Луиза Мэй Олкотт
Джек и Джилл
– Да, – первой нарушила благоговейную тишину мама Джека. – Мне думается, так гораздо лучше, чем если бы мы поставили рядом с елью фигурку Санта-Клауса. – Она вновь подняла голову, чтобы полюбоваться на лучезарного младенца. – Хотя и Санту, может, чуть позже достанем.
Трое тружеников, спохватившись, что их ожидает еще множество дел, ушли – Ральф и Фрэнк в церковь, а миссис Мино заняться обедом для больных.
Момент благодати, снизошедшей на всех в комнате всего мгновение назад, был хоть и краток, однако не прошел незаметным для Джека и Джилл.
– Думаю, мы с тобой должны постараться стать очень хорошими, – начал Джек, едва они с Джилл остались наедине. – Люди так добры к нам. А мы уже выздоравливаем и можем теперь великолепно проводить время вместе. Как бы мне хотелось постараться сделать что-то такое, чем я мог бы выразить всем, кто нас окружает, благодарность.
– Да, мы должны постараться, – столь же искренне прозвучало из уст Джилл. – Хотя это ужасно трудно, когда болеешь. Я так устаю оттого, что не могу двигаться. Прямо выть хочется. Но ради мамы я должна держаться, чтобы не испугать ее. Поэтому я просто тихонько плачу. А ты, Джек, не плачешь?
– Мужчины никогда не плачут, – отрезал он. – Но меня тоже порой начинает так все раздражать… Тогда я пинаю ногой одеяло и говорю ему: «А катись-ка ты!» Ну а когда мне совсем паршиво, срываюсь на Фрэнке. Он ничего, терпит. Потому что хороший брат. – И Джек мысленно дал себе обещание, что, как только поправится, предоставит старшему брату право ответить на все обиды и сочтет справедливым любое возмездие.
– А я думаю, Джек, что в этой чудесной комнате нам будет легче стать хорошими. Не представляю себе, как можно злиться и раздражаться, когда вокруг так красиво, – не отводила девочка взгляда от ангела, парящего над рождественским деревом.
– Если бы нам поесть еще поскорей принесли, – простонал в ответ Джек. – Согласен даже на что-нибудь не такое красивое, как все здесь. Я жутко голодный. Утром-то толком даже и не позавтракал, так хотелось скорее с тобой увидеться и про другие сюрпризы узнать. А Фрэнк, как назло, все время твердил, что мне нипочем не угадать, когда ты у нас появишься, и поэтому я к твоему приезду наверняка не буду готов. В результате я так обозлился, что запустил в него вареным всмятку яйцом. Ох, как же оно все вокруг заляпало!
Весьма живо представив себе, как солидный Фрэнк в панике уворачивается от брошенного в него яйца и оно с хрустом врезается в стену, оставляя на ней желто-белое доказательство того, что Джек позволил себе впасть в грех раздражения, Джилл залилась смехом, а виновник маленького утреннего происшествия подхватил его. Смех в таких случаях заразителен, так что к моменту, когда в комнату вошла миссис Мино, а следом за ней – миссис Пэк с подносом в руках, двое больных, подзуживая один другого, уже надрывались от безудержного хохота.
– Кажется, новое лекарство славно работает, а, соседка? – обернулась миссис Мино к миссис Пэк.
– Так и есть, мэм, – со счастливой улыбкой откликнулась мама Джилл. – У меня ощущение, будто я и сама его изрядно глотнула, до того на душе легко.
И действительно, заперев за собой при выходе дверь коттеджа, она словно оставила за ней большинство своих тревог и невзгод. Лицо ее вдруг разгладилось, посвежело. Исчезли куда-то горестные складки у рта. И даже Джилл с трудом сейчас узнавала маму в улыбчивой, энергичной женщине, повязавшей поверх красивого платья сияющий белизной и свежестью накрахмаленный фартук.
– Когда ешь что-то вкусное не один, а с кем-нибудь вместе, оно становится в два раза вкуснее, – заключил Джек, когда они с Джилл принялись воодушевленно уплетать принесенные мамами сэндвичи, запивая их молоком из изящных фарфоровых кружечек с розовыми бутонами по белому полю.
