Лисса Мия Смит
Ревелль
Глава 2
Джеймисон Порт
– Ну как? – Роджер вложил мне в руку свою фляжку. – Что скажешь?
Я перегнулся через поручень. Над горизонтом медленно вставал остров Шарман. Парень, продававший билеты на паром, говорил: «Кони-Айленд, только магический. Тамошняя выпивка вышибет тебе мозги, а девочки сведут с ума». Святые отцы в сиротском приюте, где я вырос, называли его «клозетом дьявола». А для Роджера это был просто «дом».
– Невероятно, – только и смог прошептать я.
Туманная пелена раздвинулась, как занавес, и перед моими глазами впервые предстали золотистые пляжи, сверкающие, будто самоцветы, в последних отблесках зари. К темнеющему небу тянулись остроконечные скалы, увитые пышной изумрудной зеленью. А посередине на фоне заходящего солнца высился, словно гора, огромный треугольный силуэт. Большой шатер.
Меня вдруг пронзило острое чувство дежавю. Как будто бы я это уже видел. Глупо, конечно. Если сказать Роджеру, он будет надо мной посмеиваться до скончания веков.
– Держи ухо востро. – Роджер уселся на скользкие поручни. – Если ослабим бдительность, застрянем тут на много лет с пустыми кошельками. И грехов наберем столько, что ни один священник не отпустит.
– К счастью для меня, мой кошелек всегда пуст, – парировал я. – А монашеские розги научили меня покаянию.
Улыбка друга помрачнела.
– Рано или поздно мы сожжем дотла твой чертов приют. – И вдруг он присвистнул: – Ух ты! А это что у нас за красотка?
Чудом удерживая в одной руке сразу три бокала, к нам плыла Триста. Сломанная в детстве нога неправильно срослась, и наша подруга сильно прихрамывала, однако трость лишь помогала ей прокладывать путь сквозь толпу подвыпивших пассажиров. Она вручила нам по стопке виски и расправила черное с бисером платье, болтавшееся на худых бледных плечах.
– Молодцы, сумели-таки раздобыть костюмы. А галстуков не надо?
Я пожал плечами:
– Галстуки? Они… гм… сковывают движения.
– Ага, как собачьи ошейники, – подтвердил Роджер. – Триста, ты же не хочешь надеть на нас ошейники?
– И выгуливать на поводке? Нет уж, увольте.
Мы с Роджером насмешливо переглянулись поверх ее головы. Мы путешествовали вместе уже три года, и Триста до сих не решалась признаться, как мы ей дороги.
Я с любопытством принюхался к напитку.
– Ты раздобыла скотч? Может, припрятать его?
– Видишь вон того мужика с бакенбардами? – она кивком указала на плотного джентльмена в дорогой фетровой шляпе. – Арти Вудс, бывший комиссар нью-йоркской полиции. А вон тот, с усами, это сенатор Колдер. Голосовал за сухой закон.
– И оба уже изрядно накачались. Лицемеры чертовы. Привет! – Они взглянули в нашу сторону, и Роджер помахал им, ослепительно улыбаясь. – Пусть сколько угодно притворяются, будто власть на Шармане регулируется законами Нью-Йорка, но, если бы и вправду было так, эти жирные коты потеряли бы миллионы долларов.
– Восемнадцатая поправка к Конституции на Шармане не действует, – твердо заявила Триста. – Уж моя-то семья приложила к этому руку.
Триста тоже родилась и выросла на Шармане и приходилась дочерью самому мэру Хроносу, но была изгнана из семьи. На мой вопрос, разрешили ли ей вернуться, она ответила своей убийственной улыбкой и промурлыкала: «Пусть попробуют меня не пустить».
– Предлагаю тост!
Роджер вскочил на самый верхний поручень, опасно пошатнулся под испуганные вскрики наших спутников по парому, но сумел вернуть равновесие.
Триста горько вздохнула:
– Ну вот, опять.
