Луиза Мэй Олкотт
Юность Розы
Чарли с Розой еще около часа рассматривали снимки и приятно беседовали. А когда молодые люди ушли на обед, внимательный наблюдатель, вероятно, обратил бы внимание на одну незначительную деталь: старый добрый Франциск завалился за диван, а святой Мартин красовался на каминной полке.
Глава третья
Мисс Кэмпбелл
Пока путешественницы распаковывают чемоданы, давайте в общих чертах осветим события прошедших лет.
С того памятного майского дня, когда Роза выбрала дядю опекуном, прошли безмятежные и деятельные четыре года. Роза была здорова и счастлива: училась, вела хозяйство, занималась спортом и многими другими полезными и приятными вещами. Хорошея с каждым годом, она не теряла детской невинности, как иные девушки, слишком рано вышедшие в свет и играющие навязанные обществом роли.
Роза не обладала особенными талантами, была далека от совершенства, порою капризна, порою наивна, слегка избалована и склонна считать, что все живут столь же беззаботно, как она сама. Сталкиваясь с чужой болью или нуждой, ее нежное сердце переполнялось состраданием, а щедрость не знала границ. Несмотря на мелкие недостатки, девочка была благодетельной по натуре и стремилась к справедливости, чистоте и правде, как цветы тянутся к солнцу, а за зелеными листками бутона зрело прекрасное женское сердце.
Когда Розе исполнилось семнадцать, доктор Алек объявил, что путешествие по миру лучше любой школы дополнит образование. Как раз в то время тетушка Идиллия начала сдавать и вскоре тихо отошла в мир иной, чтобы воссоединиться с возлюбленным, встречи с которым ждала долгие годы. Мертвое лицо тетушки таинственным образом помолодело и словно обрело былую красу, озарившись воспоминанием об утраченной любви. В отличие от большинства стариков, тетя Идиллия дружила с молодыми людьми, и вместо седовласых старушек ее оплакивали девушки, они же подготовили милую всем старую деву к вечному сну, опустили на гроб покров и усыпали могилу белыми цветами, которыми покойной не суждено было украсить подвенечный наряд.
Когда с похоронами было покончено, бедная тетушка Изобилия, посвящавшая себя сестре, была совершенно потеряна. Доктор Алек не захотел ее оставить, и Роза охотно возвращала тете любовь и заботу, которая утешает лучше любых слов. Однако тетушка Изобилия сама привыкла жить ради других и вскоре решительно отвергла добровольную жертву, найдя силы в искренней вере, а утешение – в деятельности, и занялась тетей Майрой – та как нельзя лучше подходила на роль подопечной, поскольку не собиралась ни умирать, ни выздоравливать.
Наконец наступил момент, когда они со спокойной душой отправились в путь; в день восемнадцатилетия Роза с дядей Алеком и верной Фиби пустилась в плавание, чтобы открывать и познавать большой прекрасный мир, извлекать пользу и получать радость.
Фиби обучалась музыке в лучших школах, а пока она тренировала свой ангельский голосок, Роза с дядей с огромным удовольствием колесили по миру – два года пролетели, будто во сне, и домашние стали требовать их возвращения.
Теперь же они вернулись, и наследница вступала в права, поскольку набралась мудрости, чтобы распорядиться состоянием, и стала его законной обладательницей, отпраздновав двадцать первый день рождения. Роза вынашивала большие планы: благоразумие и опыт подсказывали, что лучший способ помочь бедному человеку – дать возможность обеспечивать себя самостоятельно, однако сердце не утратило щедрости.
Доктор Алек с трудом сдерживал пыл юной филантропки, которая рвалась немедленно жертвовать деньги больницам, строить приюты, брать под опеку детей и поддерживать весь род человеческий.
– Подожди немного, дитя, осмотрись. Мир, в котором ты жила, гораздо проще и честнее того, в который собираешься войти. Проверь себя, посмотри, не передумала ли, ты теперь взрослая и умная – сама решишь, что для тебя лучше! – сказал дядя, не в силах привыкнуть к мысли, что птенчик вот-вот выпорхнет из-под его крыла и отправится в самостоятельный полет.
