Лирон Хамидуллин
Зарницы на горизонте (сборник)
4
Карамат был в бане, когда пришёл Закария. Поговорили через дверь.
– На Халиловском перегоне рельс лопнул, надо поменять… Как ты?
– Вы идите пока, догоним, – ответил Карамат.
От бани Карамата Закария напрямую вышел к своей казарме. Порадовался звучавшему издали ровному гулу. Со встречной стороны идёт поезд. В то же мгновение, встревожив душу, промелькнула мысль: «Идёт. Но пройдёт ли?» Конечно, Хисмат знает своё дело, если не поленится. Лишь бы смог пока пропускать поезда без осложнений. Потому что даже если очень поторопиться, бригада подойдёт к нему не раньше чем через час.
Дверь лачуги с инвентарём была открыта, при свете фонаря Магинур и Шамсельбану укладывали в продолговатый ящик разные инструменты. Станок для резки рельсов стоял чуть в стороне – он всё равно не помещается в ящик, всегда отдельный груз, причём тяжёлый и неудобный, и обычно его не хочется носить с собой.
Закария первым делом вытащил из угла кладовки и поставил на путь тележку. На эту приспособленную двигаться по одному рельсу тележку с одной ручкой установили тот ящик и станок и пошли за рельсом.
Чем больше они отдалялись от прикрытия домов, казарм, тем злее казался ветер. Еле остановив уже чуть было не опрокинувшуюся тележку, Закария быстренько надел и туго завязал капюшон плаща. Так, конечно, значительно теплее, но есть риск не услышать приближение поезда, придётся чаще оборачиваться и оглядываться. Как же там Хисмат терпит на таком ветру? Он ведь уже почти час вынужден топтаться на одном месте. Когда портится настроение, он обычно не ругается, как другие, а громко поёт. И сейчас, наверное, так же, напевая, попрыгивает.
Вот они уже проходят мимо семафора. Шамсельбану на тридцать-сорок шагов впереди, Магинур сзади идут с красными фонарями. А мокрый снег так и липнет к одежде, забивает глаза, заметает дорогу. И ночная темнота сгущается ещё сильнее. Сползавший то в одну, то в другую сторону длинный рельс неожиданно выдернул ручку тележки из рук Закарии и нырнул в мягкий снег. Вслед за ним разлетелись в стороны ящик с инструментами и резной станок. Закария даже не заметил, как рельс сполз на самый край, видимо, это случилось в тот момент, когда он оглядывался назад, пытаясь разглядеть нагоняющих.
– Рельс гнутый, что ли, попался? – притворно сказала видевшая всё это Магинур.
Уж не такие бедные времена, чтобы на зиму гнутые рельсы оставлять. Закария знает, что Магинур сказала так, чтобы лишь утешить его. Если будут так через каждую версту опрокидываться или пропускать поезд, то и к полуночи не дойдут до назначенного места. Наверное, уже вот-вот должен пройти вечерний скорый. Если не опоздает… да, если не опоздает, осталось ещё примерно четыре минуты. Значит, нет смысла пытаться поднять тележку.
В это время со стороны застроек Крутого Яра показались два силуэта. Похоже, что в эту сторону «катятся» крепкие, как пень, кругленькие Карамат и Карима. Что интересно, народ в этих краях крепкого телосложения, ростом чуть ниже среднего, лица как блюдца. Среди них лишь старушка-кряшенка Настя тонка, как маленькое веретенце, да Хисмат солдат возвышается, словно серебристый тополь среди клёнов. Ростом он почти как Закария. Иногда Хисмат любит пошутить: «Меня вырастила сахалинская селёдка. Немало я ел овсяной каши с крупной селёдкой за семь лет службы там».
