович отвлекается сам. На мою грудь.
Так-то!
Оказывается, взрослых мальчиков и отвлекать надо по-взрослому!
– А у вас интернет на телевизоре работает? – спрашиваю, перебираясь на диван.
– Работает, – спокойно отвечает, снова приступая к нарезке мяса.
Подтягиваю ноги к груди и щелкаю пультом.
Быстро нахожу «Рутуб» и ввожу в строку поиска: «Криминальная Россия». Выбрав один из выпусков, откидываюсь на мягкую спинку.
Кайф.
Комната наполняется таинственными звуками из легендарной заставки.
Ту-ту, ту-ту, ту-ту… тынц-тынц-тынц-ты-ы-ынц…
Альберт-Алик с подозрением вытягивает шею и совершает поворот на девяносто градусов. В желтых глазах шок, неверие и страх.
– Это колония для приговоренных к пожизненному заключению. Одно из самых мрачных и неприятных мест на земле, — начинает программу диктор. На экране показывают страшных заключенных за решеткой. – Здесь строжайшая дисциплина. Никто не улыбается и не шутит. Обитатели колонии знают – отсюда им уже не выбраться…
Не сразу слышу, что Костя меня зовет.
– Ну чего? – спрашиваю, ни в коем случае не отвлекаясь.
– Что за ерунду ты врубила? Немедленно переключи на что-нибудь нормальное, – слышу, как он поднимается и закидывает нож с доской в раковину.
– Это не ерунда… это нормальное…
– Ни-ка, – сквозь зубы рычит.
Включает воду, видимо, чтобы помыть руки.
– Ну что тебе не нравится? – повернувшись, смотрю на него через всю комнату. – Это мой любимый выпуск «Криминальной России». Про душегуба… Не мешай, пожалуйста! Займись своими делами!
– Ты нормальная? – интересуется он.
– Я. Смотрю. Не мешай.
– Но недавно здесь появился арестант, имя которого даже у старых уголовников вызывает отвращение… – нагнетает выпуск.
Прищурившись, жду продолжения. У меня в душе все тоже сворачивается от отвращения и…
– Костя!.. Константин Олегович!
Поднимаю глаза и склоняюсь набок, чтобы видеть экран, но кое-кто слишком много ест и очень широкий.
– Дай посмотреть!
– Выключи, – робот Мороз нависает надо мной, пытаясь отобрать пульт.
– Нет, – прячу его за спину.
Между нами завязывается борьба, все больше напоминающая прелюдию. В какой-то момент мне даже начинает это нравиться, поэтому я сопротивляюсь еще активнее.
Альберт что-то тявкает, рычит.
Сто процентов: смотримся мы под «Криминальную Россию» эпично.
Ту-ту, ту-ту, ту-ту… тынц-тынц-тынц-ты-ынц…
Снова музыка.
Яростно сдуваю волосы, упавшие на лицо, и, придавив пульт пятой точкой, упираю ладони в каменную грудь. Пытаюсь сдвинуть большого Костю с места.
В нос проникает мужской запах… Достаточно недешевая, кстати, туалетная вода и что-то смутное… Из вчера. Наверное, вкус его поцелуя.
– Я все равно выключу, Скальпель, – хрипит он, заводя руки под мои ягодицы, сжимая их и резко приподнимая.
– Ох! – вырывается из меня непроизвольно.
Пальцы тоже инстинктивно сдавливают твердые плечи и ныряют в жесткие волосы на затылке. Костя тут же забывает о пульте и еще раз тискает мою задницу. Уже не по делу, будем честны.
– Как ты меня назвал? – шумно дышу.
– Скальпель… – тихо повторяет.
Есть ощущение, что сдается.
Он резко падает на диван, забирая меня с собой и устраивая на своих бедрах. Тесно обняв их ногами, понимаю, что вчера сидела точно так же и на мне было гораздо меньше одежды.
– Ира выжила лишь чудом, насильник посчитал ее мертвой… – доносится из телевизора.
Альберт возмущенно орет.
– Пиздец, – вздыхает Костя и смотрит на птицу. – Сам в шоке…
– Ты что, с ним разговариваешь?
– Бывает.
– И кто из нас ненормальный?.. – улыбаюсь.
Он выглядывает из-за меня, чтобы посмотреть на экран, и снова округляет глаза.
– А мне нравится, – оправдываюсь. – Нервишки щекочет…
Я близко-близко разглядываю суровые черты лица и пропускаю момент, когда Костя тянется, чтобы меня поцеловать. Сразу делает это по-взрослому.
Я испуганно отдаляюсь. Облизываю нижнюю губу.
– Ты не подумай, – шепчу виновато. – Я не с каждым так… Как вчера…
– Я об этом не думал, Ника.
– Ты мне понравился, – грустно произношу.
Он улыбается. Совсем чуть-чуть. Тоже по-взрослому.