– Ох, боюсь, вы во мне разочаруетесь… – проговорила как-то Роза с несвойственной робостью. – Что ж, скажу как есть, вы ведь любите честность, а я привыкла делиться любыми мыслями – даже самыми глупыми. Если мое желание покажется вам дурным, пожалуйста, признайтесь! Я выросла, но не хочу терять вашего расположения. Вы советовали подождать и проверить себя. Я прислушаюсь к совету и поживу, как другие девушки.
Увидев, как помрачнело дядино лицо, она поспешно добавила:
– Недолго!
Дядя, хоть и признавал, что желание Розы естественно, действительно был разочарован. Он тревожился, поскольку, как любой заботливый родитель или опекун, придирчиво выбирал круг общения для Розы и берег ее от вредного мирского влияния. Увы, дух Евы силен во всех ее дочерях, а запретный плод манит больше плодов доступных, и даже самые мудрые из дев не удерживаются от искушения. Также и Роза, поглядывая из безопасного укрытия на взрослую жизнь, захотела испробовать ее радости, прежде чем приступать к обязанностям, в чем чистосердечно признавалась.
– Хорошо, дорогая, попробуй, если хочешь, только не вреди здоровью и будь умерена в развлечениях, – произнес дядя, силясь сохранить веселый тон и не выказать опасений, потом добавил себе под нос: – Надеюсь, ты приобретешь больше, чем потеряешь…
– Наверное, приятно беззаботно порхать, как бабочка. За границей мы видели светскую жизнь, хоть и не участвовали в ней, а здесь, дома, девочки наперебой рассказывают о развлечениях, которые намечаются этой зимой, и, если вы не будете слишком меня презирать, я попробовала бы…
– Как долго?
– Три месяца не слишком большой срок? До Нового года! Меня так радушно встретили, надо ответить тем же, а то получается, что я замкнутая и неблагодарная! – сказала Роза, радуясь, что нашла хороший аргумент в пользу новой затеи.
– А если понравится, и три месяца растянутся на годы? Развлечения затягивают, особенно в молодости.
– Думаете, я потеряю голову?
– Посмотрим, дорогая.
– Посмотрим!
Роза вышла из комнаты решительным шагом человека, давшего обещание и намеревающегося его сдержать.
Все с облегчением вздохнули, узнав, что мисс Кэмпбелл наконец выходит в свет, как полагается, и приглашения тетушки Изобилии принимались с большим удовольствием. Тетя Клара давно планировала пышное торжество в честь племянницы и была чрезвычайно раздосадована, однако Роза, не дрогнув, полностью доверила организацию милой старушке.
В результате получился прекрасный непринужденный вечер в кругу друзей. Теплый, радушный прием – такой простой, сердечный и искренний, что даже те, кто пришел придираться, прекрасно проводили время, и многие гости почувствовали удивительную атмосферу, которую не были в состоянии описать или воссоздать.
Фиби вызывала всеобщее любопытство, и дамы, знавшие ее с детства, без умолку сплетничали, прикрывшись веерами, с трудом узнавая маленькую служанку в молодой красавице, которая держалась с молчаливым достоинством и очаровала собрание прекрасным пением.
«Золушка стала принцессой» – таков был общий вердикт, и небольшой фурор доставил Розе невероятную радость, ибо после приезда ей пришлось отвоевывать место в обществе для своей любимицы, и теперь ее вера в подругу полностью оправдалась.
Сама мисс Кэмпбелл тоже пользовалась популярностью и так любезно исполняла роль хозяйки, что мисс Блисс простила подругу за преступное пренебрежение к неписанным правилам, хоть и покачивала головой при виде белых платьев – одинаковых, за исключением того, что у Фиби были красные оборки, а у Розы – голубые.
Девушки весело роились вокруг вновь обретенной подруги, ибо до отъезда Роза была всеобщей любимицей и по возвращении заняла почетное место. Молодые люди втайне провозгласили Фиби первой красавицей, хотя «какой в этом смысл, если у нее ни денег, ни связей». Вследствие чего они восхищались Фиби, как одной из красот дома, и почтительно обходили ее стороной.
