Лиза Клейпас
Граф и гувернантка
Julia Quinn
A Night like this
© Julie Cotler Pottinger, 2012
© Перевод. Е. Ильина, 2023
© Издание на русском языке. AST Publishers, 2025
* * *
Пролог
– Уинстед! Ах ты чертов шулер!
Дэниел Смайт-Смит удивленно заморгал. Он слегка захмелел, но, кажется, кто-то только что обвинил его в нечестной игре. Дэниел не сразу понял, что обращаются именно к нему, ведь он носил титул графа Уинстеда меньше года и до сих пор забывал обернуться, услышав это обращение.
Но нет, он – Уинстед. Вернее, Уинстед – это он, и…
Дэниел тряхнул головой. О чем он размышлял? Ах да!
– Нет, – протянул он, все еще озадаченный происходящим, и протестующее поднял руку, поскольку был уверен, что не шельмовал.
Вообще-то после очередной опустошенной бутылки вина ни в чем другом он уверен не был. Больше Дэниел ничего не успел сказать, потому что едва отскочил в сторону, когда на него с грохотом обрушился стол.
Стол? Ну и набрался же он!
Стол и впрямь валялся на боку, карты рассыпались по полу, а Хью Прентис орал на него точно безумный.
Должно быть, Хью тоже изрядно запьянел.
– Я не жульничал, – произнес Дэниел, вскинув брови и отчаянно заморгав, словно это помогло бы ему развеять пелену хмельного тумана, застилавшего, казалось, все вокруг. Взглянув на своего закадычного друга Маркуса Холройда, он пожал плечами и повторил: – Я не жульничал.
Все вокруг знали, что он не жульничал, но Хью, очевидно, окончательно утратил рассудок, и Дэниел лишь стоял и смотрел, как тот бесновался, размахивая руками и изрыгая проклятья. Дэниелу он напоминал шимпанзе, только без шерсти.
– О чем это он сейчас говорил? – спросил Дэниел, не обращаясь ни к кому конкретно.
– У тебя никак не могло быть туза, – взвился Хью, бросаясь к нему и нетрезво тыча в него пальцем. – Туз должен был лежать… лежать… – Он взмахнул рукой и указал на то место, где прежде стоял стол. – У тебя его не могло быть.
– И тем не менее он оказался у меня, – беззлобно ответил Дэниел, не чувствовавший за собой никакой вины, и опять пожал плечами, ибо что тут еще скажешь.
– Не могло его у тебя оказаться! – рявкнул Хью. – Я помню каждую карту в колоде.
Верно. Хью всегда знал, где какая карта. В этом отношении его мозг работал на удивление остро. А еще он ловко считал в уме: производил довольно сложные вычисления с трех-, четырех-, пятизначными цифрами, задействуя переносы заимствования и прочую чепуху, коей их заставляли заниматься в школе.
Дэниела даже посетила мысль, что ему вообще не стоило садиться с Хью за один карточный стол, но ему хотелось развлечься, к тому же он был уверен, что проиграет, ведь еще никому и никогда не удавалось выиграть в карты у Хью Прентиса. И, судя по всему, Дэниел стал первым.
– Поразительно, – пробормотал он, обведя взглядом рассыпавшиеся по полу карты.
Да, все они перемешались, но он помнил каждую и удивился не меньше остальных, когда выложил на стол выигрышную комбинацию.
– Я выиграл, – объявил Дэниел, хотя и понимал, что констатирует очевидный факт, а потом повернулся к Маркусу: – Представляешь?
– Ты его вообще слышишь? – прошипел в ответ Маркус, а потом хлопнул перед лицом друга в ладоши. – Проснись!
Дэниел насупился и сморщил нос от невыносимого звона в ушах. Такого от Маркуса он не ожидал.
– Я не сплю!
– Требую сатисфакции! – взревел Хью.
Дэниел удивленно уставился на него:
– Что?
– Назови своих секундантов.
– Ты вызываешь меня на дуэль?
Судя по словам Хью, так оно и было, но Дэниел выпил лишнего, и Прентис тоже.
– Дэниел, – простонал Маркус.
Граф обернулся:
– Кажется, он вызывает меня на дуэль.
– Дэниел, заткнись!