– За первое путешествие Джеймисона на Шарман! – Глубокий голос Роджера привлек всеобщее внимание. Я всегда считал, что он притягивает взгляды из-за длинных шрамов, тянущихся через всю золотисто-коричневую левую щеку до самого подбородка. Все встречные действительно глазели на его шрамы, но притягательность Роджера крылась не в этом. Он говорил мне, что дело в его магии. Людей тянет к Ревеллям, как мотыльков к пламени. – Мой священный долг как уроженца Ночной стороны – стать святым покровителем твоих разнузданных похождений. Ну как, Джеймо, похож я на настоящего проповедника?
Я почтительно склонил голову:
– Я словно опять очутился в приюте Сент-Дуглас.
– Великолепно. Моя первая заповедь: не пей ничего, что приготовили люди с рогами.
Можно подумать, они с Тристой до сих пор не предупреждали меня об Эффиженовых коктейлях. Семейство Эффижен обладало даром усиливать любые качества. Они могли создать самую вкусную на свете голубику, сосредоточив вкус дюжины ягод в одной-единственной. Или состряпать рюмочку джина крепостью в шесть рюмок. Однако у любой магии есть своя цена, и остальные пять порций джина обращались в прах. Во времена сухого закона такие рецепты кажутся немного расточительными, но на Шармане удовольствие всегда ценилось выше практичности.
– Вас понял, – отозвался я. – Держаться подальше от рогатых барменов.
– Правило номер два, – продолжал Роджер. – Никому не давать драгоценных камней.
– Запросто. У меня нет ни одного.
– Вот видишь? – Триста похлопала меня по спине. – Бедность снова играет нам на руку.
Роджер кивком указал на мой пиджак:
– Моя семейка за версту учует брошку твоей матери.
Я прикрыл карман ладонью. Родители оставили мне в наследство всего лишь два предмета: усыпанную драгоценными камнями булавку в виде полумесяца да фотографию, на которой мы все трое стоим на берегу моря возле старой дощатой пристани, украшенной причудливым узором из прямоугольников. Мама заворачивала брошку в фотографию и носила у сердца.
– Сам знаешь, я с ней ни за что не расстанусь.
– Правильно. Наша семейная магия не работает на краденых камнях, но все же будь начеку. На острове Шарман магия набирает силу. До чего же мне хочется снова предстать во всей своей мощи! – Он похлопал себя по карману, и там зазвенели мелкие драгоценные камушки – официальная валюта Шармана.
Триста облокотилась на поручни:
– Самый длинный тост на свете. Давайте уже выпьем.
– Хорошо, – сверкнул глазами Роджер. – За то, чтобы мы не тратили впустую ни секунды этой прекрасной жизни.
– Аминь, – заключила Триста и залпом опрокинула бокал. Мы с Роджером тоже.
Паром затянуло в один из водоворотов, кружащихся возле берегов острова. Мое сердце забилось быстрее. Шарман всегда был окутан мифами и легендами, которые шепотом рассказывали старшие мальчишки в Сент-Дугласе. Святые отцы на всех картах перечеркнули толстым крестом крохотную точку в Атлантическом океане. Однако Шарман никуда не исчез.
Я обернулся к друзьям, но они не отрывали глаз от острова. Не сказать, что им очень хотелось возвращаться, однако сухой закон на материке закрыл для нас множество привычных злачных мест. А ради великолепных представлений, какими на Шармане знаменуют открытие сезона, Роджер и Триста, по их словам, готовы были пойти на все, даже стерпеть неодобрительные взгляды родителей. Но может быть, это было лишь хорошим предлогом для возвращения домой.
Домой.
В груди заныла привычная тоска. Покинув приютские стены в шестнадцать лет, я ни минуты не скучал по Сент-Дугласу, особенно после знакомства с друзьями, которые помогли мне понять, что жизнь – штука безграничная и яркая. И вот уже три года мы путешествуем, окунувшись в приключения с головой. Неужели с их возвращением домой это закончится?
И если все-таки закончится, то что делать мне?
Роджер смотрел на Шарман, как голодающий на отравленный плод.
– Перед высадкой надо как следует поднакачаться.
