Анна и Сергей Литвиновы
Кот недовинченный
Пролог
С улицы донесся шум подъезжающей машины. Затем – скрип тормозов. Звуки далеко разносились в ночной тишине.
Антон метнулся к окну, выглянул из-за жалюзи. Из старой «бээмвухи» вылезали двое качков. Антон сразу понял: они – по его душу. И хотя он ждал визита и был готов к нему, его наполнил противный страх. Сердце заколотилось, реагируя на ударный выброс адреналина.
Антон бросился к двери, запер ее на ключ. Затем, кряхтя, пододвинул к двери диван. Это хоть немного задержит их.
Он потушил в офисе свет. Юноша неоднократно прокручивал в уме, как станет уходить, поэтому ему оставалось просто в точности делать то, что он наметил раньше.
Снизу – оттуда, где дремал охранник, – донеслись резкие голоса. Затем – возня. Шум падающего тела.
Пальцы Антона запорхали по клавиатуре. Компьютер начал выполнять заданные команды. Чтобы не терять времени, Антон откручивал винты на корпусе процессора.
С лестницы донеслись неотвратимые шаги. Компьютер завершил заданную программу. Антон выдернул штепсель из розетки. Сейчас не время заботиться о ее корректном завершении.
Ручка задергалась. Затем в дверь забарабанили. Только бы успеть!
Антон лихорадочно снял крышку процессора. Вроде бы он все предусмотрел и не раз проигрывал в уме свои действия, однако руки, тем не менее, тряслись.
В дверь раздались глухие удары плечом. Она затрещала, но пока не поддавалась.
Антону нужна была всего пара минут – но были ли они у него, эти минуты?
Из-за двери раздались нетерпеливые выстрелы.
За 512 лет до описываемых событий.
Милан, 1493 год
В кабинете герцога Сфорцы горел камин, и это был единственный источник света в помещении. Окна плотно завешены, и подходить к ним строго запрещалось: вдруг гость даст знак заговорщикам – реальным или воображаемым.
В редких отсветах пламени лицо герцога, прозванного за смуглость кожи Моро, то есть «черный», казалось еще темнее. Герцог был мрачен, и развеселить его не могло даже присутствие его молоденькой любовницы Цецилии Гальерани – хорошенькой, тоненькой, большеглазенькой. (Ее лицо, благодаря несравненному искусству Мастера известное как «дама с горностаями», на века переживет и ее самое, и герцога Сфорцу, и самого Мастера.)
И тогда угрюмый герцог послал за Мастером. В последнее время то был единственный человек, способный его рассмешить, заинтересовать, заставить забыться.
Мастер не заставил себя ждать. Через минуту он уже вошел в двери, услужливо распахнутые герцогским постельничим, и принял вид самый робкий и почтительный.
– Порадуй меня, – отрывисто бросил герцог Мастеру. – Посмеши!
– О, ваша светлость, – прижал руку к груди и поклонился Мастер, – для меня большая честь и великая приятность доставлять вам радость. Не желаете ли услышать новые загадки?
– О, загадки, загадки! – захлопала в ладоши Цецилия.
Однако герцог ожег девушку мрачным взглядом, и та осеклась.
– Не хочу, – капризно пробасил Сфорца и хлопнул ладонью по столу. Затем глубоко вздохнул и снизошел для пояснения: – Тошно мне.
– В таком случае, ваша светлость… – снова поклонился Мастер и весьма расчетливо смешался. – Ох, я приберегал ЭТО для праздника именин вашей светлости, однако… Если вы изволите приказать…
– Что? – отрывисто бросил Сфорца.
– Позволю себе спросить: может, ваша светлость прикажет все же отложить демонстрацию до ваших именин?
– Что, говори! – нахмурил брови герцог, и по выражению его лица, а также громовому голосу было ясно: это человек не привык, чтобы ему перечили.
– Позвольте мне, ваша светлость, не упреждать своими недостойными пояснениями демонстрацию аппарата, дабы своими речами…
– Хватит предисловий! Покажи мне! Быстро! Сейчас!
Хорошо затаенная довольная усмешка блеснула в глазах Мастера, и человеку наблюдательному стало бы ясно: он вызвал в герцоге именно ту реакцию, которой добивался. Впрочем, Сфорцу нельзя было отнести к числу людей, внимательных к оттенкам человеческих чувств.
