bannerbannerbanner
Дорогие мои

Лион Измайлов
Дорогие мои

Полная версия

Мой Литинститут

Это было в конце шестидесятых годов. Пятьсот шагов от улицы Горького. Чугунная решётка старинного дворянского особняка. Садик в пожелтевших листьях. Памятник знаменитому писателю и дверь в Литературный институт. Я так много слышал об этом институте. Дом, в котором были Платонов, Горький и большинство наших, современных. О нём написано столько стихов и рассказов!

У меня когда-то был друг, поэт. Он был принят в этот институт и почему-то не стал в нём учиться. Мне это казалось кощунством. Я шёл к этому институту три года, по страничке набирая конкурсные тридцать пять страниц машинописного текста. Мастер Лев Кассиль, с которым меня познакомил Андрюша Пирлик, прочёл пятнадцать и сказал мне:

– Я беру вас, вот записка в приёмную комиссию. Не знаю, правда, что вы будете делать у нас? Вы пишете юмор вполне профессионально. Хотите, я ваши монологи покажу Райкину?

Я знал, что Кассиль дружил с Райкиным. Поговаривали, что Райкин, приезжая в Москву, даже жил у Кассиля, хотя номер в гостинице ему снимали.

Показывать свои монологи Райкину я не хотел, я уже понимал, что они для него недостаточно смешные.

– Не знаю, правда, что вы будете делать у нас? Высшее образование у вас уже есть. А научиться писать… Пишите, вот и научитесь. Институт вас этому не научит.

Но слишком долго я шёл к этому институту, к этим дверям, чтобы не войти в них. И я вошёл.

Я прочитал от точки до точки студенческие публикации, что висели на стене. Я прочитал все расписания и все объявления. Я вошёл в аудиторию и увидел десятерых будущих писателей. Они обсуждали рассказ моего приятеля Пирлика.

Рассказ о тоске двух старушек, которых переселяли с Арбата на окраину Москвы. Дом их снесли, вот их и переселили.

Началось обсуждение.

Встал парень лет тридцати, угрюмый и сосредоточенный.

– Не первый раз приносит нам Пирлик такой рассказ. Я тоже езжу на электричке и вижу, как радуются люди, переселённые в новые дома. Это хорошо – новые квартиры. И я не понимаю, для чего надо писать об этой тоске?

Второй выступала девушка.

Это, говорила она, мне понравилось, а это – не понравилось. То – понравилось, а это – не понравилось.

Потом встал ещё один будущий писатель и, глядя в окно, заговорил:

– Это… рассказ… как будто бы… вообще-то… конечно… но если, значит, а так в общем-то ничего.

И ещё много-много междометий.

Мужчина сорока с лишним лет говорил точно и строго. Он произносил мои мысли, но только лучше формулировал.

А затем выступал парень с небесно-голубыми красивейшими глазами. По всей видимости, он был поэт, потому что «ходил по потолку». И единственная фраза «время шло и вдруг побежало» запомнилась мне только потому, что он повторял её много раз. Так много, что Кассиль не выдержал и спросил:

– А что, собственно, вы вкладываете в эту фразу?

Мастер подвел итог и объявил перерыв. Я взял сборничек Бабеля и стал читать рассказ «Иисусов грех».

«Вода течёт, звезда сияет, мужик ярится…»

«И был промежду них стыд, между Ариной и младшим дворником Серёгой…»

«Арина говорила Серёге: – Сергей Нифантьич, я себе сейчас ноги мыю и просю вас без скандалу удалиться».

Ах, это «мыю»! И как ей, беременной, говорил Исай Абрамыч, что только полежать и может с ней.

«Ему бы в матери сырой земле лежать, а не то чтобы как-нибудь иначе, однако и он в душу наплевал».

Перерыв заканчивался, но я не мог не дочитать этого замечательного рассказа.

Я ушёл в садик к знаменитому писателю, я наслаждался фразами Бабеля. Я не мог вернуться и читать там из уважения к Мастеру.

Я понял, что никогда не научусь писать так, а по-другому я здесь точно писать не научусь. И я ушёл.

Так закончилась моя дорога длиной в три года. Так закончился мой Литературный институт.

И до сих пор с удовольствием вспоминаю кабинет Кассиля с картой Швамбрании на стене.

