***
– Шеф, на работе её снова нет, – отвечает мне Серый, садясь в машину, а у меня в глазах темнеть начинает от злости.
Это что за бунт на корабле? Я должен бегать за ней, что ли? Сжимаю в руках очередной букет цветов и вижу, что от него остаются только сломанные стебли.
Перевожу взгляд на окна кафе и замечаю, как паренёк ходит между столиками и разносит кофе и выпечку. Пойти и спросить, где это хозяйка? Нет уж! У меня есть и другие способы узнать её адрес.
Достаю телефон из кармана и набираю нашему начальнику налоговой. Мы с ним раньше часто отдыхали в бане. Да и на охоту я его несколько раз звал, но он у нас человек в возрасте, ему бы спорт поспокойнее.
– Здравствуй, дорогой, – слышу добрый голос нашего налоговика. – Чем обязан такому звонку.
– У меня к тебе, Михалыч, есть просьба, – сразу перехожу я к делу. – Ты можешь мне скинуть адрес хозяйки кафе «Кофе с Любовью»?
– Любы Астафьевой, что ли? – со смешком спрашивает Михалыч.
– Её, – отвечаю. – А что, знаешь её? – уточняю, стараясь быть спокойным.
– А кто ж её не знает? —Я слышу в его голосе похоть, и мне почему-то хочется ему пробить черепушку за такие слова. – Шикарная баба, только никого к себе не подпускает. Жаль, конечно, что такое добро пропадает, но тебе там ловить нечего, Ветер, – поучительно заканчивает Михалыч.
– А я твоего совета не спрашиваю, – отвечаю я зло. – Ты мне адрес кинь, я уж сам разберусь.
– Хорошо, – говорит мужик со смешком. – Сейчас сделаем. Но я бы…
– Я не ты, так что как-нибудь сам разберусь. Не обессудь, – обрываю я его пламенную речь.
– Как хочешь, – говорит Михалыч, и я слышу усмешку в его голосе. – Но ты после хоть расскажи, как с ней было-то? А то она у нас в городке как золотой единорог – одна не траханная ходит.
– Ага. Ну, бывай, – отвечаю я и отключаюсь.
Вот же сука похотливый! Рассказать ему. А хер маслом не намазать?
Но либо я отвык ставить на место таких понтовых, либо просто не в духе. Нужно успокоиться и подумать.
Сегодняшний букет тоже остался не дарёным, но я не из тех, кто сдастся.
– Куда, шеф? – слышу голос Серого и чувствую, как в руках вибрирует телефон.
Открываю сообщение и ухмыляюсь. Так ты здесь рядышком живёшь, Любаш. А я-то думал, что тебя искать придётся.
– Домой, Серый, – отвечаю я, стараясь выровнять дыхание и успокоиться, но чувство предвкушения наполняет организм. – А завтра с утра вот по этому адресу поедем. – Я показываю Серому сообщение и откидываюсь на спинку сидения.
Я терпеливый, но не настолько, чтобы обхаживать тебя, пока ты не оттаешь. Не хочешь по-хорошему, будем действовать как обычно.
Все вы бабы сначала ломаетесь, а после становитесь как кошки похотливые, только давай и давай. И не таких брали.
А доехав домой, я попадаю в ещё один ураган под названием «Дочь». И сколько бы я ни бился, не признаётся эта вертихвостка, с кем на свидания бегает. Да ещё и разговаривать перестала совсем. Вот что мне с ней делать? Матери, что ли, позвонить? Может, она знает, как мне сделать так, чтобы я не убил этого горе-ухажёра?
Пообщавшись с мамой по телефону, приглашаю её к нам на несколько дней. Надеюсь, она сможет помочь мне. Она обещает приехать, но только с начала недели.
Значит, всё должно выйти как нужно. А пока…
– Да, – поднимаю трубку, видя незнакомый номер.
– Сёма, как ты мог меня заблокировать? – слышу визгливый голос Стеллы и прикрываю глаза рукой.