Триста длинным выдохом сдула челку:
– Мне тоже.
Когда мы наконец ступили на сходни, у меня перед глазами все кружилось.
– Добро пожаловать на Остров Греха! – прогудел встречавший нас человек могучего роста и телосложения. Публика радостно загалдела и потащила нас вперед, навстречу запаху свежих пончиков, пробивавшемуся сквозь соленый океанский бриз.
На краю порта, оглушительно лязгая цимбалами, громыхал оркестр. Я закинул одну руку на плечи Роджеру, другой обнял Тристу, и мы побрели по причалу.
– Ну, что скажешь? – крикнула мне в ухо Триста, ловко увернувшись от акробата на ходулях.
– Потрясающе! – выдохнул я. – Никогда не видел так много народу.
– Все они прибыли на открытие сезона. – Роджер указал на развешенные повсюду афиши, на которых была изображена девушка невероятной красоты: утонченное лицо, молочно-белая кожа и темные кудри, ниспадавшие на туго обтягивающее платье сливового цвета. «Сегодня вечером выступает Лакс Ревелль» – гласил текст. Взгляд красавицы следовал за нами до самого конца причала.
Я был не в силах оторвать глаз от ее вишневых губ и споткнулся о выпавшую доску.
– Мы туда пойдем?
Роджер мрачно расхохотался:
– Еще одно правило для тебя, Джеймо: не влюбляйся в Ревеллей.
– Премного благодарю, я вполне способен насладиться обществом прелестной девушки и не втюриться по уши.
Триста выгнула бровь:
– А как же Бетти?
Приятное гудение у меня в голове внезапно смолкло. После двенадцати лет, проведенных в приюте для мальчиков, Бетти стала первой, с кем я поцеловался. И, естественно, я решил, что мы должны пожениться.
– Бетти была…
– Ошибкой? – Триста оперлась на руку Роджера. – Самым большим разочарованием?
– Назидательным уроком? – подсказал Роджер. – Благодаря которому ты понял, как не надо?
И очень суровым уроком. Я, как последний дурак, таскался за ней по пятам, став предметом всеобщих насмешек.
– Ну, нынче я решительно склоняюсь к холостяцкой жизни.
– Еще бы, – хмыкнула Триста.
Опустилась ночь. Мы брели по набережной, и музыка заглушала тихий плеск волн. Долговязые ребята с лоснящимися щеками, в кепках-восьмиклинках, выгружали с причалившего парома ящики яблок, мешки с мукой и другие товары из Нью-Йорка.
Роджер остановился поторговаться с парой полураздетых женщин в разноцветных шляпах, а я принялся изучать отблески фонарей в воде. Не то чтобы я никогда не видел обнаженную грудь – видел, но не в таком изобилии.
Надев свежеприобретенные туристические шляпы, мы продолжили прогулку по набережной. Роджер указал на человека в роскошном черном костюме, беседовавшего с двумя полицейскими.
– Это кто, один из Хроносов?
Триста замерла:
– Это мой брат.
Мы с Роджером переглянулись. Триста редко рассказывала о своих братьях, но самое основное я все же помнил: Дьюи в свои двадцать один год был старшим, а младший, Джордж, считался слегка психованным. Что, естественно, не помешало их отцу выбрать именно Джорджа кандидатом на пост мэра Шармана. В семье путешественников во времени легко основывать династии: они могут снова и снова выдвигать свою кандидатуру на выборы, пока не добьются цели.
– Джордж! – помахала она.
Услышав знакомый голос, он резко обернулся и смерил Тристу холодным взглядом, словно перед ним стояла всего лишь какая-нибудь избирательница, а не выставленная из дома сестра, которую он не видел три года.
Затем Джордж снова повернулся к нам спиной, и улыбка Тристы поблекла.
Роджер стукнул по ладони кулаком:
– Затеять драку никогда не рано.
– Охотно помогу. – Я обернулся. – Триста, ты как?
– Ничего. Все нормально. И напоминаю, мы приехали сюда повеселиться, а не затевать бои с моим треклятым семейством.