– Пфф, – только отмахнулся Дэниел, который любил Маркуса как брата, но временами тот был жутким занудой. – Хью, – обратился он к стоявшему перед ним разгневанному джентльмену, – не будь ослом.
Хью бросился на него.
Дэниел отскочил в сторону, но недостаточно быстро, и оба рухнули на пол. Дэниел был на целых десять фунтов тяжелее, но одурманен изрядным количеством спиртного, а вот Хью, черпавший силы в собственной ярости, успел ударить противника по меньшей мере четыре раза, прежде чем тот занес кулак.
Однако ответного удара так и не последовало, поскольку Маркус и еще несколько человек тотчас же растащили дерущихся.
– Ты проклятый шулер! – прохрипел Хью, пытаясь вырваться из рук удерживавших его джентльменов.
– А ты идиот.
Лицо Хью потемнело.
– Я требую сатисфакции!
– Ну уж нет, – огрызнулся Дэниел, и в какой-то момент – очевидно, когда кулак Хью обрушился на его челюсть, – недоумение его сменилось гневом. – Это я требую сатисфакции.
Маркус застонал.
– На Зеленом пятаке? – холодно спросил Хью, имея в виду уединенное место в Гайд-парке, где джентльмены обычно улаживали свои разногласия.
Дэниел гневно посмотрел ему в глаза.
– На рассвете.
В помещении повисла гробовая тишина. Присутствовавшие ждали, что спорщики образумятся, но этого не случилось, что, собственно говоря, было вполне ожидаемо.
Уголки губ Хью дрогнули:
– Да будет так.
– Проклятье! – простонал Дэниел. – Голова раскалывается.
– Да неужели? – саркастически усмехнулся Маркус. – Не представляю, с чего бы.
Дэниел судорожно сглотнул и потер здоровый глаз, – тот, под который накануне вечером Хью не успел поставить синяк.
– Сарказм тебе не к лицу.
Однако Маркус проигнорировал замечание друга.
– Ты все еще можешь это остановить.
Дэниел окинул взглядом деревья, окружавшие поляну, сочную зеленую траву под ногами и теперь смотрел на Хью Прентиса и его секунданта, осматривавших пистолет. Солнце взошло всего десять минут назад, и все вокруг искрилось еще не успевшими высохнуть каплями росы.
– Тебе не кажется, что для этого немного поздно?
– Дэниел, но это же идиотизм! Не стоит тебе браться за пистолет. Вероятно, ты все еще не протрезвел после вчерашней попойки. – Маркус с тревогой посмотрел на Хью. – Да и он тоже.
– Он обозвал меня шулером.
– За это не стоит умирать.
Дэниел закатил глаза.
– О, ради бога, Маркус! Он же не собирается меня убивать.
И вновь Маркус устремил на Хью исполненный тревоги взгляд.
– Я бы не был в этом так уверен.
– Он в меня не попадет.
Покачав головой, Маркус отправился на середину поляны, где встретился с секундантом Хью. Дэниел наблюдал, как они осматривают пистолеты и совещаются с хирургом.
Какого черта они притащили сюда доктора? На дуэлях никто никого не убивает и даже не ранит.
Вернувшись, Маркус с мрачным видом протянул другу пистолет и тихо произнес:
– Постарайся не застрелиться и не подстрелить его.
– Постараюсь, – нарочито беспечно ответил Дэниел в попытке досадить Маркусу, занял свое место у черты и стал ждать команды.
Один.
Два.
Тр…
– Проклятье! Ты меня ранил! – взревел Дэниел, ошеломленно уставившись на Хью, а потом перевел взгляд на свое обагрившееся кровью плечо. Пуля задела мышцу, но, господи, как же больно! К тому же это правая рука. – О чем, черт возьми, ты только думал!
Хью же стоял на своем месте и таращился на него как идиот, словно никак не ожидал увидеть кровь.
– Чертов кретин! – пробормотал Дэниел, поднимая пистолет для ответного выстрела.
Он целился в сторону – в толстый ствол дерева, – когда к нему подбежал хирург, что-то бормоча себе под нос. Дэниел повернулся к нему, не убирая пальца со спускового крючка, поскользнулся на мокрой траве, и тут прогремел выстрел.
Черт!
Отдача отозвалась сильной болью. Надо же, как глупо…
Хью заорал.