Шумно, торопясь, промчался скорый поезд. Лишь свет замёрзших окон и запах тёплого дыма пощекотали душу, и защемило в сердце от напоминания о том, что есть где-то светлый мир, спокойная тёплая жизнь и загадочная любовь. Вряд ли кто-то из тех, кто мирно покачивался в этих промчавшихся, словно ураган, тёплых и светлых вагонах, задумался о Закарие и Магинур, Хисмате и Карамате, стоявших спиной к ветру и набиравшихся сил для продолжения пути.
Когда, промучившись, уже почти уложили тяжёлый рельс на тележку, подошёл и Карамат. Оказалось, что с фонарём за ним шла дочь.
Закария с трудом прошёл ещё некоторое расстояние, слегка толкая ручку тележки в разные стороны, пытаясь сохранить равновесие. Почувствовав, что не может прекратить раскачивание этой бестолковой «дубины», он снова остановился.
– Дай-ка мне, былгадир, что-то она тебя сегодня не слушается, – прямо, словно наступив на больную мозоль, сказал Карамат и взял тележку из его рук. Затем, как обычно, чуть наклонившись в сторону, довольно ловко покатил тележку вперёд.
5
Оказывается, похожая на отца полненькая и крепко сбитая дочь Карамата приехала откуда-то на выходные. Устроившись сюда на работу, Закарие вроде не приходилось ещё видеть её. Хотя, может, и видел, но не обратил внимания. У Закарии нет привычки заявляться к Караматам без причины. Как-то не принято.
Девушка идёт впереди, держа сигнальный фонарь. И хоть бы раз оглянулась. Не уходит далеко вперёд и не отстаёт.
А Дилюса же шла, представляя перед глазами молодого бригадира. Такой мрачный, зачем он так нахмурился? Можно подумать, невесть что случилось. На дороге без происшествий не обходится, не первый раз в Крутом Яре рельсы меняют. Может, не прошёл у бригадира гнев на её отца? Ведь говорит же мать, что бригадир очень разозлился в день ссоры, с тех пор даже толком не здоровается. Вот и сейчас насупился он, на Дилюсу лишь из-под бровей взглянул.
Сегодня она сама упросила отца выйти с бригадой, сославшись на то, что «маме нельзя после бани на холод». Дилюсе была знакома и близка работа на путях. Особенно любит встречать поезда и провожать их в далёкие неизвестные края. С особой надеждой и нетерпением дожидается она пассажирского поезда, который останавливается в Крутом Яре раз в два дня. Несмотря на дела, всегда выбегает к путям встретить его и машет рукой вслед. Для неё большая радость, если поезд по каким-то причинам задерживается в Крутом Яре. В таких случаях, особенно летом, молодёжь выпрыгивает из зелёных комфортных вагонов, чтобы пройтись, восхищаясь красотой Кыя Тау.
– Ах, эта гора! Ах, эти скалы!.. – восклицают они.
Некоторые подходят к Дилюсе, расспрашивая о разном, словно интересуясь. Даже подразнивают: «Эй, красавица, давай возьму тебя с собой далеко-далеко!» Это была пора, когда девушка уже ловила на себе восхищённые взгляды…
Воспоминания о том, как Дилюса смотрела вслед загадочным поездам, казались ей сейчас лишь сном об интересной детской игре. Да, качающиеся огни уходящего вдаль поезда оторвали её от мечтательного детства и унесли куда-то на чужбину, вырвали из Крутого Яра, подобного раю. А ведь и здесь, оказывается, были такие чудесные мгновения. Кто же мог подумать, что уже через четыре-пять месяцев Дилюса так соскучится по этому маленькому разъезду! Казалось, что вот только попади она в крупный город, большой мир, и совсем о нём не вспомнит. А на самом деле и этот грустный разъезд может заставить так по себе скучать! Оказывается, когда ты одна в большом городе, бывает также грустно и печально.
Дилюса, обдумывая всё это, шагает перед бригадой. Тянущаяся еле видимыми нитями дорога становится всё длиннее, бежит вперёд и торопит куда-то.
