Лия Луговая
Когда возвращается любовь
Глава 5. Лиз
Я пишу без остановки. Сквозь меня проходит поток, в котором временами я себя вообще от него не отделяю. Я помню, как однажды утром я проснулась с этим именем: «Дельфания, Дельфания, Дельфания…»
«Что всё это значит?» – я сразу смутилась.
Несколько дней подряд имя то и дело всплывало, перебивая мой обычный ход мыслей. Оно приходило ко мне, когда я ничего не делала, просто сидела рядом с Андреасом на переднем сиденье нашего автомобиля и бесцельно смотрела на мелькавшие мимо меня витрины, вывески, дома, людей… и вдруг откуда-то в голове возникал женский образ, пытающийся мне что-то сказать. Её губы шевелились, но я ничего не слышала, отмахивалась от этой картинки как от больного наваждения. Я всегда списывала эти видения на то, что я, скорее всего, слишком устала в последнее время. Но имя было настойчивым, и тогда я поняла, что оно не выдумка, оно живое, со своими тайнами – такими же, как у всех и всего вокруг; и в тот момент, когда я признала право имени на вполне реальное существование, на меня гремящим водопадом обрушились разрозненные голоса, образы, лица, воспоминания, чувства, мимолётные сцены… Было ощущение, что я невольно подглядываю за чьей-то жизнью, но я не подглядывала, мне показывали, вернее, показывала она – Дельфания.
Я никогда раньше не писала. Сколько себя помню, я всегда была мечтательницей, любила придумывать истории, но всё это оставалось на уровне моих детских фантазий. И когда я стала уже взрослой женщиной, эта привычка никуда от меня не ушла, точнее, я сама не хотела её отпускать. Каждый раз, засыпая, я должна была себе что-нибудь навоображать или намечтать: свою идеальную жизнь, идеальный дом, идеальные отношения… Но я никогда не называла себя в своих мечтах своим именем, даже не знаю почему: я с огромным удовольствием представляла другую женщину такого же возраста как я, но живущую в другом месте. Наверное, мне было интересно прожить чужую жизнь, так как я подсознательно считала, что со мной такого точно не произойдёт. Поэтому часто героями моих предсонных грёз становились совсем незнакомые мне персонажи, но тема была всегда одна и та же – любовь.
Эта привычка погружаться в вымысел перед сном стала моим настоящим спасением, когда я первый раз вышла замуж. Не сказать, что мы друг друга не любили… Если бы не было любви, я бы с ним не была, хотя он, предполагаю, был со мной, потому что ему так было удобно – ведь я любила…
Некоторым людям нужна чья-то любовь чтобы чувствовать хоть какой-то ориентир в своей жизни, и при виде любви они просто цепляются за неё и вольготно потом плывут в её течении, совершенно не зная, куда их вообще несёт. Для меня любовь всегда была на первом месте, это как прошитая во мне истина. В какие-то моменты мне даже стало казаться, что стремление найти свою любовь переросло в паранойю. Мне хотелось такой огромной любви, в которой я могла бы умереть без капли сожаления за прожитую жизнь. Но такой любви я ни в ком не находила, и это ещё больше бросало меня в мир грёз, куда я сломя голову бежала с надеждой, что проснусь, и завтра будет всё по-другому. Тем не менее желание любви меня питало, давало силы, и однажды я чётко осознала, что моей любви уже скопилось столько, что ей нужен выход, и нужен тот, кто будет её принимать, но и в ответ дарить мне то, что дарю ему я. Поэтому я, долго не раздумывая, приняла решение идти туда, где мне будет хорошо, но для этого я должна была сначала уйти оттуда, где мне было плохо. После шести лет брака я развелась со своим первым мужем. Теперь я точно знала, что любовь должна жить не в моих фантазиях, она должна жить в моей реальности.
Мы принимаем за любовь то, что мы хотим. Я никогда не подменяла её ни алкоголем, ни наркотиками, ни агрессией или тщеславием. Я откуда-то знала, что существует любовь в чистом виде, и чувствовала своим живым сердцем, что мне обязательно нужно её встретить. После того, как начались мои отношения с Андреасом, мои фантазии, без которых я уже не могла заснуть, закончились. Я, наверное, исцелилась от иллюзий и даже этого не заметила: теперь у меня не было нужды придумывать несуществующий мир, куда я сбегала от всех своих проблем, разочарований и обид; теперь я была спокойна и счастлива с тем, кого я очень сильно любила, и он любил меня.
