Луис Броули
Пропащий. Последние приключения Юджи Кришнамурти
Глава 3
«Я только что говорил собравшимся, что поклонение быку там, в храме, и поклонение Шиве, все эти дела с лингамом и йони пошли от пещерного человека, для которого секс был лучшим из известных ему удовольствий. Позже у человека случилось переживание блаженства, высшего наслаждения и все поменялось, но первоначально секс был главнее всего. Даже крест являет собой фаллический символ».
История моей жизни представляла собой нанизанные одна на другую реакции на людей, которые, как мне казалось, делали мою жизнь ужасной. Но как бы ни поступали со мной другие, то, что делал с собой я, было гораздо хуже. Подавленность шла изнутри.
После того как наши дороги с профессором разошлись, я прошел еще через ряд отношений, но они, казалось, разваливались раньше, чем успевали начаться. Не могу сказать точно, что было тому причиной – мое нежелание вступать в брак или неготовность оказаться в ловушке, но это всегда чувствовалось как нечто, от чего нужно держаться подальше. Не женщины заставляли меня чувствовать себя в ловушке, а давление общества, принуждавшее меня делать то, от чего я бежал. Наконец я переехал в Нью-Йорк, вернулся в школу, получил ненужную мне степень магистра в области изобразительного искусства и продолжал искать подружек и терапии для решения личных проблем. Программа Двенадцати шагов помогла мне понизить уровень стресса и беспокойства, но вечное подводное течение, лежащее в основе всего происходящего в жизни, казалось, ускользало от меня. Еще лет восемь я пытался медитировать, читать бесконечные книги о духовности и духовных людях, изучать философию и чего еще только не делать, пытаясь решить вопрос моего постоянного беспокойства.
Второй ретрит дзен в северной части штата, напомнивший мне о католической школе, был последней каплей, приведшей меня назад к Джидду Кришнамурти. Кажется, он был единственным, чьи слова не расходились с действием – по крайней мере, он казался чистым. К сожалению или счастью – можно посмотреть на это по-разному – история его секс-скандала впервые привлекла мое внимание уже после его смерти. Я посмеялся над собой. Эта история не была новостью для людей в дискуссионной группе, которую я посещал, были даже те, кто подтверждал ее достоверность, но я ничего не хотел слышать. В конце концов, сказал я себе, его любовница была его близким другом, даже если она и была женой его менеджера. Я успокоил себя идеей о том, что он никогда не выступал против секса, никогда не говорил о браке свысока, так почему бы и нет? Узнать, что ничто человеческое ему не чуждо, что у него есть такие же нужды, как и у меня, было большим облегчением. И даже когда я имел на руках эту информацию, он казался мне слишком возвышенным, чтобы упасть с пьедестала, на который я поставил его, сам того не подозревая.
Я снова проводил время, поглощая его книги одну за другой дома, на работе, во время долгих поездок в метро. Я заказывал аудиокассеты и слушал, как «К» (Джидду Кришнамурти) продвигается «медленно, основываясь на логике и здравом смысле, шаг за шагом», слово за словом… Я вдумывался в каждую фразу, уверенный в том, что, уделив ей достаточно внимания, смогу ухватить «…возможность трансформации того, что есть».
Глядя на эти книги сейчас, я поражаюсь тому, как я их выносил.
Я поехал на ежегодное празднование его дня рождения в Охае. Странно было снова оказаться в этом месте после стольких лет. Профессор давным-давно умерла, Джидду Кришнамурти умер, моя жизнь тоже как-то поменялась, но некоторые вещи, к сожалению, не изменились. Надежда не умерла. Вот только некогда наполненное жизнью и энергией пространство вокруг Дубовой Рощи ныне представляло собой лишь пыльные останки былой славы. Трясина внутренней борьбы за власть в школах и организации, созданной для «сохранения учения в его первозданной чистоте», затягивала все своей болотной тиной. Я встретил людей, приехавших в Охай, чтобы быть рядом с великим учителем, и оставшихся там жить после его смерти. Они говорили о горечи и разочаровании в нем, его школе, его учении. Как такое могло случиться? Один из его домов был превращен в учебный центр, и в нем поселился запах церкви. Его личные документы поместили в хранилище, оборудованное климат-контролем, который гудел словно электростанция, установленная за огороженными подстриженными лужайками. Несмотря на столь грустный финал, я решил поехать в Индию, дабы посмотреть, как обстоят дела в когда-то организованных им школах. Может быть, в них сохранился некий ключ к сердцу его учения. Я поделился своей идеей в чате (где, воруя корпоративные часы, проводил большую часть своего офисного времени), и бывший учитель из школы Дж. Кришнамурти ответил мне, что школы были заполнены раздолбаями, оказавшимися там по воле своих богатых родителей. Что-то в этой картинке было не так. Я только не мог ткнуть пальцем и сказать, что именно.