Хорошенькая Роза тем временем была «в порядке», как постановили эти милые юноши, ее блестящие локоны приковывали множество мечтательных взглядов, будто золотое руно, ревностно охраняемое тетушками.
Неудивительно, что первый глоток мирских радостей ударил Розе в голову. Гости осыпали ее приветствиями и улыбками, лестью и похвалами, нашептывали на ушко приятные пророчества и всем видом выражали восхищение. В конце вечера Роза ощущала себя другим человеком, словно прежняя девочка осталась за границей, а она вдруг стала каким-то неземным созданием.
– Мне очень приятно, дядя, боюсь, трех месяцев будет мало! – шепнула она дяде Алеку, проходя мимо него в паре с Чарли – после ужина в большом холле начались танцы.
– Не спеши, девочка! Не спеши! Помни, ты не бабочка, а девушка с головой, которая, вероятно, будет болеть поутру! – ответил дядя, глядя на раскрасневшееся улыбающееся лицо племянницы.
– Хоть бы завтра никогда не наступало, а сегодняшний день длился вечно – он так хорош, и все ко мне добры! – ответила та с тихим счастливым вздохом, подбирая пышные юбки, будто белая птица, готовая взлететь.
– В два часа ночи я спрошу, не передумала ли ты, – сказал дядя, предостерегающе покачивая головой.
– Я дам честный ответ! – бросила Роза, увлекаемая Чарли в пестрый водоворот танцующих.
– Брось, Алек! Сколько ни воспитывай в девочке благоразумие, едва почуяв свободу, она побежит развлекаться, словно обыкновенная вертихвостка. Такова природа! – заметил дядя Мак, постукивая ногой в такт музыке.
– А моя девочка лишь попробует, но, уверен, быстро удовлетворит любопытство! А вдруг она не справится с искушением, и я напрасно старался?.. Даже думать об этом не хочется, – сказал доктор Алек, с тревогой и надеждой поглядывая на воспитанницу.
– Она справится, благослови ее господь! Пусть себе радуется невинное создание, из нее точно ничего дурного не вырастет! Жаль, не все семена столь же благородны и не все всходы столь удачны! – добавил дядя Мак, качая головой и косясь на некоторых молодых людей, которые вертелись неподалеку.
– Что-то с твоими мальчиками?
– Нет, слава небесам! Ни тот, ни другой беспокойства не вызывают, хоть Мак – чудак, а Стив – рохля. Ничего, пройдет с возрастом, главное, по натуре они хорошие ребята – пошли в мать. А вот Кларин сынок меня волнует – она все детство его баловала и продолжит в том же духе, если отец не вмешается.
– Я подробно рассказал брату Стивену о мальчике, когда был в Калькутте в прошлом году, и он написал сыну, но Клара не желает его отпускать и настояла, чтобы Чарли остался еще на год, хоть отец и велел ему отправляться в Индию! – ответил доктор, когда они выходили из холла.
– Слишком поздно «велеть» – Чарли уже не ребенок, и Стивен сейчас убедится, что был недостаточно строг все эти годы. Бедняга, письма его в последнее время не радуют, а будет еще хуже, если он не вернется домой и не наведет порядок.
– Ни за что не вернется. Жаркий климат окончательно его изнежил, и он привык избегать неприятностей: где ему справиться со вздорной женой и упрямым мальчишкой! Надо вмешаться, Мак, и помочь старине Стиву!
– Женим юнца поскорее, чтобы остепенился!
– Дорогой мой, ему же только двадцать три! – воскликнул доктор. Затем, изменившись в лице, добавил с задумчивой улыбкой: – Впрочем, этому возрасту уже доступно и острое счастье, и глубокое страдание.
– …Пережив которые некоторые становятся лучше! – с искренним одобрением закончил дядя Мак, положив руку на плечо брата. Затем мягко перевел тему на младших членов семейства, пытливо спросив: – Полагаю, тут ты с Кларой не согласен?
– Решительно! Моей девочке нужен достойный муж, а Клара и ангела избалует! – быстро сказал доктор Алек.
– Не отпускать же нашу Розочку из семьи! Может быть, Арчи подойдет… Хорошо воспитан, прекрасный во всех отношениях юноша.