Мастер растворил дверь кабинета и вышел. Куда теперь делась его униженность! Это был человек, приближенный к трону, чуть ли не личный друг герцога. Он надменно бросил немедленно подскочившему к нему постельничему:
– Его светлость велели принести! Живо!
А еще через минуту постельничий на вытянутых руках внес в кабинет герцога НЕЧТО, укрытое сверху грубой тканью. Лицо постельничего выражало брезгливость, смешанную с ужасом.
Глава 1
Москва.
Наши дни.
25 февраля.
Катя Калашникова
Катя любила своего непутевого племянника Леньку Коноплева.
К сожалению, эта любовь не была взаимной.
Нет, наверное, Ленька испытывал по отношению к своей тетке теплые чувства. И если б его, предположим, спросили, любит ли он ее – племянник, конечно, ответил – с искренним удивлением: мол, о чем базар?! Есессенно, люблю! Однако в Ленькиной жизни, переполненной тусовками, девочками, зачетами, лабами и зарабатыванием денег, Катерине просто не находилось места.
Он появлялся у тетки на день рождения, под Новый год или на Восьмое марта, с видимым удовольствием сметал салатики и прочие яства, что ему подносилось, – а потом исчезал и снова появлялся лишь к следующему празднику. Кате оставалось только с ностальгией вспоминать, как они лет десять назад вместе со старшей сестрой Дашкой и ее сыном – маленьким Ленчиком – отдыхали под Геленджиком. Тогда Катя, еще студентка, учила десятилетнего Лелика прыгать на тарзанке, кувыркаться в воде, а также просвещала его насчет современного американского сленга.
А теперь Ленчик вырос, бороду бреет, на авто разъезжает, и никто из родни ему не нужен. Иногда, правда, он о тетке вспоминал «внепланово», не под праздник. Когда ему, например, ключи от квартиры неотложно требовались.
Или – если у него что-то случалось.
Вот и сейчас слегка истерическая «эсэмэска», пришедшая от Ленчика, свидетельствовала, что с ним опять, похоже, что-то стряслось:
«Тетенька, хотел бы срочно с тобой увидеться. Согласен на любые условия. Напиши, когда, где».
Катя только что отпустила последнюю группу ученичков и стала наполнять ванну. Она предвкушала пятничное вечернее расслабление: долгое лежание в хвойной пене с ленивым листанием свежего «Космополитэна». Праздничный мартовский «Космо» весил три пуда, и просматривать его можно было бесконечно, отмокая после тяжкой трудовой недели… Однако не могла же Катя отказать ради журнала любимому племяннику?! Видать, у него и впрямь неприятности. Поэтому она взяла мобильник и быстро протелеграфировала (то есть «проэсэмэсила» – так, что ли?): «Приезжай прямо сейчас! Есть паэлья, сможешь ее съесть».
Ленчик откликнулся немедленно: «Да ты поэтесса! Скоро буду».
Вот свинья, подумала Катя, насмехается над старшими. Поэтессой обозвал. И что значит: «Скоро буду»? «Скоро» – это как? Через пять минут? Пятнадцать? Или через два часа?
Н-да, такая уж привилегия у юности: быть равнодушным ко всему, что не относится впрямую к ее собственной жизни. В том числе и к своим родным. Катя сама точно такой была – всего лет десять назад.
Вздохнув, Катя выпустила воду, уже успевшую залиться в ванну, и отправилась на кухню: провести ревизию холодильника. Паэлья – паэльей, но ею дело вряд ли ограничится: Ленька метал будь здоров, что бы с ним ни случалось.
…Ленчик явился через пятнадцать минут с тремя замороженными тюльпанчиками.
– С наступающим Восьмым марта, тетенька, – пробормотал он, протягивая букетик Кате.
– Лелик, окстись! До восьмого марта еще две недели. Ты, компьютерщик, считать-то умеешь?
– Не очень хорошо, – парировал племянник. – Так, на семь-восемь, и то с калькулятором. А что, рано цветочки дарить, да? Тогда я могу забрать.
– Ох, Лелик! Наглость твоя не имеет границ.
– Я знаю.
– Ты меня своими цветами конкретно пугаешь. Я и без того думаю: что же могло случиться, чтобы ты ко мне вдруг заявился? Да еще в пятницу вечером? Неужели Машка беременна?