Она потянула нас за руки, но Роджер не сдвинулся с места.
– Что у него за дела с этими копами?
Я вытянул шею. Перед Джорджем прямо на мостовой стоял на коленях пожилой человек. Он предпринимал слабые попытки помешать полицейским рыться в его вещах. Джордж отдал какой-то приказ, но из-за громкой музыки я ничего не расслышал.
Копы подняли дубинки и опустили их на голову старика.
Кто-то вскрикнул, толпа подалась назад, отшатнувшись от старика, повалившегося на землю. На миг у меня перед глазами вспыхнула картинка из прошлого: это я валяюсь на земле, а святые отцы перетряхивают мои вещи в поисках запрещенных книг, которые я раздобыл в церковном подвале. Их потрепанные страницы были для меня единственным окном в реальный мир. Никто из мальчишек не посмел поднять голос против наших воспитателей. И разве можно их за это упрекнуть? Они ничего не могли поделать. Все мы были бессильны.
Но я уже не тот перепуганный мальчонка.
– Эй! – Я подошел к полицейским, возившимся с фотокамерой. – Ребята, что тут происходит?
– Этот тип снимал, как наши дорогие гости пьют, – прорычал один из копов.
Старик обхватил руками кровоточащую голову.
– Да я тут ничего не снимал! Все фотографии только со свадьбы моей внучки. Это все снимки, что у нее есть, и я ей обещал…
– Заткнись, – невозмутимым тоном велел Джордж. – Или эти добрые люди тебя угомонят.
Полицейский перевернул камеру и постучал по ней.
– Нет нужды ломать хорошую вещь. – Я жестом попросил передать камеру мне. – Точно таким же аппаратом я на Пасху снимал свою семью в церкви. Дайте-ка сюда, я достану катушку с пленкой.
Полицейский заколебался, но я одарил его самой безмятежной улыбкой. Пока они не передумали, взял камеру, покрутил, постучал то тут, то там.
– Ага! Вот она! Сейчас, сейчас… Ой! Уронил!
Катушка с пленкой покатилась по причалу. Старик с криком кинулся за ней, но она нырнула в Атлантический океан.
– Страшно извиняюсь. Простите, сэр. – Я с самым сокрушенным видом вернул старику камеру.
Джордж Хронос схватил меня за ворот:
– Да кто ты вообще такой?
Я улыбнулся во все тридцать два зуба:
– Друг вашей сестры. Помните ее?
Он еще крепче сжал в кулаке ткань моей единственной хорошей рубашки. Вблизи Джордж выглядел лет на десять старше Тристы, хотя родился всего на пару лет раньше нее.
Наконец он отпустил меня, толкнув в грудь:
– А ну проваливай!
– Я тоже был рад познакомиться! – крикнул я через плечо. Триста схватила меня под руку и потащила прочь.
На прощание Роджер поднял средний палец, и мы не спеша удалились.
– Ты и вправду уничтожил фотографии?
– Нет конечно. – Я похлопал друзей по спине. – Надеюсь, вам были не слишком дороги те нелепые портреты, которые мы засняли в Филадельфии.
Триста ухмыльнулась:
– Значит, ты оставил пленку старика в камере?
– Умница, Джеймо. – Роджер взъерошил мне волосы. – Пойдем.
Мы продолжили путь по набережной, петляя между компаниями пляшущих туристов.
Прелестный, прелестный остров Шарман. Я запрокинул голову к обсидиановому небу и полной грудью вдохнул воздух, напоенный магией. Звезды словно завертелись вокруг меня, все быстрее и быстрее. Может быть, кружился весь Шарман. А может, у меня голова шла кругом.
Я сделал еще шаг и…
На меня с разбегу налетела Триста, и мы оба кубарем покатились по земле.
Где-то совсем рядом раздался оглушительный треск. Я обернулся – в лужах янтарной жидкости плавали щепки и осколки расписного фарфора. С корабля сорвался и упал тяжеленный ящик. Туда, где я только что стоял. На то самое место.