– Не беспокойся, – успокаивает. – Ты мне тоже.
– Ну это я как раз могу понять…
– А то, что я тебе нравлюсь, не можешь? – бурчит он, все еще разминая мои ягодицы.
– С этим сложнее… – честно отвечаю.
Мне хочется поцеловать его самой, поэтому привстаю. Приближаюсь… В первый раз со мной такое.
В дверь неожиданно стучат. Алик недовольно икает.
«Криминальная Россия» делает свое дело, и я сразу представляю душегуба на крыльце Костиного дома. Вжимаюсь от испуга в сильное тело, но длится это недолго, потому что мы слышим женский воркующий голос:
– Константин Олегович, это Нина, ваша соседка. Я вам пирога своего принесла… Откройте.
– «Пирога своего принесла»? – возмущенно переспрашиваю.
Мэр с сожалением вздыхает.
– Выключи эту хрень. Пожалуйста, Ника, – просит и, аккуратно пересадив меня на диван, поднимается.
Глава 11. Нам в баню с соседками нельзя. У нас акрофобия.
Я послушно вырубаю телик и, пока Константин «Горячие губы» Олегович Мороз следует к двери, вопросительно киваю Алику:
«Что еще за соседка Нина, пернатый? Колись давай!»
Альберт выказывает свое недовольство по поводу нахлобученного на его голову колпака, но, сжалившись, философски смотрит на меня ярко-желтыми пятаками.
«Я бы на твоем месте по ее поводу не переживал!»
«Я и не переживаю. Больно надо!»
Фыркнув, легко и красиво взбиваю копну своих роскошных волос и сажусь на диван по-турецки, так как ступни обдает морозным воздухом, залетевшим с улицы.
– Ой, Константин Олегович. Какой вы жестокий человек!.. – слышу заливистый смех. С таким придыханием, будто мэрской жестокостью соседка бы сейчас с удовольствием отравилась. – Вы меня там заморозить решили? Или я вам помешала? Признавайтесь.
– Простите меня, Нина, – довольно сухо отвечает Костя, зарабатывая пару баллов в свою копилку от Ники Солнцевой. – Проходите, только если не боитесь заразиться. Я что-то приболел…
А нет… Показалось! Мысленно отбираю у него копилку.
Альберт вместо немой поддержки отворачивается к стене.
– О, а у вас гости?.. – отчетливо слышится разочарование.
Я с облегчением рассматриваю блондинку.
Она не худая и не толстая. Нормальная. А вот грудь большая, мясистая и будто отдельной жизнью живет: волнуется, покачивается, как подтаявший холодец, который я терпеть не могу. На лицо, признаться честно, симпатичная. Правда, над губой у Нины мушка, будто бы специально выделенная черным карандашом. Это выглядит забавно.
Вырез на платье тоже интересный – все больше и больше съезжает вниз, оголяя чуть подуставшие бидоны.
– Я… Ника. Медсестра, – мило улыбаюсь. – Ставлю вот… нашему Константину Олеговичу уколы.
Взгляд соседки задерживается на моем лице чуть дольше, чем позволяют правила приличия. Я даже вижу в нем легкую женскую зависть.
Да-да, моя курочка, я видела задницу вашего мэра. Даже пощупала! И мне не нужно для этого оголяться до пупка. Хотя… Вспомнив вчерашнюю ночь, краснею.
– А зачем вам медсестра, Константин Олегович? – по-хозяйски проходит на кухню Нина. – Сказали бы мне. Я уколы тоже хорошо ставить умею, никто еще не жаловался.
– Вы ведь ветеринар, Нина, – откашливается Мороз, пряча руки в карманах джинсов.
– Никто не жаловался… – шепчу, едва сдерживая смех.
Костя предупреждающе смотрит на меня. Шутка напрашивается сама собой, но в серьезном мэрском взгляде столько закаленной стали, что я, прикусив губу, отворачиваюсь.
Больно надо.
– Или в баньку бы сходили, попарились. У меня и веничек есть… Можжевеловый. Всю хворь сразу как рукой снимает.
– А ему нельзя в баню… – сообщаю, положив ладони на колени и разведя их в стороны так, чтобы они коснулись дивана.
Растяжка у меня что надо, йогу три раза в неделю с шестнадцати лет посещаю. Разминаю шею и выгибаюсь, принимая асану.
– Это еще почему? – спрашивает Нина недовольно. – Баня – для всех хорошо. Глупость какая-то…
– А у Константина Олеговича акрофобия, – замечаю с закрытыми глазами. – Очень неприятная вещь, скажу я вам.
– Фобия? – не унимается соседка. – Жары, что ли, боится?
– Хуже, – оборачиваюсь.