– Не наедайтесь сверх меры, иначе следующий сюрприз пропадет, – предостерегла их миссис Мино, но поздно: тарелки стояли пустыми и молоко до последней капли исчезло в их пересохших от болтовни ртах.
– Еще сюрприз? Потрясающе! – Джилл была вполне готова к любым новым подвигам в области наслаждений.
Джек энергичным кивком подтвердил, что полностью с ней солидарен, и обе мамы покинули их, оставив гадать за играми и разговорами, какой еще сюрприз готовит им сегодняшний день.
Так продлилось до двух часов пополудни, а затем миссис Мино и миссис Пэк принесли в Птичью комнату новую часть сюрпризов, а именно неимоверное количество всяких вкусностей. И начался настоящий пир. Едва на двух маленьких прикроватных столиках убывало что-то одно, обе матери, пекущиеся о своих питомцах, как птицы о птенцах в гнезде, уже спешили поставить перед ними новое блюдо. Фрэнк председательствовал на этом обеде и умудрился съесть столько, что миссис Мино, не сосредоточь она в тот момент все свое внимание на Джеке и Джилл, была бы изрядно поражена той стремительной скоростью, с которой его стараниями исчез солидных размеров мясной пирог.
– Девочки сказали, что это Рождество для них из-за нашей болезни испорчено, но мне совсем так не кажется. И им тоже, уверена, перестанет казаться, как только они увидят это потрясающее место и узнают о наших потрясающих планах, – говорила Джилл, периодически закидывая в рот орешки, цукаты и засахаренные фрукты, с восточной щедростью насыпанные на большое блюдо.
– Я бы назвал это лучшим Рождеством в мире для тех, кто временно вышел из строя, – подхватил Джек. – Во всяком случае, у меня никогда еще не было ничего подобного. Хочешь еще изюма, Джилл? Вот тебе славненький крупненький экземпляр, – изловчился он бросить ей прямо в открытый рот солидных размеров изюминку.
– Для нас с Джилл это было бы самое грустное и одинокое Рождество, если бы не ваша мама, мальчики, – прочувствованно проговорила миссис Пэк. – Позвольте поблагодарить вас от всей души, мэм, – повернулась она на мгновение к маме Джека и Фрэнка, но в следующий момент потупила взор, будто ее что-то необычайно заинтересовало в кофейной чашке. Именно так поступали обычно леди на ее родине, в Англии, когда им требовалось скрыть слезы.
– Позвольте провозгласить тост за наших матерей, – поднялся на ноги Фрэнк с бокалом воды в руке, ибо в доме миссис Мино не подавали к столу вина даже на Рождество.
– Гип-гип-ура нашим мамам! – тут же выкрикнул Джек, так размахивая своим бокалом, что добрая половина воды выплеснулась ему на халат, зато оставшуюся он выпил с таким прочувствованным видом, что настала очередь прослезиться миссис Мино.
Джилл, войдя в роль элегантной дамы на роскошном великосветском обеде, послала маме воздушный поцелуй, после чего все по очереди принялись произносить тосты друг за друга, пока наблюдательный Фрэнк не высказал опасение, что Джека скоро поглотит вода, которую он каждый раз, поднимая бокал, выплескивал на кровать.
– Да, кажется, вам пора немножечко отдохнуть, – тут же проговорила миссис Мино.
Краткий дневной сон приблизил наступление сумерек.
– Ну, теперь нам недолго уже осталось ждать. Скоро наступит самое лучшее, – сказал Джек, которому было известно: вечернее развлечение начнется достаточно рано, чтобы потом они с Джилл могли вовремя лечь спать.
– Надеюсь, девочкам понравятся подарки. Я очень старалась сделать то, что им хочется. Не знаю, какие подарки сама получу, и мне не терпится их увидеть, – вся в ожидании близкого праздника, сказала Джилл.
– Один из подарков уж точно тебе понравится, потому что я сам его выбирал, – интригующе произнес Джек.
– Имеешь в виду, что их будет много? Больше одного? – пытливо взглянула на него девочка.