Меня бы раздавило в лепешку.
Люди кричали, заслоняясь от летящих обломков. Сквозь толпу, самодовольно ухмыляясь, не спеша удалялся Джордж Хронос.
– Ты цел?
Щепки и осколки покачивались на волнах. Крылья фарфоровых ангелочков. Разбитые. Святые отцы в приюте охотно поведали бы другим мальчишкам, как Бог наказал меня за мои грехи. Смертью от херувимов. И где – на Шармане.
Надо мной склонился Роджер. Я оцепенело кивнул.
– Он жив! – Роджер, артист до мозга костей, воздел руки к небу, и публика зааплодировала.
А Триста побелела как полотно.
– Этот ящик… Он тебя раздавил. Ты погиб.
Погиб?
Она склонилась над водой, и ее стошнило. Мы с Роджером держали ее за плечи. На Шармане даже рвота была красочной.
Роджер уставился на Тристу разинув рот.
– Ты путешествовала?
Еле заметный кивок.
– Это гораздо труднее, когда ты пьяна в стельку. – Она отстранилась от нас, тяжело дыша, привалилась к причальной тумбе.
«Ты погиб».
Я всегда знал, что Триста умеет путешествовать во времени, но ни разу не видел, как она это делает. Она это терпеть не могла. Не любила ощущение головокружения, которое накатывало в момент высадки в прошлом. Злилась, что не может вернуться в настоящее. А больше всего ненавидела цену своей магии: при каждом перемещении в прошлое на любой отрезок времени Хронос сокращал свою жизнь на стократную длину этого отрезка. Старел, покрывался ранними морщинами. Хочешь заново прожить один день – состаришься на сто дней. Вернешься на один год – станешь старше на сто лет, а это мгновенная смерть.
Триста вгляделась в свои дрожащие руки.
– Я выгляжу постаревшей?
– Нет, скорее так, словно всю ночь не спала. – Роджер помог ей подняться. – Насколько далеко ты вернулась?
– Кажется, всего на минуту назад. – Она судорожно вздохнула, лицо все еще было бледным. – Боже мой. Одно неверное движение – и я бы сократила свою жизнь на несколько лет.
Если Триста ради моего спасения заново прожила всего одну минуту, значит, она будет дышать, смеяться, любить на сто минут меньше. Из-за меня.
– Спасибо тебе. – Я обнял Тристу, и впервые в жизни она не стала кривить лицо и закатывать глаза.
– У тебя весь пиджак порван. – Она уткнулась мне в плечо, и голос прозвучал глухо.
– Ну и пусть. Зато меня не раздавило в лепешку.
Роджер поднял разбитого херувимчика и показал нам.
– Узнаёте?
Триста вынырнула из моих объятий и взяла статуэтку. Снизу был нарисован черный бриллиант. Внутри него изящные стрелки часов показывали на девять и двенадцать.
– Компания Дьюи. Это его логотип.
– Мы что, сегодня будем драться с обоими твоими братьями?
– Я видел тут Джорджа. – Я потер виски. – Не знаю, он это сделал или нет, но вид у него был весьма довольный.
– Знал, что мне придется путешествовать. Скотина он, этот Джордж. – Триста провела пальцем по гравированным часам. – Дьюи намного лучше. Он парень неплохой. Даже, наверное, единственный хороший человек в нашей семье.
Роджер окунул палец в темную лужу, образовавшуюся под разбитым ящиком.
– Должно быть, он наливал спиртное в эти статуэтки, чтобы провезти мимо береговых властей.
Триста взяла тросточку и обернулась. К нам уже направлялись полицейские.
– Пора сваливать.
Мы растворились в толпе. Я спросил Тристу:
– Когда ты уходишь в прошлое, что происходит с прежней версией тебя?
Она сдвинула брови:
– Никакой «прежней меня» не существует. Я все та же самая. Просто заменяю саму себя.
– А куда девается старая линия времени? – продолжал я расспрашивать. – Может быть, существует некая альтернативная вселенная, в которой я погиб под ящиком херувимчиков, наполненных выпивкой?
