Любовь Александровна Хилинская
Моя снежная сказка
3
Снегопад не прекращался почти трое суток. Белые хлопья размером с рублевую монету сыпали с неба бесконечным потоком, заметая округу и делая и без того плохо проходимые дороги и вовсе непролазными. В такую непогоду даже на танке не проедешь.
Алиса сидела у небольшого окошка с морозными узорами на стекле, пила ароматный травяной чай и размышляла. Пока у нее есть время подумать, а как вернется в город, что делать? Артем наверняка ищет ее уже, машина брошена на дороге, да только вот увидят ли ее под толстым слоем снега, непонятно. Да и страшилась она встречи с мужем. Даже не самой встречи, а объяснения. Раньше-то всегда папа решал сложные вопросы, а теперь предстояло самой определиться, как быть дальше. Фирма завещана ей, скоро полгода пройдет, придется вступать в наследство, и как-то так надо сделать, чтоб этот бабник и подступиться не смог к папиному детищу.
О том, что с мужем у них теперь не только совместное имущество, но и ребенок, девушка думала со злостью. Не получит он сына! Это раньше она считала, что сможет отдать малыша няньке, а теперь же, стоило только взять его на руки, вдохнуть сладкий аромат макушки, почувствовать, как сжимаются маленькие губки вокруг соска, как сердце сладко ныло от умиления, а в голове было четкое понимание, что этот человечек только ее. Артем потерял право на жену и ребенка, едва стянул свои трусы перед чужой бабой и лег с ней в постель.
Дверь скрипнула, впуская огромного мужчину с охапкой дров.
– Доброе утро! – прогудел он, бросая поленья у печи и складывая их на специальную полочку, заполняя ту до отказа.
– Доброе, – смущенно отозвалась Алиса, чувствуя, как щеки начинают алеть.
Она помнила, что он видел ее голой в самый интимный момент, что помогал родиться на свет сыну, и теперь всякий раз при встрече не знала, куда девать глаза от стыда. Матвей будто чуял ее настроение и не лез с разговорами.
Он был похож на медведя – огромный, ростом под два метра, широкоплечий, бородатый, как лесоруб, с неровно стриженными волосами почти черного цвета и карими, будто шоколад, глазами, вокруг которых разбегались лучики морщинок, стоило только улыбке тронуть сурово сжатые обычно губы.
– Как там малец? – спросил мужчина, стянув шапку и вешая ее на крючок у входной двери. – Имя-то придумала?
Что это с ним? Обычно он и пары слов не говорил, только «здравствуйте» и «всего хорошего».
– Не знаю, – Алиса пожала плечами. – Я думала, оно само придет ко мне, когда сына увижу, а нет, никак не определюсь.
Лукерья Ильинична, показавшись из-за деревянной перегородки, разграничивающей избу на две половины, хмыкнула.
– Да что тут думать? – видимо, она не первый раз уже слышала от девушки подобную речь. – Ты погляди, он же чистый Мишка у тебя. Михаил, стало быть. Как по батюшке-то?
– Артемович, – смутилась Алиса.
Она перебирала в голове какие-нибудь модные нынче имена, а всяких Мишек и без того полно.
– Ну вот, – кивнула довольно бабушка, подходя к печи и трогая бок голубого металлического чайника, стоявшего на краю плиты. – Михаил Артемович, стало быть. А ты, Матвей Кириллович, чаевничать будешь? Я лепешек напекла, с медком-то в самый раз пойдут.
– А давай, – внезапно согласился сосед, проходя по скрипевшим под его весом половицам к столу и усаживаясь на табурет.
Глаза его из-под кустистых бровей насмешливо скользнули по сжавшейся смущенно Алисе, отчего ей показалось, будто волна мурашек пронеслась табуном по телу и остановилась где-то в районе горла.
– Как прекратится снег, доеду на снегоходе до места, где связь есть, да позвоню спасателям, – произнес мужчина низким голосом, обмакивая шмат лепешки в мед и кладя в рот. – Ты номер мужа помнишь?