6
Ветер воет и воет. Валит снег. Мир словно утонул в темноте. Стали совсем невидимы столбы, гудящие у дороги. Хисмат подолгу тревожно вглядывается в сторону Крутого Яра. Сквозь ночь и метель уже не видно стало даже Кыя Тау. Хисмат больше часа топчется на одном месте. Он то хлопает рукавицами, то ходит взад-вперёд. И всё же не отдаляется от найденного им разбитого рельса. Как только появляются огни поездов, начинает махать фонарём, чтобы они остановились. Затем, пригибаясь почти под самые вагоны, прижимает отломившийся кусок рельса лопатой и аккуратненько пропускает поезда через это опасное место. Приподнимает один наушник шапки-ушанки, чтобы лучше слышать, крепко сжимает в руках черенок лопаты, уже расплющенной колёсами поездов, и командует машинисту:
– Давай!
Колёса, медленно въехавшие на опасный участок, начинают набирать скорость, и кажется, что тот кусок под лопатой вот-вот выскочит. А Хисмат всё стоит, согнувшись в три погибели, скрипя зубами и забыв о больной пояснице, терпеливо выжидая, когда длинный состав пройдёт весь. Когда проходит последний вагон, он уже чуть не падает от головокружения.
Конечно, так пропускать поезда категорически запрещено. В таких случаях, согласно инструкции, дорога должна быть закрыта, движение поездов остановлено. Но так делать просто невозможно. На это уходит очень много времени. Да и не погладят никого по головке за закрытую дорогу, поднимется большая шумиха. Быть может, она и не коснётся самого смотрителя путей Хисмата. Наоборот, его могут даже похвалить за то, что вовремя принял меры. А что скажут бригадиру?
И всё же, какими бы образованными ни были этот бригадир и мастера, Хисмат ничуть не хуже знает дорожную работу, это факт. Он только сейчас числится на лёгкой работе – путевым обходчиком. Вон и шурин Карамат тоже поднаторел лишь благодаря ему, и хотя ходит в помощниках бригадира, а всё же столько, сколько Хисмат, ещё не знает.
Топчется на месте Хисмат, думая обо всём этом и замерзая в открытом поле, и лишь проходящие мимо поезда прерывают его мысли.
7
Ещё до прихода бригады Хисмат расчистил снег, чуть ослабил гайки на болтах и костыли – клинья на концах шпал рельса, который надо поменять. Бригада сразу же принялась за работу, едва прибыв на место. Никто сейчас не обращает внимания ни на падающие сверху хлопья мокрого снега, ни на вой ветра. Можно подумать, если сегодня, вот в этот час они быстро и чётко выполнят эту работу, то с завтрашнего дня их ждут райские наслаждения. С таким рвением взялись за работу, вздохнуть некогда, и даже не слышно ни слова!
Снежная метель беспрестанно набрасывается на них наряду с сильным ветром, дёргает за подолы, раскрывает полы шуб.
При свете фонаря Закария измерил длину рельса.
– Отрезаемый кусок довольно большой, может, не будем мучиться с пилой, – предложил Карамат.
И опытный Хисмат его поддержал:
– Действительно, пока этот станок наладишь, пока на нём распилишь, пройдёт ещё как минимум полчаса. Разреши, бригадир, попробуем так сломать?
По следу мела большим зубилом провели по мёрзлому железу неглубокую бороздку.
Раньше Закария не верил, что можно разрезать такой толстый рельс обычным зубилом, и очень удивлялся такому дикому способу резки стального рельса в период прохождения практики. И позже ему приходилось не раз сталкиваться с этим способом работы путейцев.
Карамат наносил удары большим молотом, Закария, водя резцом с длинной ручкой по «шейке» рельса, проложил глубокий след. Затем Карамат подозвал остальных:
– Подойдите сюда!