Инцидент

Когда-то, в 70-х годах, в Доме литераторов со мной произошла такая история. Там был вечер сатиры и юмора в двух отделениях. Я присутствовал в качестве зрителя. В антракте я случайно встретил одного парня, с которым мы учились на одном факультете в МАИ. Институт я закончил в 1967 году, стало быть, прошло пять лет.

В институте мы с этим парнем никогда не разговаривали, но друг друга видели часто.

– Здорово! – сказал он и панибратски хлопнул меня по плечу.

– Здравствуй, – ответил я.

– Ну, ты как?

– Да ничего.

– Где работаешь?

– Да, в общем-то, нигде.

– Как это – нигде?

– Бросил я инженерную деятельность.

– Ну, ты даёшь!

– Как концерт? – попробовал я перевести разговор.

– Да мы с другом в ресторане просидели. – Теперь я заметил, что парень был довольно пьян.

Я сказал, что меня ждут, и отошёл от него.

После концерта мы с моей подругой Тамарой ждали, когда рассеется народ, чтобы получить в гардеробе пальто. Вдруг я увидел одну давнишнюю знакомую. Мы стали с ней разговаривать. Она рассказала мне, что стала актрисой, разводится с мужем, и так далее.

Вдруг мой знакомый опять хлопнул меня по плечу.

– Извини, – сказал я, – мне надо поговорить. Он отошёл.

Мы закончили разговор, и он подошёл снова.

– Ну, мы-то ждём тебя с друганом, – и снова он хлопнул меня по плечу.

Мне хотелось поскорее от него избавиться, но было как-то неудобно, ведь всё же учились вместе, на одном курсе.

– Ну, ты как? – опять пристал он.

– Да нормально.

– Я смотрю, ты артистом стал.

– Нет, – говорю, – артистом я не стал.

– Да нет, я смотрю, ты туда-сюда, ваще-то всё здесь знаешь. А где работаешь-то всё-таки?

– Дома, сижу – пишу.

– Значит, ты литературой занимаешься. Как бы мне тоже этот завод бросить. А где ты деньги-то получаешь?

– Как напишу что-нибудь, так и продаю.

– Получается, когда – густо, когда – пусто.

– Получается так.

– А это Боря – мой дружбан, – он показал рукой на амбала, который тоже был пьян.

Я не знал, что сказать, и спросил:

– Тоже МАИ закончил?

– Нет, пищевой, – откуда-то сверху ответил Боря.

– Да ладно, – сказал парень, – ты лучше познакомь меня вот с этой. – Он показал на мою знакомую актрису.

Только этого мне не хватало.

– Знаешь, – сказал я, – как-то неудобно.

– Да брось ты, познакомь!

– Я её не очень хорошо знаю, чтобы знакомить. Тут приблизился Боря и сказал:

– Кого бить будем?

– Да кого хочешь, – сказал мой знакомый, – вот хоть его.

Он показал на меня. Боря захохотал.

– До свиданья, – сказал я и отошёл.

Мы с подругой Тамарой получали пальто, и она заметила, что настроение у меня испортилось.

– В чём дело? – спросила Тамара.

– Да вот, поговорил с парнем, учились вместе, но так противно поговорили.

– Я слышала, как он ругался, они оба пьяные. Мы оделись и вышли из ЦДЛ.

Эти двое стояли у выхода. Я сказал им:

– До свидания.

Они ответили:

– Пока, – и пошли за нами.

Мы молча идём по тёмной улице. Вокруг – никого. Я слышу, как Боря говорит своему другу:

– Вообще-то, этот малый не сделал мне ничего плохого.

– Ну что, может, не пойдёшь?

– Пойду! – отвечает Боря. И они идут за нами. Остаётся шагов десять до поворота, и там уже свет и люди.

Боря догоняет нас.

– Извините, – говорит он моей подруге. – Можно тебя на минуточку? – это уже мне.

Я остаюсь.

Боря откуда-то сверху хватает меня за пальто, притягивает к себе и говорит:

– Ну что, Валер, бить?

Что мне было делать? Прохожих нет, кричать бесполезно, стыдно. Сопротивляться бессмысленно. Он в полтора раза больше меня. Я и до лица-то его не достану, тем более что их двое, и второй стоит наготове рядом.

– Бросьте, ребята, – сказал я, наверное, дрожащим голосом.

– А пусть он сам скажет, – произнёс Валера, уже готовый ударить.

– Бросьте, ребята, – снова сказал я и стал выдирать своё пальто из его цепких лап.

