Людмила Львовна Горелик
Взлетающий Демон Врубеля
Глава 4
Новый ученик Прохор Хамченко
Вот и поворот на Талашкино – кучер Василий сворачивает с Рославльского большака. Ландо, запряженное четверней, плавно катится по гладкому грунту.
«Деревья хорошо разрослись вдоль дороги, – отмечает Маня. – Как я соскучилась!»
Княгиня Тенишева с удовольствием глубоко вдыхает талашкинский воздух – совсем другой, чем в Петербурге. Очень скоро она пройдется по парку, посидит в кресле на балконе своего кабинета… И конечно, школа! Прежде всего она пойдет в школу. Что там, все ли ладно? Она не была в Смоленске почти полгода: муж был так увлечен подготовкой к Парижской выставке, и она тоже была занята. Зимой об отъезде не могло быть и речи, но даже когда появилась возможность, Вячеслав не сразу отпустил ее из Петербурга. А ведь без нее в школе постоянные неурядицы.
Лошади прошли под арочными воротами, слева газон, траву уже скосили. Начинаются любимые места! От газона, кланяясь и приветственно воздев руку, навстречу экипажу шла женщина. Княгиня пригляделась, узнавая: да, жена школьного агронома Завьялова.
– Останови, Василий! – обратилась она к кучеру.
– Здравствуйте, Мария Клавдиевна! Слава богу, приехали! Заждались мы вас, соскучились! – Женщина уже стояла возле ландо. Она сильно запыхалась, но на лице ее сияла радостная улыбка.
Андрей Иванович Завьялов был школьным агрономом – дельным, однако сильно пьющим. Жена тщетно пыталась скрыть этот его недостаток. Да и сама она не нравилась княгине: много льстит, много врет. К тому же Завьяловы постоянно конфликтовали с Панковыми.
Николая Гурьевича Панкова княгиня взяла заведующим школой еще в 1895 году. С работой, как и Завьялов, он справлялся. Однако учителя постоянно ссорились, и очень напрягали княгиню их жены: они не были приучены к хозяйству, скучали по городу, сплетничали. В общем, несмотря на все усилия княгини, в коллективе сложились дурные отношения. Выписанные княгиней журналы оставались неразрезанными, не читали учителя и книги по специальности, которые княгиня тоже обильно выписывала для школьной библиотеки. За прошедшие годы Тенишева сильно разочаровалась. Учителя оказались другими, нежели она себе представляла; они были не слишком преданы делу, их поступками часто двигали мелкие интересы, зависть. В школе постоянно вспыхивали какие-то скандалы.
А ведь каждой учительской семье она выделила уютную квартиру рядом с ученическим общежитием, небольшой садик. Грядки можно развести, в конце концов…
Жена Завьялова постоянно заискивала перед ней. Вот и сейчас она заговорила быстро, прижав одну руку к груди, а другой ухватившись за поручень ландо, как бы удерживая экипаж.
– Ох, Мария Клавдиевна, как я рада, как рада вашему приезду! А ведь у нас новый ученик! Уж не прогневайтесь – я взяла на свой страх и риск! Мальчик чудесный, сирота! Такая трогательная история с ним произошла, что я уж подумала: княгиня с ее добрым сердцем этого сиротинку непременно взяла бы. Нельзя его отпускать. Ну вот буквально Высший Случай привел его к нам! Представьте, Мария Клавдиевна, что этот мальчик, Проша Хамченко, шел по большаку в Рославль. И увидел на повороте во Фленово надпись на столбе: «Народная школа». Он решил завернуть туда, посмотреть на школу: очень уж он учиться мечтал. Мы, конечно, обогрели, обласкали сироту. Все учителя пришли в умиление от его ума и развития! И решились оставить его пансионером, надеясь на вашу доброту. Когда вы увидите этого ребенка, вы сами придете в восторг, не сомневаюсь!
