Лиза Глум
По ту сторону могил
Самое время познакомиться
Жизнь всех разложит по своим могилам.
Лиза Глум
Смерть забирает лучших. Кажется, так у живых говорят? Осмелюсь разочаровать: иногда забираем мы. И нам, мягко говоря, без разницы, был человек при жизни хорошим, умным, талантливым или так себе вариантом. Мы – это мертвецы. И нам тоже хочется кушать. А на вкус праведники и грешники, в принципе, одинаковые.
В общем, в еде мы непривередливы. Да в Загробье никто и не поднесет вам фирменное меню в кожаной папочке. В конце концов мир по ту сторону могил – это вам не мишленовский ресторан. Скорее транзитный полустанок, через который души перегоняют от вокзала «Жизнь» до конечной станции «Чистилище». Дальше поезд не идет и все такое. Да, это маршрут в один конец.
Кстати, забыла представиться. Я Кива и я мертвец. Конечно, при жизни у меня было более прозаическое имя. Екатерина. Но тут мы все придумываем себе новые имена. Ведь людей, чьи буквы выбиты на наших надгробных плитах, уже не существует. Имена стараемся выбирать не особо длинные и мудреные. А то сложновато выговаривать абракадабру, когда твой рот охвачен процессами гниения или в нем отложило свои личинки какое-нибудь насекомое.
Короче, добро пожаловать в мой некроблог! Он – все, что у меня есть сейчас, и он же единственное, что останется после меня. Читая, вы будете удивляться и отрицать, бояться и принимать, смеяться и грустить, даже местами сдерживать рвотные позывы. Вы вправе верить или не верить моим историям. В любом случае все они – правда.
Мертвецы – это вам не покойники
Смерть – это только начало.
Лорд Блэквуд
Попрошу не путать нас, мертвецов, с покойниками. Чтобы вы немного понимали: покойники – те, кто умер совсем, с концами. На сороковой день душа таких отслаивается от тела. Последнее остается лежать в земле, становясь пищей для червей и прочих мелких падальщиков.
Так вот, пока насекомые беззастенчиво глодают останки покойников, душа их отправляется дальше, туда, что живые называют Чистилищем. Там бесплотная оболочка обнуляется: счищается грязь совершенных человеком грешков, стирается память о последнем телесном воплощении и обо всех событиях, связанных с этим.
Без накладок там, конечно, не обходится. Иногда процесс, скажем так, форматирования души стирает сегменты памяти не полностью, а частично, к тому же избирательно. Вот почему у некоторых живых, преимущественно детей, какой-то период времени появляются видения, сны, воспоминания о той прошлой жизни. Это лечится, но чаще проходит само.
После Чистилища душе подбирается новая телесная оболочка, и ее, чистенькую и свеженькую, пинком под зад отправляют обратно в мир живых. Причем воплотиться заново она может как через несколько дней, так и через десятки, сотни лет. Как долог будет новый цикл души – вообще непонятно. По крайней мере, к нам регулярно попадают не только дряхлые старики, но и полные сил человеческие особи, и даже новорожденные.
Спрашивается, зачем вообще нужны все эти напряги с вселением души в тело, которое через несколько дней снова попадет в Загробье? Система, по которой все это планируется, реализуется и контролируется, не очень понятна. Может, какая-либо закономерность тут отсутствует вовсе, а умники из Чистилища и смежных инстанций работают от балды.
Можно считать это каким-нибудь божьим замыслом, помыслом, промыслом. Вот только его автором, что очень вероятно, выступает божество по кличке Рандом. И тем не менее механизм худо-бедно работает еще со времен сотворения мира. Шестерёнки крутятся, жизнь вертится. И никто особо не возникает.
У мертвецов же после сороковин душа остается приклеена к плоти, лишенная возможности отправиться в «прачечную». Причем тело гниет по всем биологическим правилам. Правда, в о-о-очень замедленном темпе, уж не знаю почему. Вот я, например, тут уже десять лет, а выгляжу почти как новенькая. Наверное, этому способствует климат Загробья, ну и особнности нашего питания. Продовольственному вопросу в некроблоге будет посвящен отдельный пост.
Кто мы и откуда вообще беремся
Похороны для живых. Мертвым они не к чему.
Из к/ф «Виноваты звезды»
Своей мертвецкой участью мы обязаны вам, людям. Есть в вашем мире те, на кого общие правила прописки в мире ином не распраняются. Так, нет места среди покойничков суицидникам, абортницам, убийцам, ну и прочим страшным грешникам.
Банальное незнание. Религиозные убеждения. Личные предпочтения. Финансовые невозможности. Эти и другие причины зачастую побуждают родственников и государство (это в случае с невостребованными телами) нарушать процесс погребения таких вот личностей. А хоронить их должно отдельно, например, за оградой погоста или в лесу. По крайней мере, старожилы нашего Загробья рассказывали, что во времена их молодости делали именно так. В современном обществе это считается каким-то нецивилизованным.
Есть еще вариант – разделать грешника на части и каждую предать земле отдельно у перекрестья дорог. Осуществить последнее в черте города сегодня – совсем уж сложнота. Только представьте себя с лопатой наперевес, развозящим пакеты с расчлененкой по разным концам города. Заморочно, в общем.
Самое доступное – предать тело огню, то есть кремировать, либо воде. Как ни цинично, но да, с камнем на шее спустить в какой-нибудь водоем. Огонь и вода априори мощные очищающие стихии, им вполне подвластно выжигание и, соответственно, отмывание души, чтобы она в нужный момент смогла освободиться от телесной оболочки.