Девушка кивнула, и в этот момент заплакал сын, что позволило ей вскочить и убежать от темного взгляда в соседнюю комнату. Этот мужчина смущал ее, смущал настолько, что хотелось провалиться сквозь землю. Он же по возрасту как ее отец или чуть младше. Сколько там ему? Под сорок, наверное, а ей всего двадцать три. Но вот поди ж ты – видел голой и даже помогал родить сына.
– Мишка, – прошептала она, спрятавшись за перегородкой, стягивая лямку майки и бюстгальтера, обнажая грудь и прикладывая жадно зачмокавшего сына к коричневому соску с каплей молока. – Ты Мишка, что ли?
Ее умиляло в ребенке все, и сейчас размышления о няне казались каким-то бредом. Неужели она собиралась малыша отдать чужой тетке, не кормить грудью, да и вообще видеться поменьше? Будто сон какой-то…
– Алиса, ты как мальца покормишь, иди к нам, я еще чаю тебе налила, – крикнула Лукерья Ильинична, отчего девушка смутилась еще больше.
То есть, Матвей этот сейчас знает, что она сидит тут с обнаженной грудью? Боже, какой стыд-то!
Почему он так смущает ее? Может, это все потому, что довелось пережить в его руках? Или просто сам по себе?
Алиса и раньше замечала, что ей нравились папины друзья. Мама умерла давно, ей еще пяти лет не было, и отец частенько брал дочь с собой в командировки и на встречи, она привыкла общаться со взрослыми мужчинами, и потому никак не могла найти себе парня, с которым было бы интересно и легко также, как с мужчинами постарше.
Артем, с которым она познакомилась случайно, столкнувшись в лифте, приятно удивил своей эрудицией, начитанностью, и оказался еще и толковым менеджером, быстро смог втереться в доверие и к ней, и к папе. Он понравился обоим, и сейчас Алиса думала, что все это было игрой. Не ум, конечно, тут уж у мужа не отнять, а забота, любовь и внимание, которыми он окружил дочку босса. Правда, замуж она не особо и хотела, это отец ее все подталкивал и подталкивал к толковому помощнику.
Вновь разозлившись при воспоминании о муже, девушка резко выдохнула, взглянув на уже почти спящего сына, который изредка причмокивал у груди, и поднялась, перекладывая малыша на кровать, устраивая его будто в коконе, подложив под спинку подушку.
Выходить к столу не хотелось. Матвей смущал, и от его присутствия никакой кусок в горло не полезет. Почему он так смотрит на нее? Почему так колотится сердце от этих взглядов? Алиса не могла себе ответить на эти вопросы, и страшилась даже самой себе признаться, что совместные роды будто сблизили ее с этим медведем. Он видел ее в такой ситуации, в какой ни один мужчина не мог видеть, и только поэтому, наверное, вызывал бурю эмоций.
– И еще я просто дура! – прошептала она, глядя сверху вниз на сына, закутанного в кусок простыни, наспех нарванной на пеленки. – Не повезло тебе, малыш, родиться у такой курицы, как я!
4
– Так! – утром четвертого дня Лукерья Ильинична вернулась с мороза румяная и довольная. – Снег прекратился, сегодня с обеда Матвей попробует связаться с твоими, чтоб приехали. Не знаю уж, как они это сделают, места у нас непролазные, летом заливает так, что только на лодке можно, зимой, видишь, засыпает снегом. А еще баньку он истопил, с самого утра бегал с ведрами. Ух, и любила я по молодости в баньке-то попариться! Это сейчас кости старые уже, никакой радости. И тебе нельзя, сырая еще. Но как остынет, пойдем, сначала ты, потом я. Мальца в баню рановато, так искупаем, в тазу.