Глава 4
«Проблема именно в этом: вы боитесь поставить под сомнение самое главное, потому что это разрушит нечто очень ценное для вас – непрерывность того, каким вы себя знаете, каким вы себя воспринимаете».
За день до своей первой поездки в Азию я посмотрел в Интернете погоду в Индии. Температура в Дели доходила до сорока градусов. Меня охватила паника. Я из любопытства собирался пересечь половину земного шара, и теперь повод для поездки уже не казался мне столь убедительным – мне нужна была гораздо более серьезная причина. Я сдал билет, потерял сто долларов и с легкой душой остался дома.
Несколько дней спустя, во время просмотра сайта Джидду Кришнамурти, я обнаружил другого Кришнамурти, чей сайт находился тут же под сайтом Джидду. «Что это? Племянник, что ли? Или какой-нибудь клоун, который косит под великого человека?» – подумал я. К этому времени чат Джидду Кришнамурти потихоньку угасал. Люди убивали время в нудных тягомотных разговорах об учении, учителе и эффекте, который он оказывал на учеников, – возникало ощущение, что и без того тонкая бумага истончилась до предела и готова была порваться. Вероятно, участники чата, так же, как и я, просто коротали время, отбывая часы на своей скучной работе. Разговоры о духовности, о том, что имел в виду Кришнамурти в том или ином случае, самопрезентации по поводу личных «пониманий» превратились в скучные разговоры ни о чем.
Понимая, что духовных подражателей пруд пруди, я, тем не менее, от нечего делать открыл ссылку. Сайт с фотографиями и высказываниями этого парня был просто отстойным. Я до сих пор помню разочарование, испытанное мной при взгляде на фото женоподобного мужчины в длинной струящейся одежде, сидевшего с подобранными под себя ногами. Не забывайте, мне было скучно, поэтому я продолжал читать. Юджи Кришнамурти был одно время последователем Дж. Кришнамурти, но они не были родственниками. По всей видимости, фамилия Кришнамурти в этой части Индии была такой же распространенной, как Смит. Приверженцы Дж. Кришнамурти записали его в подражатели, и после просмотра сайта я написал в чате Джидду саркастическое замечание по поводу фото Юджи Кришнамурти.
Очень скоро в ответ на мое замечание появилось сообщение, заставившее меня взять паузу. Тон письма был очень вежливым и корректным. Писавший знал обоих Кришнамурти. Он говорил, что каждый раз после его визита к Юджи Джидду Кришнамурти спрашивал его: «Что он говорит?» Тот факт, что Джидду знал о нем и интересовался его мнением, распалил мое любопытство. Я снова полез в Интернет и нашел еще один сайт, на котором были выложены его книги. Можно было читать их онлайн сколько душе угодно. Я иногда задаю себе вопрос, собрался бы я пойти и купить их в магазине?
Он не писал книг и не получал никаких денег от их продажи. Не было никакого упоминания о семинарах, школах или ретритах. Более того, он отказался от авторских прав на первой странице первой книги под названием «Загадка [10] просветления».
«Мое учение, если именно так вы хотите это называть, не охраняется никаким авторским правом. Вы можете воспроизводить, распространять, истолковывать, искажать, коверкать его, делать с ним что угодно, даже называть себя его автором без моего согласия или чьего бы то ни было разрешения».
На следующей странице он приступал прямо к делу:
«Люди называют меня «просветленным» – я не выношу этого определения – они не могут найти другого слова, чтобы описать то, как я функционирую. Вместе с тем я отмечаю, что просветления как такового вообще не существует. Я говорю это, потому что всю свою жизнь провел в поисках, я хотел стать просветленным, но обнаружил, что просветления вообще нет, так что не возникает и вопроса о том, является ли какой-то определенный человек просветленным или нет. Мне плевать на Будду, жившего в VI в. до нашей эры, а тем более на всех прочих претендентов, живущих среди нас. Это кучка эксплуататоров, наживающихся на человеческой легковерности. Нет никакой силы вне человека. Человек создал Бога из страха. Так что проблема в страхе, а не в Боге».