– Имею в виду, что ты узнаешь, сколько их, после того, как их раздадут. Дверной колокольчик вчера звонил много раз. Это девочки приходили, и каждая оставила для тебя какие-то свертки. Кажется, тут их семь, – сообщил Джек, подсчитав количество таинственных посылок, которые висели на сгибающихся под их тяжестью ветках рождественского дерева.
– Я про твои подарки тоже кое-что знаю, – загадочно улыбнулась Джилл. – Вот в этом квадратном свертке находится вещь, которую тебе очень хотелось. Я подсказала Фрэнку, и он для тебя ее приобрел. Оно все такое снаружи красное с золотом. Как только увидишь, точно «ура» закричишь. Тот, что колбаской, тоже тебе, – перевела она взгляд на сверток – цилиндрик, висевший у ствола дерева. – Я сама его сделала. – И девочка прикусила губу, боясь выболтать, что под оберткой лежат те самые синие варежки, которые она пообещала Джеку за считаные мгновения до несчастного случая.
– Время настанет – узнаю, – изобразил силу воли Джек, однако тут же принялся кидать в свертки попкорн, проверяя по звуку удара, какие из них мягкие, а какие твердые.
– Это подарок для Бу, – решила сообщить ему Джилл еще кое-что, о чем знала. – Игрушечная собачка, которая может лаять. И еще ему подарят маленькие желтые санки. Пусть Молли зимой его на них возит в школу. А то он все время падает, когда скользко.
– Бога ради! Не говори мне про санки! – поморщился Джек. – Ни видеть их не хочу, ни слышать о них! И ты бы, уверен, не захотела, если бы тебе ногу загипсовали да к тому же противовес к ней прикрепили. – И, раздраженно дрыгнув здоровой нижней конечностью, он угрюмо покосился на груз, который привязали к больной ноге, чтобы, срастаясь, та не стала короче.
– Ну знаешь ли, корсет на спине, массажи и мази ничуть не приятнее твоего противовеса. И больно мне, по-моему, даже сильней, чем тебе. Хотя «сломанная нога» звучит, конечно, гораздо серьезнее, чем «ушибленная спина», – оскорбленно проговорила Джилл, пытаясь, как это часто случается среди больных, отстоять серьезность собственного состояния.
– Полагаю, ты бы так не говорила, если бы доктор Уиттинг вправлял тебе кость. О Цезарь[26] и все его воины, как же мне было больно! – весь сжался от кошмарного воспоминания Джек.
– Но ты не терял от боли сознание, а я потеряла во время проверки, не сломан ли мой позвоночник, – упорно настаивала на первенстве собственной боли Джилл, не особенно понимая, впрочем, что такое позвоночник.
– Потеряла сознание? Да подумаешь! Вы, девчонки, от любой ерунды падаете в обморок, – бросил свысока Джек. – Не то что я. Хотя мне было чертовски больно.
– Но ты выл. Я знаю об этом от Фрэнка. А вот меня доктор Уиттинг считает смелой, – не собиралась сдаваться Джилл. – В общем, не хвастайся. И не думай, что ты лучше, чем я. Тебе, между прочим, еще какое-то время придется ходить с костылем.
– А тебе с двумя. И может быть, много лет, – огрызнулся Джек. – Я слышал, как доктор Уиттинг говорил это моей маме. Так что я все равно поправлюсь раньше, чем ты.
Они раскраснелись. В глазах обоих заплясали огоньки гнева. Еще чуть-чуть – и к приятным сюрпризам, которыми оказался так богат их сегодняшний день, добавился бы еще один, неприятный, в виде ссоры, если бы от двери вдруг, очень вовремя, не послышался веселый посвист. Это к ним вошел Ральф зажечь свечи и добавить кое-какие заключительные детали в праздничное оформление Птичьей комнаты.
– Как дела, молодежь? Надеюсь, вы славно проводите время? – бодро полюбопытствовал он, раскладывая стремянку и взбегая по ней к вершине дерева с зажженной спичкой в руках.
– У нас все прекрасно, – сердито буркнула девочка.