Хотя к тому моменту братья успели уединиться в кабинете, доктор Алек заговорщицки понизил голос:
– Вообще-то я против браков между двоюродными братьями и сестрами, но, право, не знаю… Мак, я люблю девочку, как родную дочь, и не хочу отдавать ее мужчине, к которому не испытываю полного доверия. Глупо строить планы, ведь выбор за ней, однако я правда хотел бы, чтобы Роза осталась с нами, а один из наших ребят получил достойную жену.
– Нельзя ее отпускать – вот и весь разговор! Присмотрись к старшим и реши, кого осчастливить. Никто из них еще не знал любви, и они, конечно, слишком молоды, но можно аккуратно направить, а там, глядишь, и чувства появятся. Боже мой, жить с нынешней молодежью все равно что сидеть на пороховой бочке! Вроде бы ничего не предвещает беды, но стоит появиться одной искре… Взрыв, и – пиши пропало!
Дядюшка Мак удобно устроился в кресле, приготовившись решать судьбу Розы, а доктор ходил из угла в угол, глядя перед собой невидящими глазами, дергая бороду и морща лоб.
– Да, Арчи хороший, – рассуждал он. – Честный, надежный, умный, из него вышел бы отличный муж – помни он, зачем людям сердце. Возможно, я старый дурак, но предпочитаю более романтичных молодых людей, которые обладают теплотой и страстностью, понимаешь? Боже правый! Можно подумать, ему сорок, а не двадцать четыре – столько рассудительности и хладнокровия! Я и то моложе: будь мое сердце свободно – ухаживал бы не хуже Ромео.
Доктор, не успев договорить, засмущался, поскольку брат разразился смехом.
– Возвышенная и романтическая натура пропадает зря! Алек, подай пример и поищи невесту сам! Джесси, например, недоумевает, почему ты еще не влюбился в Фиби, а Клара уверена, что ты ждешь момента, когда девушка вернется под крылышко тетушки Изобилии, чтобы, как положено, просить ее руки.
– Я?! – ужаснулся доктор. – Оставят ли меня когда-нибудь в покое эти добрые женщины?.. Ради всего святого, уйми их, Мак! Не хватало мне думать о всяких глупостях и нарушать покой бедной девочки! Фиби – чудесное создание, и я ею горжусь, однако она заслуживает лучшей доли, чем связать жизнь со стариком вроде меня, который лишь тем и хорош, что будет верен!
– Как знаешь! Я просто пошутил! – Дядя Мак с тайным облегчением закрыл тему. Благородный муж много думал о благе семьи, и домыслы дам сильно его тревожили. Помолчав минуту, он вновь принялся убеждать: – А насчет Арчи ты, Алек, не прав! Если узнаешь его поближе, сам увидишь, что сердце у парня на месте, а холодность и сдержанность лишь снаружи. Я его полюбил и очень ценю, Роза с ним будет счастлива!
– Если согласится, – уточнил доктор, посмеиваясь над тем, как брат распоряжается юными жизнями, будто заключает торговые сделки.
– Согласится, если ты скажешь! – убежденно заявил дядя Мак, потому что двадцать пять лет, проведенные в обществе крайне практичной жены, не оставили в нем ни капли романтики.
– Мы тут ничего не решаем, и я ей не указ, а лишь советчик. Если выбирать одного из наших ребят, я склоняюсь к крестнику, – серьезно произнес доктор.
– Что? Мой гадкий утенок? – удивился дядя Мак.
– Смею напомнить, из гадких утят вырастают прекрасные лебеди. Я всегда любил мальчика за искренность и самобытность. Он незрел, как зеленое яблоко, однако сердцевина у него хорошая, нужно лишь подождать, когда созреет. Уверен, из него вырастет настоящий Кэмпбелл!
– Благодарю покорно, Алек, но не бывать этому! Он неплохой мальчик, и, наверное, мне будет чем гордиться, но Розе он не пара! Ей нужен муж, который правильно распорядится имуществом, когда нас не станет, тут Арчи лучше справится!