***
– Я хочу его убить! – вся в слезах, я вбежала на мамину кухню и бросилась в объятия той, кто знала меня лучше, чем я.
– Как он мог!? Просто взял и искромсал их ножом! Всех! На мелкие кусочки?! – Я рассказывала, что случилось, а сама отказывалась в это верить.
– Дельфания, дочка, твой брат не хотел обидеть твоих кукол.
– Но он же…
– Ему самому от этого больно, – она не дала мне закончить мою фразу. – Он любит тебя.
– Нет, не любит, – я топнула ногой.
– Но ты-то его любишь, правда?
Мать смотрела на меня тем взглядом, от которого я была не в состоянии отвести свои глаза, потому что через неё я видела себя. В этом отражении я держала своими детскими ручками большой медный таз до краёв наполненный водой; не колеблясь, я подняла его над своей головой и вылила на себя всё, что там было; я вскрикнула, потому что оно обожгло меня, и я сразу, как от наваждения, очнулась: «Ведь я же люблю…!»
– Правда, – уже спокойно ответила я.
– Ты – непрекращающийся источник любви, моя дорогая. Любовь не может не любить.
В нашей семье мама всегда творила мир, даже когда тучи над нашим домом сгущались.
Глава 6. Ингрид
Я была обещана этому безжалостному монстру, который провозгласил себя королём. Мой отец больше всего хотел влияния. Он очень долго вынашивал свой план, тщательно обдумывал его, засиживаясь подолгу вечерами в своём любимом дубовом кресле у горящего очага. Он всегда звал меня, чтобы я просто, как он говорил, посидела рядом с ним в этом мрачном каменном зале. Мне это не нравилось, но я слушалась. Отец погружался в свои мысли, то и дело поглядывал на меня, иногда его губы искривлялись в едва заметной улыбке. Мне становилось жутко, отчего мои лёгкие застывали, не в силах сделать очередной вдох. Кроме коварства я ничего не видела в его глазах, почему-то становившихся в такие моменты болезненно-жёлтыми.
«Мне холодно. Можно я пойду наверх?»
«Иди, иди. Не хватало, чтобы ты ещё простудилась сейчас».
Как долго отец ещё сидел там, я не знаю. Я залазила в свою кровать и с головой укрывалась шерстяными одеялами. Руки были как ледышки, сердце громко стучало. «Пусть мой муж будет самым добрым для меня мужем», – повторяла я свою молитву и не замечала, как уходила в сон. По пробуждении я не могла ничего понять: не было ни предчувствий, ни картинок, даже кошмаров не было: из сна я не получала ничего, что дало бы мне хоть какой-то ключик, который помог бы мне не потеряться в изощрённой игре моего отца. Я не сомневалась, что на меня отец поставил свою самую большую ставку.
Могла бы я сказать «Нет» его решению? Нет, не могла. Я так боялась этой силы, которая творила все виденные мною жестокости мужскими руками, что я предпочитала не противиться ей, потому что тех, кто был против, всегда или убивали, или их ждала совсем нелёгкая жизнь. Я не хотела умирать, но я также не хотела ни на что влиять в плетущихся на моих глазах одна за другой интригах. Тот, кто молчит, видит всё – это было как раз про меня. «Пусть моё время не придёт», – внушала я себе спасительную ложь, но я сама в неё не верила. Иногда я мечтала, чтобы я родилась некрасивой или калекой, или была дочерью конюха или мясника – да, незавидная судьба, но я им завидовала.
Мой отец, добившийся своего положения при дворе подкупами и изменой, всегда говорил: «Побеждает не сильный, но хитрый». Потом он с нескрываемым разочарованием добавлял: «Но ты не сильная и не хитрая», – я догадывалась, что тем самым он намекал о своих сожалениях, что у него родилась дочь, а не сын. Но мой отец был из тех, кто будет делать хорошую мину и при плохой игре, и он уж точно знал, что игра может обернуться даже лучше, чем он на это рассчитывает. Отец подходил ко мне и своими костлявыми пальцами пытался погладить меня нежно по голове, но у него это не получалось – мне было неприятно от проявлений его отцовской ласки. «Но у тебя есть твой отец. Я знаю, что будет для тебя лучше», – эти слова всегда поднимали ему настроение.
