Лорен Аллен-Карон
Тайна по имени Лагерфельд

Полная версия

Париж – это праздник

Карлу нет и двадцати лет, когда он приезжает в радостный после освобождения, послевоенный Париж, который, впрочем, не склонен с восторгом принимать молодого немца. В 1952 году город выглядит грязным. Фасады домов – серые, тротуары завалены мусором. Он, безусловно, не ожидал встретить на улице маркиза в парике и одухотворенных гостей с картины Менцеля, но где же элегантность, где же блеск? Разочарование длится недолго. Нужно взять себя в руки, чтобы не оказаться побежденным.

Прежде чем отправиться в номер отеля на улице Сорбонны, ноги ведут его на авеню Монтеня. С упорством повторявший в мечтах названия столичных улиц, он знает дорогу наизусть. В пути у него есть время понаблюдать. Да, эти высокие фасады должны быть приютом какого-нибудь литературного кружка. За этими окнами, несомненно, скрываются салоны посвященных, к которым у него пока нет ключа. Витрины Диора, цель его теперешних стремлений, сияют особенно ярко. Они – словно обещание. Они одни заключают в себе дух города, который он должен завоевать. В данный момент у него есть свободное время, чтобы прогуляться.

«Я проводил время прогуливаясь, – вспоминает он. – Я мог бы работать в Париже экскурсоводом!»¹

Его единственная поддержка – страсть к рисованию, к карикатуре и честолюбивое желание кем-то стать, которое не покидает его с самого детства.

В лицее Монтеня, где он продолжает учебу, лекции, которые читают после обеда, вызывают смертную скуку. Он может проводить долгие послеполуденные часы в «Шампо», кинотеатре на углу улицы, чуть дальше его отеля. В Германии его интриговали декорации фильма Метрополис Фрица Ланга, он восторгается Чезаре, сомнамбулой, управляемой доктором Калигари, героем фильма Роберта Вине². Здесь, в темном зале, слышны диалоги Школы кокеток и Детей райка³. По окончании сеанса в зале снова зажигают свет. Начинается повторный показ. Карл часто просиживает в зале до поздней ночи. Он запоминает фразы, которые без устали повторяет, чтобы усовершенствовать свою речь. Он выковывает свой французский на идеалах красоты, в черно-белых тонах.

Карл – не тот человек, чтобы ждать, когда свершится его судьба. Он принадлежит к числу тех, кто ее опережает. И чтобы принять ее, нужно приодеться. В бутике Пьера Кардена он купил себе бархатный галстук цвета баклажана. Он повязал его на белую рубашку, купленную на улице Риволи, в магазине известной лондонской фирмы Hildith and Key, торговавшей рубашками, куда его отвел отец. У Чифонелли Отто также предложил ему бежевый костюм в мелкую клеточку. А также кашемировое пальто темно-синего цвета, на которое он с завистью смотрел в витрине ателье Dorian Gray, напротив отеля «Георг V», где остановился коммерсант. И вот Карл вполне готов.

Ужасные дети

Все началось в 1954 году с уличной афиши. Модный конкурс, конкурс шерстяных изделий. В названии нет ничего особо привлекательного. Но блестящая рекламная кампания профсоюзов овцеводов из Австралии, Уругвая, Южной Африки и Новой Зеландии в защиту их благородного сырья от натиска синтетических тканей производит неожиданный эффект. Против массового производства выступает терпеливый труд опытных кустарей и репутация продукта, который не подвластен веяниям времени. Городская буржуазия вновь открывает для себя испытанные достоинства шерсти. Отдача от премии International Woolmark Prize намного превосходит ожидания организаторов. Чтобы победить, нужно набросать несколько моделей.