– Не дождетесь, – нахмурился Леня.
– Тогда что?
– А я-то думал, здесь паэлью дают, а не мозги полоскают…
– Хорошо, тогда мой руки – и давай за стол.
– Фу. Как пошло, в мамином стиле: «мой руки», «давай за стол».
– Не хочешь? Кормить не буду.
– Хочу, тетенька! Очень хочу!
Катя давно открыла секрет кормления племянника – порцию ему надо подавать ровно такую, чтобы казалось: обычный человек столько съесть не в состоянии. Однако Лелик всякий раз уминал, и с пребольшим удовольствием.
Вот и сейчас она навалила ему двойную дозу паэльи, рис аж за края тарелки высовывался – а Лелик ничего, слопал за милую душу. Срубил – и очевидно повеселел. Лицо разгладилось, зарозовело, глаза заблестели.
– Ох, хор-рошо! – с чувством произнес племянник, отвалившись от еды.
– Вкусно?
– Еще как! Супер! Просто чудеса творишь! Паэлья лучше, чем в Испании.
– А ты что, был в Испании?
– Нет, – быстро ответил племянник, – но паэлья у тебя все равно вкуснее.
– За что люблю я тебя, Лелик, – благодарно проговорила Катя, – умеешь ты сказать доброе слово.
– А что, Паша твой Синичкин не умеет?
– Куда ему! Из него простое «спасибо» клещами нужно вытягивать. Одно слово, мент – хоть и бывший.
– А где он, кстати, сейчас?
– Понятия не имею. Наверно, у себя, на Дмитровке. А может, по бабам шляется. Он у нас теперь человек свободный.
– Вы что с ним, опять поругались? – участливо поинтересовался Ленчик.
– Опять, – вздохнула Катя. – Но на этот раз, думаю, уже навсегда.
– Жа-алко. А у меня к нему дело было.
– Звякни ему сам. Телефоны знаешь.
Племянник скривился, но Катя продолжила:
– Он, наверное, даже обрадуется. Люди склонны любить тех, кому они сделали добро.
– Супер! – восхитился Ленчик.
– Что?
– «Люди склонны любить тех, кому сделали добро». Ты сама придумала? Гениально!
– Ты сегодня, Лелик, что-то подозрительно сладкий. Ну-ка, давай выкладывай, что случилось.
– Со мной – ровным счетом ничего.
– А с кем тогда? С мамой? – встревожилась Катя.
– Нет, у нее тоже все нормуль. Как всегда: занудствует да каши мне варит. – Ленчик скривился.
– Тогда у кого проблемы?
– У моего ближайшего и лучшего друга.
– Рассказывай.
– Тебе по-мужски излагать – или по-женски?
– В смысле?
– Женщины обычно повествуют по порядку: с чего началось, как продолжалось, чем закончилось. А мужики сначала выкладывают самое главное, а потом уже переходят к деталям.
– То есть перескакивают с пятого на десятое. Ладно, рассказывай как хочешь, юный спец по гендерным проблемам.
– И спрашивать не буду, кто такой этот гендер…[1]Короче, рассказываю. В привычном тебе женском стиле.
И Леня поведал Кате следующее.
…Еще на втором курсе к ним в группу пришел новенький. Он год проболел (или прокосил, Ленчик точно не знал), брал академку, отстал на курс. Звали его Антон Старостин. Прошло достаточно непродолжительное время, и он стал Лениным закадычным другом. Во многом сему способствовало то, что Антон был мегапрограммистом – лучшим на курсе.
– Лучше тебя? – удивилась Катя.
Вопрос был неслучаен. Ленчик являлся всем известным – во всяком случае, в масштабах семьи – программистом, компьютерщиком, хакером. Казалось, для него нет ничего невозможного. Проникнуть в сеть сотового оператора и пополнить счет парой сотен долларов – пожалуйста. Взломать сайт хозарских сепаратистов – ничего нет проще. И потом, звание победителя Всемирной компьютерной олимпиады в Кейптауне (которое с гордостью носил Ленчик) тоже абы кому не дадут.
– Увы, – вздохнул племянник, – Тоха был лучше, как ни обидно признавать сей прискорбный факт. Но… Как говаривал Аристотель, Платон мне друг, но истина дороже.