Костя награждает меня фирменным, ироничным взглядом. Акрофобия – боязнь холмистой местности. А у Нины такие… мм… холмы…
Все он понял…
– Ой, а дом-то как украсили, Константин Олегович! – хлопает в ладоши Нина, крутясь по сторонам. – Даже чучело свое принарядили…
Альберт медленно поворачивает голову и выпучивает глаза.
«Сама ты чучело!» – рычит.
– Ой, мамочки! Он живой, что ли?
Тут же, не дожидаясь ответа, Нина хватает пакет и начинает один за другим выкладывать на стол свои кулинарные шедевры.
– Вы уж сильно-то не оценивайте, Константин Олегович. Я быстро тесто сообразила. Девка я хозяйственная, руки откуда надо растут. Вот пирог с капусткой и яйцом, вот с рыбой. Минтай с горбушей пятьдесят на пятьдесят, – добавляет скромно. – С мясом и ливером. И с сухофруктами…
Скатерть-самобранка какая-то. Куда столько?
Она думает, он алабай?..
– Спасибо, конечно, Нина, – вежливо благодарит Мороз. – Но не стоило так утруждаться. Это очень много, мне столько за все праздники не съесть.
– Ну-ну, вы мужчина видный. Вас, такого большого и сильного, кормить надо, – она застенчиво опускает взгляд, а мы с Альбертом в голос от банальности вздыхаем, но Нина на этом не останавливается. – А то Новый год ведь… Кто вас накормит?
Как бы невзначай осматривает кухню. Замечает мясо и порезанный салат.
– Ой, оливье! – удивляется.
Она что, думала, я пальцем деланная? Я и сельдь под шубой умею, и мимозу. Что там еще в Советском Союзе было? Холодец вот только больше не хочется…
– Ну кто же со свежими огурцами делает? – забивает Нина последний гвоздь в мое хорошее к ней отношение. – Надо ведь с маринованными, хрустящими!..
– А вы тоже в СССР родились? – спрашиваю, мило улыбаясь.
Костя вздыхает и мысленно отправляет мне: «Я же говорил – ты Скальпель!».
– В каком смысле? – нервничает. – Девяностого года рождения. Возраста своего не стесняюсь… Женщина с годами только лучше становится, как вино.
– Ясненько, – пожимаю плечами.
Тоже старая, значит.
Вдруг обиду чувствую. Может, уехать отсюда? Что мне тут с ними делать? Пусть свои пироги уплетают и вениками можжевеловыми лечатся…
Украдкой подслушиваю:
– Константин Олегович, а вы же меня помочь просили. Какую-то анкету заполнить по улицам Елкино?
– Да, – голос становится деловым. – Это для отчета надо. В область. Но сейчас, наверное, вам некогда, Нина? Скоро ведь Новый год?..
– Почему это… Я абсолютно свободна!..
Мороз останавливается чуть позади меня, и я чувствую, как плеча касается теплая ладонь. Я сразу вспоминаю, чем мы только что занимались… Сумасшествие какое-то! Еще вчера я этого мужчину не знала, а сегодня мне хочется остаться с ним наедине.
– Ника?
– Чего? – бормочу.
– Ты не против, если я немного поработаю?
Обернувшись, я закатываю глаза, а затем, задев победным взглядом Нинку, выпрямляюсь и задираю подбородок.
– Ой, да делайте что хотите!..
Глава 12. Арбуз или дыня
Константин
Йога – это пиздец как сексуально, да простит меня Патанджали1.
Ширинка вот-вот лопнет, а если подключить мою даже не самую живую фантазию и вспомнить, что там у Ники под футболкой, становится вовсе туго.
Потираю глаза ладонью.
Кажется, жар возвращается.
Бесстыдно прикрывая мощный стояк скатертью, из-за экрана ноутбука наблюдаю, как гибкое, стройное тело принимает новое положение.
Охуи… просто прекрасно!
Вырисовывающиеся, по-женски рельефные мышцы на руках и ногах смотрятся о-очень аппетитными. Как и округлые ягодицы, которые то и дело выглядывают из-под свободных шорт.
В голос сглатываем слюну с Альбертом.
«Костик, ты балбес!» – закатывает он выпученные шары.
«Сам такой. Чучело из тебя сделаю… На опыты отдам…» — мысленно мрачно отвечаю.
«Просто гони Айболитиху домой. И начни с того, на чем вы тут закончили… Я чуть попкорном не подавился».
«Надо сначала отчет доделать…»
«Говорю же – кре-тин!»
В завершение Альберт по-совиному гавкает то же самое.
«Кре-тин!..»
Три раза.
Да сам знаю…
Выдохнув, пытаюсь сфокусироваться на таблице, а повернувшись, сразу упираюсь взглядом в два подсдувшихся футбольных мяча.
Ого-о!..
Знаю, что многие мужики мечтают о таких на постоянной основе, но я на чисто философский вопрос: «Арбуз или дыня?» всегда выбирал второе.