У отца был особый талант вводить людей в заблуждение. Он получал своё богатство, играя на людских несчастьях, но он никогда не ввязывался в открытую резню. При мне сменилось трое, и все трое надевали на себя корону. Отец был словно в тени, прятал меня, как прячут свой единственный драгоценный камень. Но почему он захотел отдать своё сокровище самому мерзкому и самому недостойному из покупателей? Наверное, он усмотрел в нём всю ту же силу, хотя, его глаза не могли не видеть, что эта сила грубая и жестокая, даже чересчур… Возможно, именно это видение давало ему гарантии некой стабильности и собственной безопасности, а предстоящий альянс был, в представлении отца, идеалом, которому суждено надолго осесть в кресле короля.
Если бы была жива моя мать, могло бы быть по-другому? Могла ли она что-нибудь возразить отцу? Я никогда не получу ответов, потому что моя мать умерла сразу после родов. Никто мне не рассказывал о ней. Потом у отца было много женщин, но, как бы ему не хотелось, они не рожали от него детей. Поэтому он решил обмануть судьбу, решив, что наследника ему рожу я – наследника, который станет победой его плохо скрываемой алчности. «Ингрид, ты будешь хорошей женой своему мужу», – ходил он вокруг меня своими маленькими шагами. – «Ты будешь слушать его. Тебе главное – родить от него, и на этом твоя миссия выполнена», – отец целовал меня своими мокрыми губами в лоб, от чего я каждый раз морщилась. – «Ты всегда была хорошей девочкой и никогда не расстраивала отца. Повинуйся Гарольду во всём», – его глаза впивались в мою душу. – «В этом будет наша сила, которая убережёт нас от всех, кто захочет эту силу отнять. Ты поняла меня?» – «Да, отец», – другого ответа от меня он никогда не слышал. Но отец сильно ошибался, думая, что любовь может прельститься тем, что ты за неё даёшь.
***
Я потеряла счёт песку, который струился через мои пальцы. Я потеряла счёт звёздам, которые видели в ночи мои глаза. Я потеряла счёт волнам, которые убаюкивали меня, но я так и не заснула.
Мои ноги тихо ступают по мягкой траве. Здесь я не жду нового солнца, здесь я жду себя и своих откровений. Роса блестит повсюду, словно кто-то рассыпал горсть мельчайших бриллиантов. Вот они – капельки королевской крови, горящие то тут, то там по всей земной жизни, которую я в силах узреть. Как часто я сама была этой кровью… Но мне так пока и не удалось собрать в сосуд все мои капли: много пролито, много высохло, но много и впитано плотью, которая не умирает под моими ногами, и надеюсь, ещё долго не умрёт.
Что значит быть царицей? Это быть на самом деле ниже всех, чтобы поднять всех выше; это иметь сердце, которое принадлежит тебе лишь на одну маленькую долю; это любить и отдавать любви больше, чем ты сама можешь принять; и это принадлежать всем так, как ты можешь принадлежать только себе. Это большая миссия, но я родилась тогда, когда эту миссию одно женское тело было уже не в состоянии нести.
***
– Я беру тебя в законные мужья. Я принимаю твой чин света и даю тебе чин любви. Да, здравствует король!
Я склонила перед Гарольдом колено так, как учил меня отец. Но Гарольд не поднял меня стоять вровень с ним.
– Теперь ты принадлежишь мне.
Новый король коснулся пальцами моего подбородка. В его глазах я увидела довольную улыбку. Он был рад, потому что отныне ему принадлежало состояние моего отца. Сила и деньги встретились, но я ещё не знала, какую судьбу несёт мне эта встреча.
Глава 7. Дельфания
«Она сухая, поэтому она не может зачать», – спокойно я ответила правителю Аллантии.
Я знала, что сейчас разразится буря, но я должна была защищать любовь, жрицей которой я являлась. Я больше не могла ничего с этим поделать: Ялалла, его законная супруга, отказывалась провести новую жизнь через своё тело, хотя все её желания сводились к одному – ребёнку от Зураба. Три года я была с ней рядом, но все мои попытки раскрыть её источник, из которого бы её муж черпал свою силу, натыкались на препятствие – её ненависть, причина которой была его нелюбовь.
Правитель не любил её настолько, чтобы быть в этой любви сполна тем светом, которым он являлся по своему предназначению. Он был её мужем из чувства долга и был ей верен, точнее, он был верен принципам, которые он по своей воле принял в тот момент, когда на него возложили этот почётный сан. Он знал, что так одерживались победы в больших сражениях, и так процветали великие империи. Его империя процветала, но все ждали от него, что он продолжит преемственную линию, и в его землях никогда не будет нужды. Зураб всё медлил, а голодные псы уже стали огрызаться в сторону столь лакомого куска.
