Лора Шепард-Робинсон
Кровь и сахар
Глава восьмая
Добравшись до дома, я поднялся в детскую посмотреть на спящего Габриеля. Я рассматривал изгиб его длинных ресниц, касающихся щечек, темные волосы Каро и мою оливковую кожу. Меня охватил жуткий страх, что с ним что-то случится, пока я езжу в Дептфорд. Это был иррациональный страх, но, спустившись вниз, я сказал няне Габриеля, что один из лакеев всегда должен сопровождать их во время прогулок в парке. Эта мера предосторожности немного успокоила меня, и я попросил Помфрета, чтобы Гастон пожарил мне отбивную на ужин. Несмотря на все случившееся в течение дня, зайдя в гостиную, я задумался о разговоре с Каро.
У Каро на портрете Гейнсборо было такое же овальное лицо, как и в реальности, такие же голубые глаза. Она радостно улыбалась, и выражение лица только подчеркивало ее красоту. Когда-то она так смотрела и на меня, и это вызывало приятное возбуждение. Но почему-то все очень быстро пошло не так. Я провел много часов, пытаясь понять, что именно.
Если я поднимал эту тему, то получал ответы, которые меня не удовлетворяли. Если я настаивал, то в конце концов жалел об этом. Во время нашего последнего разговора Каро спокойно посмотрела на меня и попросила:
– Пожалуйста, объясни, какие обязанности жены я выполняю плохо.
Я сказал что-то про любовь, она отвернулась, но мне показалось, что я успел заметить вспышку боли в ее взгляде. Впрочем, когда она снова повернулась ко мне, ее глаза были ясными.
– Мы не любовники из романа, Гарри. Я родила тебе наследника и дала богатое приданое. Твои интересы – это мои интересы. Разве этого недостаточно?
Молодой виконт, который появился в нашем доме на прошлой неделе, не был ни первым, ни последним. Мне это не нравилось, но я не собирался запирать ее дома. Я не мог представить ничего хуже, чем превратиться в тирана, как мой отец, которого презирали жена и сын.
И таким образом росло наше недовольство друг другом, Каро была несчастна, и от этого несчастным становился я. Иногда я замечал, что она очень странно смотрит на меня, и боялся, что она может читать мои мысли. Иногда я задумывался, не надеется ли она на мою смерть.
Я не знал, как исправить наши отношения. Я не знал, хочу ли пробовать. Я знал только, что для меня может быть только одна Каро.
* * *
Чуть позже я отправился в библиотеку, где взял чернильницу и перо и по памяти нарисовал рабовладельческое клеймо. Полумесяц, повернутый так, что рога смотрят на юг, а сверху – полоса с небольшими штрихами наподобие венчающей его короны.
– Разве это не гротеск? – заметил однажды Тэд. – Человек с клеймом его владельца, словно пальто с пришитой к нему биркой?
Чье это клеймо? Я неотрывно смотрел на собственный рисунок.
Я выложил на письменном столе то, что нашел сегодня: аболиционистскую брошюру, опиум, письма с угрозами, пачку старых бумаг с черепами, серебряный жетон. Затем я вспомнил человека, которого видел в квартире Тэда, его размытое белое лицо. Как я ни старался, больше ничего не смог про него вспомнить.
«ХВАТИТ ЗОДОВАТЬ ВАПРОСЫ. ХВАТИТ САВАТЬ НОС В ЧУЖИЕ ДЕЛА. ЕЩЕ РАЗ ПАЯВИШЬСЯ В ДЕПТФОРДЕ – И ТЫ МЕРТВЕЦ».
Неграмотно и грубо. Это явно писал необразованный человек. Или образованный человек, притворявшийся необразованным. Автор явно жил в Дептфорде, и, судя по письмам, Тэд проводил там какое-то расследование. Может, пачка старых бумаг тоже как-то связана с этим расследованием? Я достал из письменного стола лупу, чтобы рассмотреть их внимательнее.
В списке стояли числа от одного до трехсот шестнадцати. Сейчас я понимал не больше, чем когда впервые увидел их в квартире Тэда. Рядом с некоторыми числами вместо черепов были нарисованы христианские кресты. Я насчитал десять крестов. Это поставило меня в тупик.