Дэниел похолодел и в ужасе перевел взгляд на то место, где еще секунду назад стоял его противник.
– Господи!
Туда уже бежал Маркус в сопровождении хирурга. Крови было так много, что она забрызгала всю поляну. Пистолет выскользнул из пальцев Дэниела, и он словно во сне двинулся вперед.
Господь милосердный, неужели он только что убил человека?
– Принесите мой саквояж! – выкрикнул врач, и Дэниел сделал еще один шаг вперед.
И что теперь делать? Помогать? Но Маркус с секундантом Хью уже суетились возле тела и, кроме того, разве не он сам стал причиной случившегося? Так как должен поступить в данном случае джентльмен? Надо ли помогать тому, в которого только что всадил пулю?
– Держись, Прентис! – взмолился кто-то, и Дэниел сделал шаг и еще один, пока в нос ему не ударил металлический запах крови.
– Затягивайте туже, – раздался чей-то голос.
– Он потеряет ногу.
– Все лучше, чем потерять жизнь.
– Необходимо остановить кровотечение.
– Надавите сильнее.
– Не засыпай, Хью!
– Кровь не останавливается!
Кому принадлежали эти слова, Дэниел не понял, да это и неважно: Хью умирал прямо здесь, на траве, и виноват в этом он, пусть и вышло это случайно. Хью ранил его, а трава такая скользкая, вот и… Господи, но кто знает, что он поскользнулся?
Он силился что-то сказать, но не находил слов, к тому же слышать его мог только Маркус.
– Тебе лучше отойти в сторону, – произнес он угрюмо.
– Он… – Дэниел попытался задать единственный имевший значение вопрос, но слова застряли в горле.
А потом его окутала тьма.
Придя в сознание, Дэниел обнаружил, что лежит в постели с туго перебинтованной рукой. В кресле рядом с кроватью сидел Маркус и смотрел в окно, через которое в комнату проникали лучи полуденного солнца. Услышав стон, Маркус вскинул голову и посмотрел на друга.
– Хью? – прохрипел Дэниел.
– Жив. Во всяком случае, так мне сказали.
Дэниел закрыл глаза и прошептал:
– Он сильно пострадал?
– Много крови потерял, – заметил Маркус. – Ты попал в артерию.
– Я не хотел. – Эти слова прозвучали жалко, но Дэниел не лгал.
– Знаю. – Маркус вновь устремил взгляд в окно. – Стрелок из тебя никудышный.
– Просто поскользнулся: трава была мокрая. – Дэниел не знал, зачем говорил все это, ведь это совершенно неважно, если Хью умрет.
Черт возьми, они же были друзьями! В этом-то и состояла нелепость ситуации. Дэниел и Хью знали друг друга много лет – с того самого момента, как впервые увиделись в Итоне. Правда, тогда все они были пьяны, кроме Маркуса, который никогда не позволял себе больше одного стакана.
– Как твоя рука? – спросил Маркус.
– Болит, но это даже хорошо, – сказал Дэниел, глядя в сторону. – Мои родные знают?
– Трудно сказать, но наверняка скоро узнают.
Дэниел судорожно сглотнул. Как бы то ни было, он станет парией, и это непременно бросит тень на его семью. Его старшие сестры, слава богу, замужем, а вот Гонория недавно впервые вышла в свет. Кто теперь захочет к ней посвататься?
Дэниел даже думать не хотел, как случившееся отразится на его матери. Решение пришло само.
– Мне необходимо уехать из страны.
– Он еще не умер.
Дэниел воззрился на друга, ошеломленный его прямотой.
– Если он выживет, тебе не придется никуда уезжать, – пояснил Маркус.
Он, конечно, прав, вот только Дэниел сильно сомневался, что Хью выкарабкается: он видел кровь, рану, даже развороченную кость! Вряд ли кому под силу пережить такое. Если Хью и справится с кровопотерей, то инфекция непременно его убьет.
– Я должен его навестить, – принял решение Дэниел, пытаясь подняться.
Ему даже удалось спустить ноги с кровати и почти коснуться пола, когда его подхватил Маркус и предостерегающе произнес:
– Это не слишком хорошая идея.
– Мне необходимо объяснить Хью, что я не хотел его убивать.
Маркус вскинул брови.
– Не думаю, что это имеет какое-то значение.
– Для меня имеет.