– К черту имущество! – порывисто воскликнул доктор Алек. – Я желаю ей счастья, а если наследство камнем висит на шее – пусть завтра же потратит его целиком – мне все равно! О, я с ужасом ждал этого момента, до последнего тянул с возвращением, да и за границей дрожал, когда к нам прибивался какой-нибудь молодой человек. Была пара опасных моментов, но обошлось… А сейчас никуда не денешься, как говорит Клара, это видно по сегодняшнему «фурору». Хорошо, что у меня только одна дочь!
– Вот и выдай ее за Арчи, всем будет спокойней! Послушай дельного совета, – заявил старший из заговорщиков.
– Я подумаю, однако умоляю, Мак: ни слова дамам! Сводничаем, как старые дураки, а еще рано думать о женитьбе! Хотя когда-то придется, и мне нужно было с кем-то поделиться.
– Договорились! Даже Джейн ничего не скажу! – Дядя Мак крепко пожал брату руку и сочувственно похлопал его по плечу.
– Так-так! Что за темные дела тут замышляются? Тайное заседание масонской ложи? – раздался веселый голос.
В дверях стояла Роза, с веселым удивлением глядя, как ее дядюшки шепчутся, кивают и многозначительно пожимают руки.
Вид у них был виноватый, как у нашкодивших детей, и Роза, сжалившись, не стала выяснять причину, наивно предположив, что братья расчувствовались и обмениваются впечатлениями от праздника. Не пересекая порога, она кивнула и быстро сказала:
– Женщине тут не место, а вы, загадочные джентльмены, оба нам нужны! Тетушка Изобилия умоляет станцевать старый добрый контраданс[11], и я должна выйти первой парой с дядей Маком. Я выбрала вас, сэр, поскольку вы сама элегантность в танце! Не откажите, пожалуйста! А вас ждет Фиби, дядя Алек. Она ужасно смущается, но с вами, наверное, пойдет!
– Благодарю за честь! Спасибо! – с готовностью вскричали оба джентльмена.
Не подозревая о тайном заговоре, Роза с огромным удовольствием протанцевала виргинский рил[12], а дядя Мак превзошел себя в элегантности и провел ее сквозь хитросплетения танца без единой ошибки, блистательно исполнив партию в центре. Оказавшись наконец в конце линии, Роза отошла в сторонку, чтобы дать партнеру перевести дыхание – тучный дядюшка Мак в честь торжественного случая решил идти до конца и танцевал бы до последнего вздоха, пожелай она продолжить.
Тем временем по обыкновению лохматый Мак-младший со скучающим видом подпирал стенку, с некоторым уважением наблюдая, как упражняется в прыжках его родитель.
– Замени меня, сынок! Розе еще плясать и плясать, а мне, старику, не угнаться, поэтому встань-ка вместо меня! – сказал отец, утирая пот с пунцового лица.
– Нет, спасибо, сэр! Терпеть не могу танцы! Кузина, если желаете, я побегаю с вами наперегонки вокруг дома, но бальная зала не для меня – слишком жарко! – невежливо ответил Мак, пятясь к открытому окну и радуясь, что нашел отговорку.
– Бедненький! Не страдай ради меня, прошу! Я, пожалуй, не оставлю гостей ради ночной пробежки, да и не рискну бегать по холоду в тонком платье! – ответила Роза, обмахиваясь веером – отказ Мака ничуть ее не задел, его прямота была ей знакома и забавляла.
– Лучше пробежка, чем жара, шум, газовые рожки и пыль! Кстати, ты ведь знаешь, как устроены легкие? – спросил Мак, готовый тотчас же дать подробное объяснение.
– Раньше знала, а сейчас забыла. Была занята другими вещами и забросила увлечения пятилетней давности, – ответила Роза со смехом.
– Хорошее было время! А это увлечение надолго? – спросил Мак, неодобрительно поглядывая на танцующих.
– Месяца на три, наверное.
– Тогда до Нового года! – С этими словами Мак спрятался за штору.
– Роза, дорогая, возьмись за его воспитание, пока он не одичал окончательно! После твоего отъезда мальчик зарылся в книги и не вылезал, а мы его не трогали, разве что мать причитала по поводу дурных манер. Воспитай его немного, давно пора оставить детские выходки и проявить достоинства! – взмолился дядя Мак, возмущенный сыновьей бестактностью.