– Это Сервантес говаривал, – машинально поправила Катя. – Во второй части «Дон Кихота».
– Правда? – рассеянно изумился Ленчик. – Ну, какая разница. Главное, Тоха был в наших компьютерных делах очень крут. Мы с ним не раз и не два сходились в честном поединке. И почти всегда он меня – делал… Выражаясь доступным тебе, филологине, языком: если я по компам мастер спорта или, – скромно добавил юноша, – мастер спорта международного класса – то он был гроссмейстером.
– Да ты у нас скромняга настоящий, – пробормотала Екатерина.
– Да, я такой!.. Тошка вообще, – продолжал Ленчик, – очень многоталантливый человек. Мы с ним пьесу сочинили, для КВНа, и он в ней главную роль играл. А однажды вот что было: Тоха вдруг исчез. Появился через четыре дня – небритый, немытый, глаза красные. «Где был?» – «А я, – говорит, – биотехнологией увлекся. Создал компьютерную муху с шестью крыльями». – «И где же она?» – «Улетела».
– Прямо настоящий Леонардо да Винчи, – усмехнулась Катя.
Ленчик на ее иронию не отреагировал, настаивал:
– Не, он правда реальный гений.
– Что ж мы ничего о твоем Антоне не знаем? – с легким сарказмом спросила Катя. – Почему он до сих пор не явил свои многочисленные таланты миру?
– Да потому, что Тоха – редкостный раздолбай.
– Еще больший, чем ты? – ехидненько поинтересовалась Калашникова.
– Пф-ф! Я по сравнению с ним в данном спорте вообще ребенок. Второй юношеский разряд, не больше. А он и тут – гроссмейстер.
– Могу себе представить… – пробормотала Катя.
– Нет, даже не можешь! У Тохи любимое занятие – на все забивать. На институт, на работу, даже на комп свой любимый – на все. Чтобы для КВНа роль выучил и на сцену вышел, наши артисты за ним в общагу по очереди приходили, будили и на репетиции силком волокли.
– А как он учится? – спросила Катя.
– Ф-фу! – сморщился Ленчик. – Что за вопрос! Сразу видно, что ты преподша! Доцентша!.. Да он на лекции вообще не ходит, даже на семинары забивает и ни к одному из экзаменов дольше двух часов не готовился.
– А оценки?
– Ох, ты такая же, как и мать моя! Одни оценки вам интересны! Да Тоха, если хочешь знать, с его талантами мог бы президентскую стипу получать!
– Но не получал, – закончила за племянника Катя.
– Он и обычную-то не получал.
– Чем же твой Антон вместо учебы-то занимался?
– Тупил! Тормозил. Информацию потреблял. По сети ползал, когда деньги были. Пиво пил.
– Ну, этим все студенты грешны.
– Но Тоха – в особо злостных масштабах. Знаешь, кстати, какая у него кликуха была? «Тоха-Питоха». Потом первая часть отвалилась, и он у нас просто Питохой стал. Или Питухой. Хотя на Питуху он обижался: на «петуха» похоже.
– Ясно. Все вы – утопленное в пиве поколение. Но ты ведь, Лелик, ко мне приехал не для того, чтобы к сочинению готовиться. На тему «Антон Старостин – лишний человек двадцать первого века».
– Совершенно центрально замечено! Но ты ж сама велела, чтобы я рассказывал по-женски, то есть последовательно. Стал-быть, это была только присказка. Или экспозиция, как вы, гуманитарии, выражаетесь.
– Тогда рассказывай сказку.
– Пожалуйста. Мы перешли на пятый курс, и тут Тоху как подменили. Во-первых, он работать пошел…
– Куда?
Ленчик опять скривился:
– В брачное агентство под названием «Уж замуж за рубеж».
– Что, серьезно так называется?
– Ага.
– И кем он там работал? Женихом?
Леня хохотнул – оценил шутку.
– Нет, сисадмином[2]. Но не в том суть. Главное, Тоха опять чем-то увлекся. Сильно увлекся. Как с той мухой. Дни и ночи за компом сидел. В институте вообще не показывался.
– Увлекся – чем?
– А я знаю?!
Катя нахмурилась.
– Ты же вроде говорил, что друг его.
– А я и не отрекаюсь. Да, друг. Но он знаешь какой скрытный был!..
– Что, – прищурилась Екатерина, – ничего тебе не рассказывал? Даже за пивом?