Не очень корректно обозначать, что мертвецы мертвы, ха-ха! Условно мы действительно живем вечно. Если, конечно, кто-нибудь не откопает мертвеца и не проведет повторное погребение по всем правилам. Ну а вдруг? Вот только кому бы мы сдались что на том свете, что на этом. Так и живем…
Но давайте честно, разве это жизнь? Во-первых, память у нас не отшибает. Мы бессрочно тянем на себе весь этот тяжеленный груз из воспоминаний, мук совести, стыда, чувства вины и прочего, и всякого. А ведь среди нас есть такие, кто даже после смерти так и не раскаялся. Вот из них получаются особенно жестокие, изощренные мертвяки.
Во-вторых, как я уже говорила, при нас остается аппетит. Во всех смыслах нечеловеческий. И его, хочешь не хочешь, нужно удовлетворять. Вообще, мертвецы могут себя контролировать в каких-то моментах – у нас есть разум (мы ж вам не зомби), мы испытываем эмоции. Но в случае с голодом это, увы, не работает. Хоть перемолись, хоть обмедитируйся в своем гробике.
Так что назвать наше существование той самой вечной жизнью, тем самым вожделенными испокон времен бессмертием можно с большущей натяжкой. Вот почему обрести смерть после смерти – заветная мечта каждого мертвеца в Загробье.
Почему я стала мертвецом
Каждый момент жизни – это шаг к смерти.
Пьер Корнель
По статистике, кто уж там ее составляет, не знаю, неблагополучные дети вырастают в неблагополучных семьях. Я – аппендикс этой самой статистики, ненужный отросток, который все портит, ибо мои родители были вполне адекватные и заботливые, без вредных привычек и закидонов, которые могли бы спровоцировать у меня те или иные детские травмы. Да и я всю свою детскую дорогу была умненькой и послушной девочкой.
Ровно до тех пор, пока не вступила в пубертатный период. Вступила я в него, к слову, поздновато (по версии все той же статистики) – к пятнадцати годам. Случайно или нарочно, но жажда самостоятельности, независимости от мнения мамы-папы, стремление вставить свои решающие пять копеек по всем детским и недетским вопросам, совпало у меня с порой первой влюбленности.
Его звали Антон. Энтони. Разница у нас была всего полгода, но учился он уже на класс старше, и это выглядело так… статусно. Мне повезло – серой мышкой я не была, поэтому обратить его внимание на свою персону труда не составило. Мы стали встречаться. И то ли мальчики переживают период взросления жестче, то ли мой Энтони был подпорченным яблочком, то ли я не умела проявлять чувства от слова совсем, но наши отношения нельзя было назвать простыми.
Казалось бы, зачем ссориться, из-за чего? По факту же конфликтовали мы бурно на любом ровном месте. Один такой момент имеет для меня особое значение, поэтому часто всплывает в памяти. Гораздо чаще, чем хотелось бы.
Троллейбусная остановка. Ссоримся. В шестнадцать лет обиды – острее ножа, слова – хуже грязной тряпки по лицу. Любая размолвка по поводу и без – конец света, не меньше. Мосты сжигаются в момент.
От злости или отчаяния ударяю ногой в тяжелом ботинке по остановке. Толстенное стекло и – вдребезги! Как?..
– Не поранилась? – он, озабоченно.
– Я… я не хотела. Я не специально.
Отделение милиции. Сидим, ждем родителей – несовершеннолетние же. Разбор полетов неизбежен. Грядет хорошая взбучка. И домашний арест – очень возможно. Все это будет, но потом. А пока мы просто сидим и держимся за руки. Будто и не было совсем недавно никаких ножей, тряпок и концов света.
– Что это у тебя? – Антон достает из моего капюшона кусочек толстого стекла с паутинкой трещин. Улыбаюсь и бережно прячу «сокровище» в карман, чтобы потом убрать в шкатулку и хранить много-много лет.
В шестнадцать лет мосты сжигаются в момент. И в момент возводятся снова…
Через два месяца после этого случая меня не стало. Опять поссорились. Он ушел, хлопнув дверью. А я достала из шкатулки этот чертов осколок и вспорола себе вены. Как положено – вдоль, лежа в ванне с теплой водой.
Хотела ли я умирать? Да нет. Была уверена, что Антон вот-вот вернется, увидит, успеет. Не вернулся. Не успел.
В общем, моим родителям было пофиг на правила. Хотя знаю, что даже местный батюшка их предупреждал – негоже так девку хоронить. Мама-папа не послушали, захотелось им, чтобы все как у людей. Мало того, что купили справку о бытовой травме, повлекшей мою непреднамеренную смерть, так еще отпевание заказали. У другого батюшки, который был не в теме, потому и не возникал.
Кстати, со временем злость на родителей я перенесла на себя. Я никак не могла понять, почему у мертвецов, как у призраков, не принято наведываться туда, где они жили до смерти. Хотя днем такая возможность есть – мы невидимы (об этом еще расскажу).
Однажды я решилась посмотреть, как живут родители. Мама к тому времени уже родила моего братика. Но папа после моей смерти запил. Они ругались. Напуганный малыш сидел в манеже и даже не ревел – по личику тихо скатывались слезинки. А я не могла ничего сделать!
Если бы не моя выходка, у нас сейчас была бы крепкая и дружная семья. И дом, где живет любовь, а не вот это все. Это при жизни мы были кто во что горазд – убивались, убивали. А после смерти чувство вины угнетает. Ощущение, что ты уже никогда не сможешь ничего исправить, пылает внутри адским огнем.