– Он словно каштан – я хорошо его знаю и не боюсь колючек, а посторонние люди – нет. Хорошо, я возьмусь за него – вы будете гордиться! – с готовностью согласилась Роза.
– А в качестве примера возьми Арчи. Таких, как он, – один из тысячи, уверяю тебя, повезет же какой-нибудь девушке!
Дядя Мак продолжил сводничать и был доволен, что так ловко замолвил слово о своем протеже.
Последняя карета отъехала в половине второго.
– Боже, как я устала! – воскликнула Роза, рухнув в кресло.
– Что скажет мисс Кэмпбелл? – спросил доктор, он никогда не называл так племянницу, но в тот вечер это обращение не сходило с уст.
– Мисс Кэмпбелл пока продолжит в том же духе и будет веселиться, потому что ей очень-очень понравилось! – улыбнулась Роза, впервые познавшая радости «света».
Глава четвертая
Шипы и розы
Какое-то время все шло гладко, и Роза была счастлива. Мир казался прекрасным и дружелюбным, а исполнение самых смелых мечтаний – возможным. Разумеется, безоблачный период был краток, а разочарование неизбежно: юность всегда ищет рай, а найдя серый мир, полный забот и невзгод, плачет, пока не научится нести в него радость и волшебство с помощью добрых мыслей и праведного образа жизни.
Любящие родственники с тревогой ждали, когда и Роза утратит иллюзии, что обязательно должно было произойти, как бы они ее ни берегли: ведь до сих пор девочка прилежно училась, путешествовала и занималась хозяйством, не сталкиваясь с испытаниями и искушениями светской жизни. А обладая состоянием и громким именем, от них не спрячешься. Доктор Алек, считая, что опыт – лучший учитель, предоставил Розе пройти далеко не последний жизненный урок самостоятельно, искренне надеясь, что он будет не слишком суровым.
Октябрь и ноябрь пролетели незаметно, приближалось Рождество с веселыми затеями, походами в гости и добрыми пожеланиями.
Роза сидела в маленьком кабинете, примыкающем к гостиной, и готовила подарки для близких друзей, число которых с приближением Рождества с каждым днем росло. Выдвинув все ящики комода, она извлекала изящные безделушки и перевязывала их яркими лентами.
Вообще-то девушка за подобным занятием должна выглядеть счастливой, но Роза была грустна и иногда небрежно швыряла очередной запакованный сверток обратно в ящик, словно не испытывая теплых чувств к адресатам. Вошедший доктор Алек удивился и встревожился: он подмечал любую перемену и, стоило племяннице нахмуриться, тоже мрачнел.
– Ты не отвлечешься на минутку от этой красоты? У меня перчатка прохудилась… – начал он, подходя к столу, заваленному лентами, тесьмой и оберточной бумагой.
– Да, дядя, конечно!
Повеселев, Роза протянула обе руки к изношенной перчатке с готовностью и радостью, которые делают самую маленькую услугу неоценимой.
– Вижу, госпожа Щедрость вся в трудах! Тебе нужна помощь? – спросил дядя, оглядывая разбросанные вещи.
– Нет, спасибо! Разве что верните мне удовольствие, а то все надоело… Что за радость дарить подарки чужим людям? – голос Розы слегка дрогнул.
– Я не дарю тем, кто мне не дорог. Не могу себя заставить, особенно в Рождество, когда любое действие должно идти от сердца. Если вся эта красота для близких друзей, то у тебя, кажется, их очень много.
– Я считала их друзьями, но во многих ошиблась, сэр.
– Отложи работу и расскажи мне все, дорогая! – попросил дядя, усаживаясь рядом.
Однако Роза лишь крепче ухватилась за старую перчатку, пылко произнеся:
– Нет-нет! Я с радостью зашью! – Затем, опустив взгляд на шитье, добавила: – Я вряд ли смогу поведать, какая я стала плохая и подозрительная, глядя вам в глаза!
– Хорошо, я готов к самым страшным признаниям, ведь ты последнее время грустишь и о чем-то волнуешься – я заметил это по твоим глазам и по голосу! Неужели на дне чаши, столь сладостной поначалу, оказалась горечь?