Алиса мельком глянула на большие часы, стоявшие на старинном самодельном серванте, покрытом кое-где облупившимся лаком, и поразилась – время только девять утра, а уже такая бурная деятельность. В городе она еще десятый сон видела обычно, здесь же подъем осуществлялся затемно, да и Мишутка не давал поспать, возвещая о себе громким требовательным криком. Никаких благ цивилизации в этом поселочке не имелось, о подгузниках тут слышали, конечно, но считали ненужной роскошью, пеленки стирали несколько раз в сутки и сушили у печи на веревке, мылись в огромном тазу за занавеской, а в сортир бегали на улицу в маленькое помещение с дырой в полу, а ночью в ведро, которое выносили потом туда же. Кто б сказал еще месяц назад, что придется освоить сельский быт, Алиса бы посмеялась, а сейчас даже втянулась в нехитрый распорядок дня, да и сынок не давал заскучать. Этот маленький человечек, казалось, заполнил собой весь ее мир, и уже даже не вспомнить, как же жилось до его рождения. Похоже, плохо, так как девушка совершенно не могла сообразить, чем занималась, когда Мишутки не было. Эх, жаль, папа внука не увидит никогда. Он же только успел порадоваться известию о беременности дочери, хотел на рождение малыша закатить грандиозный праздник, и ничего не сумел – как говорил Воланд – «человек внезапно смертен». Его нашли в офисе, в рабочем кресле, уткнувшимся лицом в клавиатуру. Мгновенная смерть. Острая сердечная недостаточность. Врач сказал онемевшей от горя дочери, что мужчина умер без мучений.
Тряхнув головой и отгоняя неприятные воспоминания, девушка посмотрела на спину суетящейся у стола бабушки Лукерьи, в который раз поражаясь деятельной натуре старушки. Ее сухонькие морщинистые руки беспрестанно двигались, ловко замешивая тесто, из которого потом получатся вкуснейшие лепешки, а ногой та отбивала ритм, подпевая сама себе. Радио молчало, видимо, снегопад повредил где-то линию, и приемник выдавал только невнятное шипение, что, впрочем, не смущало знахарку. Их здесь всех в этом месте ничего не смущало.
Алиса несколько раз пыталась разузнать, что это за деревня, но всегда получала в ответ насмешливый взгляд.
– А и зачем тебе об этом знать? – спрашивала в ответ бабушка. – Безымянные мы, девка, живем тут на отшибе мира, никому ненужные. Сироты.
Даже сколько тут жителей всего, было непонятно. Собственно, сама Лукерья Ильинична, Матвей Кириллович, затем некая Ксения, о которой было известно только то, что она больно любит чай с козьим молоком, да языком чесать попусту, а о других жителях просто вскользь упоминалось.
– Ты не подумай, мы тут не изгои, живем себе потихоньку, да в ус не дуем, – попыталась оправдаться знахарка. – Хорошо тут у нас, спокойно. Мотя летом сено для моей Машки заготавливает, рыбу ловит, грибы-ягоды собирает, тем и живем. В магазин когда-никогда ездит. Он же в прошлой жизни-то… – и замолчала внезапно, осекшись. – В общем, не деревенский он, так, приехал как-то и остался. Жизнь-то, она такая вот. Куда вывернет, порой и не знаешь. Думаешь, я всегда мечтала вот так старость коротать?
Алиса слушала внимательно, держа спящего сына на руках, не перебивала приютившую ее старушку.
– Я ж ветеринаром работала в большом колхозе, муж у меня имелся, деток народили, – Лукерья Ильинична внезапно перестала тесто замешивать, вытерла сначала руки полотенцем, а затем и глаза промокнула. – А потом вот… Угорели они. В единый миг, видишь, как бывает-то… Меня вызвали ночью, кобыла никак разродиться не могла, а пока я упахивалась, принимая новую жизнь, моя собственная сгинула. И Васька мой, и сыночки мои. Заслонку-то в печи рано закрыли, и все…
Замерев на стуле с застывшими в глазах слезами, Алиса глядела, как тяжело усевшаяся и закрывшая лицо ладошками старушка всхлипнула, худенькие плечи ее затряслись, и не знала, чем помочь, потом сорвалась с места, держа Мишутку одной рукой, обняла Лукерью Ильиничну второй, а та не сопротивлялась, позволила себя притянуть к пахнущей молоком молодой матери, да застыла, успокаиваясь.