Я видел, что Валера вот-вот ударит, но, видно, ещё не совсем решился, а может, сообразил, что я могу его разыскать. Я вырвал пальто и пошёл. Ударить они так и не решились.

Вот и всё. Было очень стыдно за свой страх и беспомощность. Чего я только потом не придумывал. И как я со своими ребятами приеду к его заводу и встречу его. Я только спрошу его, за что они хотели меня избить. Я представлял себе, как я врежу ему по его ненавистной физиономии. Я это лицо видел ежеминутно в течение нескольких дней.

Чего я только не представлял себе! Ну, да ладно. К чему это всё? Главное, что мне тогда было страшно. Там, в темноте, когда один держал меня, а второй готов был ударить.

В детстве это всё как-то было проще. Подрались. Треснули тебя. Заплачешь и уйдёшь. Или подерёшься.

Однажды мы играли на дороге в хоккей. И я всё время мотал одного здоровенного парня. Я его обводил и забивал голы. А ему, видно, надоело, что я маленький, а играю лучше, чем он. Он взял и треснул меня по голове. А я, естественно, заплакал и пошёл домой. У дома меня, плачущего, встретила моя мама. Она взяла меня за руку и повела на дорогу, где мы играли. Хоккей там всё ещё продолжался.

– Кто? – спросила меня мама.

Я показал на Антипова. Она подошла к нему вплотную. Он стоял и улыбался. Он был на голову выше неё. Что она могла ему сделать?

Она не спрашивала: «За что?» Она развернулась и влепила ему пощёчину.

Улыбка слетела с его лица. Они стояли в сантиметре друг от друга. Лицом к лицу. У него сжались кулаки. Вокруг собрались ребята. Проходящая мимо бабка сказала:

– Дайте-ка ей, ребята!

А они стояли лицом к лицу и смотрели друг другу в глаза.

Вовка Моисеев сказал:

– Проваливай, бабка.

Антипов думал ударить или не ударить. Он мог сбить мою мать одним ударом, но не решился. Не смог её ударить. Он отошёл и больше никогда не трогал меня. Мама взяла меня за руку, и мы пошли домой. Я чувствовал, как дрожит её рука.

 

Наверное, ей тоже было страшно.

1972 год

Дача

В 84-м году я познакомился с ясновидящей Раисой Константиновной. Очень симпатичная женщина, экстрасенс, религиозный человек, пела в церковном хоре. Мы с ней и с её другом дьяконом ездили по разным подмосковным источникам. Однажды поехали под Загорск на водопад Гремячий.

Доехали до Малинников на моих «Жигулях». Сразу после автобусной остановки повернули в сторону водопада. Сейчас, прожив столько лет в тех местах, я знаю, что это самая плохая дорога, через торфяник, а тогда не знал. Где сказали повернуть, там и повернул. Мы спускались с горы, и пошел дождь. Под дождем мы проехали ещё километра два и застряли в развороченной тракторами дороге. За нами приехала «Победа» и тоже застряла. Из «Победы» вышел парень, и мы стали выбираться. Чем дальше мы пробирались вперед, тем сильнее мы увязали в глине. Застряли мы в 12 дня, а выбраться нам удалось только в 12 ночи. Сначала нас вытаскивал на коне дядя Ваня из Воронина. Потом дядя Ваня посоветовал мне пойти в деревню Ботово, там живет его племянник, Лёшка Махов, с трактором. Я нашел этого народного умельца, который сам собрал трактор, и вот к 12-ти ночи Лёшка Махов вывез нас на тракторе, и мои «Жигули», и «Победу» назад, в Малинники, потом по бетонке, и затем уже мы приехали к Лёшке домой, в деревню Ботово, и ночевали в деревенской избе на русской печке вместе с кошками, которых у Маховых множество.

Наутро Лёшка на тракторе отвез нас все же на водопад.

Мы ехали по полю в густейшем тумане, и в этом тумане стояла лошадь. Это была картина из фильма «Ёжик в тумане», точь-в-точь.

Затем мы через лес доехали до ключа. Вода бьет прямо из горы двумя струями. На водопаде никого не было. Была полуразваленная лестница, ведущая к верхней струе, и перила в виде лиан.

Вода в этом родоновом источнике холодная, всего 9 градусов и летом, и зимой. Я искупался и, несмотря на то, что легко простужаюсь, не простудился.

