Л. А. Герд
Русский Афон 1878–1914 гг. Очерки церковно-политической истории

Полная версия

© Издательство «Индрик», 2010

© Л. А. Герд, 2010

* * *

Введение

Святая Гора Афон, уникальное монашеское государство, расположенное в восточной части полуострова Халкидики, по своему значению для православного мира может сравниться со святыми местами Палестины. Будучи неотъемлемой частью греческой церковной и культурной жизни, Афон в то же время принадлежит всему восточному христианству: начиная с X–XI веков там существовали монастыри грузин, русских, сербов, болгар, румын. Св. Гора представляла собой, с одной стороны, идеальный образ единения христианских народов, а с другой стороны, являлась моделью реального земного мира восточноевропейских государств, в которой, как в зеркале, отражались все противоречия политической жизни этих народов.

Полная история Афона, несмотря на пристальное внимание к нему со стороны историков, искусствоведов и богословов, до сих пор не написана; подчас возникают сомнения, может ли она быть написана вообще. Ведь любая история основывается на письменных и материальных памятниках, а дошедшие до нас источники по истории учреждения, целью которого изначально была жизнь невидимая, духовная, – неизбежно оказываются односторонними и не могут отразить эту жизнь во всей ее полноте и сути. Поэтому вполне закономерно, что исследователи описывают внешнюю сторону истории – занимаются историей искусства Афона, историей экономической жизни монастырей, составляют жизнеописания подвижников.

Как центр православного мира, Св. Гора была важнейшей церковно-политической единицей Восточного Средиземноморья и стояла на пересечении интересов великих держав (в первую очередь России) и балканских государств. Поэтому политическая история Афона, приобретшая во второй половине XIX в. ярко выраженный национальный характер, имеет большое значение для истории Балкан и Ближнего Востока в целом. В русской политике Афон занимал особое место: почти пятитысячное русское монашество Св. Горы служило опорой для укрепления авторитета России на Востоке и элементом церковного рычага воздействия на политику в восточном вопросе.

Изучение церковно-политической жизни Афона и его роли в политике конца XIX – начала ХХ в. можно считать только начатым. Немногие научные работы, посвященные этой теме, не свободны от националистических пристрастий – будь то греческих или русских – и, кроме того, они в очень малой степени учитывают тот богатый архивный материал, который дает возможность проследить внешнюю историю Афона в данный период. Задача настоящего исследования – представить на основании дипломатических и других архивных документов некоторые наиболее яркие страницы церковно-политической истории русского Афона в период его наивысшего расцвета, в годы между русско-турецкой и Первой мировой войнами (1878–1914).

* * *

Св. Гора Афон издревле была местом подвига монахов из всех стран восточно-христианского мира. Отшельники жили на Афонском полуострове еще с VIII в.; в то время там подвизался преподобный Петр Афонский. С IX в. известны монашеские поселения, в 963 г. преподобным Афанасием был основан монастырь Великая Лавра, и вскоре после этого на Афоне стали селиться люди из всех православных стран. Внутренняя жизнь афонских монастырей определялась уставами, древнейший из которых (так называемый «Трагос») был издан императором Иоанном Цимисхием в 972 г. В течение всего византийского периода Афон находился под особым покровительством императоров: многие монастыри назывались «царскими» и пользовались особыми привилегиями; неоднократно в документах подчеркивалась независимость афонских монастырей от всякой светской власти. Щедрые пожертвования из императорского дома и от знатных вельмож давали возможность строить величественные храмы, украшенные фресками, а также мощные оборонительные сооружения и хозяйственные строения. В XIV в., несмотря на то, что Византийская империя переживает упадок, Афон по-прежнему процветает; более того, именно он становится центром знаменитого движения исихазма.

Наряду с греками, в византийский период на Св. Горе жили монахи русские, грузины, сербы, болгары и румыны. Каждый негреческий народ имел свой монастырь: русские – Ксилургу (основан в XI в.) и Св. Пантелеймона (передан русским в XII в.), сербы – Хиландарский (основан в XII в.), болгары – Зографский (основан в XIII в.), грузины – Иверский (основан в X в.), румыны в поздневизантийский период селились преимущественно в Кутлумушском монастыре; выходцы из Италии до XII в. жили в монастыре Амальфитян. Таким образом, Афон представлял собой своеобразную модель православной ойкумены, вместив в себя как высокий идеал духовного содружества христианских народов, так и противоречия реальной жизни.