На одном листе мне удалось разобрать дату: «12 декабря 1778 года» – чуть больше двух с половиной лет назад. Я изучил остальные листы и нашел еще несколько дат на полях, перемежающихся черепами: 14, 16, 17, 19 декабря. Пять дат, всего семь дней между первой и последней. Были еще какие-то числа, которые сначала казались бессмысленными. Наконец я разобрал одну выцветшую фразу: «Во второй половине дня очень жарко и штиль…» Остальную часть предложения прочитать не удалось из-за того, что на страницу попала вода.
Во время Войны за австрийское наследство Помфрет служил интендантом во флоте, и когда он принес мне ужин, я попросил его взглянуть на бумаги.
– Как вы думаете, это могут быть географические координаты?
Помфрет изучил цифры, взявшись рукой за длинный подбородок так, что стал похож на задумчивую марионетку.
– Могут, сэр. Похоже на корабельный журнал.
– А вы знаете, что означают эти кресты и черепа?
– Капитан ставит крест, когда член экипажа умирает в море. Черепа я раньше никогда не видел. И почему их так много? Может, перевозили животных?
Я смотрел на длинные ряды черепов, и у меня по коже побежали мурашки.
– Я скорее думаю, что это были рабы.
– Не повезло, – покачал головой Помфрет. – Неприбыльный рейс. Что же у них случилось, черт побери?
– Не знаю, – ответил я. – Что-то плохое.
Глава девятая
Через два дня мы похоронили Таддеуса Арчера.
В церкви в Бетнал-Грине пахло воском, увядающими цветами и гниющей кожей. Викарий долго читал молитвы, и у меня судорогой свело больную ногу. Я сидел рядом с Амелией. На фоне ее черного батистового платья лицо было белым, как мрамор. Ее серые глаза блестели, хотя никто из нас не плакал. Я узнал кое-кого из людей, пришедших проститься с Тэдом: юристы из Линкольнс-Инна, наши сокурсники из Оксфорда с женами. Вероятно, они прочитали объявление, которое Амелия дала во вчерашних газетах. На одном из рядов сидело несколько пожилых женщин. Я решил, что это просто местные прихожанки.
Среди всех выделялась женщина, сидевшая одна, даже без слуги. Ее лицо полностью скрывала плотная черная кружевная вуаль. Ее черные волосы были стянуты в узел и заколоты шпильками из слоновой кости. Когда викарий закончил последнюю молитву, она встала со скамьи, и я увидел, что она необычно маленького роста. По рукам, сжимавшим Библию, я догадался, что это молодая женщина. Позднее, уже на улице, я попытался ее найти, но не смог.
Я проводил Амелию до могилы. Первыми шли наемные участники церемонии – возглавлявший ее распорядитель с жезлом, за ним – мужчины с гробом и с полдюжины профессиональных плакальщиц. Когда мы завернули за угол церкви, Амелия внезапно крепко сжала мою руку:
– Взгляните туда, капитан Коршэм.
Вокруг ямы, выкопанной заранее, чтобы принять земные останки Тэда, собралось около двух десятков африканцев. Цвет их кожи варьировался от темно-бежевого до самого черного. Они выбрали цветные одежды – ярких оттенков желтого, алого и бирюзового. На женщинах были киракры [25], на мужчинах – шляпы с перьями. Некоторые пришли с трубами и кларнетами. Очень полный африканец в одежде джентльмена взмахнул рукой, и музыканты заиграли похоронный гимн. Остальные африканцы запели:
– Внимайте! – шепчут они; ангелы говорят:
– Родной дух, уходи!
Что это, полностью поглощающее меня, —
Что забирает мои чувства, закрывает глаза,
Заливает мою душу, вытягивает дыханье?
Скажи мне, моя душа, это может быть смерть?
Викарий что-то очень эмоционально говорил распорядителю, потом они вместе подошли к Амелии.
– Мне очень жаль, миссис Брэдстрит, – сказал викарий. – Я попрошу церковного служителя разогнать их. Через минуту их здесь не будет.
– Нет, – покачала головой Амелия. – Я думаю, они были знакомы с моим братом. Пожалуйста, пусть продолжают.
Мы стояли и наблюдали за происходящим. Оксфордцы и другие прощающиеся неловко переминались с ноги на ногу вокруг нас. Африканцы пели, и слезы катились у них по щекам. Через некоторое время я понял, что полный джентльмен прекратил петь. Он неотрывно смотрел на чернокожего мужчину, который стоял в стороне от всех, за низкой стеной, ограждающей кладбище. Он тоже наблюдал за похоронами, прижимая к груди красную шляпу. На этот раз я очень хорошо рассмотрел шрамы на его лице. Это был тот же африканец, с которым я столкнулся две ночи назад в Линкольнс-Инне.