– Терпеть не могу путешествия во времени, – простонал Роджер.
– Откуда мне знать? – ткнула меня в бок Триста. – Предвидела б я, что ты это так обмозговывать будешь, оставила бы тебя под ящиком.
– Тише, – вполголоса скомандовал Роджер. – Прихвостни Джорджа обрабатывают эдвардианца.
– Телепата, который умеет читать мысли? – обернулся я через плечо.
– Именно. – Роджер остановил продавца с серебристыми оленьими рогами, взял у него с подноса три ярко-желтых напитка и взамен положил три драгоценных камня. – Пейте.
– Но ты же говорил…
Он протянул мне стакан:
– Если мы накачаемся до оцепенения, они не смогут прочитать наши мысли.
– До дна, ребята. – Триста подняла бокал, и мы опрокинули приторно-сладкие коктейли.
Лимонная жидкость разожгла в моих жилах огонь медового цвета, и весь мир покачнулся, окрасившись причудливыми солнечными оттенками.
Ого. В голове зажужжало, затянули сладкую песню золотистые пчелы. Почему я их раньше не замечал?
– Пчелки, – хихикнул я.
Триста как-то странно посмотрела на меня.
– Где?
Я раскрыл рот, чтобы объяснить, и оттуда выпорхнул целый рой шмелей.
– Пчелки-и-и! Ж-ж-ж!
Роджер хихикнул. Триста горестно закатила глаза, но ее плечи ходили ходуном.
От смеха у меня выступили слезы. Я хотел спросить, слышат ли они тоже этих пчел, но слова во рту оказались тяжеловаты. Я так и не смог их произнести.
– Пчелки-и-и-и! – прошептал я.
В своей жизни я, конечно, видел немало пчел, но никогда не видел их по-настоящему, понимаете?
Роджер повалился наземь и потянул меня за собой. Мой лучший друг, мой волшебный, божественный приятель хохотал так, что не мог устоять на ногах.
Музыка вознесла меня над друзьями. Я полетел вместе с пчелами, кружась среди звезд…
И потом я увидел это. Часы в форме бриллианта, пришитые на лацкан незнакомого парня. Они сияли так, словно их заколдовали пчелы. Пчелки мои, они хотели, чтобы я это увидел. Хотели, чтобы я следовал за символом, едва не прикончившим меня. Я попытался рассказать об этом Тристе и Роджеру, но язык по-прежнему меня не слушался. Поэтому я просто ткнул пальцем в сторону незнакомца и пошел за ним.
Мой взгляд был будто прикован к этому юноше. Я спешил вслед за ним к самому грандиозному шатру, подобных которому никогда еще не видел. Высотой этажей в десять, испещренный вихрем фиолетовых и черных полос, с овальным потолком, открытым навстречу ночному небу. Из дверей лилась музыка, она притягивала меня, точно пение сирен.
Роджер мрачно хохотал рядом со мной, твердя что-то про семейное воссоединение, но я ничего не слышал, кроме жужжания, охватившего мой разум, проникавшего до костей. «Ты уже бывал в этом шатре», – шептали мне пчелы.
Неужели родители когда-то возили меня на Шарман?
Часы-бриллиант нырнули вслед за толпой в переполненный шатер, где над входом висела афиша с той прелестной девушкой в полный рост. Я сунулся было за ними, но ловкие руки оттащили меня обратно и юркнули в карман порванного пиджака. Там лежала мамина брошь. Я прикрыл ее рукой, и на меня заорала пожилая дама в огненно-красном блестящем платье. Ее слова потонули в музыке и жужжании пчел.
Роджер закинул руку мне на плечо, и дама, выпустив меня, взяла его за щеки. Под ее касаниями он растаял, превратившись в вертлявого мальчишку с гладким, без единого шрама, смуглым лицом. Я моргнул, и мальчишка снова стал Роджером. Пчелы запели, зазывая меня в шатер. «Ты здесь уже бывал, – шептали они. – Иди за нами».