Мы всё-таки добрались до источника.

Я подружился с Лёшкой Маховым и его родителями.

Через участок от них стоял заброшенный дом. Лёшка мне его показал. Маленькая, но довольно крепкая избёнка, участок соток двадцать, вишневый сад, и даже пруд на участке.

Я стал добиваться этого участка. Познакомился с юристом Загорского райисполкома. Он проверил по документам – наследников не было. На дом никто не претендовал. Я поехал в сельсовет. Председатель, бывший шофер, сказал: если в райисполкоме разрешат, мы отдадим. Я сказал, что открою в этой избе библиотеку и буду всей деревне давать книги.

В те времена, 1987 год, купить дом было невозможно. Свободная купля-продажа ещё не существовала. Нужно было специальное разрешение.

Я поехал в райисполком. Попасть к председателю, Попову Геннадию Филипповичу, было нелегко, но я попал.

Он сказал:

– Если сельсовет согласен, мы не возражаем.

И так они меня стали футболить туда-сюда. Надо было пойти к Тучемскому – директору совхоза, но все мне говорили: «И не вздумай, он такой, что ты с ним не договоришься».

Чего я только им ни обещал: и концерты, и всяческую помощь, и деньги – ничего не помогало. Я понимал, что мне эту стену не прошибить.

У меня есть друг, Геннадий Федорович Моисеев. Он в то время был главврачом горкомовской поликлиники.

Сидим у него в кабинете. Он спрашивает:

– А как у тебя дела с дачей? Я говорю:

– Никак, – и рассказываю всю эту ситуацию. Он говорит:

– А какой это район?

– Загорский.

– Погоди, – говорит он, – так все эти председатели и секретари у меня в поликлинике состоят. Как его фамилия?

– Попов.

Он звонит Попову. Попова нет. Он записывает себе на листочке, что надо позвонить в Загорск Попову насчет Измайлова.

Где-то через неделю у меня дома раздается звонок.

– Слушаю.

– Это Попов говорит.

– Какой Попов?

– Ну, из Загорска. Я говорю:

– Да бросьте вы меня разыгрывать. – Я подумал, что кто-то из артистов шутит.

– Да, это я, Попов Геннадий Филиппович из Загорска.

– Слушаю вас.

– Что там у тебя?

– А что у меня? Так и не могу добиться разрешения на участок.

– Я ж тебе сказал – бери, и всё.

– Ну как «бери», если сельсовет не отдает.

– Приезжай, всё сделаем.

– Да к вам же на прием не попадешь.

– Жду тебя завтра. Я говорю:

– Хорошо, приеду.

– А то, понимаешь, ты жалуешься Геннадию Федоровичу. Зачем, что, мы сами уладить не можем?

Я говорю:

– Ну а что мне было делать, если ничего не сдвигается?

И вдруг он говорит:

– А кто этот Геннадий Федорович? Я говорю:

– О-о-о, Геннадий Федорович – это большой человек.

– Я чувствую, что большой, а кто – вспомнить не могу.

– Ну, я приеду, расскажу.

Звоню Геннадию Федоровичу. Он говорит:

– Понимаешь, у меня лежит эта бумажка «Попову про Измайлова». А я забыл, в чем там дело. Я звоню и говорю: «Попов?» Он говорит: «Да». А у Геннадия голос басовитый, начальственный. «Что у тебя там с Измайловым?» Тот говорит, испугавшись: «А что с Измайловым?» «Ну, вот ты и разберись, что у тебя там», – и повесил трубку.

Попов тут же нашел мой телефон, а дальше вы знаете.

Я приехал на другой день к Попову, и тот при мне позвонил в сельсовет, наорал на председателя и сказал мне:

– Всё, езжай к нему, все сделает.

Я приезжаю домой к председателю. Он сидит, плачет:

– Меня с работы из-за тебя выгоняют. Мы с ним выпили, и я говорю:

– Ну неужели вам легче вылететь с работы, чем дать мне участок, тем более, что я хочу сделать полезное, нужное всем дело.

– Да ты пойми, – он мне говорит, – наши против, сельсоветские.

Я пошел в сельсовет, поговорил с секретарем. Она была не против. Против был директор совхоза, к которому я не ходил. Мотив был понятный: вот, сатирик будет жить, ещё напишет чего-нибудь.