Не думаю, что когда-либо раньше мне приходилось открывать книгу духовного содержания, в которой автор с первых же строк отказывался от понятия просветления и не пытался тут же заменить его каким-нибудь новомодным словечком. Я продолжил читать дальше, ожидая обнаружить морковку. Лишь гораздо позже я осознал, насколько хорошо я, оказывается, был подготовлен к тому, что принесли мне слова этого человека. Для меня подход Дж. Кришнамурти к духовности представлял собой радикальный уход от традиционных определений духовности или философии, поскольку он общался со своей аудиторией напрямую, не опираясь на другие тексты или практики. История его жизни впечатлила меня не меньше, чем его слова. После смерти Дж. Кришнамурти его любовная связь пробила брешь в моем представлении о нем, но содержание его слов по-прежнему впечатляло.
Но то, что я обнаружил в словах Юджи, было шагом вперед, больше походило на квантовый скачок, поначалу такой незаметный, что я не сразу понял, как это касалось учения Дж. Кришнамурти. Была одна вещь в ранней карьере Джидду, которая докучала мне: стихи, напичканные слащавыми викторианскими фразами о возлюбленном и другом. В этих началах было нечто подозрительно сентиментальное, но в зрелости этот стиль ушел, по-видимому, в результате «процесса», посредством которого некое воздействие, о котором он все еще упоминал в мистических терминах, но исключительно в личных беседах, продолжало «готовить ум» для учения.
С первых страниц «Ошибки просветления» зазвучал свежий голос с интонацией отрицания, отсекавший всякую надежду на мистификацию, нетерпимый к сентиментальным блужданиям духовной поэзии, подобной той, что все еще встречается в печатных журналах Дж. Кришнамурти. Джидду радикально изменил подход к духовности, но Юджи был тем, кто стер само понятие духовности.
Когда его просили прокомментировать подобные вещи, Юджи указывал на бесполезность затасканных духовных терминов, которые всегда были причиной моего раздражения.
В том отрывке было много всего, но одна вещь поразила меня особенно: чувствовалось, что его отказ от просветления был совершенно искренним и окончательным. Помню, как подростком я стоял в глубине храма и думал о том, что если бы Бога не существовало, то его пришлось бы выдумать – уж больно гладко все здесь устроено. Он также говорил о том, что духовные термины используются к месту и не к месту, и мне это тоже всегда претило! Конечно, словами разбрасываться так просто! Но если просветление, о котором все говорят, существует на самом деле, как оно может заключаться в словах? Все, чем меня до сих пор кормили, было только словами. Пока ничто непосредственно не противоречило подходу Дж. Кришнамурти, и все-таки какое-то отличие чувствовалось. В его комментариях было нечто, что оставляло Джидду далеко позади. Так же, как тот Юджи, я всю жизнь пытался просветлеть тем или иным способом, но сколько бы книг я ни читал, мысль о том, что кто-то может этому научить, казалась мне очень маловероятной. Юджи определил источник поиска в совершенно новом свете и очень просто: «Я не хочу хотеть то, что они хотят, чтобы я хотел». Джидду Кришнамурти никогда не обещал просветления, это правда; фактически, чем больше я читал его книг, тем менее вероятным мне это казалось. Если бы это было так легко, я бы уже давно просветлел лишь благодаря одной своей силе воли и количеству часов, потраченных на чтение. Джидду Кришнамурти всегда намекал на нечто подобное, но никогда никому ничего не обещал. Он вел вас по дороге к подразумеваемой награде, маячившей вдалеке, а остальное зависело от вас. Этот же человек даже не допускал мысли о том, что может вам помочь.
Джидду Кришнамурти никогда так не делал. Он никогда не говорил, что не может помочь. Напротив, он всегда выступал именно как помощь, организовывая школы, проводя беседы, и, тем не менее, несмотря на все его старания, похоже, никто так и не смог оправдать его ожиданий.
Юджи Кришнамурти вырос в зажиточной религиозной семье, в которой о нем заботились бабушка с дедушкой. Его мать умерла вскоре после его рождения, отец ушел и женился во второй раз. С самого детства он занимался медитацией, йогой и подобными вещами и испытал массу духовных переживаний в возрасте от четырнадцати до двадцати одного года, а потом поочередно отказывался от них, обнаруживая лицемерие каждого из своих духовных учителей – никто не жил в соответствии со своим учением – и находя упоминания о подобных переживаниях в прочитанных им книгах. Бывшие в употреблении переживания были для него недостаточно хороши. Достижения других никуда его не вели, поэтому он никогда не опирался ни на чьи слова. Между тем о себе он говорил совсем не лестно.