Пока была сильна его мать, ему удавалось держать своих врагов в узде. Но вдовствующая царица старела, а с ней пустел и её источник, начавший мелеть со смертью её мужа. Нужна была новая живая кровь, которую могла внести в его реку только молодая жена, так как пока дева молода и невинна, она всегда полна. Стало понятно, что силы, которую правителю отдавали юные жрицы, до этого не знавшие близости с мужчиной, недостаточно. До Зураба жрицы никогда не питали напрямую правителей, поскольку они всегда были в круге царицы: вместе с ней славили землю, поднимали из её недр невидимое золото, именуемое любовью, и потом с этим золотом правитель и достойные мужи ковали свои мечи.
Но старая царица умерла, и с ней ушла и прежняя верховная жрица Аллантии. Древний обычай никто не нарушал: старое уходит, оставляя свои мудрость и благословение тем, кто придёт его продолжать. Поэтому место, столь долго пустовавшее рядом с креслом правителя, сразу увидело свою новую хозяйку – ей стала дочь из почётного рода, выбранная поспешно Зурабом из таких же почётных родов. Наконец, надежда многих облеклась в свою плоть.
Меня избрали на главное место в храме жриц Земли, и отныне я должна была носить чёрное шёлковое платье в пол: это был цвет земли и цвет ночи, в которой единственным светилом была Луна; это был цвет женщины, потому что никто никогда не знал, даже она сама, насколько может быть громадна её сила… – да, от женщины прежде всего ждали силу, которую не видит обычный глаз, но которая и есть жизнь…
То, что я сейчас сообщала правителю о его жене, означало лишь одно: я должна буду провести через себя силу для него – для всей империи. Ялалла, теперь легко впадавшая в гнев по самому мельчайшему поводу, тоже это осознавала. Всё вернулось к тому, с чего и началось.
***
Мы с Андреасом праздновали третью годовщину нашей совместной жизни. Я сказала ему, что хочу написать роман.
– И о чём он будет? – воодушевился Андреас.
– О жрице.
– Интригуешь. У неё будет хоть счастливый конец?
– Пока ещё не знаю. Но что-то мне подсказывает, что нет, – с сомнением промолвила я.
– Ты придумала ей имя?
– Моей жрице?
– Да.
– Оно само, честно говоря, придумалось, – я немного помедлила. – Её зовут Дельфания.
– Где-то я его уже слышал… Греческое?
– Не знаю, – я отреагировала как-то резко. – Даже не хочу рыться во всех этих пыльных фолиантах по истории. Буду писать то, что пишется.
– Ну, так за Дельфанию! – Андреас поднял свой бокал.
Мы были счастливы, несмотря на то, что вот уже три года у меня не получалось забеременеть. Мы прошли все обследования, и официальная наука не видела препятствующих этому причин. Мы знали, что не бесплодны, но почему-то не могли родить. Хотя мы старались не обсуждать эту тему, я чувствовала, что для Андреаса важно иметь детей. Я же про себя недоумевала, потому что для меня не было ничего более важным чем наше с ним счастье: он и я. Конечно, по логике вещей я также должна была хотеть детей, как и Андреас, но я не могла искренне признаться, что этого хочу. Поэтому я внушила себе идею, что тоже хочу, потому что этого хотел он.
В какой-то момент мы осознали, что устали от попыток зачать ребёнка и договорились, что будем жить просто счастливо, просто вместе, и если у нас будет ребёнок, значит, у нас будет ребёнок. Я не могла не ликовать от этого решения: мы с Андреасом приняли за основу ту жизнь, которая у нас была раньше. Но теперь – и я не находила этому никакого объяснения – я стала бояться факта, что у нас нет детей. Единственное, что мне приходило на ум – это спрятать свой страх в надёжное место, где бы его не нашли видящие меня насквозь глаза Андреаса. Удалось ли мне это? Наверное, да. Наша супружеская жизнь более ничем не омрачалась, но каждый раз, когда мы занимались с Андреасом любовью, я думала об этом, и ничто не могло искоренить из меня этот страх.
Глава 8. Ингрид
Мы бежали по лесу практически без остановки уже два дня. Мы не спали, мы не ели, мы не смотрели друг другу в глаза. Уверенной рукой Владимир вёл меня за собой. В этот раз я подчинялась не мужской силе, а уверенности: что-то внутри меня подсказывало, что так надо. Чем дальше мы продвигались на восток, тем Владимир более чувствовал себя в своей среде: лес был его вторым домом, он давал ему силы бежать, и его сил хватало и на меня. К спине Владимира был привязан мой трёхлетний сын Аррон, который ни разу не заплакал, – мой взгляд его очень хорошо научил понимать то, что происходит, и то, как ему надо себя вести.