Верховным главой всех афонских монастырей считался византийский император, а главой духовным был Константинопольский патриарх. Управлялось афонское монашество выборным протом и советом при нем, Кинотом; местом пребывания прота была Карея – столица Св. Горы. Каждый монастырь имел выборного игумена. Игуменьей всей горы по традиции считалась Богородица, покровительница Афона^[1].

Участь всех византийских земель не миновала и Св. Гору: в 1423–1424 гг. она была присоединена к Османской империи. Завоевателем Афона Муратом II была признана автономия горы; султаны формально не имели права вмешиваться во внутренние дела Афона. Св. Гора была объявлена привилегированной территорией, наравне с вилайетами Хеджаз и Триполи^[2]. Однако тяжесть новых налогов, постоянные пиратские набеги и обеднение христианского населения сказались на монастырях: их число сократилось и общежительный устав был почти повсеместно заменен идиоритмом, или своежительным. Роль прота – «первенствующего» Св. Горы, который прежде держал в своих руках управление Афоном, падает; теперь эти функции выполняет ή Μεγάλη Σύναξις, собрание представителей двадцати крупнейших афонских монастырей. С начала XVII в. на Афоне поселился постоянный турецкий управляющий с титулом аги. Официально его назначение мотивировалось необходимостью защиты монастырей от пиратских набегов и произвола богатых турок-соседей; на деле же турецкий военный заменил собой прота.

С конца XVI в. предпринимаются попытки исправить материальное положение монастырей. В XVI–XVIII вв. возрождение афонских обителей происходит при помощи щедрых пожертвований господарей Молдавии и Валахии, которые, наряду с богатыми купцами-греками, становятся новыми ктиторами монастырей. Между тем в османский период негреческий элемент в населении Св. Горы уменьшается в числе; славянские иноки живут вместе с греками, но уже не составляют, как прежде, компактные группы, пользующиеся покровительством светских властей. Это явление было вполне закономерным и отражало общую картину развития христианства в Турецкой империи, политика которой была направлена на централизацию и, соответственно, эллинизацию православного населения. К началу XIX в. практически все монастыри находились в руках греков.

В середине – второй половине XIX в. Афон составлял казу Салоникского санджака; управлялся он каймакамом, жившим в столице Св. Горы – Карее. В его распоряжении было несколько полицейских (заптие) для наблюдения за порядком и проверки паспортов посетителей. Афон, как и прежде, платил ежегодную дань Порте; он имел своих представителей в Салониках и одного в Константинополе. Внутреннее управление определялось уставом 1877 г. Монастырей было 20; другими формами монашеских поселений были скиты, келлии и отшельнические каливы. Во главе монастыря стоял игумен в возрасте не менее 40 лет, который утверждался патриархом; ему помогали два епитропа. Новый скит мог быть основан только с разрешения афонского совета и патриарха; скит не мог быть преобразован в монастырь. Возглавлялся скит настоятелем-дикеем, который также имел епитропию (совет). Верховное управление Афона осуществлялось Кинотом, заседавшим в Карее и состоявшим из трех членов и прота (выбирался на год). Другим органом управления был Синаксис – совет, состоявший из представителей 20 монастырей^[3].

До XVIII в. мы располагаем лишь фрагментарными сведениями о русских на Св. Горе: это подписи под грамотами монастыря Св. Пантелеймона и других монастырей, свидетельства паломников из России. Русские монахи жили в разных афонских монастырях, в то время как в Пантелеймоновом монастыре с XIII–XIV вв. преобладали сначала сербы, а затем греки. На рубеже XV–XVI вв. были установлены официальные отношения между Пантелеймоновым монастырем и русским правительством. Ученые выходцы со Св. Горы неоднократно появляются в Москве XVI–XVII вв.; постоянно приезжали игумены афонских монастырей для сбора пожертвований; от афонских монахов в Москве было получено много святынь – мощей и почитаемых икон. Важным событием было посещение Афона Арсением Сухановым в XVII в., который привез в Москву греческие рукописи для церковной реформы патриарха Никона. В начале XVIII в. на Св. Горе побывал русский паломник Василий Григорович-Барский, оставивший детальное описание афонских обителей, их устройства и сделавший множество рисунков^[4]. Его путешествие является уникальным источником по архитектуре Св. Горы и состоянию монашества в начале XVIII в. В том же столетии на Афон прибыл Паисий Величковский. Он прожил там много лет, был учеником преп. Никодима Святогорца, а затем положил в Молдавии начало афонской монашеской традиции, от которой впоследствии произошло монашество Оптиной пустыни^[5].