«Все говорят: „Не злись!“ – а я постоянно зол. Во мне полно жестокости, их слова не соответствуют тому, что есть. То, каким я, по мнению этих людей, должен быть, для меня фальшиво, а поскольку это фальшиво, это сделает фальшивым и меня. Я не хочу жить жизнью фальшивого человека. Я жаден, а они говорят об отсутствии жадности. Тут что-то не так».
Его манера выражаться была необычной. Честность подобного рода редко встречается в бизнесе, где классикой считается предъявление себя в качестве образца «девственной» чистоты с последующим ожиданием толпы клиентов. Этот парень говорил о себе как о человеке, который полон того же, что и все мы: «Я животное, я чудовище, я полон насилия – и это реальность. Я полон желания».
Он описывал мне меня самого, вплоть до последней детали.
Он добрался до описания своей встречи с человеком из Южной Индии по имени Рамана Махарши, который, по его словам, был последним встреченным им «святым человеком». К нему его притащил его друг. Юджи задал вопрос Рамане:
– То, что у вас есть, можете ли вы мне это дать?
– Я могу дать, но сможете ли вы взять? – ответил Рамана.
Этот ответ помог ему сформулировать вопрос, который затем неотступно преследовал его в течение двадцати девяти лет: «Что это за состояние, в котором находятся эти люди?» Он сказал, что никогда больше не ездил к тому человеку, поскольку счел его ответы слишком традиционными. И, тем не менее, в этой встрече было что-то особенное. Юджи сказал, что она помогла ему сформулировать главный вопрос.
Дальше в книге шла информация о его семейной жизни, его карьере общественного лектора в Теософском обществе, и наконец я добрался до части, которая интересовала меня больше всего: его отношения с Джидду Кришнамурти. Еще бы! Если он говорил, что Рамана Махарши был последним святым человеком, которого он встретил, то кем же тогда был для него Джидду Кришнамурти?
В «Ошибке просветления» он дал ответ: «От своего деда я унаследовал Теософское общество, Джидду Кришнамурти и кучу денег».
Итак, он рос в тени человека, который и меня заманил в эту ересь.
Как оказалось, он был способен противостоять человеку, который втянул меня в эту игру поиска, будучи на пике своей энергии. В течение семи лет он участвовал в небольших закрытых дискуссиях и индивидуальных беседах с Джидду Кришнамурти. Его молодая семья, казалось, была обласкана вниманием этого человека. В какой-то момент возникло разочарование, их отношения разладились, и жизнь Юджи начала разваливаться под воздействием его интенсивного исследования учений. Цена, которую он заплатил за свой поиск, говорила красноречивее всяких слов и не шла ни в какое сравнение с комфортными диванными размышлениями и беседами, с которыми многие люди ассоциируют эти вечные вопросы. Ко времени начала «катастрофы» жизнь Юджи была практически полностью разрушена.
Когда Джидду Кришнамурти спрашивали, понимал ли кто-нибудь хоть что-то из того, что он говорил, в ответ всегда звучало громкое «Нет!». И вот передо мной был человек, который, если верить книге, провел рядом с ним годы и теперь поливал его грязью! Такое случилось впервые. Что же произошло? Было ли это просто способом очернить, дистанцироваться от бизнеса известного человека с целью открыть собственную сеть духовных ресторанов?
По поводу Джидду Кришнамурти он сказал: «Он говорил об отсутствии учения, учителей и учеников, а затем отправлялся открывать школы и фонды, призванные сохранить учение в их первозданной чистоте для будущих поколений».
Раньше я никогда так на это не смотрел. По мере продолжения чтения казалось, кто-то «отдергивает завесу» с учения, которое столько лет сбивало меня с толку. Оглядываясь назад, я вспоминаю, что получал несколько рекомендаций от людей прочитать ту или иную книгу, но одного взгляда на фотографию, изображавшую индийца, сидящего со скрещенными ногами, было достаточно, чтобы тут же отвергнуть любое предложение. Я с большим предубеждением относился ко всему, что напоминало стиль Джидду Кришнамурти. К счастью, на фотографиях Юджи не сидел со скрещенными ногами, и у него было довольно здравого смысла, чтобы соблазниться тем же человеком, что и я. Его комментарий по поводу стремления Джидду Кришнамурти сохранить свое учение в чистоте был таким точным, что с моих глаз будто шоры сняли и показали нечто, что было здесь всегда.