Джек и вовсе не произнес ни слова. И оба под покровом темноты, комната в это время лишь совсем немного подсвечивалась пламенем очага, продолжали с красными лицами наблюдать за действиями Ральфа.
Свечей на дереве загоралось все больше. Потрескивая и мигая, они мало-помалу развеивали вечерние сумерки, убегавшие от их света, как чертенята от белого дня.
«Сейчас Джек увидит меня, а я знаю: лицо у меня сердитое», – запаниковала Джилл, в то время как мистер Ральф, спустившись на очередную ступеньку, зажег еще один ряд свечей.
Джек, опасаясь того же самого по отношению к Джилл, перестал хмуриться, едва стремительно вбежавший в комнату Фрэнк подкинул в очаг свежее полено. Пламя загудело. Яркие его всполохи заплясали на лицах лежащих в кроватях спорщиков. И тут же с первого этажа донесся такой знакомый возглас:
– О силы небесные! Куда делся этот ребенок?!
Джилл невольно заулыбалась, поняв, что это пришла Молли Лу.
А Джек со счастливым видом принялся отстукивать ритм марша, который в этот момент внизу, в гостиной, заиграл Эд. Звуки музыки, однако, не могли заглушить детские голоса, шарканье и топот многочисленных ног, свидетельствовавшие о том, что собравшиеся у подножия лестницы выстраиваются для подъема наверх.
– Чур, мы первые! – разом выкрикнули Гас и Фрэнк, убежавшие встречать гостей.
– Вперед! – минуту спустя скомандовала миссис Мино, и вверх понеслись взволнованные мальчики и девочки, нарядившиеся в праздничные костюмы и платьица.
– Ох! Ах! Ну и ну! Вот это да-а! – разразились нестройным хором гости при виде Птичьей комнаты, ее убранства, рождественского дерева, чудесного младенца, словно парящего над ним, и солидного Санты, стоящего у его подножия – с белой пышной бородой и в меховой шубе, обильно припорошенной снегом, а точнее, тальком из банки.
Когда унялись первые восклицания и приветствия, Ральф принялся раздавать подарки, проявляя при этом такой артистизм, что от его уморительных речей, шуток и гримас комнату сотрясали взрывы звонкого смеха. Даже прохожие на улице останавливались послушать этот веселый гул, а потом продолжали свой путь в полной уверенности, что в доме семейства Мино совершенно точно устроили самое веселое Рождество на свете.
Если бы я взяла на себя труд описать все подарки и все изъявления радости со стороны тех, кому они доставались, это заняло бы чересчур много места. Поэтому просто поверьте моим уверениям: каждый остался доволен. А королю с королевой этого торжества вручили такую уйму даров, что их кровати превратились в подобие ярмарочных прилавков. Джек сиял над кляссером[27] для марок в красном с золотом кожаном переплете – давней своей мечтой. А Джилл ощущала себя немыслимой богачкой, став обладательницей серебряного ножа для фруктов, корзиночки для шиться и – пылающие уголья ей на голову! – кольца от Джека. Совсем простого кольца с крохотной незабудкой из бирюзы, которое тем не менее вызвало у девочки такой прилив чувств, что ей пришлось на какое-то время отвернуться от гостей. «Прости. Прости меня, Джек, что я на тебя рассердилась», – мысленно повторяла она, не отводя глаз от бирюзового цветка у себя на пальце. Но ведь не скажешь этого Джеку в присутствии стольких людей, да и подарки все подносили и подносили к ее кровати: носки для сна от Мэри, горшочки с анютиными глазками, гиацинтами и геранью – от Гаса и его сестер, странного вида пирог, испеченный Молли, и цитра – презент от Эда, который пообещал, что обязательно научит Джилл играть на ней.
Прекрасная ель в скором времени утратила часть своего убранства, а пол оказался усыпан зернышками попкорна, которые гости обильно роняли, срывая его с длинных нитей и норовя вместе с ним ухватить сладкие клюквины. Бу настоял на немедленном испытании новых санок и предпринял в них экспедицию по зеленому ковру, оживляя свое путешествие лаем пятнистой собачки, дудением в оловянный горн и воплями, которые исторгал из собственной глотки. Девочки надели бусы и принялись с видом великосветских дам танцевать. Мальчики, не забывая при этом с большим проворством уничтожать все съестное, что попадалось им под руки, демонстрировали друг другу кто коньки, кто запонки, кто бейсбольный мяч и еще много других прекрасных и нужных предметов, чьими счастливыми обладателями они только что стали.