– Да, дядя, горечь есть. Признаюсь, хоть и стыдно… Вдруг вы, как в детстве, убедите меня, что микстура не такая уж горькая и к тому же полезна!
Она замолчала на минуту, проворно штопая, а затем все девичьи беды вылились сплошным потоком.
– Дядя, половина из всех, кто со мной добр, любят не меня, а то, что я могу дать, и я ужасно несчастна, хотя раньше радовалась и гордилась тем, что нравлюсь людям. Вот бы у меня совсем не было денег – тогда я поняла бы, кто настоящий друг!
«Бедная девочка! Осознала, что не все то золото, что блестит, и иллюзии начинают рушиться», – подумал доктор, а вслух произнес с сочувственной улыбкой:
– Теперь и подарки не в радость, и Рождество испорчено?
– Нет, есть люди, в которых я ни капли не сомневаюсь! Поздравлять их приятней, чем когда-либо, потому что в каждый стежок я вкладываю душу и чувствую, что вы, тетушка Изобилия, тетушка Джесси, Фиби и мальчики будете рады любой мелочи.
Она открыла ящик, где лежали красивые аккуратные свертки, в которых были упакованы сделанные своими руками подарки. Нежно перебирая их, поправила бант из голубой ленты на увесистой коробке, и при мысли о тех, кому предназначались дары, на лице появилась улыбка.
– А эти… – Роза открыла другой ящик, небрежно и грустно вороша пестрые пакеты, – эти я подарю лишь потому, что их от меня ждут. Этим людям нужна дорогая вещь и нет дела до меня, еще и злословить за глаза будут, если дар окажется недостаточно щедрым! Чему тут радоваться, дядя?
– Действительно, нечему… Однако, возможно, ты к кому-то несправедлива, дорогая. Не позволяй зависти и эгоизму некоторых подорвать веру во всех людей. Неужели никто из подруг тебя не любит? – спросил он, читая имена на свертках.
– Боюсь, что нет… Вчера вечером у Анабеллы они меня обсуждали. Я услышала лишь несколько слов, но было очень обидно! Все гадали, что я подарю, и надеялись получить нечто стоящее. Одна сказала: «Богачка должна быть щедрой!» Вторая заявила: «Я несколько недель с ней любезничала, надеюсь, она этого не забудет!» Третья добавила: «Роза будет жадиной, если не подарит мне пару перчаток, когда у самой – горы! Я даже нарочно примерила одну, надеюсь, она поймет намек». Я поняла! – Роза открыла красивую коробочку, где лежало несколько пар ее лучших перчаток со множеством блестящих пуговок – отрадой любой модницы.
– Да, дружбой тут и не пахнет, верно? – Доктор Алек невольно улыбнулся, видя, с каким презрением Роза оттолкнула коробку.
– Совершенно верно! И так с большинством подарков! Пусть берут, что хотят, но доверие и уважение они потеряли! А ведь были так добры и внимательны… Неужели все это притворство? Я никогда так не поступаю с людьми!
– Уверен, что нет! Не отчаивайся, дорогая, попытайся распознать среди сорняков полезные растения, ведь их немало. Это все, что тебя тревожит?
– Нет, сэр, это еще ерунда… Насчет девочек я больше не обольщаюсь и не буду долго грустить, однако, обманувшись в них, я начала сомневаться в других – вот что ужасно! Что ж, если никому нельзя доверять, буду держаться от людей подальше и искать счастья в одиночестве! Ненавижу, когда хитрят и плетут интриги!
Грусть сменилась раздражением, а на последних словах Роза так рассердилась, что порвала шелковую нить.
– Тебя еще что-то беспокоит, верно? Давай вытащим занозу, я поцелую ранку, и все заживет, как в детстве! – сказал доктор, торопясь облегчить страдания любимой пациентки.