– Не удивлюсь, если ты встретишься там с судьей.
– Если бы судья хотел меня видеть, то уже отыскал бы здесь.
Обдумав услышанное, Маркус отошел в сторону.
– Ты прав.
Он протянул Дэниелу руку, и тот глухо произнес:
– Я играл в карты, то есть проводил время так, как многие джентльмены, и, когда Хью обозвал меня шулером, вызвал его на дуэль, потому что именно так поступают настоящие джентльмены.
– Не терзай себя! – попросил Маркус.
Нет, ему есть что сказать, и Маркус выслушает его до конца. Он повернулся к другу, сверкнув глазами.
– Я выстрелил в сторону, потому что так поступают все настоящие джентльмены, но поскользнулся и попал в Хью, и теперь, черт возьми, я должен поступить, как подобает мужчине: пойти к нему и сказать, что мне очень жаль.
– Я тебя отвезу, – вздохнул Маркус (а что ему оставалось?..)
Хью был вторым сыном маркиза Рамсгейта, и посему его отвезли в дом отца на площади Сент-Джеймс. Дэниелу не потребовалось много времени, чтобы понять, что он нежеланный гость.
– Вы! – взорвался лорд Рамсгейт, тыча в Дэниела пальцем, словно увидел перед собой самого дьявола. – Как вы посмели сюда явиться?
Дэниел стоял, опустив голову и не произнося ни слова. Рамсгейт, в шоке и почерневший от горя, имел все основания гневаться.
– Я пришел, чтобы…
– Выразить соболезнование? – язвительно оборвал его маркиз. – Не знаю, обрадует ли вас известие, что мой сын еще жив.
В душе Дэниела всколыхнулась надежда.
– О господи! Конечно, обрадует! Простите меня – не было умысла, просто стечение обстоятельств…
И без того выпученные от гнева глаза Рамсгейта едва не выскочили из орбит.
– Стечение обстоятельств? Вы полагаете, извинения спасут вас от виселицы в случае смерти моего сына?
– Я пришел не…
– Я сделаю все, чтобы вас повесили, так что не надейтесь избежать наказания!
Дэниел ни на секунду не усомнился, что маркиз исполнит свою угрозу.
– Но первым о дуэли заговорил Хью, – тихо заметил Маркус.
– Мне плевать, кто был зачинщиком этого безобразия! – рявкнул Рамсгейт. – Мой сын действовал благородно: целился в сторону, – в то время как вы… – Маркиз повернулся к Дэниелу, источая злобу и горе. – Вы его ранили. Зачем?
– Это всего лишь случайность.
Рамсгейт молча смотрел на него, потом спросил:
– И это все, что вы можете сказать?
Дэниел ничего не ответил. Его оправдания никому не нужны, хоть он и сказал чистую правду, и правда эта была ужасной.
Он перевел взгляд на Маркуса в надежде получить от него какой-нибудь совет, намек на то, как действовать дальше, но и тот тоже выглядел растерянным. Дэниел хотел было, еще раз извинившись, убраться восвояси, но в это самое мгновение в гостиную вошел дворецкий с известием, что доктор, осматривавший Хью, только что спустился вниз.
– Как он? – едва ли не выкрикнул Рамсгейт.
– Будет жить, – сообщил доктор, – если уберечь рану от инфекции.
– А нога?
– Ногу тоже можно сохранить, опять-таки если не начнется воспаление. Но вот хромота скорее всего останется навсегда: кость раздроблена. Я постарался все собрать, но… – Доктор пожал плечами. – В общем, сделал что мог, больше ничего сделать нельзя.
– Когда вы будете знать наверняка, что опасность миновала? – спросил Дэниел.
Доктор воззрился на него.
– Вы кто?
– Дьявол, подстреливший моего сына, – прошипел Рамсгейт.
Доктор в полном ошеломлении отпрянул, когда маркиз надвинулся на Дэниела и злобно процедил:
– Слушайте меня внимательно: вы за это заплатите. Вы испортили жизнь моему сыну. Даже если он выживет, с искалеченной ногой он будет инвалидом.
В груди Дэниела зародилось ледяное предчувствие беды. Он знал, что Рамсгейт взбешен, и у него были на то все основания, но от горя он утратил над собой контроль и сделался поистине одержимым.