Время за танцами, играми и общением пролетело столь стремительно, что веселящаяся толпа оказалась очень удивлена, когда миссис Мино объявила:
– Увы, дорогие мои, уже девять. Пора расходиться. Нашим больным нельзя нарушать режим.
Но прежде чем торжество действительно завершилось, все, кроме Джека и Джилл, взявшись за руки, окружили рождественскую ель и спели «Благословенный день»[28]:
Что нам в Рождество
Принести Христу?
Как порадовать Его
В Рождество поутру?
Мы поднимемся чуть свет
В Рождество поутру
И помолимся Ему —
Вот ответ.
Ну а что же мы споем
В Его честь светлым днем?
Мы в разгар Святого дня
Гимны вечные споем
И, тепла своих сердец
Не тая,
Будем славить Христа-короля.
Джек был так поспешно уведен спать, что, едва успев крикнуть уходящим гостям: «Спокойной ночи!» – очутился у себя в спальне. Джилл тоже вскоре перенесли в другую комнату, где она обнаружила себя уютно укутанной одеялом на большой удобной кровати, которую должна была делить с мамой.
После шума, поднятого гостями, дом, как казалось девочке, застыл в неестественной тишине. Лишь редкие тихие голоса и приглушенный звук шагов внизу несколько нарушали воцарившееся безмолвие. Миссис Пэк ненадолго ушла к себе домой проверить, все ли там в порядке. Спать Джилл еще не хотелось, и, лежа среди подушек, она вспоминала обо всех сюрпризах сегодняшнего дня.
Лампу мама перед уходом погасила, но дверь в Птичью комнату, освещенную огнем из очага, оставалась открытой, так что девочка сквозь нее могла видеть стены в цветах и птицах, рождественскую ель и висящую над ней фигурку святого младенца. Едва взглянув на нее, Джилл отчетливо вспомнила слова миссис Мино и собственное решение непременно стать хорошей, и сердце ее вдруг сжалось от боли, а на глазах выступили слезы.
«Ведь обещала себе и почти тут же забыла, – сгорая от стыда, размышляла она. – Как я могла такое наговорить Джеку! Это же несправедливо. Он ведь действительно пострадал сильнее меня. И на самом деле храбро держался, когда ему кость вправляли. Ах, зачем же, зачем я испортила ему праздник?! Какая неблагодарность! Ведь они с миссис Мино столько хорошего сделали для нас с мамой. Жалко, что я не могу прямо сейчас пойти к нему, извиниться и услышать в ответ: „Все в порядке“».
Джилл громко всхлипнула и, наверное, в следующий момент окончательно разрыдалась бы, не насторожи ее вдруг едва различимый шум совсем рядом. Девочка поглядела в дверной проем, за которым взад-вперед расхаживал Фрэнк. В одной руке у него была скрученная кольцами веревка, в другой находился какой-то предмет, похожий на ракушку. Тихо посмеиваясь и разматывая веревку, Фрэнк двинулся по направлению к Джилл.
«Наверное, это какой-нибудь фейерверк, – видя, с какой осторожностью он держит странный предмет, предположила Джилл. – Сейчас подойдет поближе и подожжет. Ладно. Тогда закричу громко-громко. Пусть обрадуется, что его шутка удалась».
– Слушай, Джилл, ты не спишь? – прошелестел его шепот.
– Нет, – подтвердила она.
– В комнате, кроме тебя, кто-то есть? – последовал новый вопрос.
– Нет, – ответила Джилл.
– Тогда лови. – И он ловко кинул в ее протянутую ладонь маленький барабанчик, который девочка сперва приняла за ракушку. – Приложи к уху, а дальше сама все поймешь.
Немного помешкав, она прислушалась… Из барабанчика вдруг донесся знакомый голос:
– Прости меня, Джилл, что я на тебя рассердился. Давай просто об этом забудем и завтра начнем все сначала. Согласна?