Только дыня!..
Упругие, небольшие дыньки дают фору самым спелым круглым арбузам. По версии Константина Мороза, конечно. Я на истину не претендую.
– Так, дальше улица Фролова, – произносит Нина. – Это где пятиэтажка.
– Понял.
– Освещение там есть, вчера с работы шла и заметила. А вот дороги не почищены. И летом вечно грязно. Ливневка, видимо, забилась.
– Хорошо, – фиксирую для себя.
Жизнь научила меня не верить никому на слово. Когда приступил к работе в Елкино, по отчетам прошлого главы администрации все было прекрасно. Только вот реальность с этими сказками никак не билась, хоть сотрудники и выгораживали своего бывшего начальника.
Тогда начал выяснять, как обстоят дела у простых жителей. Таких, как моя соседка.
Взгляд снова привлекает Ника.
Интересная она. Привык к тому, что обычно нравилось девушек пощупать, а на такую и смотреть в радость. Губы мягкие кусает, дышит часто, «дыньки» плавно вздымаются. Чего-то хмурится Мандаринка, ушко правое потирает.
Всхлипывает жалобно.
Не могу, блин.
– Что такое? – рукой останавливаю поток льющейся информации от Нины.
– Сережку потеряла, – хнычет.
Показывает мне вторую, слева. Стекляшка вроде обычная. Вряд ли у простой медсестры бриллианты в половину уха?..
– И что так переживать?.. Подумаешь! – хмыкаю.
Ника с помощью одного только взгляда четвертует мое лицо.
Скальпель, блин.
– Переживаю – значит, есть из-за чего… Вы… Ты не помнишь… Вчера… – теперь смотрит на Нину выжидающе, словно пытается сделать так, чтобы она исчезла. – Сережка вчера была?..
Вспоминаю прошлую ночь. Ощущения ее тела, касания, мягкую, податливую влажность. Смотрю вниз, поправляя скатерть, которая уже не справляется с масштабом трагедии.
– Насколько я помню, вчера была… – хрипло отвечаю.
– Блин… Значит, здесь где-то потеряла…
Ника оглядывается по сторонам. Недоверчиво, даже с подозрением смотрит на Альберта. Тот, обидевшись, отворачивается к стене.
– Продолжим, Константин Олегович? – чуть нервно спрашивает моя соседка.
– Да, – с неохотой отвечаю, быстро вытряхивая из головы образы вчерашней ночи.
Это все гребаный трудоголизм.
Был бы алкоголиком, как Левка подумал, давно бы расслабился и потрахался.
– А в центре? Расщелина посреди дороги!..
– Что? – хмурюсь.
– Расщелина…
– А… – киваю, представляя возбужденным мозгом совсем не то.
– И на Ленина. Константин Олегович, видели, что молодежь вытворила? Лавочки все снесли, остановку поломали. Теперь осенью в дождь даже укрыться негде…
– А зонты вам на что? – психует Ника. – И лавочки… Нашли проблему. Вы бабка старая?
– В смысле бабка? – с агрессией переспрашивает Нина. Возраст для нее – больная тема, а Скальпель ее который раз цепляет.
– Давайте успокоимся, девушки, – предлагаю примиряюще. – Пирогов поедим…
«Только попробуй», – предупреждающе смотрит Ника и решительно поднимается с дивана.
– Пироги на ночь есть вредно. Я устала, – капризно сообщает, будто мы с ней здесь одни. – И вообще…
Молча наблюдаю, как она тянется к футболке и… стягивает ее.
Альберт делает поворот головой на девяносто градусов, Нина от такой наглости сопит справа, а я, как идиот, снова и снова смотрю на тонкое кружево, едва прикрывающее загорелое тело. Две полоски ткани с красными крестами.
– И вообще, у нас время укола, Константин Олегович. Жду вас наверху.
В гробовой тишине Ника подхватывает футболку и, виляя задницей, поднимается на второй этаж.
– Я, пожалуй, пойду, – с обидой произносит Нина, наконец-то заправляя вырез на груди.
– Ага.
– Тарелки завтра заберу.
– Конечно.
– До свиданья.
– С Новым годом, Нина.
Блядь.
Вздыхаю и дожидаюсь оглушительного стука двери.
Взглянув напоследок на черно-белые таблицы на экране, со спокойной душой шлю их на хрен и жму на крестик, не забыв сохранить.
Работа ведь не член, всю жизнь простоит!
Задвинув шпингалет на входной двери, стягиваю футболку и расстегиваю пуговицу на джинсах. Вприпрыжку поднимаюсь по лестнице.
«Эй… Так нечестно. Не по справедливости!» – орет Альберт мне в спину.
Оборачиваюсь. Голова уже не варит…
– Ла-адно, – сжалившись отвечаю. – Можешь сожрать мясо!..
