Уточню, что мозг, конечно, устроен сложнее, чем можно представить. И нельзя сказать, что ответственность находится строго в определенной его части, в какой-то конкретной точке. Но можно, удалив часть мозга, лишить человека ответственности, как и любого другого качества. Все это очень интересно; приведу лишь несколько научных фактов о том, что происходит в голове ребенка в конкретный возрастной период, чтобы немножко облегчить или усложнить вам жизнь необходимостью снизить ожидания.
8–10 лет
Ребенок до восьми, а то и до десяти лет не обладает понятиями, на которые он мог бы по-настоящему опираться в своем мышлении, то есть не может свободно пользоваться набором абстрактных терминов. Он уже владеет ими, но смысл их остается непонятен. Понятия в каком-то смысле расплываются и изменяются под действием новых вводных, ситуаций и внешних факторов. Ребенок и рад бы следовать жесткой логике, четкости суждений, выводов и решений, но это находится за гранью его способностей и возможностей. Он пользуется словами, но они для него – просто имена вещей, а не понятия, содержащие в себе определенный обобщающий и глубокий смысл.
Ребенок мыслит интуитивно, и слова, понятия для него – это вовсе не способ прийти к какому-то логическому выводу, а лишь средство сформулировать тот вывод, который он делает на совершенно другом, более простом уровне восприятия. Хотя рассуждать при этом он может с полной серьезностью.
Понимание некоторых понятий также остается недоступным. Что такое чувство благодарности, например? Чувство субординации и много-много других…
10–11 лет
Формируется способность мозга заучивать. Ребенок демонстрирует способность к запоминанию с самого рождения, но вот заучивать что-либо, то есть настраивать себя на соответствующий лад, – только к десяти годам. До этого мозг в соответствующую «позицию» не встает, как ты его ни заставляй. Если заинтересовался – запомнит, не заинтересовался – до свидания.
Способность выделять главный и ключевой признак вещи – это главная основа по-настоящему понятийного мышления. Но осваивать эту хитрую грамоту ребенок будет вплоть до десяти лет.
Способность экстраполировать и обобщать также недоступна до 10–12 лет, а некоторым – до 14–15 лет.
12–13 лет
Характерно отсутствие контроля над произвольным вниманием. Это очень большая проблема для родителей, потому что практически все они жалуются на невнимательность, рассеянность, витание в облаках, неспособность сосредоточиться. До 12–13 лет любой сторонний раздражитель (включая его собственную фантазию или воспоминание) способен увести мысль подростка в неведомые дали. И это важный этап в процессе взросления ребенка.
Подросток физиологически, по причине незрелости мозга, не способен долго концентрироваться на каком-то занятии, деле, мысли или даже чувстве. Не срабатывает механизм фиксации внимания, и все. Единственный способ фиксации внимания – интерес. В других случаях внимание расплывается, разбегается, убегает, утекает. 12 лет – это тот возраст, когда мозг ребенка созревает настолько, чтобы начать реализовывать произвольное внимание.
Ребенок начинает думать не только о том, что он будет делать и к какому результату приведут его действия, но и о том, к каким последствиям его действия в принципе могут привести. То есть то самое вечное родительское «думать о будущем» по-настоящему только начинает появляться в этом возрасте. Но полностью понимание причинно-следственных связей и способность планировать будущее в полном объеме формируются лишь к 20–22 годам!
14–16 лет
В момент наиболее бурного расцвета взросления (появление отчетливых вторичных половых признаков) – 14–15 лет – способность к произвольному вниманию снова катастрофически падает.
Префронтальная кора и планирование все еще не могут подружиться. Отсутствует понимание профессий – ребенку все еще не за что уцепиться. Как он должен выбирать? Из чего? Из абстрактных понятий?
Итак, если очень кратко, то до шести лет мозг «созревает» примерно на 80 процентов. Это та самая база нейронных связей, синапсов, нарастание их плотности. Мозг впитывает информацию как губка, а затем ряд связей (начиная с 2–3 лет) прореживается и уничтожается.