Вероятно, они с Тэдом были знакомы, и я задумался, не связан ли он с «Детьми Свободы». Я то и дело посматривал на него, пока гроб опускали в могилу, а викарий читал молитвы. К яме подошли могильщики с лопатами и стали закидывать гроб землей. Когда первые комья земли упали на крышку, африканцы снова запели. Я стоял и смотрел, как останки Тэда исчезали – его забирала себе жесткая сухая земля. Амелия покачнулась, крепче ухватилась за мою руку, а когда все закончилось, вздохнула.
Потом я поблагодарил викария и распорядителя. Они стояли с каменными лицами, недовольные появлением африканцев, и быстро ушли. Одна из плакальщиц подошла поговорить с Амелией, я тут же извинился и оставил их, потому что сам хотел поговорить с молодым чернокожим мужчиной со шрамами. Я направился к нему через кладбище, он заметил это, развернулся и поспешил прочь. Когда я добрался до стены, окружающей кладбище, он уже находился на середине улицы, явно направляясь к лужайке, где торговали фермеры. Я перелез через стену и бросился за ним. Он взглянул через плечо и пошел быстрее. Я тоже ускорился, но меня сдерживала больная нога. Он завернул на лужайку, и когда я добрался дотуда, он уже исчез в водовороте покупателей и фермеров, предлагающих свой товар. Я оглядел толпу, но не увидел его. Разочарованный, я направился назад к церкви.
Когда я вернулся, Амелия разговаривала с полным африканцем.
– Позвольте мне представить вам мистера Моисея Грэма, – обратилась она ко мне. – Капитан Коршэм был одним из старейших друзей моего брата. Мистер Грэм – художник, пишет акварели. А когда позволяет работа, он участвует в кампаниях за отмену рабства. Так он и познакомился с Тэдом.
Мы поклонились друг другу. Круглое лицо Моисея Грэма с пухлыми щеками, плоским носом и густыми седыми бровями было вытянуто в районе рта. Камзол и жилетка были из ярко-красного бархата, отделанного золотой тесьмой, на голове у него красовался огромный тяжелый старомодный парик.
Рядом с ним стоял высокий худой африканец в синем военном мундире.
– Эфраим Прудлок, – представил его Грэм. – Мой помощник в вопросах искусства и аболиционизма.
Грэм говорил грудным голосом на хорошем английском, только немного шепелявил. Прудлок поклонился. Его волосы были заплетены во множество тонких косичек, завязанных сзади желтой лентой.
– Мистер Грэм только что рассказал мне, что написал книгу о своей жизни, – сообщила мне Амелия. – Он надеется, что его история изменит отношение людей к рабству.
– Я буду рад прочитать ее, – сказал я. – Вы сами были рабом, сэр?
– Был, – кивнул Грэм и взмахом своей светлой ладони указал на других африканцев. – Многие из этих мужчин и женщин обязаны своей свободой мистеру Арчеру. Они пришли помянуть его и воздать хвалу Господу за то, что позволил им с ним встретиться.
Я знал, что Тэд часто представлял чернокожих клиентов. Девять лет назад раб по имени Джеймс Сомерсет подал в лондонский суд на своего владельца, и Лорд – главный судья – неохотно постановил, что рабство несовместимо с Великой хартией вольностей. Эта история создала прецедент, и некоторые уже заявляли, что рабство теперь незаконно на английской земле. На самом деле все было не так просто – в законах царила путаница, но рабы могли обратиться в суд, чтобы их не отправили принудительно на острова Карибского моря. В результате большинство чернокожих в Англии стали наемными слугами. Только в портах, через которые шла работорговля – Бристоле, Ливерпуле, Дептфорде, – англичане все еще оставались владельцами большого количества рабов. Говорили, что африканцы в таких местах не понимают, что закон может помочь им, и не знают, что такие адвокаты, как Тэд, будут оказывать им юридические услуги бесплатно. Неудивительно, что люди пребывали в замешательстве. Может, английские свободы и правда господствовали на английских берегах, но Великая хартия вольностей не запрещала лицемерия. Решение суда не распространялось на наши карибские колонии, где плантации зависели от труда рабов.