– Ну, не выгонять же мальчика, раз уж учится… – вздохнула княгиня. – Я скоро подойду в школу… Трогай, Василий!
Дома она намеревалась пробыть недолго. Хотела отправиться в школу, не дожидаясь обеда. Попросила горничную Лизу принести чаю с бубликом.
– Мария Кладвиевна, а обедать разве не будете? – забеспокоилась горничная. Да вы ведь и не переоделись даже!
Лиза служила у княгини еще со времен ее первого, неудачного замужества; они прекрасно ладили, у них были доверительные отношения. Лиза иногда позволяла себе даже критиковать княгиню:
– Как вы одеваетесь! Все в одном ходите. Совсем за собой не следите – вам бы только рисовать или школу благоустраивать. Нет бы каждый день новое платье надевать, наряжаться… Другая бы на вашем месте только и знала, что наряжалась и драгоценности меняла!
Княгиня в ответ посмеивалась. Она знала, что Лиза ее любит искренне, а разговоры такие позволяет себе с ней, любя ее. Вот и сейчас Лиза была ею недовольна. Что ж, княгиня в этот раз к ее голосу прислушалась и осталась обедать.
До школы от господского дома не более версты. Она отправилась туда сразу после обеда в двуколке, запряженной одной лошадью. Фленово так удачно примыкает к Талашкину, огибая его с трех сторон! Долго она добивалась этого клочка земли, и все ж сумела его присоединить почти десять лет назад. Идеальное место для школы!
Встречать ее вышел один Панков. Он только что вернулся с пасеки вместе с группой учеников: после уроков летом предусматривалась сельскохозяйственная практика. Княгиня устроила все так, чтобы труд учеников не использовался на барских работах – это должно быть делом нанятых рабочих. А для школьников были специальные учебные места – в поле, в мастерских.
Завьялов и другие учителя вместе с учениками находились сейчас кто в саду, кто в поле. При школе имелся сад, огород, учебная пасека. В прошлом году княгиня расширила учебные профили, организовав и мастерские. Они находились подальше, в Талашкине. Приглашенный по совету Врубеля Малютин увлек школьников резьбой по дереву, столярным делом. Девочек обучали вышиванию. Школьники были заняты круглый год. Они получали профессии, дающие возможность неплохо, по крестьянским меркам, зарабатывать.
– Что этот новый мальчик – сирота, которого взяли без меня? – спросила княгиня у Панкова. – Завьялова говорит – мол, способный.
Заведующий усмехнулся:
– Это Прошка Хамченко? Способный-то он способный… Где ж ему не быть способному, когда он старше других учеников намного. Завьялова пристала, как репей: «Возьмем да возьмем». Получила она от него что-то, помяните мое слово, не просто так хлопочет. Ну, учителя-то им довольны – схватывает на лету. Как вы прикажете? Оставлять его? Да вон он идет! Выше всех, верста коломенская. Можете сами поговорить.
Из рощицы вышла небольшая группа школьников с тяпками в руках. Они сняли картузы и прошли мимо, улыбаясь, кланяясь и громко здороваясь с княгиней. Княгиня кивала, внимательно глядя на Хамченко. Под картузом «мальчик» оказался рыжим. Мордатая красная физиономия, настороженный взгляд. Да какой же он ребенок, ему под двадцать, женить пора!
Княгиня вздохнула, по-прежнему разглядывая нового ученика, их недоверчивые взгляды скрестились. Сама бы она такого великовозрастного вряд ли оставила. Однако намек Панкова на полученную Завьяловой взятку был ей крайне неприятен: нехорошие нравы в школе, вот и доносы пошли… Нет, она не будет принимать наговор в расчет, доносительство необходимо искоренять! И вообще…
«Ну, поскольку уже взяли – пусть учится», – решила она.