– Полвека прошло уже, а как живые перед глазами, – глухо произнесла она, вытирая слезы. – Петрушке пять было, а Алешеньке едва годик миновал. Не смогла я там больше оставаться, уехала, мыкалась по стране, да нигде места не могла найти. От себя-то не убежишь. А сюда и вовсе случайно попала, здесь раньше лесная заимка была, лесник жил, потом умер он, а домик остался, деревенские тут останавливались, когда сено заготавливали, начали пристраивать другие избы, кто-то на постоянку тут остался, ну и я вот… Прибилась. Пенсию мне назначили, продукты Матвей возит, а мне много и не надо. Доживу свой век, схоронят меня, на том свете встречусь со своими.
Не зная, что ответить, да и нужны ли вообще слова, девушка погладила по спине старушку, а та встрепенулась.
– Ладно, заморочила я тебе голову, ишь ты, слезу вышибла даже, – Лукерья Ильинична поднялась со стула и взглянула на Алису, которая даже не чувствовала, как по лицу стекают влажные капли. – Ты не плачь, девка, судьба-то у каждого своя. Вернешься в город, мальца будешь растить, да когда-никогда вспомнишь бабку, а мне большего и не надо. Матвейку бы вот как-то спровадить отсюда, загоревался он, пора бы в себя приходить, да только никак не сковырнуть, врос, словно старый пень, корнями в землю. Ишь ты, легок на помине!
Дверь открылась, впуская соседа. Он стянул шапку с головы, глянул на замерших посреди кухни девушку и бабушку, нахмурился.
– Вы чего тут сырость развели? – спросил строгим голосом. – Случилось чего?
– Дело бабское, Мотя, нам порыдать – что грядки полить, – излишне весело отозвалась знахарка. – Ты давай-ка руки мой, я сейчас с тестом закончу, да чай пить будем.
– Пусть Алиса в баню идет, пока там не сильно жарко, – кивнул мужчина. – Я там полотенце положил, воды холодной принес, все готово.
– Иди, милая, пока спит малой, – кивнула Лукерья Ильинична. – Я пригляжу, если что. Рубаху мою возьми, свою состирнешь потом, быстро высохнет.
Алиса взяла предложенные чистые вещи, накинула чей-то старый пуховик, шапку и вышла на улицу, задохнувшись на миг от морозного воздуха и едва не ослепнув от яркого солнца. Вот удивительно – снега по колено и выше, а солнце будто летом светит, и небо синее-синее, с едва видимой дымкой облаков где-то на горизонте.
Дорожка до бани оказалась чисто выметена, добежать туда удалось быстро, маленький предбанничек с вешалками для одежды и большой лавкой встретил теплом. Быстро скинув с себя пропахшие потом вещи, девушка вошла в жаркое помещение и огляделась. Маленькая печь в углу, большой металлический ковш в бочонке с водой рядом, потемневшие от времени доски – все говорило о том, что баню здесь уважают. Да и как не уважать, если другого способа помыться не имелось.
Но рассиживаться в тепле времени не было. Девушка быстро вымылась, с наслаждением проводя мочалкой по телу, смыла с себя пот, прополоскала длинные волосы, на несколько раз облилась теплой водой, после завернулась в пушистое большое полотенце и выскользнула в предбанник, что показался ей холодным после жаркой парной. Хотя, судя по тому, что Матвей упомянул, что будет еще жарче, она просто не привыкла к такому теплу.
Натянув выданные ей трусы и рубашку, Алиса усмехнулась – судя по биркам, белье было куплено еще при Советском Союзе, и вот только сейчас до него дошла очередь на носку. Зато к телу приятное, а самое главное, что чистое. Теперь надо быстро добежать до дома, не успев простыть, а там уже напиться горячего чаю, да вздремнуть после баньки. Может, сегодня уже удастся домой попасть?
Потуже завернув полотенце на голове, Алиса запахнула пуховик, натянула капюшон, сжала рукой ворот и рванула по дорожке к избе, словно лань от охотника. Распахнув дверь, ворвалась внутрь, и замерла, увидев Матвея, что с ее сыном на руках ходил туда-сюда, что-то бормоча малышу.
– А вот и мама вернулась, – прогудел мужчина, встретившись с девушкой глазами.