– Мистер Грэм, вы слышали про аболиционистское общество под названием «Дети Свободы»? – спросил я.
– Я слышал о них, хотя предпочел бы не слышать. Они приносят больше вреда, чем пользы делу аболиционизма.
Его ответ поставил меня в тупик.
– Разве они не помогают беглым рабам? – спросил я.
– Помогают, но часто используют дерзкие методы, иногда применяют насилие. В прошлом году они помогли рабу сбежать из дома в Блэкхите и сильно избили лакея, который пытался их остановить. Мистер Арчер был одним из адвокатов, представлявших рабов, которым они помогали.
– Вы знаете, где их найти?
– Мне очень жаль, но я не могу вам помочь. Видите ли, они действуют тайно. Своими действиями они нажили себе много врагов среди работорговцев и опасаются мести. По этим причинам я советовал бы вам не искать их.
Несмотря на предупреждения Моисея Грэма, я решил, что после возвращения в Лондон попытаюсь найти их.
– Сюда приходил мужчина со шрамами в красной шляпе. Я видел, как вы на него смотрели. Кто он?
Грэм колебался:
– Его зовут Сизар Джон. Еще один африканец, из-за которого у нашей расы плохая репутация.
– Он аболиционист?
– Он негодяй, – вмешался в разговор Прудлок, его акцент был гораздо сильнее, чем у Грэма. – Несомненно, вы читали в газетах, что Лондон кишит свободными неграми, которые только и ждут, как бы залезть в ваш дом и перерезать вам горло? Эти рассказы основаны на предрассудках, но у нас есть свои мошенники и злодеи, точно так же, как и среди представителей вашей расы. Сизар Джон как раз из таких.
– Что он делал здесь? Он был другом мистера Арчера?
– Я сам задавался этим вопросом, – сказал Грэм. – Он опасный человек. Я советую вам держаться от него подальше, сэр.
– А темный ангел Тэда? – спросила Амелия. – Вы когда-нибудь слышали о ней?
Прудлок резко поднял голову. На его широком носу было много веснушек, выделявшихся на желтовато-коричневой коже. Грэм бросил на него предупреждающий взгляд.
– Темный ангел Тэда, – повторила Амелия, которая также заметила эту реакцию. – Мы знаем, что это причина его поездки в Дептфорд. Капитан Коршэм считает, что, если нам удастся больше узнать о том, что он там делал, это поможет найти его убийцу.
– Мы ничего не знаем об этом, мадам, – сказал Грэм, доставая часы из кармана жилетки. – Пожалуйста, простите нас, но мы опаздываем на встречу. Еще раз выражаю вам свои соболезнования.
Он быстро поклонился, и они поспешили прочь.
– Подождите! – крикнул я им в спину. – Если мистер Арчер был вашим другом, пожалуйста, расскажите нам, что вы знаете. Это важно!
Грэм развернулся и заговорил напряженным шепотом:
– Вы ставите чернокожих в опасное положение, просто спрашивая о ней, сэр. Это опасно для жизни! Прошу вас, сэр, никогда больше не говорите о ней.
Он еще раз умоляюще посмотрел на меня, а потом они с Прудлоком быстро пошли по траве.
– От нас сбегает человек, напуганный до полусмерти, – сказала Амелия, наблюдая за удаляющимися мужчинами.
– Два человека, – поправил я. – И то, чего они боятся, связано не только с Дептфордом. Они не чувствуют себя в безопасности даже здесь.
Я решил, что после возвращения в Лондон снова найду Моисея Грэма.
– Если враг сильный и могущественный, то, наверное, он может добраться до вас где угодно, – заметила Амелия.
Это была отрезвляющая мысль. Мы еще несколько минут постояли у могилы. Я склонил голову, вспоминая, что пели африканцы. Их слова показались мне более подходящими, чтобы отдать последние почести Тэду, чем любые благочестивые молитвы викария.
Мир отступает; он исчезает.
Перед моими глазами, моими ушами открывается небо
С ангельским звоном.
Дай, дай мне твои ветра! Я сажусь в седло! Я лечу!
О Могила! Где твоя победа?
О Смерть! Где твое жало?
* * *
Необходимо рассказать о моем расставании с Амелией Брэдстрит.
– Мне не хочется, чтобы вы возвращались в это ужасное место, – заявила она, когда мы стояли у ворот кладбища. – Это может быть опасно.