– Что тебе нужно, Стелла? – спрашиваю я раздражённо.
– Что мне нужно? – И снова этот визг. Почему я раньше не замечал, какой у неё противный голос? – Ты ещё спрашиваешь? Я твоя женщина, Ветер. Или ты забыл это с очередной дыркой?
– Ты, дорогая, такая же дырка, как и очередные, – отвечаю я грубо, так как нет никакого желания церемониться с ней. – Но мне казалось, что ты понятливая.
– Ты там охренел, Ветер? – шипит на меня эта дура.
– А ну, рот закрыла! – рявкаю я в ответ, выпрямляясь в кресле. – Ты получила всё, что просила. Квартиру, машину, даже работу. Что ещё нужно? Или ты забыла, с кем разговариваешь? Так я могу напомнить, Стелла, – я протягиваю её имя и слышу в трубке её прерывистое дыхание.
– Сёма, я не то…
– Не перебивай меня, – рявкаю на неё. – Знаешь же, что терпеть не могу этого.
– Прости, милый, – слышу шёпот.
– Я тебе уже сказал, что больше я не приеду. Ты мне не нужна. На этом всё. А если ты вздумаешь мне ещё раз позвонить со своими претензиями, я тебя отправлю туда, где у тебя будут заняты и рот, и руки, чтобы ты меня не заёбывала, – рычу я в трубку. – Уяснила?
– Да, – слышу писк в ответ, а дальше только короткие гудки.
Вот почему нельзя понять сразу, что если мужик сказал «на хер», то это означает только одно – он больше не нуждается в тебе.
Прикрываю глаза и снова вижу Любу. И вот почему именно Люба? Почему у неё не другое имя? С этим именем у меня ассоциируется только моя дочь, а теперь…
Хотя все бабы у меня ассоциируются только с удовольствием. Нет больше такой, которая сможет зацепить за живое. И с этой будет так же. Я её трахну несколько раз. Может, свожу куда-нибудь, и всё. Успокоюсь.
С этими мыслями я ухожу спать, а утром собираюсь к ней. Адрес есть, цветы, уже позвонил, заказал. От предвкушения хорошего траха сводит в паху.
Но к кафешке её всё же подъезжаю, чтобы убедиться, что эта фурия и сегодня не вышла.
Однако стоит ей открыть дверь, как у меня не только в паху сводит, а и в груди сжимается что-то. Измученный взгляд. Бледная и в странном костюме в розовый горошек. Она мне что-то говорит, а я отвечаю невпопад или впопад, да только думаю сейчас о том, что вид у неё не великой соблазнительницы, а больной бабы.
– Уходи, Ветров. Что тебе нужно от меня? – пятится Люба вглубь квартиры.
– Чтобы ты покричала, Люба. Для меня покричала, – грозно говорю я, специально облизывая губы. – Но для начала мы тебя подлечим, а после ты покричишь.
– Господи, да откуда ты взялся на мою голову? – восклицает Люба и, споткнувшись, начинает заваливаться на спину.
Успеваю подхватить её и, прижав к себе, снова не сдерживаюсь и впиваюсь в её губы. В памяти ещё свежи ощущения от укуса, но желание снова почувствовать её вкус сильнее.
– М-м-м, – мычит Люба в губы, пытаясь вывернуться, но я удерживаю её за голову и дурею от её вкуса и запаха.
Остановись, Ветров. Сначала вылечить, а после уже всё остальное. И я уже готов оторваться от её губ, как чувствую удар коленкой по самому дорогому.
– Да твою же ма-а-ать! – рычу на всю квартиру, резко сжимая волосы у Любаши на затылке. – Вот что ты за баба такая?
– Руки убрал! – рычит в ответ.
– Сейчас, – шиплю, потирая второй рукой пах, и осматриваюсь, замечая дверь в комнату. – Сейчас я не только руки уберу.