– Если он умрет, – прошипел Рамсгейт, – вас повесят, а если выживет, но вам каким-то образом удастся избежать наказания, я вас убью.
Они стояли так близко друг к другу, что Дэниел ощущал неровное дыхание маркиза, вырывавшееся из груди с каждым словом. Глядя в его горящие яростью зеленые глаза, он в полной мере ощутил, что такое страх.
Лорд Рамсгейт действительно вознамерился его убить. Это всего лишь вопрос времени.
– Сэр, – начал Дэниел, поскольку испытывал необходимость сказать хоть что-то, не в силах просто стоять и молча выслушивать угрозы. – Должен вам сказать…
– Нет, это я должен сказать! – рявкнул маркиз. – Мне плевать, кто вы такой, плевать на титул, оставленный вашим никчемным отцом. Вам не жить! Вы меня поняли?
– Думаю, нам пора, – поспешил вмешаться в разговор Маркус и, просунув руку между джентльменами, осторожно развел их в стороны. – Доктор, – кивнул он стоявшему поодаль врачу, увлекая Дэниела за собой. – Лорд Рамсгейт.
– Считайте оставшиеся дни, Уинстед, – угрожающе протянул маркиз. – Или, скорее, часы.
– Сэр, – в стремлении все уладить ну или хотя бы попытаться опять начал Дэниел, желая выразить почтение хозяину дома. – Должен вам сказать…
– Не смейте ко мне обращаться! – оборвал его Рамсгейт. – Вас уже ничто не спасет, и нет такого места на земле, где вы смогли бы от меня спрятаться.
– Но если вы его убьете, вас тоже повесят, – заметил Маркус. – А если Хью выживет, вы ему понадобитесь.
Рамсгейт посмотрел на Маркуса словно на умалишенного.
– Думаете, я сделаю это самолично? В наши дни не так сложно найти того, кто сделает это за меня, ибо цена жизни не так уж высока. – Он кивнул в сторону Дэниела. – Даже его жизни.
– Мне лучше уйти, – пробормотал доктор, поспешно направляясь к выходу.
– Запомните, Уинстед, – произнес маркиз, взирая на Дэниела со злобой и презрением. – Можете попытаться сбежать, спрятаться, но мои люди вас найдут. Вы не будете знать, кто они, и потому не заметите их рядом с собой.
Эти слова преследовали Дэниела на протяжении следующих трех лет. Из Англии во Францию, из Франции в Пруссию, из Пруссии в Италию… Он слышал их во сне, в шелесте листьев, в каждом раздававшемся за спиной шаге. Он научился держаться спиной к стенам и никому не доверять, даже женщинам, с которыми время от времени делил постель. Он смирился с тем, что его нога никогда больше не ступит на английскую землю и что он никогда больше не увидит своих родных. Так продолжалось до того самого дня, когда однажды в итальянском городишке он с удивлением увидел хромавшего ему навстречу Хью Прентиса.
Дэниел знал, что Хью выжил, поскольку время от времени получал весточки из дому, но никак не ожидал увидеть его снова, тем более здесь, на этой старинной площади небольшого итальянского городка, купавшегося в обжигающих лучах средиземноморского солнца и наполненного возгласами arrividerci[1] и buon giornio[2].
– Я нашел тебя, – произнес Хью, протягивая руку. – Наконец-то.
А потом с его губ сорвались слова, коих Дэниел уже не чаял услышать:
– Можешь возвращаться домой. Тебе больше ничто не угрожает. Даю слово.
Глава 1
Для леди, старавшейся оставаться незамеченной на протяжении последних восьми лет, Энн Уинтер оказалась в довольно затруднительном положении, ведь меньше чем через минуту она будет вынуждена выйти на импровизированную сцену, присесть в реверансе перед по меньшей мере восьмьюдесятью представителями crème de la crème[3] лондонского общества, сеть за фортепьяно и заиграть. Немного утешало лишь то, что компанию ей составят еще три молодые леди. Этим представительницам пресловутого квартета Смайт-Смитов, игравшим на струнных инструментах, тоже предстояло выступить перед многочисленной аудиторией. В отличие от них, Энн по крайней мере могла сосредоточить внимание на клавишах и вовсе не поднимать головы. Если повезет, слушателей настолько увлечет несущаяся со сцены какофония, что они не обратят никакого внимания на темноволосую женщину, вынужденную в последнюю минуту занять место пианистки, которая, по словам ее матери, вещавшей об этом всем, кто желал слушать, очень… нет, катастрофически серьезно больна.