– Не.
– А ты его спрашивал?
– Хм! Неоднократно.
– И что Антон отвечал?
– Да много всякой пурги. Но знаешь, Катюшечка, – Ленчик редко называл тетку по имени, но когда сие случалось, ее имя звучало в его исполнении особенно проникновенно, – я, конечно, проинтегрировал его ответы. И получилось у меня, что Тоха клепал на заказ какую-то суперпуперпрограмму.
– Какую программу? Для чего? Про что?
– Представления не имею. Единственное, однажды, когда он «трех топоров» (ну, портвейна «три семерки») накеросинился, начал орать, что программа его, типа, революцию произведет, а сам он миллиардером будет, круче Гейтса. И тогда меня к себе вице-президентом возьмет.
– Типичная для алкоголиков мания величия, – поморщилась Катя.
– Я б не спорил, – кивнул Леня, – когда б не знал, на что Тоха способен. Он ундервуд настоящий – то есть вундеркинд. Честно тебе говорю.
– Но ты ко мне приехал явно не для того, чтобы своего другана рекламировать. Или ты за него замуж собрался?
– Нет, – с серьезной миной помотал головой племянник, – я до противности гетеросексуален. Из-за чего и страдаю.
– Почему – страдаешь? – улыбнулась Екатерина.
– А, думаешь, легко овец в койку затаскивать?! Особенно симпатичных?
– Я думаю, тебе – легко.
– Да?! С моим-то не телосложением, а «теловычитанием» и с полным отсутствием бицепсов?
– Зато ты, Лелик, чертовски обаятельный, – без грамма иронии сказала Катя.
– Спасибо тебе, тетечка, на добром слове.
– У твоего друга, кстати, девушка была?
– Случались всякие. Одноразовые. Когда он еще в общаге жил.
– Жил? А потом куда переехал?
– Ну, формально он в общаге и числился, а фактически – в том брачном агентстве гнездо себе свил. Компы там имелись мощнейшие (непонятно, правда, зачем) – вот Тоха по ночам на них и работал. И пиво дул. Тетки брачные его обожали, ключи от офиса доверяли. Диванчик там у него стоял, он пару часов под утро прикорнет, а днем опять вокруг компьютеров шаманит…
Катя не удержалась – зевнула, обычное дело для пятничного вечера.
Ленчик посерьезнел. Сказал:
– Ну ладно, тетечка, предыстория затянулась. Пора переходить к главному. Короче, неделю назад Питоха исчез.
– В смысле – уехал куда-то?
– Не совсем.
Леня вынул из кармана штанов (настолько обширного, что туда ноутбук можно было засунуть) сложенную вчетверо газету «Молодежные вести». Кате бросился в глаза заголовок: «Загадочное преступление в брачной конторе».
Она пробежала глазами заметку:
«Удивительное преступление произошло в одной из столичных брачных контор, специализирующейся на „поставке“ московских невест на внешний рынок. Ночью в агентство (оно размещается в двухэтажном особнячке на Сретенском бульваре) проникли двое неизвестных в масках. Они „вырубили“ единственного охранника с помощью электрошокера, затем связали его, заткнули рот и вошли в помещение брачной конторы. Но спустя непродолжительное время, обыскав особняк и практически ничего не прихватив, налетчики покинули место преступления.
Секьюрити сумел освободиться от пут только через несколько часов. Он и вызвал милицию. Милиционеры, прибывшие на место происшествия, подтвердили, что из агентства похищен лишь жесткий диск одного из компьютеров. Однако в деле имеется одна странность: охранник утверждает, что в ту ночь в помещении брачной конторы присутствовал еще один человек. Это 21-летний пятикурсник Технического университета имени Баумана Антон С. Студент подрабатывал в агентстве сетевым администратором. Он был, по словам руководителей брачной конторы, чрезвычайно увлечен компьютерами и очень хорошо разбирался в них. Антон частенько засиживался в помещении агентства до глубокой ночи, а порой и спал там. В ночь нападения С. также присутствовал в офисе. Однако, как утверждает охранник, он не выходил из помещения ни вместе со странными налетчиками, ни после них. На рабочем месте также не нашлось никаких следов пребывания С., и до сих пор непонятно, куда он мог «испариться». Милиция предполагает, что молодой человек может быть связан с преступлением, и предпринимает меры по его розыску, однако ни дома, ни в институте С. не появлялся, а его мобильник молчит. Сыщики ломают голову над тайной его исчезновения».