Подхватываю Любу и закидываю себе на плечо.
– Ветров, не смей! – слышу её визг, но мне сейчас нужно её как-то усмирить.
Вот и попробуем сделать это по старинке.
***
Пока барахтаюсь у Ветрова на плече, паника начинает захлёстывать. И страшно не оттого, что со мной сейчас может сделать этот упёртый баран, а оттого, что я могу этого захотеть.
От мыслей становится противно. Живот сводит спазмом. А дальше я лечу. И пускай кровать у меня хорошая, с ортопедическим матрасом, но приземление всё равно выходит болезненное.
– Ш-ш-ш, – шумно выдыхаю, зажмуриваясь, но быстро прихожу в себя, замечая, что Ветров начинает снимать с себя пальто, а после и свитер через голову стягивает. – Прекрати раздеваться! – рыкаю на него и начинаю отползать на другой край кровати.
– Куда? – строго звучит голос Ветрова, и, схватив за лодыжки, он дёргает меня на себя, залезая на кровать.
Я начинаю брыкаться ногами и беспорядочно махать руками.
– Пошёл вон! – уже визжу. – Тебе здесь не рады. И если ты меня сейчас тронешь…
– То что ты сделаешь, Люба? – спрашивает, навалившись сверху и всё же скручивая меня по рукам и ногам.
Ветров просто придавливает меня своим телом, не давая пошевелиться. Руки заведены за голову, ноги сжаты его ногами. А перед глазами лицо Ветрова с оскалом. Потому что его выражение нельзя сейчас назвать по-другому.
Смотрю на него и чувствую, что лёгкие начинают заполняться не воздухом, а его запахом, который вызывает дрожь в теле. Да, это определённо его запах на меня так действует.
– И почему ты замолчала, Люба? – спрашивает Ветров хриплым голосом, а мне становится совсем нехорошо. – А как ты дрожишь… – Он перехватывает мои руки одной своей, а другую опускает и проводит костяшками пальцев по щеке. – Ну так что, ты мне покажешь свой целлюлит, Любаш? – снова спрашивает Ветров, а я готова кричать.
Останавливает только то, что я нахожусь в своём доме. А стены у нас слишком тонкие. Хотя, может, это и плюсом станет, да только кто я и кто Ветров.
Он меценат нашего района, да и городка в целом. Предприниматель и владелец местного агрохолдинга и молокозавода. Я, правда, сильно сомневаюсь, что Ветров понимает хоть что-то в том бизнесе, что принадлежит ему. Слишком холёный.
А вот в его истинном «предпринимательстве» сомнений нет никаких. Но как было в то время, когда Ветров урвал себе всё это: кто встал – того и тапки. Вот он и встал. Да так, что порядок, конечно, навёл в нашем городке. Но вот какой ценой – даже страшно предположить.
– О чём думает твоя шальная головушка, Люба? – спрашивает хрипло Ветров, снова проводя по щеке пальцами. – У тебя слишком нежная кожа для такой фурии.
– Я хочу, чтобы ты сейчас собрался и ушёл отсюда, – говорю то, что действительно считаю правильным.
– А я вот подумал и решил, что сначала я всё же сделаю то, за чем пришёл сюда, – отвечает Ветров.
Я готова закричать.
– Даже не вздумай, – шиплю ему в лицо. – Я на тебя заявление напишу.
– Это будет даже интересно. И что же ты там напишешь? – Ветров спрашивает с усмешкой и, склонившись, проводит по щеке и до самого уха носом, втягивая мой запах.
– Что ты меня изнасиловал, – отвечаю дрожащим голосом.
– Вот так? – Ветров делает несколько медленных движений бёдрами, и я чувствую, как что-то твёрдое, длинное и подрагивающее трётся о низ моего живота.
Господи, пускай это будет хлопушка, которую он случайно забыл в кармане.
Вот только что-то от этой хлопушки у меня побежали мурашки по ногам.