До сих пор расчищавшие снег и раздвигавшие клинья Хисмат, Магинур, Шамсельбану выстроились у рельса. Карамат начал давать короткие указания:
– Нагнулись! Вместе подняли!.. Ноги береги! Бросили!
Наконец, после того как они несколько раз так бросали рельс на уложенный поперёк шпал лом, на землю со звоном упал лишний её кусок величиной с локоть. Естественно, инструкции, по которым обучался Закария, были против укорочения рельса таким способом. Но такой метод значительно ускоряет работу. И поэтому иногда приходится закрывать глаза на незначительные запреты.
Вспотевший от скорой работы Закария, разгорячившись, сбросил сначала свою брезентовую накидку, потом и вовсе расстегнул шубу. Влажные варежки Дилюсы тоже валялись под ногами чёрно-бурыми пятнами. Она, несмотря на пощипывания, брала розовыми пальчиками мёрзлые болты, гайки и проворно закрепляла их на место. Закария накрепко закручивал их полуаршинным ключом. На другом конце рельса Шамсельбану и Карамат делают то же самое. А Хисмат и Магинур работают между ними, помогая друг другу. Хисмат вставляет костыли в рёбра шпал одеревеневшими от холода пальцами. А Магинур по-мужски широко размахивается десятифунтовым молотом и вбивает их.
Закария с самого начала хотел отпустить Хисмата.
– Ты замёрз, продрог, Хисмат-абый, возвращайся, грейся пока, – пытался он уговорить его.
Но Хисмат не ушёл. Сказал, что вместе вернёмся.
Закария и Дилюса как-то очутились на одном конце рельса. Теперь горячее дыхание девушки задевает и без того горящие, пылающие щёки Закарии. Хочется коснуться волшебных пальцев девушки, столь быстро и ловко двигающихся при свете фонаря, и хоть на миг удержать их в ладонях.
– Вы, оказывается, всё время ходите, склонив голову, будто топор в прорубь уронили.
Закария некоторое время не мог прийти в себя от неожиданности, что Дилюса так вдруг заговорила.
– Наверное, боитесь, что если поднимете взгляд, Кыя Тау обрушится на вас, – добавила Дилюса и первой весело рассмеялась своей удачной шутке.
– Эх, сестрёнка, это, наверно, оттого, что всё время хожу, глядя на шпалы и рельсы, ищу брак, – ответил Закария полушутя.
Девушка вдруг стала серьёзной:
– Вы уж не обижайтесь на папу за тот день, вы очень дороги ему. Он вас уважает.
Закария не успел ничего сказать, как всё заглушил гудок мчащегося поезда. Свет прожектора выскользнул со стороны Халиловского перегона и стал стремительно приближаться. И вот он выхватил из темноты черневшую среди моря снега кучку людей. Хисмат стоит у самого пути, вытянувшись, как солдат. Зелёный свет его фонаря направлен в сторону приближающегося поезда, означая: «дорога свободна, проезжай». В этот миг и у Закарии в глубине души вспыхнул зелёный свет тайной надежды…
1968, Казан утлары. – 1972. – № 11
Зарницы на горизонте
(Документальная повесть)
Шаги в будущее
В тёплые летние ночи порой тёмный небосвод озаряется яркими вспышками света. Кажется, будто где-то далеко-далеко, за горизонтом, беззвучно поблёскивает молния.
В оренбургской степи такое явление часто повторяется в разгар лета, когда поспевают хлеба и сочные арбузы. Считается, что если по ночам небо вновь и вновь озаряет зарница – урожай будет обильным… Сложно сказать, на чём основано это поверье. Но до сих пор в памяти вкус розовой мякоти сладких и сочных первых арбузных плодов, созревавших в эти дни, когда горячий воздух дрожит над полем-степью знойным маревом. Чувствуешь, как услаждается тело и душа, становится легче дышать, и мир вокруг становится просторней и светлей.