Калашникова дочитала заметку до конца, а потом взглянула на выходные данные газеты.
– Газета сегодняшняя. А ты говорил, что твой друг неделю назад исчез.
– А он и испарился неделю назад. Непонятно, почему заметка только сейчас появилась. Как будто ее специально мариновал кто-то.
– Я думаю, не специально. У газетчиков же как? Для убийства место на полосе всегда найдется. А про ограбление, тем более такое, напишут только тогда, когда больше писать не о чем… А что, Антон и в самом деле вообще исчез?
Леня кивнул:
– Угу. Ни в общаге не светился, ни в универе. И мобила вырублена.
– Может, домой к себе уехал? Откуда он родом?
– Из Ярославля. Но я родакам его уже звонил, номер Тохин домашний знаю. Поговорил я с предками аккуратненько, чтоб не беспокоить. Я, мол, из Англии с практики вернулся, вот Старостина ищу. А они дико удивились: он, говорят, в Москве – учится.
– А ты не спросил, когда он последний раз родителям звонил?
– Спросил. Ровно восемь дней назад. Как раз в день перед исчезновением.
– И они не волнуются?
– До моего звонка не начинали. Что у него мобильник молчит, их не удивляло: Тошенька, говорят, у нас такой рассеянный, вечно забывает баланс пополнить.
– Может, он с девушкой какой-нибудь познакомился? И завис у нее?
– Как-то за ним раньше не водилось подобных зависаний.
– Все когда-то бывает в первый раз, – глубокомысленно протянула Катя, сама не очень веря в подобное объяснение. – А в милиции что говорят?
– Ищут, – развел руками Ленчик. – Сами хотят Антона допросить по факту нападения на охранника и агентство.
– Ну, всем известно, как наша милиция рьяно работает.
– Вот и я о том же.
– О чем – о том же? – прищурилась Катя.
– Да пора уже, чтобы за дело Антона взялся настоящий профессионал!
– Ты на Пашу Синичкина намекаешь?
– Именно. На него.
Тон Екатерины заледенел.
– Ну и обращайся к нему сам.
– Он же не мой бойфренд, – надул губки Лелик, – а твой.
– Он мой бывший бойфренд.
– Какая разница!
– Нет, это дьявольская разница. Не могу я после всего, что было, звонить ему, а тем более о чем-то просить.
– Катюшечка, – капризно скуксился Ленчик, – ты же понимаешь, что если я (или, допустим, мама моя) к Синичкину обратимся – нам придется ему платить. А у нас денег нет, да если б и были – мама не согласится их на Питоху тратить. А для тебя Синичкин бесплатно Антона разыщет, да еще счастлив будет, что ты его помочь попросила.
– Нет, – решительно покачала головой Катя. – Не стану я Пашке звонить.
– Ну, Ка-а-атечка!.. – жалостливо протянул Коноплев-младший.
– В конце концов, – отрубила Екатерина, – у твоего Антона свои родители есть. Пусть они к Синичкину и обращаются – или в другое сыскное агентство.
– Да не потянут они агентство! Они ж из Ярославля! Папаня у него пожарным на нефтеперегонном заводе работает, а маманя – в районной библиотеке. Откуда у них деньги, а сыскные агентства, я узнавал, в день от пятисот баксов требуют… И потом, неохота их раньше времени дергать.
– По-моему, время уже пришло.
– А по-моему, тебе, тетечка, твоя гордость важнее, чем жизнь и здоровье молодого человека – надежды отечественной науки.
– Лелик, не надо демагогии, – поморщилась Калашникова. – Никакой особенной надежды отечественной науки я, из твоего рассказа, в лице Антона не вижу. А вижу – безответственного лоботряса и керосинщика.
– Значит, раз лоботряс и керосинщик, – насупился Ленчик, – то и не человек теперь?
– Не передергивай! Ты тоже, мой дорогой, бездельник и выпить не дурак. Но ради тебя я – не дай бог, конечно, – все, что угодно, сделаю.
Ленчик растерянно заморгал, а Катя решительно продолжала:
– И делала уже. Потому что ты мне – родной. А твой Питоха мне никто. Я его даже не видела ни разу.