В театре пульсировала музыка, словно пришедшая из другого мира. Сердце бешено билось в такт ударам барабанов, в головокружительном темпе буйного фортепиано. Во влажном воздухе порхали блестки, перекликаясь с мерцающими над шатром звездами. Прикасались друг к другу жаркие тела, расплывались в лихорадочном трансе подернутые дымкой глаза.
Так много обнаженной кожи – мягкой, податливой.
Обворожительные девушки скользили по моей шее длинными ногтями и упархивали прочь. Парни с обнаженными торсами подмигивали, пожирая меня жаркими взглядами. Улыбки были заразительными, и вскоре от восторга у меня заболели щеки.
На сцене тянулась к небу людская пирамида. Женщины в сверкающих драгоценностями бикини синхронно кружились, гипнотизируя меня. Приклеившись ногами к липкой земле, я впитывал эти секунды, минуты, часы. Никогда я еще не был настолько полон жизни.
– Потанцуй со мной! – Одна из девушек подхватила меня и закружила по залу.
Не успел я и глазом моргнуть, как Триста прижала меня к стене, стала что-то кричать о том, что надо занять места, о Роджере, но пчелы взлетели к аристократическим ложам и закружились около человека с часами-бриллиантом. Добрые маленькие пчелки.
Еще мгновение – и Роджер встряхнул меня за плечо:
– Ты вообще как?
В моих жилах еще струился этот упоительный мед, но я все же сумел указать на часы.
Бархатный ковер, лестница, смотритель на верхней ступеньке. Роджер переглянулся с ним. Радость узнавания. Объятия. Мы нырнули за портьеру и вошли в богато украшенную ложу, нависавшую над сценой. Пчелки успокоились, их жужжание притихло. Я пришел туда, куда они меня звали.
Человек с часами окинул взглядом мою запачканную одежду. Бледный, с черными как смоль волосами и внимательными карими глазами. Он был примерно нашего возраста, но всем своим видом – безупречной осанкой, сияющей улыбкой – источал непоколебимую уверенность в себе. Роскошный костюм – двубортный, с тончайшими серебристыми полосками – сидел без единой морщинки.
Я моргнул, и его лицо внезапно изменило очертания. С чудовищных клыков капала кровь. Я с криком отпрянул.
Он сдвинул брови:
– Что с вами?
Я прижал руки к колотящемуся сердцу, но не смог произнести ни слова.
– Привет, Дьюи! – Триста небрежно помахала, но губы невольно растянулись в улыбке.
Значит, это и есть Дьюи – другой брат Тристы.
– Триста! – он разинул рот. – Вернулась?
– На выходные.
Пару мгновений они молча смотрели друг на друга, потом он шагнул к ней и заключил в крепкие объятия. Она зажмурилась, на лице отразился целый вихрь плохо скрываемых чувств. Несмотря на все разговоры о «чертовых Хроносах» и «я уж лучше сама по себе», Триста явно по нему соскучилась.
Дьюи отстранился и обвел ее пытливым взглядом:
– Ты ничуть не постарела.
– Ты тоже. – Она ущипнула его за щеку. – Я ожидала увидеть старика. Слышала, ты занялся бутлегерством, и решила, что без твоей магии тут не обошлось.
– Путешествую понемногу туда-сюда, но только когда этого хочу я сам, а не отец.
Триста пристально посмотрела на него:
– Ты тоже ушел из дома?
– Без тебя там и посмеяться стало не над кем, – поддразнил он ее, однако в улыбке сквозила грусть.
Хроносы объединили свои способности во благо семьи – они по очереди путешествовали в прошлое, упрочняя семейное благосостояние и следя за тем, чтобы другие магические кланы не приобрели слишком большого влияния. Когда Триста отказалась в этом помогать, ее изгнали из дома.
– И отец разрешил тебе остаться на Шармане?
– А куда он денется? – Дьюи приосанился. – Моя выпивка плещется во всех бокалах этого острова.
– Вот, значит, кто тут главный поставщик. – Роджер протянул руку. – Роджер Ревелль.