Энн ни на минуту не поверила в мнимую болезнь Сары Плейнсуорт, но отказаться заменить ее она не могла, если хотела сохранить за собой место гувернантки леди Сары и ее трех младших сестер.
Леди Сара могла быть очень убедительной, и ее мать решила, что концерт должен состояться во что бы то ни стало, поэтому, в подробностях изложив семнадцатилетнюю историю знаменитых домашних концертов Смайт-Смитов, провозгласила, что Энн займет место ее заболевшей дочери.
– Вы как-то упоминали о том, что играли отрывки из Первого фортепьянного квартета Моцарта, – напомнила ей леди Плейнсуорт.
Теперь Энн горько жалела о вскользь брошенных словах.
Судя по всему, вышеозначенной леди не было никакого дела до того, что в последний раз гувернантка играла упомянутое музыкальное произведение восемь лет назад, не говоря уж о том, что никогда не исполняла его полностью. Леди Плейнсуорт не терпела возражений, и потому Энн отвезли в дом ее невестки, где должен был состояться концерт, и дали восемь часов на подготовку.
Все это было попросту нелепо.
Успокаивало лишь то, что остальные участницы квартета играли настолько плохо, что ошибок Энн скорее всего никто не заметит. Ведь это и было ее единственной целью – остаться незамеченной, потому что по целому ряду причин она не хотела, чтобы кто-то обратил на нее внимание..
– Уже сейчас! – взволнованно прошептала Дейзи Смайт-Смит.
Энн еле заметно улыбнулась. Судя по всему, ее воспитанница совершенно не осознавала, насколько отвратительно играет.
– Вот уж радость, – с несчастным видом промямлила сестра Дейзи Айрис, трезво смотревшая на вещи.
– Выше нос! – попыталась подбодрить кузину леди Гонория Смайт-Смит. – Все будет хорошо, ведь мы же семья.
– Но не она, – заметила Дейзи, кивком указав на Энн.
– На сегодняшний вечер она станет членом семьи, – заявила леди Гонория. – Еще раз спасибо, мисс Уинтер. Вы и впрямь нас спасли.
Энн пробормотала в ответ несколько ничего не значащих слов, ибо никак не могла заставить себя сказать, что это не составило ей никакого труда или что она очень рада помочь.
Ей очень нравилась леди Гонория. В отличие от Дейзи она прекрасно осознавала, сколь ужасно звучит их квартет, но при этом не разделяла пессимизма Айрис и была готова выступить, ведь нельзя подводить семью, как нельзя нарушать традиции. До них на музыкальных вечерах выступали семнадцать других квартетов, составленных из представительниц семейства Смайт-Смит, и благодаря настойчивости Гонории этот зал увидит еще семнадцать квартетов. И при этом неважно, как звучит музыка.
– И все-таки это важно, – пробормотала себе под нос Айрис.
Гонория, легонько ткнув кузину смычком, напомнила:
– Семья и традиции – вот что важно.
Семья и традиции. Энн не возражала бы иметь и то и другое, хотя в прошлом это не принесло ей ничего хорошего.
– Видишь что-нибудь? – спросила Дейзи, прыгая с ноги на ногу, точно неугомонная сорока.
Энн даже пришлось дважды отстраниться, чтобы девочка не отдавила ей пальцы.
Гонория, стоявшая ближе всех к тому месту, откуда они должны были выходить на сцену, кивнула:
– Пустые места есть, но не много.
Айрис застонала.
– И так каждый год? – не удержалась от вопроса Энн.
– Как? – вскинула брови Гонория.
– Ну… э…
Есть темы, на которые не стоит говорить с племянницами своей работодательницы. Например, прямо высказываться об отсутствии музыкальных талантов у других юных леди. Или интересоваться вслух, всегда ли концерты в этом доме так ужасны, или в этом году он особенно не удался. И уж конечно, не стоит спрашивать, почему эти концерты продолжают посещать, если слушать их невыносимо.
Размышления Энн прервала пятнадцатилетняя Гарриет Плейнсуорт, проскользнувшая через боковую дверь.