Вскоре по моему поводу собрали райисполком, и директор завода из Хотькова заявил, что деревенские против того, чтобы я занял этот дом. А деревенские, я-то точно знаю, были как раз не против.

Месяца через три директор сам получил в деревне Ботово участок, где и построился.

А мне так и не дали. И хорошо.

Через год я купил участок в 5 км от водопада, в дачном поселке, где Лёшка Махов построил мне дом. А в деревне точно бы всё зимой разворовали. Потом я в этом убедился. Там воровали по-чёрному, даже у своих.

Лёшка строил дом с помощниками и где-то уже в конце стройки раздробил палец на руке пилой. Я его отвез в Березники, ему там оказали помощь.

Мы с женой Леной собирались в Ялту, в Дом творчества, я взял и купил ещё одну путевку, пострадавшему нашему Лёшке.

Лёшка в Доме творчества быстро освоился. Среди престарелых писателей он был единственным сексуально озабоченным мужчиной. И женщины этим пользовались.

Там он познакомился с женщиной из Мелитополя. Загулял с ней и через полгода на ней женился. Уехал в этот Мелитополь, но там не прижился, а теперь живет с женой и сыном в Сергиевом Посаде. Недавно приходил ко мне на дачу, предлагал забор сделать и дом подремонтировать. Руки у него золотые. Сам два трактора собрал.

Как-то у меня машина не заводилась, так он взял вилку, как-то её отломал, завернул, сунул в замок и завел.

Выпить может литра два и подраться большой любитель. Когда-то боксом занимался, поэтому никто с ним драться не решается. Вот так и живем.

Когда я его спрашиваю: «Ты чего не звонил целый год, обиделся, что ли?», он говорит: «У меня вообще такого нет, чтобы я обиделся».

По дороге в Смоленск

Обычно мы с Леной ездили на Рижское взморье на машине. Из Москвы в Ригу за тринадцать часов, правда, потом неделю мелькало в глазах, и ещё много-много лет вдруг появляются виды дороги Москва— Рига.

И вот возвращаемся мы уже из Риги через Белоруссию, до Смоленска оставалось километров сто пятьдесят. Едем по довольно узкой дороге со скоростью 120 километров в час. Слева и справа – лесопосадки.

Вдруг со мной поравнялась «Волга». Шофёр явно пытается меня обогнать. Я решил с ним не соревноваться. Дорога узкая, решил сбавить скорость. Но не успел сделать этого, как почувствовал удар. «Волга» ударила в наши «Жигули» и продолжает двигаться параллельно с нами. Я еле удержал руль и тут же – второй удар и «Волга» улетает с дороги влево, и дальше мы едем по шоссе, а «Волга», параллельно нам, по лесу, срезая на ходу молодые деревья. Я, ничего не понимая, дал газу, «Волга» где-то там в лесу остановилась. Мы проехали ещё километра два, и Лена сказала:

– Поедем назад, с ними наверняка что-то случилось.

Я развернулся. Мы поехали назад. Я представлял себе страшную картину, однако действительность оказалась интереснее. Лобовое стекло было всё в трещинах, а из машины, матерясь, вылез какой-то парень лет тридцати пяти.

– Ну ты подумай, – сказал он мне, – какая невезучая машина. Третий раз на ней в аварию попадаю.

– А зачем вы в меня врезались? – наивно спросил я.

– Так это не я, это машину повело.

– А какое у вас давление в шинах? – сообразил я.

– Две с половиной, – сказал он.

То есть в том, что его как мячик швыряло в разные стороны, не было ничего удивительного.

И что интересно, на нём не было ни царапины, ни ушиба. Везёт дуракам. Мы доехали до ближайшего ГАИ и отправили к нему гаишников. А сами поехали дальше, собираясь заехать в Смоленск, в собор, помолиться, поблагодарить Господа за то, что не попали в аварию.

Однако припозднились и Смоленск объехали стороной.

А дня через три, уже в Москве, выезжая из Астраханского переулка на Переяславскую, встал я на дороге так, что троллейбус второй своей половиной въехал мне в бензобак и помял мою машину. Мы долго стояли на противоположной стороне дороги в ожидании ГАИ. Что за бесы кружились на этом перекрёстке? На повороте у такси вдруг открылась задняя дверь, и из машины вывалился цыганёнок. Машина на секунду остановилась, цыганёнок встал с асфальта, впрыгнул в такси, и такси унеслось.

