Лина Коваль
Моя единственная
Глава 8. Таисия
После принятого решения я всю ночь пыталась заснуть, но так и не смогла. Ни на минуту не сомкнула глаз, как бы ни старалась. Та отсрочка, которую я сама себе дала, наполняла мою душу спокойствием. Сейчас оно благополучно помахало мне ручкой, а на смену пришла невообразимая паника.
Соболев, конечно, не поймет.
Никогда не примет и не оценит мотивы моих действий, но ему придется смириться с тем, что у нас есть дочь.
Дочь, которая мгновенно считывает мое настроение и все утро капризничает. Даже присутствие Яны Альбертовны Элли не останавливает. Она отворачивается от завтрака, плачет при виде Ярославы, и на работе я оказываюсь, мало того, что в паршивом настроении, еще и не в лучшем виде.
– Я не смогу, – отрицательно качаю головой на предложение Максима съездить в родной город, чтобы лично посмотреть на строящиеся стены новой школы.
Янковский, подписывая утренние документы, отводит от них взгляд и прищуривается.
– У тебя что-то случилось?
– Нет… да, – сбивчиво отвечаю. – Алиса беспокойно спала, – вру зачем-то.
Одернув серое платье, поднимаюсь и отхожу к окну, чтобы впервые рассмотреть телескоп поближе. Поглаживаю плечи и обнимаю себя, пытаясь успокоиться.
– Я просто не хочу туда возвращаться, – обернувшись, смотрю на Макса. – Как-то все сразу. Я пока не готова. Это ведь необязательно?
– Субподрядчик настаивает, – разводит он руками. – И у меня нет причин, чтобы ему отказать. Когда мы с тобой договаривались о работе, я предупреждал: объекты у нас в основном в регионах. Могут случаться командировки.
Максим выглядит озадаченным. Поднявшись, он снимает пиджак и вешает его на специальную подставку рядом со столом.
– Прости, я не думала, что это будет так скоро, – вздыхаю устало. – Совсем никак нельзя отказаться?
Уловив мой интерес к черной матовой трубе, Максим приближается и выдвигает металлический рычаг. Попутно отвечает:
– Скорее всего, можно, но мне придется заменить тебя другим дизайнером.
– Я подумаю, – испуганно выпаливаю.
Моя заработная плата зависит от количества объектов. Остаться без своего локомотива я не могу.
– Соболев еще не знает? – спрашивает Максим, разглядывая утреннюю Москву.
Вспыхиваю, вспоминая, как попросила его не распространяться в офисе о том, что у меня есть дочь.
– Нет.
Отклонившись, он снова смотрит на меня и открыто улыбается:
– Хочешь взглянуть? – жестом приглашает к телескопу.
– Да, – киваю, отвлекаясь от тяжелых мыслей.
Макс уступает мне место, вставая чуть позади.
Завороженно рассматриваю набережную Москвы-реки и красные стены Кремля, ощущая на талии легкое прикосновение. Забываю обо всем, пытаясь разложить эмоции по полочкам и хоть что-то почувствовать. Хоть что-то похожее…
– Знаешь, что куранты заводит сам президент? – спрашивает Янковский загадочно.
– Да ладно? – хихикаю, оборачиваясь.
– Ага. Каждое утро, – он закатывает глаза. – Это все знают.
Закрыв лицо руками, смеюсь, пока не слышу, как открывается дверь.
– Не помешал? – гремит Соболев. – Секретаря нет на месте.
Кинув взгляд на ничего не выражающее лицо, смущаюсь. Максим без резких движений отстраняется и так же ровно отвечает:
– Нет. Доброе утро, Иван. Сейчас позову юриста.
– Я пойду, – обращаюсь к руководителю. – Спасибо, Макс.
Подхватив свои наброски, стуча каблуками, направляюсь к выходу. Стараюсь выпрямить спину, потому что за мной наблюдают сразу две пары глаз.
Когда обхожу перекрывшего дверной проем Соболева, слышу сухое приветствие:
– Доброе утро, Тая.
– Доброе, – здороваюсь с Ваней, вспоминая свое вчерашнее обещание Яне Альбертовне.
Как я смогу рассказать ему?.. Он меня прибьет, даже недослушав.
Когда оказываюсь в кабинете, снова лелею свою тайну и стараюсь вникнуть в дизайн-проект элитного обувного салона. Пока выбираю подходящий цвет стен, проходит немало времени, но это успокаивает и позволяет забыться до такой степени, что я не сразу вижу перед собой… ту самую симпатичную блондинку, одетую в джинсы и легкую кофточку с миллионом мелких пуговиц.