– Мисс Уинтер!
Энн обернулась, но не успела ничего сказать, поскольку девочка объявила:
– Я буду переворачивать ноты.
– Спасибо, Гарриет. Твоя помощь весьма кстати.
Гарриет широко улыбнулась Дейзи, но та лишь презрительно скривилась в ответ. Энн же отвернулась, чтобы никто не увидел, как она закатила глаза. Этим девицам никогда не удавалось поладить: Дейзи была слишком серьезной, а Гарриет, напротив, легкомысленной.
– Пора! – провозгласила Гонория.
Девушки вышли на сцену и после краткого представления коснулись смычками струн. Энн же начала молиться.
Господи, еще никогда в жизни ей не приходилось прикладывать таких титанических усилий! Ее пальцы бегали по клавишам в отчаянной попытке угнаться за Дейзи, игравшей на скрипке так, словно она принимала участие в забеге.
«Это же нелепо, нелепо, нелепо!» – повторяла Энн мысленно. Странное дело, но ей казалось, что пережить этот концерт можно, лишь продолжая разговаривать с собой, ведь даже среди искушенных музыкантов данное произведение считалось весьма сложным для исполнения.
«Нелепо, нелепо… Так! До-диез!» Энн выставила мизинец правой руки и нажала на клавишу как раз вовремя – вернее, на две секунды позже, чем следовало бы, – и украдкой взглянула на слушателей. Женщина в первом ряду выглядела совершенно безучастной и вроде бы даже не представляла, где находится.
О господи, она сфальшивила! А, неважно. Этого никто не заметил, даже Дейзи.
И Энн продолжала играть, с сомнением думая, удастся ли ей выдержать темп до конца произведения. Но даже если не удастся, исполнение не станет хуже. Смычок Дейзи буквально летал над скрипкой, выдавая на-гора то громкие, то очень громкие звуки. Гонория поспевала за сестрой с трудом, отчего ее игра напоминала тяжелую вымученную поступь. Что же до Айрис… О, Айрис действительно была хороша, хоть это и не имело никакого значения.
Энн попыталась перевести дыхание и принялась разминать пальцы во время короткой паузы в фортепьянной партии, а потом вновь сосредоточилась на клавишах.
«Переверни страницу, Гарриет! Да переверни же ты страницу…»
– Переверни, наконец, страницу! – прошипела Энн.
И когда Гарриет перевернула, Энн взяла первый аккорд и тут же поняла, что Айрис и Гонория опередили ее на два такта. Дейзи же… О, она не имела никакого понятия, где играла сейчас Дейзи.
Пришлось пропустить несколько тактов в надежде нагнать остальных. Как бы то ни было, она наверняка не слишком испортила общее впечатление.
– Вы пропустили отрывок, – шепотом заметила Гарриет.
– Неважно.
Это и правда было совсем неважно.
А потом – наконец-то! – они добрались до той части произведения, где Энн не нужно было играть целых три страницы. Она немного откинулась назад, выдохнула, только сейчас осознав, что задерживала дыхание на протяжении, как ей показалось, десяти минут, и… кого-то увидела.
Энн замерла. Этот кто-то внимательно наблюдал за ней из дальней комнаты. Дверь, через которую они вышли на сцену – та самая, которую Энн самолично захлопнула и отчетливо услышала щелчок, – была теперь слегка приоткрыта. И вот теперь она, сидевшая ближе всех к этой двери, да к тому же не спиной, как остальные участницы квартета, увидела взиравшего на нее мужчину.
Энн мгновенно охватила паника, сдавившая легкие и опалившая кожу. Это ощущение было ей хорошо знакомо. Она испытывала его не слишком часто – благодарение Богу, – но все же испытывала каждый раз, когда видела кого-то там, где он не должен был находиться…
Так, стоп!
Энн заставила себя дышать размереннее. Она в доме вдовствующей графини Уинстед – в полной безопасности. Нужно всего лишь…
– Мисс Уинтер! – прошипела Гарриет.
Энн едва не подскочила от неожиданности.
– Вы не успели вступить вовремя.
– Где мы сейчас? – в отчаянии спросила Энн.
– Не знаю. Я не умею читать ноты.
Сама того не желая, Энн удивленно вскинула голову:
– Но ведь вы играете на скрипке.