Брат Тристы ответил крепким рукопожатием:
– Дьюи Хронос. Я и не знал, что ты вернулся.
– А я не знал, что мы знакомы.
– Я навел справки о вашем шоу. Твоя слава бежит впереди тебя.
Улыбка Роджера дрогнула. Ему ужасно хотелось вернуться на сцену. Всякий раз, слишком много выпив, он пытался вызвать нас на спор о том, что ему удастся спрыгнуть с какой-нибудь неимоверно высокой ветки. Он гордился своим акробатическим мастерством, но после событий, оставивших на его лице глубокие шрамы, о выступлениях не могло быть и речи.
Роджер поманил меня:
– А это наш дорогой друг Джеймисон Порт. Кажется, после Эффиженова «Пчелиного жала» он потерял дар речи.
– Вы сумели найти магическую выпивку? Я впечатлен. По нынешним временам она стоит очень недешево. – Дьюи стиснул мне руку, словно пытался по моему болевому порогу оценить, насколько я гожусь Тристе в друзья. – Когда в следующий раз захотите чего-нибудь покрепче, отыщите меня.
– Благодарю вас, – выдавил я, отнимая руку. Слова наконец обрели способность соединяться друг с другом.
Дьюи с улыбкой поднял бокал:
– Полюбуйтесь на нас: Ревелли и Хроносы ведут тихую и мирную беседу. Наши предки, должно быть, ворочаются в гробах.
Роджер уселся на перила, как всегда бросив вызов гравитации.
– Один из твоих ящиков чуть не отправил Джеймисона на тот свет. Упал с твоего корабля и раздавил бы насмерть, если бы не Триста. Она пустила в ход свою магию. Буквально.
Он указал на часы в форме бриллианта, украшавшие пиджак Дьюи. У того вытянулось лицо.
– Прошу прощения, Джеймисон.
– Ничего страшного, – заверил я. – На мне ни царапинки, спасибо вашей сестре.
– Но пиджак безнадежно испорчен. – Он скинул свой, оставшись в темном жилете и жемчужно-белой рубашке. – Вот. Возьмите мой.
Я отступил на шаг:
– В этом нет необходимости.
– Возьмите. Я настаиваю. Это самое малое, что я могу сделать.
Не успел я еще раз отказаться, как вспыхнул свет и зал внизу взорвался аплодисментами. Дьюи накинул пиджак мне на руки:
– Заберу завтра.
– Право же, я не хочу…
Не слушая меня, он шагнул к портьерам.
– Сейчас будет выступать Лакс Ревелль. Я хочу посмотреть из партера, глазами обычных зрителей. Триста, встретимся после спектакля?
Сестра помахала ему, и Дьюи ушел.
– Лакс – это та самая девушка с афиши? – спросил я у Роджера, доставая из нагрудного кармана погубленного пиджака мамину брошку.
– Единственная и неповторимая. – Он помог мне надеть пиджак Дьюи. – Черный цвет тебе очень идет.
– Мой пиджак тоже был черным.
– Ну хорошо. Значит, тебе очень идут дорогие вещи.
Да, такой роскоши мне носить не доводилось.
– Вот только у меня такое ощущение, будто из этого пиджака я уже вырос.
Середину сцены озарил луч прожектора. Роджер соскочил с перил и уселся в кресло.
– А вот и мой папочка. Джеймо, пожалуйста, не снимай пиджак. Если старик увидит, что его самый почетный гость отчалил, то свалит всю вину на меня.
По сцене вразвалочку прошелся человек огромного роста. Костюм в тонкую полоску туго натянулся на бочкообразном торсе, рукава заканчивались парой голодных волчьих морд, грозивших сожрать его толстые ручищи. Лицо было скрыто под слоем белой пудры, щеки ярко нарумянены, рот пылал алой краской. То ли клоун, то ли монстр.
– Добро пожаловать, несносные вы мои! – густым басом прогудел дядюшка Вольф.
– А я бы сказал, – в унисон с отцом прошептал Роджер, – с возвращением.