– Привет, – подмигивает Алиса, падая на стул рядом и кидая сумку на мои папки.
– Привет, – удивленно на нее посматриваю.
– Посижу пока у тебя. Ваню жду.
Неопределенно пожав плечами, отворачиваюсь к монитору и настойчиво продолжаю работать. Мое молчание явно говорит о том, что дружить я не намерена. Можно было бы гостеприимно предложить кофе, но у нее же что-то не ладится с пищеварением? Перебьется, в общем.
– Надеюсь, ты на меня не обижаешься? – слышу сбоку.
Отрывая глаза от проекта, неохотно смотрю на нее.
– Что, прости?
– Ну, на меня не обижаешься? Тогда в ресторане я тебе про имя сказала…
– А… нет, – снова отворачиваюсь к ноутбуку.
– Это ни как с тобой не связано, ты не подумай, Тая. У меня подруга школьная была, подставила меня жестко.
– Ну ясненько, – картинно вздыхаю, изображая облегчение.
– А то подумаешь еще, что ревную Ваню.
Задев ее недовольным взглядом, закрываю ноутбук и откидываюсь на спинку стула. Скрещиваю руки на груди. Поработать нормально все равно не получится. Смотрю на Алису, пытаясь понять: она правда дура или это специально созданный образ такой?
– Я ведь видела твои фотки, – продолжает она, накручивая локон на палец. – Сразу и не признала. Ты там поэффектнее была и как-то постройнее, что ли. Ох уж эти килограммы. Всегда прилипают не в нужных местах, да?
– Никогда не замечала.
Изучаем друг друга внимательно. У меня только один вопрос к Вселенной. Почему именно сегодня, а? Выгляжу как пушистая белка после дождя, даже над укладкой не потрудилась. У меня нет завышенных ожиданий по поводу своей внешности. Да, с беременностью и родами я немного набрала, но не так, чтобы позволить шеймить себя за это.
Явно сглаженное косметологом светлое лицо Алисы стремительно темнеет. Она злится. Я подсознательно ждала эту реакцию с того момента, как она появилась на пороге моего кабинета, поэтому даже не удивляюсь.
– Надеюсь, ты не будешь тянуть с разводом? – спрашивает она и складывает руки на груди, отзеркаливая мою позу. – Эта ситуация изрядно поднадоела. Исчезла в туман – и все… Ваня без твоего присутствия даже кредит оформить в банке не может. Ты в курсе?
– Кредиты – зло, – философски изрекаю. – Надо учиться жить по средствам.
– Мы уж сами как-то решим…
Я тоже сержусь. На Алису, на Ваню. На себя: что ее слова и их близость, будем смотреть правде в лицо, так сильно задевают.
– Знаешь… – чуть придвигаюсь, но тут же отшатываюсь, замечая Соболева на пороге.
Он избавился от пиджака и закатал рукава рубашки. Внимательные глаза сначала смотрят на меня, а затем на затылок своей девушки.
– Что ты здесь делаешь? – спрашивает строго.
Алиса тут же обворожительно улыбается, поправляет кофточку и поспешно оборачивается.
– Тебя искала, конечно.
– Я попросил подождать в машине.
– Я устала, – игриво морщится она, вскакивая с места и подхватывая лакированную сумочку.
Зыркнув на меня предупреждающим взглядом, подбегает к Соболеву и мимоходом поправляет воротник его белоснежной рубашки.
Спокойно отстранившись, Ваня просит:
– Вернись в машину. Я скоро закончу здесь.
– Ладно, Вань, – Алиса смеется и, обернувшись, по-дружески машет мне рукой. – Пока, Тай. Приятно было познакомиться. Выглядишь супер.
Вот сучка!
Как только мы остаемся одни, Соболев, все еще придерживая дверь, интересуется:
– Ты решила отказаться от проекта?
В жар кидает от сухого безразличия в стальном голосе. Яна Альбертовна была права: он изменился.
– Не желаешь возвращаться в город? Или так не хочешь видеться со мной?
Ярость, скорее обращенная к его двуличной девушке, взрывается внутри яркими вспышками. Резко придвинувшись к столу и открыв ноутбук, бурчу сквозь зубы:
– Вот еще. Ни от чего я не отказываюсь.