Девочка с полминуты ошеломленно молчала. А затем, стараясь изо всех сил, чтобы голос не дрогнул, произнесла в поднесенный ко рту барабанчик:
– И ты прости меня, Джек. Никогда-никогда больше не буду такой. Ох, насколько же мне теперь стало легче! А теперь давай спать, старина. Спокойной ночи.
Не успела она это сказать, как очень гордый своим изобретением Фрэнк рывком выдернул у нее из рук, потянув за провод, барабанчик телефона и исчез. Глаза у Джилл стали слипаться. Но прежде чем погрузиться в глубокий сон, она еще раз посмотрела на парящую над вершиной дерева фигурку и прошептала:
– Вот уж теперь никогда не забуду, что должна стать хорошей.
Глава VII
Миссия Джилл
На следующий же день Джек и Джилл действительно стали хорошими. И всю неделю оставались такими. Только вот с учебой, несмотря на решение нагнать за каникулы одноклассников, которое было принято некими молодыми людьми в Рождество, дело как-то не двигалось. Да и впрямь, мыслимо ли думать о занятиях и корпеть над домашними заданиями среди потрясающей красоты Птичьей комнаты, да еще когда вас окружает гора подарков. Ими ведь хочется насладиться, освоить их в полной мере – и на это наши герои тратили целую кучу времени и почти всю энергию.
– Наверное, лучше нам подождать с учебой до конца каникул. Вот отправятся ребята в школу, тогда и начнем, – после нескольких весьма вялых попыток засесть за латынь внес коррективу в первоначальный план Джек.
Настроение у него было прекрасное. Доктор Уиттинг только что снял с ноги гипс, и это значило, что опостылевшему лежанию скоро придет конец и он, Джек, сможет хоть и на костылях, но вставать с постели и самостоятельно передвигаться по дому.
– Я все же оставлю учебник грамматики под подушкой. Буду в него иногда заглядывать, а то у меня с правописанием плохо. Но в остальном посвящу каникулы тебе, Джек, – не особо сопротивлялась предложенному компромиссу Джилл. – Я собираюсь стать полезной и во всем оказывать тебе помощь, и выполню это, – добавила девочка твердо, ибо с недавнего времени полагала миссионерство своим главным призванием, в котором она способна наиболее полно себя проявить.
Мама Джилл, когда та призналась ей как-то наедине, что будет в чем только можно стараться помогать Джеку, чтобы он мог стать лучше, горячо поддержала девочку.
– Замечательная идея, дочка. Это пойдет и тебе на пользу, и добром на добро ответишь. Мы ведь с тобой перед ними в большом долгу, – ответила миссис Пэк, в свою очередь готовая на любые жертвы ради семейства Мино.
Но, воодушевленно принявшись за дело, Джилл упустила из вида, что, прежде чем исправлять недостатки подопечного «дикаря», их следует сначала изжить в себе. Общаться с таким приятным «язычником», как Джек, ей было легко и радостно, а миссию свою она видела в том, чтобы отныне на него не сердиться и ни в чем ему не перечить. И в результате не только не помогала ему изжить недостатки, но и сама день ото дня все сильней заражалась от него ленью и праздностью.
Так один за другим замелькали веселые беззаботные дни самого увлекательного миссионерства на свете. «Всем бы таких язычников», – думала Джилл каждый раз, когда Джек изобретал для них очередное развлечение. В учебник, хоть он и лежал у нее по-прежнему под подушкой, она почти не заглядывала, а Джек беззастенчиво увиливал от латыни. Зато они прочитали все увлекательные книги, какие только им удалось заполучить, к тому же они постоянно принимали гостей, а свободное от того и другого занятия время посвящали дрессировке большого ангорского кота по имени Снежок, которого рассчитывали научить приносить им мячик, когда тот во время игры падал на пол.
Проведя в этих занятиях неделю, оба все чаще стали впадать в вялость и скуку. Ведь отдых и развлечения подобны десерту, и, если питаться, к примеру, одним лишь сливочным пудингом, как бы вам это блюдо ни нравилось, вас в результате, скорее всего, от него замутит.