Карл принимает решение записаться на участие в конкурсе и рисует пальто, желтый цвет которого напоминает цвет нарцисса-жонкиль, или «нарцисса желтого», цветка любовного томления, иными словами, желания. Свободный воротник в форме полумесяца, лежащий на плечах, контрастирует с целомудренным классицизмом прямого, строгого покроя; длина пальто – чуть ниже колен. Вырез V-образной формы обнажает спину, начинаясь от лопаток, он рискованно доходит почти до поясницы… Чуть позже телеграмма напомнит ему о том, что он попытал счастье и победил в категории «манто». Ему нужно просто явиться в контору Национального профсоюза шерсти, чтобы доказать, что он действительно является автором эскизов.

Вечером 25 ноября, когда в театре Ambassadeurs, напротив Елисейского дворца, вручают премию, он встречает на сцене лауреата в категории «вечернее платье», некоего Ива-Матье Сен-Лорана. Они пришли одетыми почти одинаково – черный галстук, белая рубашка, темный костюм. Оба подгоняют свои творения, сшитые в престижных Модных домах. Карл впервые прикасается к одежде, созданной по одному из его рисунков. Оба победителя чувствуют себя немного скованно, фотографы увековечивают их смущенные улыбки. Победители совсем недавно распрощались с отрочеством – Иву восемнадцать лет, Карлу – двадцать один. Они молоды, хорошо воспитаны, умны, но робеют перед лицом пяти или шести великих жрецов мировой моды, проявивших к ним особое расположение. В жюри заседают Пьер Бальмен и Юбер де Живанши. Для них они – потенциальные работодатели.

Впрочем, некоторое время спустя Карл примет предложение Бальмена работать вместе с ним. Он польщен, но сдержан в своих эмоциях – стиль дизайнера не отличается большой современностью. Как подчеркивает Клод Бруэ, журналистка, занимающаяся модой и пишущая для журнала Elle, «это не старомодно, но, скажем так, не слишком динамично… не слишком в духе времени»¹. А затем заключает: «Сам Пьер Бальмен называл это “Jolie Madame” (“Хорошенькая женщина”)»². Молодой человек, должно быть, мечтает о более смелых, более волнующих нарядах, но не может не знать, что должен терпеливо переносить трудности, стартовать с самой нижней ступеньки лестницы. Что касается Ива, то, отказавшись принять предложение Юбера де Живанши, он в 1955 году получает место у Диора, в Доме, о котором Карл грезил еще в Гамбурге.

На церемонии вручения премий между молодыми людьми завязалась дружба. Эта встреча развеяла одиночество, становившееся тягостным для каждого из них: Карл показывает приехавшему из Алжира Иву Париж.

Резиденция Бальмена располагается неподалеку от резиденции Диора, в том золотом треугольнике, где чуть ли не вплотную друг к другу стоят все Модные дома в единственном в мире городском обрамлении. Иногда по вечерам Тан Гудичелли, один из молодых подмастерий модного ателье, замечает в глубине авеню Монтеня роскошный кабриолет Карла, подаренный ему отцом, чтобы отпраздновать его первый успех. Но вот чего он не может различить, так это того, что Карл не слишком ловок за рулем. «С восемнадцати лет я не водил машину, – признается он позднее, – и это благо для общества, так как все мои поездки заканчивались в канаве, даже сам не знаю почему!»³ Нужно сказать, что в ту пору в Париже разрешено ездить быстро. Нет необходимости в ремне безопасности, дорожное движение без пробок, красный свет на светофорах встречается редко.

Когда великолепный автомобиль останавливается перед домом номер 30, его появление не остается незамеченным, как и осанка водителя. «С самого начала завораживал не талант Карла, а его личность, – вспоминает Тан Гудичелли. – В нем было что-то от обеспеченного человека и в то же время от денди, он был гораздо большим снобом, чем Сен-Лоран. Это был парень, который каждое мгновение создавал себя, отшлифовывал свой облик»⁴.

«Ему хотелось, чтобы все были им очарованы. За ним уже тянулась эта легенда избалованного ребенка, сноба»⁵.