Я поеду хоть к черту на кулички, чтобы стереть с его физиономии эту самодовольную маску.
Ярославе, конечно, придется заплатить почти все деньги, рассчитанные на месяц, но оставить проделанную работу я так просто не могу.
И доставить удовольствие его мерзкой Алисе тоже…
Глава 9. Иван
Я выдыхаю дым в бледно-розовый рассвет,
Мои ноги не идут – ведь им некуда идти,
Никого не спасает никотин из сигарет,
Это придумали для ваших песен о любви…
MACAN, Без названия
Закинув руку за голову, прикуриваю и возвращаю зажигалку на тумбочку. От первой затяжки горло сводит горькой судорогой. Сразу делаю вторую и спокойно выдыхаю дым в потолок.
Когда слышу шаги в прихожей, нахмуриваюсь.
– Ва-ань, – тянет Алиса, появляясь в спальне и развязывая узел на белоснежном полотенце. – Может, на второй круг? Ну его, этот твой город? Оставайся, а?
Окинув мимолетным взглядом стройное гибкое тело, прикрываю глаза, ощущая, как медленно тлеет сигарета между пальцев.
– Нет. Мне надо домой.
– Ну… почему я тогда не могу полететь с тобой? А?
Блядь.
Женщины милы и беззаботны ровно до той поры, пока им не ударит в башку сделать что-то по-своему. Тогда они даже не подумают ни о тебе, ни о ваших общих договоренностях. Просто потому, что ее левая пятка так захотела.
Яркий пример – Алиса Бах.
Выглядит вполне женственно и даже ведет себя послушно. Вела. Ровно до тех пор, пока ей не понадобилось поставить на место мою без пяти минут бывшую жену.
В отговорки типа «тебя искала, милый» я не верю. Только не женщине.
– Я просто хочу все время быть с тобой, – застегнув атласный лифчик, Алиса укладывается под боком и обхватывает мой торс рукой. – Знать, чем ты живешь. Кормить тебя, спать только с тобой, быть преданной только тебе.
– Выгуливать по времени… – продолжаю хмуро.
– Ну почему сразу выгуливать? – насупленно возражает Лиса.
– Тебе бы собаку завести с такими хотелками. А я отдельный человек.
Затушив сигарету в пепельнице, потираю плечо и прикрываю глаза. Договариваю расслабленно:
– Чем я живу – тебе лучше не знать.
Тонкая рука ласково треплет мой заросший щетиной подбородок.
– Собака у тебя тоже есть, Вань, – обиженно выговаривает она. – Ты даже ее доверить мне не можешь… А детей как доверять будешь?
– У меня не будет детей, – безразлично отзываюсь.
Об этом я тоже говорю раз в шестой. Что о стенку горох, ей-богу!..
– Мне иногда кажется, что своего Полкана ты любишь больше, чем меня, – игнорирует Алиса мое признание.
– Я ни-ко-го не люблю, – четко произношу. – Хватит нести чушь. Одевайся, иначе я не успею отвезти тебя домой.
– Я не хочу домой, – снова возражает она.
Это не баба, а сущее наказание.
Подскочив, отбрасываю простыню и подхожу к шкафу, чтобы взять чистые трусы. Следом впрыгиваю в джинсы и натягиваю белую футболку, поправляя швы на рукавах.
– Я не хочу домой, – повторяет Алиса, привлекая мое внимание тем, что сладко потягивается.
Защелкнув замок на часах, снисходительно на нее смотрю.
– А куда ты хочешь? К Полине? – называю первую попавшуюся на ум подружку.
– А при чем тут Полина? – смотрит Алиса с подозрением и приподнимается, опираясь на локти. – Она что, звонила тебе?
– Нет. А должна была? – усмехаюсь.
Пока складываю бумаги в кейс, эта ненормальная напрыгивает сзади и больно кусает за шею.
– Ты охренела, Лис?
– Я больше не буду дружить с Полиной. Не понравилось мне, что ты про нее вспомнил, – смеясь, теперь целует то же место.
– Я даже не помню, как твоя Полина выглядит.
– А все… нет никакой Полины, Ванечка. Забудь.
Зацепившись ногами за мои бедра, Алиса оказывается спереди и смотрит мне в глаза.
– Ты мой, – шепчет она ласково, обнимая ладонями лицо.
– Я свой, – аккуратно скидываю ее на пол. – Одевайся уже. Иначе отвезу к Свете.