– Что ты замолчала, Любонька? – слышу смешок в его голосе. – Или придумываешь текст для заявления? В подробностях я надеюсь? Или ты уже забыла, как это делается?
– Заткнись, Ветров, – шиплю на него и понимаю, что сделала глупость, сказав это.
Ветров резко хватает меня за щёки и, притянув вплотную к своему лицу, рычит:
– Ещё раз скажешь мне такие слова, и я не буду больше таким милым.
– Это ты милый? – выдыхаю я с трудом.
– Люба, ты слишком дерзкая, – заявляет Ветров и впивается в мои губы.
Только в этот раз его поцелуй какой-то другой. Без напора, давления. Он нежность со мной проявлять решил?
Хочу дёрнуть головой, чтобы отвернуться от него, но хватка не ослабевает. Ан-нет. Лишь показалось, что Ветров решил проявить нежность.
Он дёргает мою голову выше и начинает спускаться поцелуями по шее, к вырезу на рубашке. Проходится по оголённому краю, а после резко опускает голову и больно кусает за сосок.
– Ай! Ты охренел? – кричу.
– Ну не настолько, чтобы прокусить до крови, – хмыкает Ветров и опускает руку ниже, начиная задирать пижамную рубашку.
– Нет! – пищу, понимая, что он хочет сделать.
– Да, Любаш. Я слишком долго терплю, чтобы отказать себе в удовольствии увидеть твои, как ты там говорила, обвисшие сиськи. – Рубашка замирает чуть выше живота, так как я хоть и пытаюсь дёргать руками, но вот спиной придавила её, чтобы не дать задрать сильнее.
Ветров, рыкнув со злости что-то нечленораздельное, дёргает рубашку и пуговицы просто отлетают в разные стороны, а я чувствую, как у меня в груди собирается ком, который начинает подниматься всё выше к горлу, перехватывая дыхание.
– Пожалуйста, – хриплю я.
– Конечно, Любаш, – ухмыляется Ветров, задирая окончательно рубашку на последних пуговицах, которые не успели оторваться. – Сейчас ты не только это будешь говорить.
Я замечаю, как его зрачки начинаю расширяться оттого, что он видит мою голую грудь. И сейчас мне бы испугаться по-настоящему и действительно заорать, но у меня, как обычно, срабатывает не тот рефлекс, который должен. И вместо страха я начинаю злиться.
– Нравиться? – спрашиваю дерзко, замечая, как у Ветрова ползёт одна бровь вверх.
– Ты даже не представляешь насколько. А ещё, Люба, ты обманщица, – хрипит Ветров и, сжав одну грудь рукой, вторую начинает облизывать.
Языком протягивает от низа до самого соска, глядя мне в глаза, и снова кусает за него, только от этого укуса, у меня начинает шуметь в ушах.
Нет, нет, нет! Это не то, что я думаю. Я не могу возбуждаться. Это ненормально… или всё же…
– М-м-м, – тихо протягиваю, от очередного покусывания. – Прекрати, – сипло прошу я.
– Уже поздно, – отвечает Ветров таким же хриплым голосом, просовывая свою руку между нашими телами и приподняв край штанов, ныряет в них.
– Нет, – пищу я.
И тут на всю квартиру раздаётся трель дверного звонка.
Мы оба замираем.
– Это кто? – в голосе Ветрова слышна злость.
– Понятия не… – Но договорить не успеваю, так как слышу, что дверь начинают открывать ключом. – Господи, только не это!
Начинаю дёргаться под Ветровым в панике.
– А ну, успокоилась! – рявкает Ветров и стискивает меня в объятиях на кровати. – Кто это?
– Отпусти, идиот! Это родители приехали. Сегодня Рождество, – шиплю я на него, замечая и в его глазах осознание оплошности.
– Чьи родители? – спрашивает, но всё же отпускает.
Я, быстро выскользнув из кровати, начинаю метаться по комнате.