Мы дождались возвращения троллейбуса, потом приехала ГАИ. Ещё неделю я ремонтировал машину.

А заехали бы в смоленский собор, поблагодарили бы, и ничего бы плохого не случилось.

Илюша Баскин и Америка

Когда-то в начале семидесятых годов жил в Москве актёр Илюша Баскин. Он работал в Театре миниатюр. Играл небольшие роли. Иногда он встречал меня в саду «Эрмитаж», где тогда находился Театр миниатюр и показывал свои умения. Он как-то смешно разводил руки и делал какие-то пантомимические этюды.

Естественно, он, как и многие артисты, просил что-нибудь ему написать смешное. Но разведённых рук явно было недостаточно, чтобы я сделал для него монолог, тем более, что неясно было, кто будет за этот монолог платить.

Наконец через несколько лет знакомства пришёл с гонцом от Илюши режиссёр и автор Семён Каминский и предложил нам, с моим соавтором Юрием Воловичем, написать целую программу для артиста Баскина. Постановщик тоже был определён – Илья Рутберг – известный в то время мим и режиссёр.

Мы собрались у меня дома в 10 вечера. Опаздывал только великий режиссёр. Он позвонил в дверь только в одиннадцать, но мы уже были готовы. В полной темноте я, в трусах, открыл дверь, Рутберг изумился моему виду. Я сказал:

– Так все уже разъехались, а я лёг спать, но раз уж приехал – заходи.

Он вошёл в темноте, я его провёл в комнату и только потом включил свет. За столом сидела вся компания. До трёх ночи мы сидели, выдумывая программу для Илюши Баскина. Придумали, написали заявку, Баскин повёз эту заявку в «Росконцерт», а через месяц мы узнали, что Илюша уезжает в Америку навсегда.

Прошло пять лет, и я услышал от Рустема Губайдулина, редактора телевидения, рассказ о начале эмигрантской жизни Илюши.

Известный оператор, снявший фильм «Шестое июля», Суслов, провёл с только что приехавшим Илюшей беседу. Он сказал ему, что есть три правила, которые в Америке ни в коем случае нельзя нарушать. Первое – не лечиться без страховки. Второе – не покупать подержанных машин. Третье – искать работу актёра только через агента.

Илюша в первую же неделю нарушил все три правила. Он пошёл на свалку и увидел там шикарную, как ему казалось, машину и тут же купил её за сто долларов. На ней с шиком подкатил в дому Суслова. Тот схватился за голову:

– Верни её сейчас же на свалку!

Илюша поехал возвращать. Но это чтобы купить, надо было заплатить сто долларов, а чтобы поставить назад, надо было заплатить все пятьсот… Тогда Илюша поехал к океану и столкнул свою машину с горы в безлюдном месте. Нашли его часа через три и заставили заплатить штраф, который пришлось платить, естественно, Суслову. Затем он пошёл предлагать себя в качестве актёра. И можете себе представить – ему повезло. Заболел какой-то актёр, и взяли на три дня Илюшу, который по фигуре очень походил на этого актёра, и целых три дня Илюша снимался в настоящем американском фильме. Ему хотели заплатить по минимуму, но тут вступился профсоюз и заставил заплатить Илюше так же, как артисту, которого он заменял.

 

Через какое-то время, уже в восьмидесятых, я видел американский фильм, в котором Илюша снялся в эпизоде. Потом я слышал, что он совладелец журнала «Панорама» и где-то снимается.

Увиделись мы уже в 1996 году. Я приехал в Лос-Анджелес на гастроли. И он меня нашёл. Мы очень хорошо посидели с ним в ресторане. Он был с красивой девушкой, которую привёз незадолго до этого из Москвы, кажется, они должны были пожениться.

В начале нашего общения он был довольно важным, изображая из себя крутого американского актёра. Но потом понял, что это лишнее в нашем общении, и мы прекрасно поговорили. Я ему рассказал легенду о нём. И он сказал, что почти всё верно. Что так оно и было, теперь он уже довольно основательно осел в Голливуде, снимается в телесериалах и почти стал американцем.

– Эх, – сказал я, – а не уехал бы – до сих пор играл бы ту программу, которую мы тебе хотели написать, и был бы в полном шоколаде.

К конце беседы я ему окончательно понравился. И он даже звонил мне на другой день с предложением снова встретиться. Однако мы уже из Лос-Анджелеса уезжали.

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16 
Рейтинг@Mail.ru