– Нет, он и Свету помнит, – ворчит она, пока выворачивает джинсы.
В машине снова заводит тот же разговор.
– Ты с ней едешь, да? – спрашивает прямо.
– Я один еду.
– Но она… твоя бывшая, тоже там будет?
– Возможно, – кидаю на нее предостерегающий взгляд.
Вообще, она в курсе, что на тему Таи лучше со мной не связываться…
– Хорошо, что она раскоровела, иначе я бы ревновала пипец как, – с привычной легкостью произносит гадость Алиса, пока красит губы.
Щелкает солнцезащитным козырьком и смотрит прямо перед собой, а у меня внутри словно красную тряпку вывешивают. Ноль здравого смысла…
– Что ты сказала? – зловеще повторяю.
– Что ревновала бы…
С опаской посматривает.
– Нет, до этого…
– Ааа… что жена твоя бывшая раскоровела. Ты ее видел вообще? Раньше гораздо стройнее была.
По одному взгляду Алиса все понимает и замолкает. Дышит тяжело, закрывая замок на сумке, а потом смотрит в окно.
– Вань, – скрипит зубами. – Я…
– Выходи, – говорю, останавливаясь у ее подъезда.
– Вань…
– Иди, Алиса, – перегнувшись через нее, распахиваю дверь.
Вцепившись в руль, дожидаюсь, пока она вытащит свою худосочную задницу, и резко срываюсь с места.
Рубит не по-детски. Еще и машина ни хрена не едет. Надо перегнать «Рендж Ровер» в Москву, хватит этой китайской экзекуции.
Пока регистрируюсь на рейс, прохожу досмотр и занимаю место рядом с иллюминатором, на телефон поступает полсотни звонков от Алисы. Вырубив его, до самого конца полета сплю, вообще ни о чем не думая.
Когда оказываюсь в городе, первым делом доезжаю до знакомого старого двора и, бросив тачку, лечу на третий этаж.
Стучусь как ненормальный, пока Громов не открывает.
– У тебя все признаки психопатии в стадии обострения, Соболев, – сообщает друг сонно, растирая помятое лицо.
Войдя в квартиру, зову:
– Полканыч, ты где?
С кухни доносится глухое сопение, затем слышится цокот тяжелых неуклюжих лап по скользкому ламинату и в меня врезается мохнатое чудо. Слюнявое до чертиков.
– Привет, Поль, – ерошу темную шерсть на спинке, искренне смеясь.
Обнимаю крепко, выдыхая. Я дома.
– Валите отсюда оба на хер. Я спать хочу, – ворчит Костян.
– Ты один? – спрашиваю мимоходом.
Снимаю поводок с вешалки и цепляю его на ошейник.
– Нет, блядь, с Даздрапермой. Прикинь?
– Имя красивое, – хвалю, подхватывая на руки Польку.
– Ты еще фамилию не слышал, – бурчит Громов.
Попрощавшись, тащу дудля в тачку и, усадив рядом, снова поглаживаю. Хорошо на душе становится.
Так и сидим, встречая одинокий рассвет в родном городе. Вдвоем. Полкан скулит в руку.
– Ну че, странник, – завожу двигатель, ощущая внутри небывалое спокойствие. – Поехали домой?
Глава 10. Иван
– Полканыч, иди ешь, – зову пса, пока снимаю турку с кипящим кофе с плиты.
После утренней пробежки мозги будто проветрились. Полный штиль и закрытая наглухо форточка. То, что надо для встречи с женой, которая, вместо того чтобы соблюдать клятвы, данные ею перед грузной регистраторшей в Загсе, через две недели усвистела в неизвестность.
Покачав головой, застегиваю пуговицы на рубашке.
С детства я привык брать планки.
Всегда разные.
Сначала ребяческие, наверное, в чем-то смешные. Несуразные. Вроде олимпиады по географии или краевого кубка по боксу. С возрастом планки становились выше, задиристее, хотелось быть первым. Десант придал этим самодельным рубежам налет мужского и взрослого, что ли.
Планка любви была, пожалуй, самой высокой. Значимой. Оттого, казалось, недосягаемой.
Дети, растущие в счастливых семьях вроде моей, всегда зависимы. Хочется так же. Такого же чувства, такой же близости. Ни сантиметром меньше, ни миллиметром больше. Хотя больше можно. Почему бы и нет.