Молодой ассистент ждет того, кому пресса раскрывает свои страницы и кого все называют «маленький принц».

Серо-белые витрины знаменитого Дома образуют своеобразный экран. Карл мог бы войти, купить платье для своей матери в память о дефиле, на которое он, будучи подростком, сопровождал ее. Он с тем же успехом мог бы нарисовать одну из моделей, надетых на пластмассовые манекены, повторить движение линий, которые он знает наизусть, придать им больше современности. И почему бы однажды не стать Кристианом Диором?

Это не его судьба, а судьба Сен-Лорана, которому он завидует. Они играют в разных категориях. После Бальмена Карл, разумеется, поработает на другие Модные дома. Но он не хочет идти проторенным путем – однажды возглавить один из них, стать своим собственным патроном. Его не влечет образ дизайнера, с утра до вечера заваленного тканями и иголками. Он прежде всего вдохновенный интеллектуал, образованный человек, наделенный разносторонним умом. Им движут идеи, концепции и непреодолимое желание осуществить их. Он не ощущает настоятельной необходимости одевать тела.

Карл переехал в дом 31 по улице Турнон, напротив Люксембургского сада и в двух шагах от театра Odéon. Он устроился здесь не случайно: молодой человек любит дома с привидениями. Здесь в 1912 году жила Кэтрин Мэнсфилд, британская писательница, выведенная Д.Г. Лоуренсом под видом Гадран в романе Влюбленные женщины. И он прочитал о ней практически все. Прошло пять лет с тех пор, как он, по его словам, «выкарабкался». Подобно тому, как Кэтрин Мэнсфилд сбежала со своего куцего острова в Тихом океане, он покинул враждебное окружение, чтобы наконец вздохнуть свободно.

Он мог бы посвятить себя любви к книгам и словам, которую питал с детства. Почему бы не использовать эту страсть? «Вероятно, мне следовало изучать язык, вместо того чтобы заниматься модой, но это, возможно, было бы не столь приятно. А я всегда испытывал неуместную склонность к приятной жизни»⁶. Даже если долго ждать посвящения, мода остается тем полем деятельности, на котором он хочет сыграть, чтобы стать кем-то. Чтобы блистать. Но на свой манер.

При таких обстоятельствах потенциальное соперничество с Ивом, искушающее сравнение двух мужчин, в один момент появившихся на сцене моды, уже даже не предмет для разговора.

В эти вечера, когда воздух дышит праздником, в машину Карла рядом с Ивом часто садится молодая темноволосая, стройная и сумрачная женщина. Виктуар Дутрело – любимая манекенщица Сен-Лорана, муза Кристиана Диора. Карл встретил ее неподалеку, в Театральном баре. С открытой улыбкой, в шерстяном пиджаке, в довольно необычных брюках в очень спортивном стиле, он удивил девушку своей вежливостью. Когда Ив представил ее, «Карл ответил: “Ах, Виктуар, разумеется… – вспоминает она. – Ее все знают!”»⁷ Вечер перешел в ужин, скрепивший новую дружбу.

«У Карла было много машин, – рассказывает она. – Сначала у него был “Фольксваген”, который я обожала. Он был с откидным верхом, просто божественный. У меня же была машина “Дофин”, но она была не так хороша. Часто с нами также бывала Анн-Мари Пупар, работавшая с модельерами и для бутика Диора»⁸. «Мы колесили повсюду, объезжали площадь Согласия, площадь Звезды, мы ездили ради удовольствия, чтобы покататься, но нам было по двадцать лет!»⁹

Обычно Виктуар была всю ночь свободна. А направление часто выбирал Ив. В Сен-Жермен-де-Пре, в кабаре «Ле Фиакр» собирался весь Париж поглазеть на гомосексуалистов и трансвеститов. Когда им случалось столкнуться там с месье Диором, Сен-Лоран краснел, глядя на своего патрона.