В XVIII в. русский монастырь перешел в руки греков. В конце столетия из-за крайнего обнищания обители монахи решили оставить старый (нагорный) Русик и переселились в принадлежавшую монастырю прибрежную келлию в честь Воскресения Христова, где и был основан новый монастырь Св. Пантелеймона. Обитель стала возрождаться; в первой половине XIX в. в ней впервые после длительного перерыва появились русские насельники. Важной вехой в истории монастыря стало прибытие в 1835 г. иеромонаха Аникиты (князя Ширинского-Шихматова), который хотел внести большой денежный вклад и поселиться в монастыре. Однако это встретило протест со стороны греков, и окончательное вселение русских монахов в монастырь Св. Пантелеймона состоялось только в 1839 г.^[6] Через два года, в 1841 г., был основан второй русский скит на Афоне, Св. апостола Андрея^[7]. В 1830-е годы в скиту Св. пророка Илии поселились выходцы из Малороссии. Немалое значение для привлечения внимания русского народа к Афону имели очерки и статьи о Св. Горе, многие из которых были написаны самими паломниками; во второй половине XIX в. таких произведений появится десятки, от простых брошюр для народа до подробных путеводителей, снабженных историческими сведениями^[8].

Русское правительство в целом не препятствовало благочестивым устремлениям народа; среди паломников начиная с середины XIX в. встречаются видные политические деятели и даже члены царской фамилии. Большой поддержкой для русских монахов были посещения великого князя Константина Николаевича в 1845 г., посланника в Константинополе В. П. Титова в 1849 г., посла Н. П. Игнатьева в 1866 г., великого князя Алексея Александровича в 1867 г. Теперь, пользуясь моральной поддержкой русской дипломатии и материальной – из России, русское афонское монашество получило возможность развиваться и принимать новых братий. Вместе с тем стремление русских на Афон уже тогда вызывало тревогу у некоторых церковных деятелей, которые предвидели могущие возникнуть из этого политические осложнения и нежелательный с государственной точки зрения расход средств на заграничные учреждения^[9].

Политическая ситуация на Балканах конца xix – начала xx в.

Прусско-турецкая война 1877–1878 гг. изменила карту Балкан. К северу от Ба лка нских гор появи лось новое государство – Болгарское княжество. Нельзя сказать, чтобы русское правительство было вполне довольно результатами войны, ради которых пришлось понести столь значительные потери. Проекты «Великой Болгарии», разрабатывавшиеся послом в Константинополе Н. П. Игнатьевым, были перечеркнуты решениями Берлинского конгресса 1878 г., и России так и не удалось создать на Балканском полуострове послушное себе буферное государство на пути к Константинополю. Центром восточного вопроса по-прежнему оставались черноморские проливы, Константинополь и прилегающая к нему территория^[10].

Для окончательного решения этого вопроса требовалась политическая подготовка, которая велась как на уровне дипломатии, так и через агентов в среде местного населения. По традиции главной опорой русской политики были православные народы, населявшие Османскую империю – греки, болгары, сербы, арабы. Поэтому церковная политика играла важнейшую роль в русской политике на Ближнем Востоке и Балканах. От дипломатов константинопольского посольства и консульств на местах требовалось знание основ канонического права, церковной ситуации в данный момент и умение ладить с противоборствующими партиями местных христиан. Одним из главных препятствий для русской политики на Востоке была провозглашенная в 1872 г. болгарская схизма^[11]. Ухудшение, а затем и разрыв отношений с Болгарией в 1880-е годы, наряду с невозможностью осуществлять церковные контакты, во многом парализовали русскую политику в восточной и южной части Балкан^[12]. Неудивительно, что на протяжении 40 лет усилия дипломатии были направлены на преодоление схизмы. Позиция России в целом совпадала с точкой зрения Константинопольской патриархии: Болгарская церковь должна быть ограничена пределами княжества. Иным было, однако, мнение болгар и их церковного главы – экзарха Иосифа, который в течение нескольких десятилетий боролся за назначение болгарских архиереев на кафедры Македонии и Фракии. Не имея возможности открыто поддерживать болгар и в то же время не желая конфликта с патриархией, русский Св. Синод, а вместе с ним и МИД в греко-болгарском вопросе занимал пассивную позицию лавирования между двумя противоборствующими сторонами и по сути отказывался от активного участия в происходящих событиях^[13].