А если подумать, ведь не только в повседневной жизни, но и в нашем мире в целом бывают такие яркие незабываемые дни. В то время, когда сердце болит от разных притеснений и несправедливости, а душу терзают тяжёлые сомнения, вдруг жизнь, словно лучами зарницы, озаряется яркими днями, от которых в душе светлеет, надежды и чаяния приобретают новую силу. Такие вспышки случались и в жизни нашего всячески притеснённого, ущемлённого в правах народа. Один из таких периодов пришёлся на начало прошлого века. Поэт тех дней Сагит Рамиев, пожалуй, очень точно охарактеризовал все ощущения и переживания этого периода, этой эпохи:
В беспросветной тьме унылых дней
Был узником Всевышний,
Вере свободной не было воли,
В рабство лишь уверовали…
Так поэт описывает бытие-существование нашего народа в ту пору и сообщает о наступлении дней, вселивших в сердца проблески надежды.
Вспыхнул «Луч», настало «Время»,
Повеяло свежим, свободным ветром «Зари»[1].
Он ясно даёт понять, что мечты о возможном возрождении были заложены появившейся на небосклоне Петербурга газетой «Нур» («Луч»), взошедшей в Оренбурге газетой «Вакыт» («Время»), освещавшей своими лучами Казанские края газетой «Таң йолдызы» («Утренняя звезда» / «Заря»).
Действительно, с первыми хорошими переменами в колониальной России – в эпоху революции 1905 года – татарский народ почувствовал себя вольнее, вздохнул свободнее. Появилась первая татарская периодика.
Пора вставать, на зарю взглянуть…
Татарин дремлет глубоко.
А я не сплю, – я не мог уснуть,
Задумавшись одиноко[2].
Так на арену борьбы вышли передовые мыслители, радевшие за судьбу народа, стремившиеся вывести его из оцепенения и пробудить скорей ото сна. В первых рядах тех героев, понимавших, что лишь образованный и культурный народ не потеряет себя на крутых поворотах великой истории, были наши писатели и поэты с пламенными сердцами. В те годы в казанских краях культурный и духовный небосвод нашей нации наподобие летних зарниц озарили лучи Галиаскара Камала, Гаяза Исхаки, Габдуллы Тукая, Фатиха Амирхана, Галимджана Ибрагимова, Сагита Рамиева. А в одном из уголков наших исторических территорий, в далёких Оренбургских краях чувствовалось сияние звёзд Ризы Фахретдина, Фатиха Карими, Дэрдменда, Шарифа Камала, Мирхайдара Файзи и других. Да, именно они первыми сверкнули молнией-зарницей на тёмном небосводе нашей политики и культуры, на их свет потянулись остальные, арена борьбы за национальные права расширялась…
У каждого народа бывают особо активные, опережающие остальных по размаху своей деятельности личности, определяющие уровень дальнейшего развития этой нации. Это те, кто в какой-то промежуток времени даёт духовный толчок к прогрессу народа. У татар во все века таких ярких личностей было много. В XIX веке к таким людям относятся Шигабутдин Марджани, Каюм Насыри, Хусаин Фаезханов, династии Аитовых, Акчуриных, Апанаевых, братья Хусаиновы и другие. К этой же когорте видных татарских просветителей и общественных деятелей конца XIX – начала ХХ века относятся и братья Рамиевы. Золотопромышленники во втором поколении, владельцы более двадцати золотодобывающих шахт-приисков в пределах бывшей Оренбургской губернии, они часть своей прибыли использовали во благо татар и башкир того времени. Шакир и Закир Рамиевы являлись крупными благотворителями в своём крае и известными издателями. Притом издательской деятельностью они занимались не ради прибыли, а для удовлетворения духовных потребностей многих тюркских народов.