– А… где Лукерья Ильинична? – поинтересовалась она смущенно.
– Я за нее, – усмехнулся Матвей. – Раздевайся и к столу давай, тут уже все готово.
5
Артем явился за ней только утром следующего дня на каком-то армейском вездеходе в сопровождении двух военных и своего старинного товарища Алика. Попрощавшись с Лукерьей Ильиничной, Алиса хотела поблагодарить Матвея за спасение, но тот не вышел из дома, а идти к нему самой под суровым взглядом мужа она не решилась. Крепко прижимая к себе замотанного в старое одеяло сына, девушка шагнула к старой женщине, украдкой вытершей слезинку, обняла одной рукой, ткнулась неловко губам в щеку и отшагнула назад.
– Как только устроимся, я постараюсь связаться с вами, – пообещала она.
– Алиса, ты там долго копаться будешь? – недовольный голос мужа резко одернул ее и заставил оглянуться. – Давай быстрее.
Ей помогли забраться в кабину вездехода, устроиться на боковой скамье, затем вручили ребенка и сурово окинули взглядом. Военный, что осуществлял это, явно был недоволен сложившейся ситуацией, и чтобы не злить его, Алиса вела себя тихо, лишь склонялась к ребенку, глядя на его личико. Артем даже не приблизился к ней с того момента, как впервые оказался в избе бабки Лукерьи. Он брезгливо скривился при виде развешанных возле печи пеленок, лохматой жены и убогого убранства маленького домика.
– Сейчас доберемся до военной части, оттуда уже поедем на нашей машине, – пояснил он жене, встретив ее вопросительный взгляд.
– Хорошо, – сухо ответила она и повернула голову, глядя сквозь лобовое стекло на большие колеи, оставленные колесами вездехода по пути к лесной деревеньке.
Неизвестно, как вообще муж вышел на этих суровых ребят в камуфляже, раньше у него таких знакомых не имелось, видимо, по-другому пробраться за ней не было возможности, и сейчас девушка была благодарна и Матвею, и бабуле и даже мужу за спасение. Если б не везение, она б давно замерзла под деревом, а ее труп занесло снегом. До весны б точно не нашли.
Поежившись при мысли, что могло б случиться, не приди ей на помощь медведеподобный мужчина, она крепче прижала к себе сына и взглянула на лицо мужа, что сидел напротив нее, держась одной рукой за спинку водительского сиденья. Профиль его, гордый, с сурово сжатыми губами, в первые дни после знакомства приводил в трепет, сейчас же не вызывал никаких чувств. Как только все решится с доставкой их домой, когда она отдохнет, покажет сына врачу, убедится, что с ним все в порядке, то сразу же подаст на развод. Надо было сделать это сразу же, как только стало понятно, что Артем вовсе не герой ее романа, а не ждать, что рождение малыша может исправить этого бабника. Нет, такого, как говорится, только могила… И совсем не хотелось, чтобы он был примером для подрастающего сына. Даже одежду малышу не привез! Приходится везти его в этом старом одеяле, словно они бомжи! И с Матвеем попрощаться не успела, а ведь хотела поблагодарить за спасение, дать свой номер телефона, чтобы иметь возможность связаться и как-то материально компенсировать затраты…
Ехали около получаса, тело от неудобного сидения успело затечь, спину неприятно сводило, копчик затек, и Алиса ерзала, стараясь держать малыша крепче. Она бросала на мужа испепеляющие взгляды, но попросить ее подменить и хотя бы ненадолго освободить ей руки не решалась. Нет уж, этот говнюк не заслуживает даже волосинки с головы Мишеньки! Она сразу же, как прибудут домой, скажет ему собирать вещи и убираться, а сама свяжется с семейным адвокатом. Прощать измену и предательство Алиса точно не намерена!
Военная часть, в которой у КПП ждал припаркованный автомобиль Артема, оказалась тоже в лесу, почти как и то место, где жила небольшая кучка людей во главе с Матвеем. Солдат в зимней форме с автоматом наперевес открыл ворота, запуская вездеход, и потом также выпустил машину гражданских наружу.