После всех этих лет я начал постепенно освобождаться от одержимости, продолжавшейся на протяжении десятилетий.
Кто такой был этот Юджи?
Глава 5
«Меняется вся химия тела, так, что оно начинает функционировать своим естественным образом. Это значит, что все отравленное (я намеренно употребляю это слово) и загрязненное культурой выбрасывается из системы. Оно удаляется из системы, и тогда это сознание жизни (или назови это как угодно) выражает себя и функционирует совершенно естественным образом. Все это должно быть извергнуто из твоей системы; иначе, если ты не веришь в Бога, ты становишься атеистом и проповедуешь атеизм, учишь ему и обращаешь в него. Но эта индивидуальность не является ни теистом, ни атеистом, ни агностиком – она то, что она есть».
Что по мере продолжения чтения убеждало меня все больше и больше, так это ясность послания и история жизни автора. Он следовал учению Джидду Кришнамурти в течение двадцати лет, а теперь критикует его. Неужели я наткнулся на кого-то, кто в конце концов «разорвал» учение Джидду Кришнамурти, к чему тот всегда призывал своих слушателей? Последующее чтение все больше и больше приоткрывало дверь, и все больше света проникало в ранее абсолютно темную комнату сомнений. Если не брать во внимание похожие слова и выражения, которыми пользовались оба Кришнамурти, говорили они совсем о разном. Юджи рассказывал о своем поиске, чего Джидду Кришнамурти никогда не делал, утверждая, что большую часть воспоминаний о своей прежней жизни он потерял после того, как его захватил «процесс». Процесс Джидду Кришнамурти был тайной за семью печатями, которую он никогда не обсуждал на публике и тем более в беседе, что легко приводило прекрасных женщин в полуобморочное состояние. Но я не хочу углубляться в этот вопрос.
Юджи говорил о своем несогласии с учением Джидду Кришнамурти, и именно это вызывало мой неподдельный интерес.
«Затем (в июле 1967 года) наступила другая фаза. Кришнамурти снова был с беседами в Саанене. Мои друзья потащили меня туда и сказали: „Теперь наконец это бесплатно. Почему бы тебе не пойти и не послушать?“ Я сказал: „Ладно, пойду послушаю“. Когда я его слушал, со мной произошло нечто странное – возникло отчетливое ощущение, что он описывает не свое состояние, а мое. Зачем мне нужно было знать его состояние? Он описывал что-то, какие-то движения, какое-то осознавание, какую-то тишину – „В этой тишине нет ума; есть действие“ – и все такое. Так вот: „Я в этом состоянии. Какого черта я делал эти тридцать или сорок лет, слушая всех этих людей и борясь, пытаясь понять его или чье-то еще состояние, Будды или Иисуса? Я сам в этом состоянии. Сейчас я сам в этом состоянии“. Затем я вышел из-под навеса, чтобы больше уже никогда не вернуться.
Потом – очень странно – этот вопрос „Что это за состояние?“ преобразовался в другой: „Откуда я знаю, что я в этом состоянии, состоянии Будды, состоянии, которого я так хотел и требовал от каждого? Я в этом состоянии, но как я могу знать это?“
На следующий день (сорок девятый день „рождения“ Юджи) я сидел на скамейке под деревом, с видом на одно из самых прекрасных мест, семь холмов и семь долин (в Сааненланде). Я сидел там. Было бы неверно сказать, что меня беспокоил вопрос, нет – все мое существо было одним вопросом: „Откуда я знаю, что я нахожусь в этом состоянии? Внутри меня присутствует какое-то явное разделение: есть кто-то, кто знает, что он находится в этом состоянии. Знание об этом состоянии, представляющее собой все, о чем я читал, что испытал, о чем они говорили, – именно это знание смотрит на это состояние и именно оно спроецировало это состояние“. Я сказал себе: „Послушай, старина, за сорок лет ты не сдвинулся ни на шаг; ты все там же, в клеточке номер один. Это то же самое знание, что спроецировало твой ум туда, когда ты задал этот вопрос. Ты в той же самой ситуации и задаешь тот же самый вопрос: «Откуда я знаю?», потому что это знание, описание этого состояния другими людьми создало для тебя это состояние. Ты дурачишь себя. Ты чертов дурак“. Итак, ничего. Но все же было некое особое чувство, что это то самое состояние.