Роза рассмеялась и, слегка покраснев, ответила с милой смесью девичьей застенчивости и природной прямоты:
– Тетя Клара меня расстраивает: говорит, половине молодых людей, которые меня окружают, нужны лишь мои деньги! Я стараюсь ее не слушать, но временами закрадываются сомнения… ведь я вовсе не красавица – никогда себя таковой не считала, отчего они ко мне так внимательны? Пусть это глупо, мне хочется быть для кого-то больше, чем просто богатой наследницей…
Голос Розы сорвался, а доктор Алек коротко вздохнул, глядя на удрученное лицо племянницы, которая с детской наивностью удивлялась людскому вероломству. То, что стало неожиданностью для Розы, он давно предвидел и ожидал. Наследница состояния всегда привлекает внимание. Даже вполне порядочные и образованные молодые люди все как один уверены, что девушки мечтают заполучить мужа, предлагая взамен красоту и богатство. Поэтому Роза вскоре оказалась окружена толпой претендентов и, обладая и красотой, и богатством в достатке, могла выбрать наиболее подходящий вариант.
Она была неприятно удивлена, обнаружив, что ее основное достоинство в глазах поклонников – деньги, и, воспитанная дядей Алеком, не считала замужество главной и единственной целью.
Даже не обладая достаточным опытом, она чувствовала фальшь: во взгляде, в жесте, в неосторожном слове и тому подобных мелочах и, заподозрив корысть, не раз прерывала едва начавшуюся дружбу. В понимании Розы любовь была священным чувством, которое следует трепетно и молча ждать, благодарно принимать и бережно хранить до конца дней. Неудивительно, что ей претило, когда о любви рассуждали без всякой почтительности и относились к браку, как к сделке, совершенно не задумываясь о высоком предназначении, огромной ответственности и нежных радостях. Многое ее озадачивало, и, усомнившись во всем, во что верила, Роза словно оказалась в открытом море без компаса – новый мир разительно отличался от привычного с детства, временами очаровывал, но часто вызывал недоумение.
Доктор Алек понял чувства племянницы и постарался предостеречь, не слишком огорчая суровой житейской правдой.
– Для тех, кто знает и любит тебя, ты больше, чем наследница состояния, поэтому не унывай, девочка моя, и не теряй веры! Просто слушай себя и избегай людей неискренних и фальшивых. Проверяй всех: и мужчин, и женщин, которые встречаются на пути; я уверен – совесть, чутье и опыт уберегут тебя от губительной ошибки! – сказал опекун.
После минутной паузы Роза продолжила, лукаво улыбнувшись и прикрыв дядиной перчаткой предательски вспыхнувшие щеки:
– О, дядя, я ожидала, что ухаживания будут более изысканными… Некоторые мужчины ведут себя просто смешно, а ожидают любви и уважения, полагая, что осчастливили предложением руки! Сердце они даже не предлагают.
– Ах, вот в чем дело! Нас занимают дела сердечные, верно? – обрадовался доктор Алек, поскольку, как ранее признался брату, обладал романтичной натурой.
Роза отняла от лица перчатку и с веселым негодованием пожаловалась:
– Дядя, это совершенно возмутительно! Даже рассказывать стыдно… Вдруг вы подумаете, что я хвастаюсь, как некоторые девочки, и потом – это не предложения, а полная ерунда, вам и знать не обязательно… – Затем она кротко добавила: – Хотя если вы решите, что какое-то из них следует принять, тогда придется послушаться…
– Обязательно расскажи! Разве я не храню тайны и не даю советы, как образцовый опекун? В сердечных делах нужно иметь доверенное лицо! Где ты найдешь кандидатуру лучше этой? – дядя гордо стукнул себя в грудь.
– Нигде, поэтому расскажу, лишь имена называть не буду. И вообще буду осторожна, а то вы порой свирепеете, когда меня обижают, – ответила Роза, предвкушая откровенный разговор с дядей, которые редко случались последнее время, потому что тот предпочитал оставаться в тени. – Мы придерживаемся старомодных взглядов, и я не ожидала, что можно сделать предложение где попало и без малейшего основания, только после пары улыбок и ласковых слов! Я думала, будет интересно и волнительно, пока же признания вызывают лишь смех. Я сержусь вместо того, чтобы радоваться, и сразу о них забываю. Представляете, дядя, один чудак пожелал жениться после пяти встреч! Впрочем, он в чудовищных долгах, возможно, это объясняет торопливость… – Роза отерла пальцы, будто испачкалась.