До шести лет просто увеличивается объем информации, а потом начинает потихоньку «созревать» мудрость.
Ждать от ребенка специализированных знаний и понимания «кем быть» можно после 15 лет. Но не всегда и не у всех.
Планирование, самоконтроль и оценка рисков появляются в 17–18 лет.
Префронтальная кора созревает полностью к 20–22 годам. Пока она не развилась, у детей не хватает способности верно оценивать риск или строить долговременные планы.
Только полностью развитая префронтальная кора позволяет контролировать свои эмоции и обдуманно принимать решения.
Получается, что даже если мы потратим уйму времени на объяснение понятия «ответственность» – к примеру, расскажем, что чувствует ответственный человек, о чем он думает, какие действия совершает, а какие нет; даже если мы перечислим все последствия безответственного поведения; даже если мы спляшем или зарыдаем, напугаем или рассмешим, заставим повторять за нами или лишим ребенка телефона и игрушек, – той самой ответственности не прибавится ни на грамм.
Что же делать?
Дружить и разговаривать. Запрещать и контролировать. Любить и уважать. Но главное – не верить ни в какое «настоящее понимание» до 21 года.
Каждый день я сталкиваюсь с одной и той же реакцией родителей подростков на возникающие проблемы. При этом отлично помню именно эту свою реакцию на первые подростковые трудности. Отрицание. Я не хочу это решать. Я не знаю, что с этим делать!
Пока ребенок – малявка, все его проблемы находятся как бы внутри моего поля влияния, в зоне доступных мне способов решения. Болеет – лечить, капризничает – успокоить, ссорится с кем-то – подумаешь, глупости, назавтра помирятся, что в детском саду, что в начальной школе. Не хочет делать уроки – пустяки: отвлеклись, поиграли, поболтали, вместе сделали, ничего страшного.
Будто бы все трудности немного игрушечные, маленькие, склеенные из картонок и цветной бумаги: взяли в руки, разгладили, подклеили – играй дальше.
Первым звоночком для меня стала история с травлей дочери в третьем классе. Три девочки каждый день издевались, смеялись, обзывались. И поначалу я по привычке не воспринимала эту ситуацию как серьезную. Давала дурацкие советы из серии «не обращай внимания» или «дай сдачи».
Но через какое-то время до меня дошло, что дочь не хочет идти в школу, что она морально готовится к каждому предстоящему дню как к тяжелому испытанию. Молча. Не жалуясь и не рассказывая подробности. И лишь теперь я понимаю, что внутри меня именно тогда сработал этот самый механизм отрицания.
Столкнувшись с проблемой, которую я не знала, как решить правильно, я начала как бы уменьшать ее значимость в своем сознании. Я с облегчением выдыхала, когда Даша рассказывала, что день прошел хорошо и никто ее не обижал. «Ну вот, – звучал внутренний голос, – значит, все в порядке. Возможно, они просто ссорятся, как все дети. Смотри, она улыбается, смеется, ни на что не жалуется, значит, все хорошо».
Но хорошо не было. И лишь потом, годы спустя, я поняла, что несколько месяцев Даша жила в ситуации ежедневной травли. Толчки и пинки, обзывательства и насмешки. Заперли в классе после уроков, стащили пенал, швыряли рюкзак, бросались снежками на физкультуре, последовательно доводили до слез и издевались каждый раз, когда им это удавалось.
Я разговаривала с учительницей, но та с удивлением разводила руками: мол, не замечала ничего такого, Даша – чудесная девочка, со всеми дружит. Но я не сделала ни одного правильного действия. И самое главное – я не дала дочери понять, что у нее есть выход, что по одной ее просьбе я могу перевести ее в другой класс, в другую школу, могу разобраться с девочками и с их родителями, могу поставить на уши всю школу. Могу. Но я не сделала ничего. Переживала, злилась, жалела, давала идиотские советы, но все это лишь поддержало в ней присущую многим детям уверенность в том, что выхода нет. В том, что такая ситуация – это данность, с которой нужно учиться жить: бороться, подстраиваться, мириться.