Я отвел в сторону край плаща, чтобы показать ей меч и пистолет с ударно-кремневым замком. Но это ее не слишком успокоило.
Мы стояли в тени колокольни. Амелия смотрела на череду удаляющихся карет, которые увозили скорбящих.
– Большинство из них даже не могли заставить себя заговорить со мной.
– Для женщин это дело принципа, – пояснил я. – А мужчины, как я предполагаю, боятся, что возникнут сплетни, если они проявят доброту.
– Вы были добры ко мне, и не похоже, чтобы вы боялись.
Я не хотел давать ей ложных надежд на то, что наше общение продолжится после того, как мы завершим наше расследование убийства Тэда. Тогда мои отношения с Каро станут еще хуже.
– Тэд был моим старейшим другом. Я едва ли мог поступить иначе.
– Да, конечно. – Она опустила глаза.
Я пожалел о своих словах, едва только произнес их.
– Простите, миссис Брэдстрит. Я не имел в виду…
– Имели. – Она смотрела на тонкое золотое обручальное кольцо на своем пальце. – Мы плохо поступили с несчастной Леонорой Брэдстрит. Я знаю. Но тем не менее, если бы жизнь можно было начать сначала, я поступила бы точно так же, не задумавшись ни на секунду. Любить так хотя бы раз в жизни… совершенно не думая о последствиях… Мне совсем не стыдно. Вы способны это понять?
– Любовь? Да, я понимаю.
– Вы имеете в виду любовь в рамках приличий, когда все чинно и благородно. – Она вздернула подбородок и посмотрела на меня. Я видел на ее лице выражение гнева и гордости. – Я могу выдержать их осуждение, их сплетни, даже вашу жалость, капитан Коршэм. Но я не могу выдержать одиночество.
Часть вторая
24–26 июня 1781 года
Дух не имеет абсолютной или свободной воли, но он определяется к той или иной воле причиной, которая также определяется другой, а эта в свою очередь – опять другой и так далее.
Бенедикт Спиноза. «Этика», часть II «О природе и происхождении души»
Глава десятая
Я забрал коня, Зефира, который был привязан перед церковью, и поскакал к реке по дороге, ведущей на юг из Бетнал-Грина. Как и раньше, я пересек Темзу у Ротерхайта, успокаивая Зефира ласковыми словами, пока паром для перевозки лошадей боролся с опасными течениями. Приходилось дышать всякой мерзостью – вокруг нас стояли возницы и торговки устрицами. Сойдя на южный берег, я пустил коня галопом по дороге на восток.
Сидя в седле, я думал о корабельном журнале и о черепах. Возможно ли, что более трехсот рабов погибло на борту одного корабля? А если да, то как они умерли? Я знал, что иногда на невольничьих кораблях случаются вспышки болезней, но это-то должна была быть настоящая чума. Это было не кораблекрушение или пожар, поскольку, судя по датам, рабы умирали на протяжении нескольких дней. Я читал ужасающие сообщения о моряках с невольничьих кораблей, которые грубо и жестоко обращались с африканцами, но, конечно, ни один капитан не допустил бы уничтожения такой большой части вверенного ему груза?
Думая об этом, я также много размышлял об Амелии Брэдстрит. Мне было не по себе из-за того, как я с ней разговаривал, и мне очень хотелось бы иметь возможность взять свои слова назад. Я решил, что заеду к ней после возвращения из Дептфорда и попытаюсь объясниться.
Дорога повернула на юг, повторяя большой изгиб Дептфорд-Рич. Вскоре я увидел очереди из повозок и кавалеристов, которые ждали, когда их пропустят на территорию военно-морской верфи. Эта огромная территория сама по себе была небольшим городом, защищенным от воров и радикалов трехметровыми стенами. За верфью по обеим сторонам дороги на Дептфорд-Стрэнд стояли ветхие, полуразвалившиеся домики. И тут я снова почувствовал городскую вонь.
Я довольно легко нашел сторожевой дом. Это приземистое здание с конической крышей казалось более подходящим для нужд правоохранительных услуг маленькой деревни, а не города таких размеров и такой репутации, как Дептфорд. Я привязал Зефира к столбу перед дверью.
Перегрин Чайлд сидел внутри вместе с каким-то стариком с рыжей бородой. Они играли в карты, на столе стояло три бутылки вина, две из них – пустые.