– Мои, Ветров. – Смотрю на него и вижу, что он даже не собирается вставать, всё так же лежит в расслабленной позе, подперев голову рукой. – Поднимайся! И быстро… Господи, куда его прятать? – рычу я в потолок.
– Любонька, ты дома, дочка? – слышу мамин голос из коридора.
– Ты меня прятать собралась? – удивлённо вскидывает бровь этот придурок.
– Семён, я тебя умоляю, исчезни так, чтобы они тебя не видели, – начинаю молить его я.
– Поздно, Любаш, – говорит Ветров, а я слышу за спиной писк мамы.
– Ой. Ты не одна…
Опускаю голову и закрываю лицо руками от стыда и всей патовости ситуации.
– Здравствуйте, – отвечает Ветров. И слышу, что достаточно бодро, но поднять голову нет сил.
Сколько бы лет ни было женщине, но знакомство левого мужика с её родителями – это всегда полная задница.
Мой папа – человек бывалый. Многое за свою жизнь повидал. Но самое главное – он широкой души человек. Ветеран труда. Любящий муж. Замечательный папа и невероятный дедушка.
И сейчас этот седовласый высокий мужчина сидит за одним столом с Ветровым и не сводит с него испытывающего взгляда. А я чувствую себя, как тогда, когда знакомила его с Сашей.
На кухне стоит полная тишина. Я рот не могу открыть, потому что мне стыдно. А мама не мешает папе представлять в воображении все казни мира, что он совершает с Ветровым.
– Глеб в курсе? – вопрос отца заставляет меня подпрыгнуть на месте от испуга, а нож в руке, которым я режу хлеб, чуть по пальцам не проехал.
– Аккуратнее, дорогая. – Я слышу голос Ветрова, и так мне хочется, чтобы он провалился сквозь землю.
Но я только бросаю на него убийственный взгляд, а после отвечаю папе:
– Пап, здесь нет смысла быть в курсе. Семён просто зашёл в гости, узнать о моем здоровье, и всё. У нас ничего нет, – стараюсь говорить спокойно, но голос все равно дрожит.
– И поэтому ты была с ним в комнате, в расстегнутой рубашке, – добавляет папа, всё также сверля взглядом Ветрова, который, по всей видимости, даже не понимает, что сейчас происходит.
– Папа, ты преувеличиваешь…
– Любаш, ну мы взрослые люди. Зачем оправдываться? – выдает Ветров, перебивая меня, а я дар речи теряю.
– Ой, мама дорогая, – доносится рядом шепот мамы, которая всё это время тоже пытается резать колбасу, но что-то у неё идёт не так.
– Мирон Борисович, – Ветров обращается к моему папе достаточно спокойно и даже как-то беспечно, – я же не против официально спросить у вас, можно ли мне встречаться с вашей дочерью. Но вам не кажется, что это будет неуместно?
Смотрю, как у папы сжимается челюсть, и даже боюсь представить, что сейчас может начаться.
А ещё меня напрягает то, что Ветров знает моего папу по имени-отчеству.
– Ветер, скажи, я похож на того, кто желает своей дочери зла? – строго спрашивает папа.
А у меня холодный пот выступает на спине. Я слышала о бурной молодости моего папы, но только из рассказов дяди и дедушки.
– Мироша, – шепчет побледневшая мама, а мне становится и вовсе не по себе.
– Тихо, Галочка. Сейчас разговаривают мужчина и вот этот. – Папа зло кивает в сторону Ветрова, который сжимает руки в кулаки, да так, что костяшки белеют.
Я хватаю чашки, чтобы отвлечь себя. Хочу сделать всем кофе, но паника начинает захлёстывать.
– Мирон Борисович, некрасиво так общаться с будущим зятем, – произносит Ветров сквозь зубы, а у меня от шока чашка из рук выпадает, разлетаясь вдребезги.
Мама закашливается, а папа покрывается красными пятнами от злости.
– Любовь, что здесь происходит? – спрашивает папа таким голосом, что я начинаю бояться за его здоровье.