На второй вопрос: „Каким образом я знаю, что это именно то состояние?“ у меня не было никакого ответа, а вопрос все продолжал вращаться в бесконечном водовороте. Потом вопрос внезапно исчез. Ничего не произошло; вопрос просто исчез. Я не сказал себе: „О боже! Теперь-то я нашел ответ“. Даже состояние исчезло – то состояние, в котором, как я думал, я нахожусь, – состояние, в котором пребывали Будда, Иисус, – даже это исчезло. Вопрос исчез. Для меня все закончилось, вот и все, понимаете. Это не пустота, не отсутствие, не вакуум, это не является ничем подобным; вопрос вдруг исчез, вот и все.
Это не-событие вызвало внезапный „взрыв“ внутри, который словно взорвал каждую клетку, каждый нерв и каждую железу в моем теле. И с этим „взрывом“ исчезла иллюзия, что существует продолжительность мысли, что есть центр, есть „я“, связывающее мысли».
Никогда раньше я не встречал подобного описания. Откровения о личном опыте пробуждения Джидду Кришнамурти были совсем другими, в них было много тайны, и он никогда его открыто не обсуждал. То, о чем говорил Юджи, было настолько просто, что можно было легко упустить главное: он просто-напросто отказался прекращать поиск до тех пор, пока тот полностью не закончился, не завершился, не стал невозможным.
Пока не всплыла вся правда о Джидду Кришнамурти, я был влюблен в образ человека, жившего, как мне казалось, безупречно чистой жизнью. Его организация и все его книги поддерживали эту картинку вплоть до его смерти. Юджи в свою очередь не пытался создать красивый образ себя, вместо этого он подчеркивал свои недостатки и неврозы. Он был шокирующе прямолинеен. Читать о нем было все равно что наблюдать за вырвавшимся из-под контроля огнем.
Похоже, кому-то все же удалось сделать то, к чему постоянно призывал своих последователей Джидду Кришнамурти: «Разорвите это в клочья, господа!» Джидду Кришнамурти словно подготовил почву для того, чтобы этот парень мог прийти и взорвать все изнутри. Однажды во время одной из встреч он спросил Юджи: «Дом в огне, сэр! Что вы будете делать?» Тот ответил: «Подолью еще бензина и сожгу его дотла!»
Оглядываясь назад, я вижу, что мой уход от Джидду Кришнамурти к Юджи оказался для меня серьезным потрясением. Что мне было делать с этой информацией? Я продолжал читать, не в силах оторваться от нее.
Юджи настаивал на том, что перемены, произошедшие в его теле в результате так называемой катастрофы, не имели никакого отношения ни к мистике, ни к духовности. Он говорил о них как о физиологических, физических процессах. Они не были связаны с какой-либо практикой, даже с «невыбирающим осознаванием» Джидду Кришнамурти – Юджи зашел настолько далеко, что начал насмехаться над ним. Юджи стоял на позиции невозможности обнаружения пункта, с которого можно было бы добраться до конечной станции. Он говорил, что ничего из того, что он делал ранее, не могло привести его к этому. Он утверждал, что все его попытки понимания только блокировали естественное функционирование тела. В свете сказанного любое обещание кого бы то ни было привести к духовному пробуждению неизбежно оказывалось ложью. Пробуждение само по себе было ложью, оно было идеей, сфабрикованной для поддержки учителей, процветающих на «легковерии и доверчивости народа».
По его мнению, до тех пор, пока идея просветления не будет выдворена из нашей системы, она будет только вводить нас в заблуждение, а как только она будет выдворена, исчезнет также и нужда в ней. Удивительно, что в случае с Юджи она, казалось, отпала сама собой. Его слова по этому поводу были схожи со словами Джидду Кришнамурти: тот указывал примерно в том же направлении, но вот их действия отличались кардинально. Джидду Кришнамурти никогда не говорил о жестокой безнадежности предприятия, он клеймил гуру и их ложные обещания и при этом продолжал основывать школы имени себя. Юджи не создавал ничего, кроме бунтарского отношения, он отказывался успокаивать людей, и это казалось весьма привлекательным.