Отношения с Грецией в это время продолжают оставаться натянутыми: в 1880-е годы, во время правления премьер-министра Х. Трикуписа, послушного указаниям Великобритании, не шло и речи о церковно-политическом сближении с Россией. В Константинополе, втором центре эллинизма, русское правительство старалось поддерживать умеренно настроенных архиереев, выходцев из османских областей, которые относились к России если не дружественно, то, по крайней мере, терпимо. Лозунгом дипломатии было «возвысить греческое духовенство Востока в его собственных глазах», сделать его свободным от националистического влияния Афин и внушить ему подлинно вселенский дух, свободный от национальных пристрастий. Более всего удовлетворял этим пожеланиям русской политики патриарх Иоаким III (первое патриаршество 1878–1884 гг.), который пользовался большим авторитетом в среде греческого населения Турции и в 1880-е годы проводил русофильскую линию на Востоке. Патриархи, занимавшие престол в последующие годы, уже не испытывали столь дружественных чувств к северной державе; исключение составлял достаточно слабый Неофит VIII (1891–1894 гг.). Более того, двое из патриархов – Дионисий V (1885–1890) и Константин V (1897–1901) – вели открыто антирусскую политику^[14]. При активной поддержке русской дипломатии в 1901 г. на патриарший престол был вторично избран Иоаким III. Однако на этот раз он не оправдал возлагаемых на него надежд: в болгарском вопросе и в вопросе русских монахов на Афоне он прислушивался не к советам из России, но к мнениям афинского правительства. В противостоянии болгар и сербов в Македонии в начале ХХ в. российское посольство взяло сторону сербов и добилось назначения сербского митрополита Фирмилиана в Ускюбе (Скопие)^[15].

Главной политической проблемой на Балканах в этот период был македонский вопрос. С одной стороны, ба лканские христиа не готовились к решительному выступлению против общего врага – турецких властей. В августе 1903 г. вспыхнуло Илинденско-Преображенское восстание, быстро подавленное турками. Россия на тот момент не была заинтересована в нарушении целостности Османской империи, и потому не поддержала повстанцев. С другой стороны, столкновение интересов балканских народов – греков, болгар и сербов – на протяжение нескольких десятилетий решалось методами церковно-политической пропаганды и партизанской борьбы^[16]. Попытки замирения края путем проведения реформ, в том числе при участии австрийских и русских военных (Мюрцштегские реформы) не могли привести к успеху. Афон, непосредственно примыкающий к Македонии, хотя и не был площадкой вооруженных столкновений, но нередко служил местом укрытия вооруженных повстанцев и хранения оружия. Обстановка особенно накалилась в конце 1910-х годов, в преддверии Балканских войн 1912–1913 гг. Россия продолжала занимать пассивную позицию и не принимала участия в балканских событиях. С точки зрения правительства, Россия, не готовая к войне на Балканах, ослабленная поражением в войне с Японией 1904–1905 гг., должна была стремиться исключительно к сохранению status quo и целостности Турции. После неудачи 1880-х годов в Болгарии русское правительство практически самоустранилось от участия в балканской и вообще ближневосточной политике^[17]. Как МИД, так и в особенности Св. Синод постоянно испытывали страх перед перспективой нарушения равновесия. Любое активное действие, по мнению русских политиков, вызвало бы опасное контрдействие со стороны враждебных западных держав. Понятно, что такая пораженческая политика могла привести только к дальнейшему ослаблению влияния России на востоке и падению ее авторитета.

Балканский союз, образовавшийся в 1910–1912 гг. при содействии России, вселил некоторые надежды на преодоление болгарской схизмы и активизацию русской политики в балканском регионе. Переговоры о снятии схизмы, однако, так и не привели к успеху; нежелание России вмешаться в ход Балканской войны и допустить болгарские войска в Константинополь (октябрь 1912 г.) свело на нет все усилия дипломатии в этом направлении. На Лондонской конференции 1913 г. русским представителям также не удалось добиться благоприятных для России решений^[18]. Таким образом, вплоть до начала Первой мировой войны Россия не вмешивалась в балканскую политику. Пассивность, боязнь нарушить шаткое ра вновесие на Балканах и политика лавирования между греками, болгарами, сербами и турецким правительством неизбежно отражались и на позиции русского правительства в отношении Афона.