Весть о нашем побеге быстро разнеслась по стране. Королю нужна была не королева, королю был нужен его законный наследник. Несколько раз Владимир замечал посланных Гарольдом ищеек: группа вооруженных солдат не могла просто так блуждать по равнине, у них была цель, за которую обещали достойную этой цели награду.
Одна из наших лошадей вывихнула ногу, когда мы пытались проскочить через овраг. Лошади тоже устали, поэтому Владимир принял решение двигаться в сторону леса, что значительно замедлит наш побег, но мы не могли по-другому. Ночью мы наконец достигли рубежа, где кончается бескрайняя равнина и начинается царство многовековых дубов – это были ещё владения Гарольда. Здесь Владимир зарезал нашу раненую кобылу: мы не могли оставлять следов, которые бы привели к нам ищеек. Мы с сыном пересели на второго жеребца, а Владимир пошёл впереди.
Наши запасы еды подходили к концу, и мы уже были изрядно измотаны. В лесу я чувствовала себя спокойнее: мы не были как на ладони у всего мира, и на нас не светило палящее солнце. Владимир знал, где спрятаны лесные ручейки, поэтому проблемы с водой больше не было.
Однажды на рассвете началась гроза. Я проснулась: ни Владимира, ни лошади рядом не было. Я крепко прижала Аррона к себе и начала молиться. Поскольку мы спали прямо на земле, нам негде было укрыться от дождя, ярость которого с каждой секундой всё усиливалась. Мой мозг отказывался думать о том, почему Владимир не с нами и что теперь мне надо делать. Я оцепенела. Вдруг раздался оглушительный треск, и дерево, стоявшее чуть поодаль от нас, развалилось на две части прямо на моих глазах – в него ударила молния. Вмиг начался пожар. По моим щекам покатились безудержные слёзы, Аррон тоже заплакал. Казалось, Боги прокляли меня за то, что я убежала от своего законного супруга.
«Ослушалась! Ослушалась! Ослушалась!» – рассерженный голос отца брюзжанием застучал в моей голове. – «Негодница! Ты предала нас: и меня, и себя!»
«Себя предала, предала, себя…» – чувство вины выедало из меня последний рассудок.
«Беглой суке сучья смерть!» – хохот Гарольда вбивал корабельные гвозди в мои мокрые виски.
У меня сильно закружилась голова, я была на грани потери сознания. Ещё крепче я прижала к своей груди Аррона, пытаясь максимально укрыть его своим телом. В шуме бушевавшей стихии я не услышала, как кто-то подошёл ко мне сзади и обнял. Я вздрогнула. Это был Владимир:
– Моя королева, лошадь убежала, учуяв приближающуюся грозу. Я хотел её найти. Нам нельзя здесь больше оставаться, – он был краток и чёток.
– Давай хотя бы подождём, когда закончится дождь, – всё ещё оцепеневшая, я едва смогла выговорить свою просьбу.
– Нет, – возразил он со спокойной уверенностью, – слишком опасно. Скоро граница. Они будут прочёсывать каждый уголок. Я возьму маленького принца к себе. – Владимир достал из своей сумки поводья от первой лошади и с помощью них закрепил Аррона у себя на спине.
Мы шли быстро, несмотря на хлеставшую по щекам грозу. Я не знаю, как Владимир определял, куда идти. Земли его народа начинались там, где громадные секвойи сменяют столетние дубы. Я никогда не видела секвой и не могла определить, далеко ли ещё до них. Но судя по тому, что Владимир ускорил шаг, я надеялась, что мы близко.
Дождь уже стихал. Мы сели на совсем короткий привал, я стала кормить остатками хлеба Аррона, как вдруг неизвестно откуда к нам подошла большая чёрная собака.
– Не делай резких движений, – Владимир тихо встал.
Всё случилось очень быстро: два зверя бросились друг на друга – один из них завыл, а второй вынул из этих объятий свой окровавленный кинжал.
– Это боевой пёс. Они рядом. Если хочешь жить, беги! Беги так, как будто это твой последний день на этой земле.
***
– Меня зовут Дельфания, – я ответила Ахмару на языке, которым он со мной говорил.
– Я знаю, кто ты и от чего ты убежала, – Ахмар протянул мне мой золотой медальон – Луна в Солнце. – Со мной ты в безопасности.