В субботу погода испортилась. Небо затянули свинцовые тучи. Пошел мокрый снег. Гостей поэтому не было, и наши герои развлекались раскладыванием марок в новый кляссер Джека. Кляссеры тогда как раз вошли в моду, и мальчики часто их брали с собой на встречи, чтобы произвести со своими хранившимися в них коллекциями примерно то же, что делают взрослые мужчины с акциями на бирже: одни экземпляры продавали, другие покупали, третьи обменивали. У Джека была небольшая, но хорошая коллекция, и мальчик давно уже копил деньги на покупку красивого кляссера, в котором он мог бы должным образом расположить и систематизировать свои сокровища. Джилл сказала об этом Фрэнку, и тот преподнес младшему брату на Рождество замечательный толстый кляссер, а друзья в дополнение к альбому подарили Джеку еще кое-какое количество редких марок. Их-то и помещали теперь Джек и Джилл в зазывно пустующие ячейки нового кляссера, одновременно меняя расположение экземпляров, которые там уже находились, чтобы выстроить все собрание в определенной логике и последовательности.
Джилл, вооружившись клеем, кисточкой, ножницами и бумагой, нарезала и приклеивала к маркам тоненькие пружинки-хвостики; Джек, с шуршанием перебирая свои сокровища, размышлял, прикидывал, решал, на какое место в кляссере поставить каждую марку, чтобы коллекция выглядела наряднее…
После непродолжительного отсутствия войдя в Птичью комнату, миссис Мино застала такую картину: щеки, лбы и носы Джека и Джилл были сплошь обклеены разноцветными марками, что придавало обоим весьма экзотический вид.
– Ну и во что вы теперь играете? – полюбопытствовала она. – В диких индейцев? Или в письма, которым пришлось путешествовать по всему миру, прежде чем они дошли до адресата?
Миссис Мино рассмеялась. Зрелище было тем более уморительным, что, оформленные таким диким образом, лица обоих хранили серьезное и крайне сосредоточенное выражение. Да и как могло быть иначе, если на тот момент их целиком и полностью поглотило изучение редкой марки, в подлинности которой Джек вдруг усомнился.
– Нет, мама, мы ни во что не играем, – с неохотой отрываясь от своего занятия, принялся объяснять он. – Просто нам так удобнее. Во-первых, марки на кроватях не затеряются. А во-вторых, я сразу вижу, какие из них на лице у Джилл, а она без труда разыщет те, что понадобятся мне в какой-то момент, на моем. Эй, Джилл, – с тревогой глянул он на лицо подруги, – куда задевалась моя Новая Гранада[29]? Она очень редкая. Не хотелось бы мне потерять ее.
– Отлепи ее от своего носа, – прыснула девочка. – Сам ведь туда наклеил свою Гранаду, потому что мой нос показался тебе для нее недостаточно крупным.
Джилл принялась осторожно снимать с широкой переносицы своего друга большой оранжевый квадрат. Процесс оказался весьма болезненным. Клей основательно прихватился, и, пока девочка отлепляла марку, Джек морщился.
– Ну да. Теперь вспомнил, – покивал он, помещая Гранаду в кляссер. – У тебя на носу Малый Боливар[30]. Пусть пока там повисит. А я забираю с твоей щеки Эльзас и Лотарингию тысяча восемьсот семидесятого года[31], – принялся он отлеплять марки от ее лица.
Джилл, в отличие от него, переносила этот процесс стоически и, вместо того чтобы ойкать и морщиться, улыбалась, поглядывая на огонь в очаге и воображая себя миссионером, несущим свет и истину аборигенам какой-нибудь дикой страны, которые в ответ поджаривают его на костре. «Вот не буду кричать, пусть щеке и больно, – твердо решила она. – Настоящие миссионеры всегда встречают страдания стойко и весело».
– Недурное собрание получается из романских марок, – чуть погодя с удовольствием поглядел на почти заполненную страницу кляссера «язычник» Джек, отрывая ото лба подруги очередную марку. – Корейская тоже очень красивая. Можно сказать, жемчужина моей коллекции. – И, перелистнув кляссер, он продемонстрировал страницу, которую целиком отвел для одной-единственной крупной синей марки.