Когда впервые увидел будущую жену, ничего не екнуло. Это показалось странным. Так быть точно не должно. Отец в красках описывал чувство, которое испытал, увидев маму из школьного окна.
Вспышка, жизнь остановилась, разрыв аорты…
У меня такое тоже было, поэтому плавному течению отношений с Валеевой не придал должного значения. А она всегда была рядом. Открытая, живая, красивая до хрена. Слишком красивая для меня. И слишком нежная королева. Одинокая, но не убитая этим разрушающим чувством.
Я порывистый, нервный, часто загоняющийся. Она, как талая вода, все сглаживала. Заставляла чувствовать себя нужным. Осознание, что любовь бывает разной, прибило уже потом. Когда один остался.
Так бывает. Чего уж теперь?..
Под мерное чавканье дудля, перемешанное с треском сухого корма, набираю Янковского. Таисии Соболевой, в девичестве Валеевой, не звоню. Одинокие гудки в трубке слышать не намерен. Больше никогда. Ничто и никогда не заставит слушать эти дурацкие однообразные завывания динамика.
– Приветствую. Где забрать твоего дизайнера? – без долгих вступлений интересуюсь.
– Привет, Иван, – озадаченно отвечает Максим. – Я не в курсе. Думал, вы там сами как-то договоритесь. Сейчас уточню.
– Уточни.
Хватаю вилку со стола и с остервенением кромсаю подгоревшую яичницу, гипнотизируя при этом экран телефона. Как невротик.
Сказать, что я охренел, когда увидел их вместе с Янковским, – ничего не сказать. И думать забыл про этого московского мажора, который ошивался рядом с ней в Турции. А она, стало быть, не забыла? Обидно. Но переживу.
Все переживу. Уверен.
– Да, – раздраженно отвечаю на входящий звонок.
– Ты там с утра на фоксе, мой мавр? – сонно интересуется Мирон. – Давненько тебя таким бодрым не слыхивал.
– Говори, – пропускаю мимо ушей очередной подкол.
Громов – шут гороховый. Но это часто спасает наш рабочий, не всегда удачный союз.
– У нас малая заболела. Ушки бо-бо.
– Сочувствую.
– Возьму день на подмогу. Подхватишь?
– Пока в городе, без проблем.
– Надо менять бригаду на Сулимова. Не нравится мне их подход. Тяп-ляп все. Материалы жалеют, потом комиссии будем пятки целовать.
– Значит, поменяем, – соглашаюсь, отпихивая благодарного за завтрак Полкана, но он все равно успевает слюнявой мордой изгадить единственные чистые брюки.
– Че там у тебя? – без интереса спрашивает Мирон.
– Ниче. Все как обычно. С Сулимова я порешаю, возьму ребят из области. Помнишь, в прошлом месяце просились? – Хочу попрощаться, но вспоминаю про долгожданную гостью в городе. Внутри вспышками огонь разливается. Не верю, что приехала. – У вас что нового?
– Дочка наша заболела. Ты меня не слушаешь? Тоже ушки бо-бо? – усмехается Громов.
– Это понял. А вообще?
– Но-во-го, – тянет он и обращается, по всей видимости, к жене. – Че у нас нового, Мия? Соболев тут интересуется.
– Машинка стиральная сломалась, – отвечает она тоже озадаченно и сонно.
– Ясно все с вами, голубки, – качаю головой. – Лечите ушки, – взглянув на экран, серьезно сообщаю: – У меня вторая линия.
Подскочив со стула, хватаю сигарету и отхожу к окну. Нетерпение в крови множится. Бурлит. Это странно, потому что кроме напускного равнодушия там давно ничего не мелькало.
– Слушаю.
– Таисия сказала, что до объекта доберется сама, – сухо сообщает Янковский.
– Он на отшибе, – предупреждаю, выпуская изо рта облако дыма в солнечный город.
Кто вообще додумался ставить школу на окраине? Конечно, район строящийся и в ближайшие годы будет похож на многоэтажный вип-муравейник, но сейчас-то выглядит как заброшенная промзона.
– Думаю, Тая, конечно, в курсе, – с издевкой выдает Янковский.
– Надеюсь, ты выделил для своей протеже деньги на такси? Москвичи обычно скупы до жути.
– Только когда дело не касается личных интересов…
Скотина модная. Все мозги в своих пиджаках на три размера больше поизносил. Сразу видно.
Пропущенные от Алисы игнорирую.