«То, чего ты ищешь, не существует. Ты бы с большим удовольствием ступил на зачарованную землю с блаженными видениями радикальной трансформации этого несуществующего «я» в состояние, вызываемое некими чарующими фразами».
Таким образом, Юджи Кришнамурти только усугубил смутное разочарование, с которым я боролся годами. Ходили слухи, что любое упоминание о Джидду Кришнамурти приводило его в ярость, но, как позже заметил Юджи, «старик» (так он иногда называл Джидду Кришнамурти) говорил, что если такая штука случится, то она окажется потрясением для всего организма до самого последнего нерва, до последней клетки, а это именно то, что случилось с ним. Можно только догадываться, какова на самом деле была роль Джидду Кришнамурти. Вне всякого сомнения, он был блестящим духовным учителем, но Юджи говорил, что произошедшее с ним оказалось для его системы шоком такой силы, что подготовиться к нему было невозможно. Джидду Кришнамурти говорил о «возлюбленном» и «ином», когда описывал красоту созерцания одинокого дерева, наблюдения за облаками и слушания журчания реки. Юджи резко реагировал на такие сантименты:
«Для человека, ожидающего чего-либо подобного, это будет катастрофой!»
Юджи говорил, что вы даже дерево не можете увидеть, а если вы его все-таки хоть раз увидите, то свалитесь замертво. Джидду Кришнамурти был специалистом по изучению работы ума, разоблачая ограниченность мысли с поразительной ясностью, но эффект слов Юджи был еще более глубоким. Юджи был грубым, яростным и прямым, но эффект был глубже, чище и тоньше, чем я полагал поначалу. Я думал, что видел ограниченность мысли, но определенные моменты, касающиеся образа жизни Джидду Кришнамурти и его подхода, ставшие очевидными благодаря Юджи, я раньше даже не замечал. Было даже неловко за свою легковерность. В том, что говорил Юджи, не было никакой поэзии. Он старался полностью убрать всякий налет таинственности.
«Это одна из причин, почему я выражаю это чистыми и простыми физическими и физиологическими терминами. В этом нет никакого психологического содержания, никакого мистического содержания, никаких религиозных подтекстов, на мой взгляд. Я должен сказать это, и мне все равно, принимаете вы это или нет, это не имеет для меня никакого значения».
Несмотря на то что я был сильно впечатлен, правда также и то, что я был несколько напуган. Отдельные отрывки были просто мрачными. До сих пор мне не приходилось сталкиваться ни с одним учителем, философом или гуру, который бы так смело отрицал инструменты собственной торговли. Его равнодушие к системе, истории, священным писаниям и системе ценностей в духовной практике ощущалось как пощечина. Джидду Кришнамурти намекал на что-то подобное, но при этом постоянно держал вас за руку и продвигался вперед так чертовски медленно, что вы почти засыпали. Юджи продолжал движение независимо от того, нравилось вам это или нет. Он-то уж точно не уговаривал слушателя «следовать вместе с ним», наоборот…
«Понимать нечего, каким-то образом это понимание уже есть. Как оно случилось – никто не знает, и нет никакой возможности заставить вас это увидеть. Вы спрашиваете: „Почему ты говоришь?“ Вы приходите сюда (вот почему)».
После встречи с Джидду Кришнамурти у меня осталось ощущение, что ограниченное «я» могло коснуться чего-то безграничного. Он говорил, что это невозможно, но при этом возникало отчетливое чувство, что сам он находится в постоянном контакте с безграничным. А затем, «взяв нас за руку», он продолжал сбрасывать подобных мне ищущих леммингов с утеса самоисследования в пустоту «невыбирающего осознавания» – эшеровский лабиринт замкнутых разочарований.
Юджи отрицал существование «я» в каком-либо другом виде, кроме как в грамматической форме.
«Существует только местоимение первого лица единственного числа! Я не вижу там никакого „я“!»
Чтение Юджи Кришнамурти вызывало во мне множество ощущений: от восторга до холодного пота, от уныния до надежды. С еще большей силой я ощутил клаустрофобию, вызываемую тюремной камерой моего «я». Решетки на окнах сознания, освещенные лучом прожектора, в деталях высвечивали картину моей захваченности. Юджи утверждал, что в результате всего произошедшего с ним он четко увидел, что любые религиозные и духовные стремления являются причиной, а не решением человеческих страданий.
Джидду Кришнамурти начинал выглядеть лицемером.