– Если это можно назвать игрой, – с несчастным видом пролепетала Гарриет.
Энн быстро пробежала глазами ноты, а ее помощница прошептала:
– Дейзи просто вне себя! Так на нас смотрит!
– Ш-ш-ш.
Энн было необходимо сосредоточиться. Перелистнув страницу, она наугад взяла соль-минор, а потом перешла на мажорный лад. Так лучше.
Хотя это умозаключение было весьма относительным.
До конца представления она старалась больше не поднимать головы – не смотреть ни на зрителей, ни на мужчину, наблюдавшего за ней из-за двери, – и барабанила по клавишам с таким же изяществом, как остальные Смайт-Смиты водили смычками, а когда представление закончилось, встала из-за фортепьяно, присела в реверансе, по-прежнему не поднимая головы, пробормотала, что ей необходимо привести себя в порядок, и поспешно удалилась из зала.
* * *
Дэниел Смайт-Смит вовсе не планировал возвращаться в Лондон в день ежегодного семейного концерта, который его бедные уши выдержали с огромным трудом, но вот его сердце… Впрочем, это совсем другая история.
Как же хорошо вновь оказаться дома, даже если он наполнен ужасающей какофонией, особенно в этот момент! Ничто не напоминало мужчинам из семейства Смайт-Смит дом так, как фальшиво исполненное музыкальное произведение.
Дэниел не хотел, чтобы кто-то увидел его перед концертом, ведь он отсутствовал долгих три года и его неожиданное возвращение могло затмить игру квартета. Зрители наверняка поблагодарили бы его, но менее всего Дэниелу хотелось воссоединяться с семьей на глазах у представителей света, большинство из которых наверняка придерживалось мнения, что ему следовало бы оставаться в изгнании.
Он так соскучился по матери и сестрам, что, как только раздались первые звуки музыки, тихонько проскользнул в репетиционную, на цыпочках подошел к двери и слегка ее приоткрыл.
При виде Гонории, атакующей скрипку смычком с широкой улыбкой на лице, он улыбнулся. Бедняжка понятия не имела, что совершенно не умеет играть, как и остальные его сестры, но он все равно их любил.
Вторая скрипка досталась… Господи, неужели это Дейзи? Но она же вроде бы все еще ходит в школу! Впрочем, нет, ей, должно быть, уже лет шестнадцать: еще не дебютантка, но уже и не ребенок.
За виолончелью с несчастным лицом сидела Айрис, а вот за фортепьяно…
Дэниел в недоумении сдвинул брови. Кто, черт возьми, сидит за фортепьяно? Он слегка подался вперед и присмотрелся. Голова опущена так, что лица не разглядеть, но в одном он был уверен: это определенно не одна из его кузин.
В этом-то и состояла загадка. Дэниел знал наверняка (поскольку мать не раз говорила ему об этом), что квартеты Смайт-Смитов составляются исключительно из незамужних представительниц семейства и чужаков в них не допускают. Семья весьма гордилась тем обстоятельством, что производила на свет такое количество музыкально одаренных юных леди (так считала их матушка). Когда одна из них выходила замуж, ее место уже жаждала занять другая, а посему семья никогда не нуждалась в сторонних исполнительницах.
Но еще больше Дэниела интересовал вопрос, кто из посторонних пожелал сыграть в квартете Смайт-Смитов. Должно быть, одна из его кузин заболела – только так он мог объяснить присутствие на сцене незнакомки.
Дэниел попытался вспомнить, кто мог сидеть за фортепьяно. Мэриголд? Нет, она замужем. Виола? Но он, кажется, получал письмо, в котором говорилось, что и она вышла замуж. Сара? Да, должно быть, это Сара. Голову можно сломать при таком количестве кузин.
Он с интересом наблюдал за незнакомкой за фортепьяно, которая так старалась не отстать от остальных. Она то и дело вскидывала голову, чтобы взглянуть на ноты, и время от времени досадливо морщилась: Гарриет явно переворачивала страницы невпопад.
Дэниел тихонько засмеялся. Кем бы ни была эта бедняжка, он надеялся, что семья неплохо ей платит.
Наконец она убрала руки с клавиш, когда Дейзи затянула режущее уши соло на скрипке, выдохнула, распрямила пальцы и… подняла голову.