Московские девицы, как и хлопцы, приставучие и с завышенной, не всегда оправданно, самооценкой. Все время думают, что мир крутится вокруг их желаний. Когда сталкиваются с обратным, начинается такой цирк, что в пору попкорном и колой запасаться. Поэтому приходится держать руку на пульсе. Чуть зазеваешься – и ты уже на поводке. Со стразами, конечно. Столица же.
Забив на высохшее пятно на брюках, прихватываю стопку с документами. Прощаюсь с Полканычем, натягиваю пальто и, быстро сбежав вниз, прогреваю охлажденный осенним туманом движок «Ренджа».
Потом, нервничая и откашливаясь, еду на объект.
Когда на безлюдной дороге вижу светлую макушку, черное пальто и белые длинные сапоги, даже не удивляюсь, блин. Щурюсь от солнца и перекрываю путь сотруднице «Формулы строительства».
Мы народ гостеприимный. Ни какие-то там москвичи, которые командировочные зажимают. Пора бы показать.
– Ты сдурела? – первое, что вырывается, когда спрыгиваю с подножки.
На светлом красивом лице искренне недоумение. У меня внутри срабатывает стоп-кран. Быть невежливым и нахрапистым не планировал.
– Привет, Вань, – произносит она холодно. – Ты меня с кем-то перепутал? – озирается картинно. Хотя уверен: все поняла.
Но порыва моего не оценила.
– Почему не позвонила? – спрашиваю, открывая переднюю дверь. – Садись.
– Я почти дошла, – Тая оторопело смотрит на часы на тонком кожаном ремешке и поглядывает на меня все так же отстраненно. – Встреча в девять. Я успею.
Злость накатывает моментально. Столько, что сразу и не унести. Сама ведь ушла. Ничего не сказала. Как от маньяка сбежала, будто бил ее или абьюзил. Не знаю, что думали все вокруг и о чем шептались, но такие сплетни тоже слышал.
Я абьюзер? Да я пылинки с нее сдувал, боялся планку хоть на деление опустить. Идиот.
– Садись, – повторяю, делая шаг вперед.
Сержусь на себя, думая о том, что ни хера она не «раскоровела». Немного только округлилась, конкурсы же закончились. Интересно, почему? Причина должна быть весомой.
Соболева смотрит в сторону, словно просчитывая риски извозиться в грязи на обочине, а потом стискивает кулаки и, сняв тяжелую сумку с плеча, садится в машину.
Награждает меня испепеляющим ненавистью взглядом. Но молчит. Наверное, снова плохо про меня думает. Но я привыкший.
Захлопнув дверь, не сдерживаюсь. Закуриваю, конечно, и в пять затяжек приканчиваю вторую за утро сигарету.
Надо заехать закупиться. На нее не напасешься.
Заметив движение на переднем сидении, пытаюсь хоть немного сдержать в груди невыносимые флешбэки. Все эмоции, умело спрятанные в черном чемоданчике, словно строительный мусор в груди, множатся. Хочется сгрести его веником и отдать…
На, держи, жестокая сучка! Это все тебе. Радуйся.
Выкинув окурок, залетаю в тачку. Сразу открываю окна, чтобы выветрился аромат сладковатых духов. Кидаю взгляд на стиснутые коленки. Тая быстро прикрывает их сумкой.
– У нас тут не Москва, – грубовато произношу, выезжая на дорогу. – Твои белые сапоги вмиг замараются.
В салоне, несмотря на свежий воздух, искрит.
Она пялится на меня как на пустое место, мигом вычисляет изъян и сквозь зубы проговаривает:
– По крайней мере, твои грязные брюки на их фоне не будут смотреться так нелепо.
– Странно.
– Что? – Тая рявкает чуть громче, чем следовало бы.
Раздражена и очень опасна.
– У тебя вроде сапоги белые, а не пальто, чтоб ты меня жизни учила. – Удивленно приподнимаю брови и снова зависаю, глядя на ее идеальное лицо.
Отворачиваюсь. Дорога в глазах рябит.
Ее совершенно точно не похитили инопланетяне, хотя я и об этом думал.
Когда близкий человек просто так исчезает, думаешь реально обо всем. Гоняешь мысли со скоростью сверхзвуковой ракеты. Я, твою мать, морги первый день обзванивал. Волосы на голове рвал. Потом бухал как не в себя, чтобы чувство вины утопить, но только отправил на дно отношения с мамой. А жена появилась спустя почти два года все с той же королевской осанкой и ногами от ушей.