В баре скромный молодой человек окружал себя юношами и, возможно, продолжал знакомство с ними за пределами заведения. Место, не совсем подходящее к личности Карла, склонного к большей утонченности. Виктуар до сих пор хранит в памяти фразу, которую он без конца повторял, отгоняя от себя наглецов, и которая так забавляла его:

«Нет, спасибо, у меня дома есть все, что мне нужно, я этим не пользуюсь»¹⁰.

Любит ли он кого-то? Делит ли он с кем-то постель, мечты, сомнения? Частная жизнь Карла никому не известна. И никто не посмел бы рискнуть задать ему малейший вопрос на эту тему. Он окружает свои связи непроницаемой тайной. Улыбка Виктуар выдает интригующее смущение: «Отношения Ива Сен-Лорана с юношами были сексуальными, глубоко сексуальными»¹¹. Она продолжает: «Карл любил красоту. Думаю, что он был в поисках своего двойника»¹². Двойника, которого он еще не нашел.

Вечер продолжается в другом месте. Трое молодых людей могут кружиться в невинности своей молодости, меняя кабаре и бары до поздней ночи.

На рассвете еще не пришло время расставаться, и троица направляется в квартиру Карла на улице Турнон. Мерцают свечи на камине. Они освещают рисунок Ива, стоящий у зеркала. Виктуар любит сидеть на полу вместе с тем, кого она вдохновляет: «Я курила, Ив не курил, Карл тоже. Я пила виски, Ив составлял мне компанию, но быстро пьянел. Карл пил только кока-колу»¹³.

Иногда они лежат на большом ковре, по которому разбросаны подушки. Они продолжают разговор. Не о будущем, которое было химерой, а о настоящем. Сплетни, анекдоты, похождения тех или других. Но также о Людвиге II Баварском, безумном короле, который живо интересует их. В конце концов они совершенно невинно засыпают.

«Мы ничего такого не делали, клянусь, уверяю!»¹⁴ – смеясь, говорит Виктуар.

Два художника и одна муза. Вот это картина.

Ночи и дни сменяют друг друга. Карл рисует, потом едет на машине за Ивом и Виктуар. Они танцуют, разговаривают, спят, просыпаются, работают, и вскоре снова бьют часы, и начинаются ночные вакханалии. Они все время мечтают.

Часто по выходным они, не раздумывая, несутся в Трувиль. Благодаря своему заработку и помощи, получаемой от родственников, они могут себе это позволить. Они носят туфли без задника, бежевые брюки и белые рубашки. Ведет машину, как обычно, Карл. На этот раз отель выбирает он. Коридоры «Рош Нуар», старого дворца, окна которого выходят на море, пришли в упадок. Но подернутые дымкой шаги Марселя Пруста, который бывал здесь вместе со своей матерью, отдаются эхом в их головах, смешиваясь с шумом волн. Оба юноши могли бы быть героями его романа В поисках утраченного времени. Но именно в этом вопросе их взгляды не совпадают. Иву нравится видеть себя в образе романтического художника, «невротика», которому для того, чтобы творить, необходимы хандра и физическое страдание. А в памяти Карла о Прусте остались не ностальгия и не приступы астмы у рассказчика, а его определенная стилистическая значимость в истории литературы. Что до Виктуар, то ее эти споры быстро утомляют. Она не стремится отдать предпочтение одному или другому. Она просто прониклась высокой образованностью Карла, более уверенного в своих суждениях. Она находит, что их трио больше похоже на Ужасных детей Жана Кокто. Как и те, они так же капризны.

Поскольку Ив боится спать один, то они занимают в отеле только один номер, где, как и в Париже, в конце концов засыпают, словно братья с сестрой. После прогулки по пляжу в купальных костюмах оба модельера весь день рисовали. Жизнь могла бы долго идти тем же путем, но одного из трех товарищей скоро поймает в свои сети судьба.