– Ладно, – вздохнул Ленчик, – твою позицию я понял. Извини, что побеспокоил.
Он встал из-за кухонного стола.
– Ну и куда ты отправляешься?
– Искать Антона. Сам.
– Детский сад, – якобы в сторону прокомментировала Екатерина. – Ясельная группа. Как сейчас помню: когда я в тебя манную кашу впихивала, ты такой же суровый вид принимал.
– Пусти, я пошел.
– Сядь. Сядь и успокойся. Давай попьем чаю – у меня, кстати, имеются твои любимые эклеры – и все обмозгуем.
– А что мозговать, если ты Пашке звонить не хочешь? – пробурчал Антон.
– Но мы же что-то и сами можем сделать?
– Ура, тетя Катюшечка, – просиял Леонид, – ты в деле!
Тот же день – точнее, ночь.
26 февраля, 02.50 утра.
Ленчик
Никаких действий Ленчику с Катей начать не пришлось, потому что той же ночью студенту пришло по электронной почте письмо.
Кому:Леониду Коноплеву
Адрес: thrillseeker@yandex.ru
От :меня
Адрес: epeiuahrciejvam@mailinator.com
Предмет: Новости π2he
Подумать только, Ленчик это «мыло» сначала чуть в мусор не выбросил! Оно и понятно: пришла депеша с незнакомого адреса, от неизвестного человека. Серверный сортировщик его в папку спама поместил – Леня такие письма обычно не глядя изничтожал. Однако сегодня он краем глаза увидел, что почтовый ящик отправителя расположен на сервере mailinator.com. Леня знал, что там регистрируют одноразовые электронные адреса. Отправил с него автор одно «мыло» – и все, ящик бесследно исчез. Тогда заинтригованный Ленчик «сабджект» прочитал. Там странное значилось: Новости π2he. Ну, «новости» – понятно. Каждый второй спаммер какие-нибудь новости тебе впаривает. (Например: «New photos! Kurnikova fucks horse!») А вот что за аббревиатура, состоящая из греческой буквы, арабской цифры, латинского местоимения?? Сначала число «пи», потом два (или по-аглицки «ту»), а затем местоимение (английское) «he», или «он». Что-то знакомое почудилось Ленчику в этой мешанине.
Да, конечно же! Как он сразу не догадался! Греческое π означает русский слог «пи», двойка – слог «ту», а английское «he» («он»), на самом деле, читать надо согласно транскрипции, то есть «хи». И что вместе получается? «Новости Питухи». Ну, конечно же, это он, Питуха-Питоха. Брат Тошка, живой и невредимый!
Ленчик нетерпеливо открыл письмо, даже не подозревая, насколько оно переменит его жизнь на годы вперед.
«Хей, чувак!
Ну че вы там, припупели в связи с моим исчезновением? Трепещете? Не трепещите! Я живой, здоровый и довольный как удав. Наслаждаюсь жизнью. А вот где я – этого вам знать не нужно. Может, в Доминикане пузо грею, может, в соседней от тебя многоэтажке хазу снимаю, а может, медитирую в Шаолиньском монастыре. Адрес, откуда я пишу, самоуничтожится практически сразу по отправлении письма, и искать меня бесполезно, не найдете, даже с твоими, Леон, талантами.
Я читал про погром в офисе «Уж замуж за рубеж». Ах, черт, проговорился. Да, я имею здесь, в Шаолиньском монастыре, доступ к русским газетам. Можете даже не сомневаться, если сомневались, – это по мою душу приходили. Крутые парни, видишь ли, решили, что я их на бабки кинул. Фактически я их и кинул. В общем, тот аванс, что они мне дали, не отработал. И им, ясен перец, не вернул.
Но ту программу, о которой я тебе, Леон, упоминал, я, в итоге, скриэйтил. Ну, или не совсем ту. Да только вот плохим парням ее не отдал. Сам решил ее продать. Клевая ведь получилась штука. Очень мощная. Эти долдоны все равно б в ней ничего не поняли.