Ладно хоть живая и здоровая.
Не нравлюсь? Не любит? Смелости не набралась, чтобы поговорить и объяснить по-человечески? Окей. Пусть живет дальше. С Янковским звезды в телескоп разглядывает. Буду объективным, он ей даже больше меня подходит. Они оба как с картинки —породистые, что ли. А я обычный мужик. Приземленный и простой.
Инстинктивно тянусь за сигаретами, но одумываюсь и снова на грязные брюки смотрю. Не по-пацански это. Надо бы объясниться.
– Собака мордой испачкала, – кошусь в сторону Таи, в сотый раз пытаясь отряхнуться.
Она оживает, черты лица смягчаются. Даже появляется улыбка.
– Ой, это Ириска? – Светлые глаза загораются интересом.
Собака-то не какой-нибудь муж. О ней узнать поинтереснее, ведь правда?
– Пол-кан.
– Серьезно, Соболев? Переименовал моего лабрадудля?
– Он не твой, – тихо сообщаю.
Тая замирает, и в машине снова повисает натянутость и напряжение. Морщусь, потому что физически их ощущаю. Дышать нечем. Пожалуй, для людей, недавно решивших развестись, это нормально. Но во рту все равно горько и паршиво.
– Пошли, – зову, выходя из машины.
Неодобрительно глянув на офисный наряд с налетом столичного лоска, иду к багажнику и прихватываю пару белых касок. Одну протягиваю Тае.
– Надень.
– Спасибо, – отвечает, поджимая губы.
– Сумка-то тебе зачем? Оставь.
– Там у меня все чертежи, – хмурится. Не знает, как поступить.
– Строить сейчас тебя все равно никто не попросит. До внутренней отделки здесь еще дохуллиард работ. Я потом подкину, куда скажешь. Где ты остановилась?
Пока она раздумывает, снимаю кожаный баул с ее плеча и оставляю на заднем сиденьи. Обхожу со спины и, схватив за руку, тяну дизайнера проекта в сторону главного здания, которое полностью выстроено.
Ее рука мягкая и теплая. Через ладонь чувствую, как ее хозяйка дрожит. Эта дрожь и мне передается, проносясь по телу электрическими разрядами.
– У мамы остановилась? – продолжаю допытываться.
Молчит.
Смотрит по сторонам и, мягко высвободив руку, прячет ее в карман. Моя ладонь тут же холодеет.
Обесточен…
– А саму коробку тоже вы строите? – Тая с интересом озирается, отходя на безопасное расстояние.
– Не шлепнись, – киваю на палку под ногами и отпинываю ее куда подальше. Морщусь, потому что теперь и ботинок грязный. – Чтобы тако-ое построить, нам с Миром пришлось бы квартиры и машины продать. Кредитовать малый и средний бизнес в нашем государстве еще не привыкли.
– Вот как?
– А надо ведь жить по средствам, – поворачиваюсь к Тае, подмигивая.
Ее щеки становятся алыми, но на мой подкол она никак не отвечает. Хмыкает и отворачивается.
– Так, – вздыхаю, широко расставляя ноги и уперев руки в бока. – Ну что тут? Тип строительства, как ты знаешь, павильонный. Будет пять корпусов. Подготовительная школа с отдельным крылом для администрации, младшая, средняя и старшая. Плюс… вон там… спортивный комплекс с бассейном и двумя залами.
– С чего планируете начать работы? – по-деловому подключается она, извлекая из кармана телефон.
Зависает в нем, хмурится и просит:
– Можно мне минуту, Вань?
– Отчего же нельзя? Хоть час, – не сводя глаз с пульсирующей венки на шее, произношу, а затем, когда Тая отворачивается, пялюсь на ее ноги.
Веду себя как идиот. Притом со стажем.
Пытаюсь прислушаться к телефонному разговору, но у Таи какой-то магический голос, который так сразу и не разберешь. Вспоминаю, что можно не подслушивать, а подсматривать, и снова пялюсь на стройные ноги.
Прикурив, зажимаю сигарету между пальцев и нетерпеливо постукиваю пяткой. Новоявленный московский дизайнер заканчивает звонок, поворачивается и чуть испуганно смотрит:
– Ты что? Подслушиваешь?
– Пф… Вот еще. Мне ваши разговоры по барабану. Неровно дышишь к Янковскому?
Она оскорбляется, нервно теребит пояс пальто и убирает телефон.