Остановимся на одной лишь личности – личности Дэрдменда, обратим всё внимание лишь на него, окинем взором его жизненный путь и извлечём уроки. Да, Закир Рамиев (Дэрдменд) – человек, блеснувший по-своему на новом повороте нашей культуры, прошедший свой неповторимый путь. И в самом деле, Дэрдменд-Рамиев не описывал прямо, открытым текстом свои переживания о судьбе народа подобно своему современнику и родственнику Сагиту Рамиеву:
Гори, гори, гори ты, сердце,
Гори с зари и до зари,
Гори и месяцы и годы,
Безостановочно гори![3]
Но конечно и его душа болела и печалилась. Его глубоко философские стихи «Корабль», «Мы», «Не сумел я окропить савана» и другие, кроме размышлений о будущем и жизни, судьбе, пропитаны ещё и духом служения народу. Он, несомненно, один из великих личностей, сделавших в своё время многое для тюрко-мусульманского мира, татарского народа, чьё служение заключалось не только в его произведениях – богатых философской мыслью, но сложенных лишь скупыми, точными фразами.
Волна нагрянет,
Её кручина
Швырнёт корабль страны родной.
Какая тянет
Нас пучина
И жертвы требует какой?[4]
Да, он не только взывал к современникам, призывая их к бдительности, но и без устали, засучив рукава, делал всё, чтобы помочь вывести корабль страны на правильный курс, чтобы народ свой видеть образованным и культурным. И не пожалел для этой святой цели ни добра, ни денег, добытых честным трудом нескольких поколений. У нас некоторые пытались обвинить его в том, что он был поэтом-миллионером. Будто не понимали, что его миллионы возвращались народу в виде хорошо оснащённых типографий, школ-медресе и т. д. Ведь если подумать, хотя бы только за то, что он издавал газету «Вакыт» – одно из наиболее авторитетных изданий татарского мира дореволюционного периода, регулярно выходившую более полутора десятка лет, а также литературный, политический и научный журнал «Шура», – мы, унаследовавшие всё это богатство, должны быть безгранично благодарны «буржуазному» поэту Дэрдменду-Рамиеву.
Поэт ещё в молодости осознал, что для того, чтобы будущее нации стало многообещающим, чтобы пробудить народ от беспечного средневекового сна, в первую очередь необходимо дать ему образование. Это видно из писем, написанных Закиром своему брату Шакиру ещё во время учёбы в Стамбуле. Например, в 1881 году (будущему поэту в это время около двадцати одного года) Шакир направил ему такое письмо: «Наш народ совершенно не внемлет словам человека, не одетого в чапан и не украсившего голову чалмой… Народу надо читать книги, разъясняющие состояние дел в разных областях. Поэтому постарайся привезти побольше интеллектуальных книг и романов… Напиши, как решаешь вопрос с типографскими шрифтами, по какой цене их можно приобрести. Привезёшь с собой из этого путешествия или будет лучше выписать потом? Как бы то ни было, надо об этом позаботиться».
В одном из писем приводятся следующие слова: «Мы ведь не собираемся жить, преклоняясь лишь богатству, подобно тёмным купцам Орска Бурнаевым, наша главная цель – служение народу». (Содержание этого письма приводится в воспоминаниях журналиста и литератора Исмагила Рамиева.)
Здесь, пожалуй, будет не безынтересно вспомнить слова современника поэта, его первого биографа – известного писателя Фатиха Карими. Писатель таким образом описывал братьев, сравнивая их с некоторыми им подобными: «В те времена было много татарских купцов вроде Бурнаевых в том же Орске и Галкаевых, Муэминовых в Казани. За всю жизнь они так и не научились говорить правильно по-русски, не могли воспользоваться русскоязычной литературой и периодикой. Придерживаясь узких взглядов на мир, жили в строгом религиозном фанатизме. Однако Шакир и Закир Рамиевы оказались совсем непохожими на них. Они мыслили открыто, взирали на мир широко. Вероятно, тому были свои причины».
Так кто они – Рамиевы? Откуда родом? Где получили такое воспитание, позволившее без устали служить стране и народу?