Так вот чего я тебе, Ленчик, пишу. Программку эту, грандиозную вершину моего мастерства (хорошо сказал, а?), я им не отдал – но и с собой не взял. А знаешь че замутил? Тайма у меня было мало. Я сидел, запершись, в агентстве. По лестнице уже бухали ботинки темных мужчинок. (Сильное предложение, а?) Ну, тогда я и взял ее, мою Программу, – да и делитнул. Но, как ты, брат, понимаешь, не просто в трэш послал, а потом затер. Я еще и хард со своего компа снял и раздолбал его к бениной матери. Все! Финиш! Баста! Была Программа – и нет ее. И хрен ее кто когда восстановит.
Значит, такова, Лео, официальная версия событий. То есть так должны были думать бандюки.
Теперь слушай, что было на самом деле.
Перед тем как Программу делитнуть и хард разъ@@ошить, я пожалел плоды моих трудов. Все ж таки почти год просидел я над Программой ночами, столько сил и вдохновения вложил… (Плачет.)
И тогда я сделал вот что. Я взял мою Программень и отправил притаченным файлом (а она крохотулечная получилась, всего полгектара) по случайно взятому адресу. А знаешь, Лелик, откуда я этот адресок надыбал? Из базы данных агентства «Уж замуж за рубеж» – из числа тех овец, что за бугор замуж вышли.
Прикинь, что получается. Сидит такая Варя, хозяйка дома какая-нить из Оклахомщины, верная подруга фермера Джо. И вдруг – бац! – ей на бошку сваливается мое «мыло». А к нему полгектара[3]чего-то там ни хрена не понятного приторочено. Че она дальше делать-то будет? Вариант «а». Она моментально отправляет мое письмишко вместе с Программой в мусорный бак. Вариант «б». Она пытается открыть Программу. Фигушки. Ни @@я у ней не получается. Потому что я запаролил Программу так, что только два человека на всем белом свете могут ее открыть. Первый – это, совершенно ясно, я. А второй – ты. (Фанфары!)
К чему это я? Ах да… Значит, открыть Программу у овцы у той оклахомской, подруги фермера Джо, ессесьно, не выходит. Значит – что? Команда «б» не проходит, вернитесь к варианту «а».
Программа летит в мусор.
Итак, что получается? Я – неизвестно где. Программа моя – тоже неизвестно где. Точнее, известно где: в ж@пе. А именно: лежит в компе, в мусорном ведре, у какой-то из овец, взятой случайным образом из базы данных «Уж замуж».
Вернее, я даже знаю, у какой конкретно овцы. Знаю, как ее звать. Знаю адрес, электронный и человеческий. Но тебе я его не скажу. Пока, во всяком случае.
Ты спросишь: чего же тогда мне от тебя надо? Ну, во-первых, чтобы ты, чувак, не волновался. (А ты ведь волновался за меня, а? Ну, скажи, что волновался!) А во-вторых, я хочу, чтоб ты ее, Программень мою, все-таки нашел. Знаешь, я тут посидел, мозгой покрутил… Начертил пару формул… Поговорил по «аське» кое с кем… Словом, вышло, что Программу мою можно продать дорого. Очень дорого. За миллионы зеленых тугриков!
А знаешь почему? Потому что она – вершина, не побоюсь этого слова, развития человечества. То, к чему оно (человечество) всю свою жизнь стремилось. Над этой темой еще твой тезка, Леонардо да Винчи, работал. Японские мудрецы в восемнадцатом веке колдовали. Говорят, в сталинских лабораториях пытались что-то подобное создать. Но ничего им не обломилось. А мне вот – удалось. Поэтому еще раз говорю: стоить будет моя Программа миллионы, если не миллиарды.
К чему я это? А к тому, что мне, мой друг, вылезать чичас из моего укрытия не резон. Схватют. А Программу получить страсть как хочется. И продать ее. Поэтому слушай мое к тебе, Леон, предложение:
1) Ты немедленно отправляешься на поиски Программы. Со своей стороны я готов гарантировать, что путешествие твое будет совершенно безопасным. Никто про тебя не знает, про местонахождение Программы – тоже. Тебе ничто не угрожает.
Итак, 2) ты находишь ее.
Затем 3) ты передаешь ее мне в безопасном месте.
4) Я ее довожу окончательно до ума (ну, или мы с тобой доводим).
5) Мы ее продаем…
6) …и выручку делим между собой. Делим – черт с тобой, я не жадный – пополам.
7) Мы отваливаем в две противоположные стороны, каждый из нас при этом как минимум на зеленый лимон становится (я гарантирую!) богаче.