– Не пойму, отчего марка мыса Доброй Надежды напечатана в форме пирамиды[32]? – озадачилась Джилл. – Пирамиды же в Египте. А вот Сандвичевы острова[33] выглядят здорово с черными головами королей и королев, – продолжила она, потому что это вполне соответствовало ее миссионерскому настроению.
– На марке Турции изображен полумесяц со звездой[34]. На марке Австралии – лебеди[35]. А на Испанской – две женщины за решеткой[36], – разглядывал другие марки Джек. – Фрэнк говорит: решетка – это из-за того, что испанцы так обращаются со своими женщинами, но, по-моему, он просто шутит. Мне, в общем-то, больше всего по душе честные добрые Соединенные Штаты. Здесь все ясно и без выкрутасов. На зеленых – портрет Вашингтона, на синих, за один цент, – старины Франклина[37], и я их предпочитаю всем этим надутым королям с королевами. – Демократичный Джек презрительно хлопнул ладонью по марке с очередной венценосной особой.
– А почему на австрийской марке Меркурий[38]? У них что, военные носят такие шлемы? – спросила Джилл и, зажав в зубах кисточку, принялась нарезать новую порцию хлястиков.
– Шлемы с шишаками, как у древних римлян, носят не австрийцы, а пруссаки, – откликнулся Джек. – Они отлично воюют и всегда побеждают. Зато у австрийцев форма красивее. А Меркурий, наверное, потому, что он считается богом почты. Вот теперь его и помещают на марки.
– Кстати, о древних римлянах, – послышался из другой части комнаты голос Фрэнка, который все это время что-то писал за большим столом. – Кто-то вроде бы уже несколько дней собирается латынь повторять. Я как раз только что справился с сочинением, и у меня есть еще немного времени до того, как мы с Гасом пойдем гулять. Так что я могу позаниматься с тобой. Давай-ка, лентяй. Возьми себя в руки.
– Да я, в общем, не хочу до следующей недели учиться, – поморщился младший брат при одной мысли о нелюбимом предмете. – Можешь сам корпеть над своими древними греками и римлянами, а от меня отстань пока.
Фрэнк помрачнел. Цезарь и Ксенофонт[39] ему нравились, и он не собирался попускать такому пренебрежительному отношению к ним. Действия его были быстры и четки. Не успели наши больные даже ойкнуть, как он ловко завладел всеми марками, клеем и кисточкой, лежавшими на прикроватном столике Джилл, со словами:
– Придется вам, молодой человек, прекратить свое увлекательное занятие, пока не уделите времени уроку. Ты сам просил меня позаниматься с тобой. Вот и изволь. Берись-ка за книгу.
Тон Фрэнка не допускал возражений, а Джек диктатуры не выносил. Самое же сильное бешенство у него вызывали приказы в тех случаях, когда ему самому было ясно, что им следует подчиниться. Гнев вынуждал его либо выбежать в сад, либо хотя бы как следует покружить по комнате. Лишь после этого он успокаивался и наконец принимал как должное то, что от него требовали. Но за время болезни Джек распустился. Лишенный привычных способов дать выход раздражению, он привык выплескивать его, кидаясь вещами. Вот и сейчас ему захотелось было швырнуть ненавистный том Цезаря в ярко горящий огонь очага. С трудом удержавшись от этого, он довольно спокойно, хоть и ворчливо, ответил брату:
– Да, я, конечно, просил тебя, но пока не готов, так что не надо на меня наседать. Урок у меня не выучен, но мучиться я из-за этого не собираюсь. Так что займись спокойно своими делами, а мне верни мои вещи.
– Верну, – кивнул Фрэнк. – По одной марке за каждый выученный урок. Ни на каких других условиях ты обратно их не получишь.
С этими словами он запихнул сокровища брата в карман, подхватил с пола резиновые сапоги и, размахивая ими, словно дубинками, которыми с удовольствием отходил бы кое-кого за лень, направился к двери.
Тут-то терпение Джека и лопнуло.