– Капитан Коршэм, вы вернулись? – поприветствовал меня Чайлд. Как мне показалось – немного настороженно.
Он даже не попытался встать, и старик, которого я принял за констебля, последовал его примеру и только улыбнулся мне беззубой улыбкой.
– Добрый день, мистер Чайлд. Я привез вам улики, имеющие отношение к убийству мистера Арчера. – Я вручил ему письма с угрозами. – Непонятно, отправляли ему эти записки, пока он находился в Дептфорде или когда жил в Лондоне, но связь с Дептфордом очевидна. Я нашел их в квартире Арчера, где столкнулся со взломщиком, который ее обыскивал. Я же говорил вам, что это убийство – это нечто большее, чем кажется на первый взгляд.
Чайлд хрюкнул:
– Когда человек умирает, новости разлетаются довольно быстро. Мелкие воришки стараются обчистить дом умершего, пока там никого нет.
– Мелкие воришки не берут юридические документы. Украдены почти все бумаги Арчера. Если бы я не помешал взломщику, он мог бы забрать и эти письма.
Чайлд бегло просмотрел письма и отдал их мне.
– И что с того? Я же говорил вам, что ваш друг здесь доставлял людям неприятности.
– Эти письма доказывают, что Арчер задавал вопросы в вашем городе – именно это разозлило автора, а не просто его взгляды на рабство. – Я решил не упоминать страницы из корабельного журнала, пока сам не выясню о них побольше. – По меньшей мере эти письма показывают, что он был знаком со своим убийцей.
– Тот, кто написал эти письма, не испытывал к Арчеру большой любви, но из этого не следует, что их автор убил его.
– Но разве это не заслуживает расследования?
Чайлд вежливо улыбнулся:
– В прошлый раз вы были уверены, что вашего друга убил какой-то работорговец. Мне кажется, это написано не рукой работорговца. Или вы уже отказались от той теории?
– Работорговцы нанимают необразованных людей. Или работорговец мог так написать специально. – Я подавил разочарование и стал говорить более спокойным и ровным тоном: – А вы как-то продвинулись вперед после моего отъезда из города?
– За объявленной мной наградой никто не обращался. Я уже говорил вам: работорговцы защищают своих людей.
– А что имела в виду та рабыня, мисс Синнэмон? Она сказала, что Арчер приезжал в Дептфорд, чтобы увидеть своего темного ангела. Что это значит?
– Понятия не имею.
– Вы не спрашивали ее?
Чайлд скрестил руки на груди и одарил меня воинственным взглядом.
– В ту ночь, когда убили Арчера, в Дептфорде было совершено еще три убийства: две ножевые драки в тавернах на Дептфорд-Стрэнд и задушенная проститутка. Еще несчетное количество драк в борделях, кража пороха со склада на территории военно-морской верфи и много других краж с разных складов в районе причалов. Хотелось бы мне сказать, что это была необычная ночь, но тогда я бы соврал. У меня полно работы, сэр. Я не могу позволить себе особого отношения ни к одному трупу.
– Я вижу, как вы заняты. – Я пристально посмотрел на бутылки на столе. – Но раз так, я решил сам заняться расследованием убийства.
Судя по лицу Чайлда, он нисколько не удивился, мне только показалось, что он что-то просчитывает в уме.
– Конечно, это ваше право. Тем не менее я бы посоветовал вам, сэр, быть осторожным. Не сомневаюсь, вы прекрасно владеете саблей и пистолетом, но Дептфорд не поле битвы, по крайней мере, не из таких, на которых вам приходилось бывать раньше. Джентльмены на этих улицах имеют весьма смутное представление о чести, и единственное, чем вам может послужить здесь ваш красный мундир, – табличкой на спине о том, что вас стоит попытаться ограбить.
– Спасибо за предупреждение, но, боюсь, я уже настроен на расследование. А теперь мне хотелось бы увидеть место, где вы нашли тело, мистер Чайлд. Вы покажете его мне?
Я ожидал очередного отказа, но Чайлд только пожал плечами:
– Хорошо, пойдемте. У меня в любом случае есть дела в том районе.
Может, он просто хотел за мной приглядывать. Я не возражал – если он на самом деле хотел этого. Но я сам тоже собирался приглядывать за Перегрином Чайлдом после всех уверток и упрямства, которые продемонстрировал в общении со мной этот человек.