Артем помог Алисе устроиться на заднем сидении, после чего о чем-то недолго разговаривал с военным, и затем уселся на водительское сиденье, а Алик рядом с ним, выбросив недокуренную сигарету и впуская в салон табачный дым.
– Можно не курить? – недовольно произнесла девушка, прикрывая личико сына уголком одеяла.
– Можно не пиздеть? – недовольно обернулся муж и смерил ее каким-то брезгливым взглядом. – Если б не твоя безголовость, то ничего б не произошло! И сейчас бы не пришлось вызволять тебя с помощью военных. Еще неизвестно, что с машиной и как ее вообще забрать.
– Если б не твое желание сношать все, что движется, то я бы не разозлилась! – парировала Алиса, стараясь не повышать голос. – Это ты не умеешь хер в штанах держать, и из-за тебя я там оказалась!
– Ой-ой, посмотри на нее! – хохотнул Артем, обращаясь к Алику с глумливыми интонациями в голосе.
– Артем, поехали уже, – одернул его друг, покосившись на онемевшую от негодования девушку. – Чем быстрее доедем, тем лучше.
– Все проблемы от баб! – недовольно фыркнул муж и вырулил на расчищенную дорогу, по обеим сторонам которой высились заснеженные вековые сосны, похожие на огромные белые шапки.
Алиса почувствовала, как в носу защипало, отвернулась к окну и постаралась успокоиться, дыша глубоко и не показывая своего душевного состояния мужу. Тот врубил музыку погромче, невзирая на просьбы сделать потише из-за ребенка, и что-то рассказывал изредка отвечающему Алику веселым голосом.
До города добрались относительно быстро, по пути, правда, пришлось кормить расплакавшегося ребенка, закрываясь от мужчин шубой, и под конец пути Алиса чувствовала себя совершенно измотанной. Она не дала мужу взять сына у нее из рук, кое-как выбралась из машины, разминая затекшие ноги, затем протянула к нему руку и потребовала ключи от квартиры.
– Жди звонка от адвоката, – процедила, сжимая губы сурово, а затем пошла к лестнице, на которой едва не поскользнулась, но успела ухватиться за перила.
– Ты дура, Алиса! – услышала в спину и медленно обернулась. – Развода не будет! Успокоишься, потом поговорим.
Квартира встретила тишиной и полумраком. Сквозь полузадернутые шторы едва пробивался зимний дневной свет, едва освещая квартиру.
Сбросив обувь, девушка прошла к дивану и положила на него свой драгоценный сверток, смотревшийся несуразно на дорогой обивке мебели.
– Сейчас, я только разденусь, мы с тобой покушаем еще раз, переоденемся и подумаем, что дальше, – бормотала она скорее для собственного успокоения.
Если честно, то сейчас Алиса слабо представляла, что ей делать. Злость на мужа сменилась растерянностью, она плохо понимала, как теперь быть. Наверное, надо показать малыша врачу, чтобы он подтвердил, что с ним все в порядке. А самой? Надо ли, чтоб ее осмотрел доктор? Вроде, по словам знахарки, у нее все в порядке, но мало ли что… И документы ж надо оформить о рождении сына, чтобы дать ему официальное имя и фамилию. Она б с удовольствием дала папину, но можно так или нет, не знала. Может, проконсультироваться с адвокатом?
Пока сын спал, девушка обошла квартиру, заперла дверь на внутренний замок, чтобы Артем при всем желании не смог явиться, хотя вряд ли он захочет, затем включила ноутбук и вышла в интернет. Смешно, но сейчас она даже позвонить никому не может – телефон-то остался в снегу в черт знает каком месте, а запасного нет. Муж даже не поинтересовался сыном, едва взглянул на него, не предложил помощи. Гондон! Это еще раз укрепило ее в мысли подать на развод как можно скорее. Сейчас напишет своей школьной подруге Марине, попросит ту приехать и привезти хоть какой-то телефон, а дальше уже будет решать проблемы по мере поступления. Папа оставил для нее внушительный счет в банке, она точно не пропадет, а там дальше будет видно.