– При чем тут Максим вообще? По-моему, это ты неровно к нему дышишь. Или попросту завидуешь…
Пф…
– Вот еще. Вы, москвичи, все время думаете, что мы вам все тут обзавидовались, а мы просто живем свою периферийную жизнь и думать про это не думаем, – легко отбиваю.
– Вот и живите, – задирает нос.
Вздыхаю с трудом. С ума меня сведет, зараза.
– Пошли к прорабу, – киваю в сторону синих вагончиков на небольшом островке. – Заодно разбудим. Девять часов, а у них и конь не валялся. Так до пенсии объект не сдадим, а я еще деньги с прибыли потратить хотел.
Двигаясь на расстоянии в пару метров, добираемся до Павла Александровича и следующие два часа проводим в активной работе.
Тая сначала пишет информацию на диктофон, а потом мы возвращаемся к машине, чтобы забрать ее чертежи. Смотрит на меня победно, типа: я же говорила!
Игнорирую, сколько есть сил.
Она намеренно двигается чуть поодаль, всячески указывает мне на выстроенную между нами дистанцию. Я внутренне себя одергиваю, чтобы не оберегать. С ней как-то всегда это по наитию. Естественно получается.
Долго проводим измерения и фиксируем недостающие габариты. Что-то договариваемся поменять, что-то оставить. В работе Тая мне… неожиданно нравится. Живая, участливая, неравнодушная. Не фыркает и не закатывает глаза при указании на ее же ошибки, но четко отстаивает свою точку зрения, когда мы касаемся спорных моментов.
Я довольно быстро с ней соглашаюсь. Не хочется давить авторитетом, да и проект подписывается каждым вторым сотрудником администрации. Вплоть до уборщицы, блин. Реально! Замахаешься пересогласовывать.
На часах уже за полдень, когда мы, уставшие, выбираемся из пыльного бетонного плена.
– Ну все, ребятки, я пойду, – весело сообщает прораб, помахивая каской. – Война войной, а обед по расписанию.
Отвлекаюсь на то, чтобы пожать ему руку, когда слышу треск чуть позади и резкий вскрик.
Да твою мать!
– Ну осторожнее надо быть, – выговаривает Павел Александрович с сожалением. Затылок потирает.
Развернувшись, качаю головой.
– Шлепнулась все-таки?
Смотрю вниз, пока Тая всхлипывает и через сапог поглаживает правую лодыжку. Ступеньку не заметила.
– Только попробуй сказать еще хоть слово, – цедит она, поднимая затуманенные глаза.
Жалко ее становится.
– Не буду, – обещаю, наклоняясь.
– Не надо, – робко просит, пока подхватываю ее на руки. – Я тяжелая.
– Нормальная, – прижимаю ее к груди, на секунду прикрывая глаза.
Этот день будто намеренно решил выжать из меня все соки. А я и так высохший. До дна.
Реально не дышу, пока тащу Таю до «Ренджа». Она сопит, всячески отодвигается. Не Янковский, понятно.
Посадив ее на капот, под редкие всхлипы аккуратно веду по лодыжке пальцами и сжимаю собачку на замке. Тая вздрагивает от боли, когда стягиваю сапог. С трудом, потому что ногу прилично раздуло.
– Сильно больно? – спрашиваю, на хера-то раздумывая: чулки это или колготки?
Поморгав, скидываю в пропасть этот абсолютно ненужный вопрос. Концентрирую все внимание на распухшей ноге.
– Больно, – вскрикивает Тая от легкого прикосновения. – Не трогай. Пожалуйста. Почему я такая невезучая?..
Неловко пытается отстраниться.
Но эту машину смерти уже не остановить…
Прихватываю ногу под коленкой и, нежно поглаживая, исследую кость. Это я так себе говорю. Сам же хаотично вожу рукой по тонкому капрону, уходящему под серую юбку. Замечаю кружево.
Чулки… Да е-мое! Молока мне три пакета за вредность. Напрягаюсь.
– Вань, – Тая жалобно зовет, щурясь от солнца. – Мне в больницу надо.
Усилием воли убираю руки и мрачно киваю. Исключительно на морально-волевых качествах снова несу будущую экс-Соболеву в салон. Там внутри уже столько ее запаха, что сигареты не помогут. Только химчистка.
– Не реви, – говорю, падая на сиденье рядом. На языке снова горечь. – До новой свадьбы заживет.