– Папочка, ты только не волнуйся. Тебе нельзя, – бубню я, ища глазами веник и совок. – Семен шутит. Это у него юмор такой. Рождественский.
– Люба, прекрати вводить родителей в заблуждение, – останавливает меня этот идиот, поднимаясь из-за стола.
– Ветров, заткнись! – шиплю на эмоциях и сразу осекаюсь, вспоминая его слова в комнате на такую же мою фразу.
Но, как говорится, поздно пить боржоми, когда почки отказали.
– Люба, я надеюсь это просто шутка, и ты сейчас проводишь своего гостя… – Но Ветров не даёт договорить папе, перебивая его:
– При всем моем уважении к вам, Мирон Борисович, но уже поздно меня провожать. – Он расправляет плечи и встаёт рядом со мной. – Люба, конечно, не подарок, но женщина она хозяйственная. Да и у меня есть чем похвастать. Так что мы уж сами разберёмся, как нам быть и с кем нам жить.
– Слышь, ты! – взрывается отец, повышая голос, но тут на кухню возвращается мама с пылесосом.
Когда она успела выйти?
– Ой, не нашла я веник, так что соберу все осколки пылесосом. – И врубает моего старенького трудягу, который своим ревом заглушает любые голоса.
Я вижу, как шевелятся папины губы и как он стоит напротив Ветрова, убивая его взглядом. А этот напыщенный индюк даже глазом не ведёт.
–– … и если я узнаю, что ты её обидел… – папин крик разносится на всю квартиру так же внезапно, как и мама выключает пылесос.
– Ой, вот тут еще не собрала, – спохватывается мама и снова его включает.
А папа продолжает шевелить губами, стоя напротив Ветрова.
Смотрю на всю эту картину как бы со стороны. Будто это не в моем доме сейчас происходит, и не я главное действующее лицо в этом театре. Мне даже хочется засмеяться, но почему-то стыдно.
– Вот, – выдает мама, выключая пылесос. – Теперь не порежетесь. – Она осматривает всех нас, улыбается своей фирменной улыбкой ангела, как любит говорить папа, и бодро добавляет: – А теперь давайте пить чай. Ну, или кофе. – Я смотрю на неё и не понимаю, откуда в ней такое спокойствие.
А мама быстро уносит пылесос из кухни. Возвращается. Ещё раз всех осматривает внимательным взглядом.
– Или вы еще не закончили, мальчики? – спрашивает у стоящих друг напротив друга мужчин.
– Закончили, Галчонок, – отвечает ей папа, улыбаясь в ответ.
– Вот и отлично.
Мама хлопает в ладоши, усаживает всех за стол и начинает накрывать.
А мы сидим и молчим. Папа сверлит взглядом Ветрова. Ветров меня, а я хочу на работу, в свою подсобку. А лучше к сыну. Он-то у меня понятливый.
Не успеваю заметить, как перед всеми появляются чашки с чаем. Мама начинает рассказывать, как она закрывала варенье, которое ставит на стол, как ей помогал Глеб.
– А у вас есть дети, Семён? – спрашивает мама, улыбаясь ему.
– Да, дочка. Тоже Любовью зовут. Хорошее имя. Да, Мирон Борисович? – переводит он взгляд на папу, который все это время просто крутит в руках кружку с чаем.
– Очень, – соглашается папа, а после сощурившись, спрашивает: – А к твоей Любе тоже заваливаются беспардонные мужики с утра пораньше и торчат у неё в комнате?
– Моей девочке только восемнадцать, – рычит Ветров, а я понимаю, что что-то здесь не так. Отчего так заводиться-то?
– Так и моей когда-то было восемнадцать. – А вот папа говорит уже спокойнее.
Интересно, это только мне кажется, что эти двое специально друг друга выводят на эмоции? Судя по тому, как мама нервно помешивает давно растворившийся сахар в чае, не только мне.