Глава 5
Неожиданные встречи
Первоначальное любопытство и ужас постепенно улеглись, уступив место скуке и нетерпению, а допрос все длился. Студенты уже глотнули адреналин происшествия, успели остыть от него и теперь хотели только побыстрее уехать из Талашкина, тем более что водитель университетского микроавтобуса заявил, что никого не будет дожидаться, и уехал в гордом одиночестве ровно в 16.30.
Он не подвергался допросу, поскольку ждал студентов в машине на шоссе и не был на месте обнаружения трупа. В 17.00 у него кончался рабочий день, он решил, что имеет право уехать.
Шварц не смогла его задержать, это ее расстраивало. Автобус из Талашкина ходит часто, но все ж Елене Семеновне не хотелось заставлять студентов добираться до города поздно вечером. Эта легкомысленная молодежь может и на попутку сесть, а ведь она за них отвечает.
Вокруг дерева с полулежащей неподвижной фигурой уже собралось довольно много народа: жители поселка, врач и несколько полицейских, местный участковый Анисин – немолодой, расстроенный происшествием мужчина, а также группа из убойного отдела, по вызову приехавшая из города. Первым появился, конечно, Анисин. Оказалось, что он ловил рыбу здесь же, на озере, недалеко от места происшествия, поэтому пришел очень быстро: кто-то из местных позвонил ему по мобильному. Он был с приятелем, приехавшим из города на рыбную ловлю.
Каково же было удивление Шварц, когда она узнала во втором рыболове давнего своего знакомого – пенсионера, а в прошлом милиционера Порфирия Петровича Потапова.
Пока шло разбирательство, Потапов скромно стоял в толпе зевак. С Еленой Семеновной они друг другу только кивнули – Шварц была подавлена неожиданно драматическим завершением рядовой экскурсии. О Потапове она быстро забыла: она ожидала допроса и волновалась за студентов.
Именно Шварц указала на труп Свете Фениной. Остальные студенты прибежали на Светин крик. Мужчина полулежал под деревом: молодой, одет прилично, только кепка как-то странно, набекрень сидит. Поза неестественная: одна рука в карман засунута, что в положении полулежа неудобно. Что это именно смерть и не по естественным причинам она произошла, стало ясно, как только они увидели лицо потерпевшего. Глаза выпучены, как бывает после удушения, а во рту маленькая трубочка, свернутая из газеты. Это что, кляп такой странный, что ли? Ни Елена Семеновна, ни студенты ничего не трогали: она им сразу же объяснила, что нельзя.
Все это Елена Семеновна рассказала Анисину и еще одному полицейскому, который из Смоленска приехал, – майору Демину. Студентов опросили раньше, они мало что могли сказать, но в целом показания сходились.
После допроса Шварц отошла в сторону, огляделась: люди все еще толпились, чего-то ожидая, однако студенты все ушли, кроме Кости.
«Ах да, он же здесь живет», – подумала она.
Вдруг кто-то тронул ее за плечо:
– Леля, как ты тут оказалась?!
Елена Семеновна повернула голову и увидела Милу.
С Милой они когда-то вместе учились на факультете иностранных языков Смоленского пединститута. Давненько это было, однако… Поскольку обе остались работать в вузах Смоленска, и потом встречались часто, дружили. Людмила Сергеевна несколько лет назад вышла на пенсию.
«У ее сына дача в Талашкино…» – вспомнила Шварц и спросила:
– А ты, наверно, у сына была? Сегодня домой собираешься? Вместе бы поехали…
Мила немного смутилась.
– Сын-то не здесь, он в Смоленске, работает, а я на даче с младшим внуком уже три дня. Я и не собиралась ехать, с ним невестка должна была здесь жить. Но у нее тоже образовалась срочная работа, и попросили меня. Неожиданно получилось, поэтому я тебе еще не успела позвонить. Сегодня, кстати, собиралась – хочу пригласить тебя пожить здесь несколько дней со мной.
В процессе разговора Леля не то чтобы забыла про труп, но тема ее увлекла. Дачу эту сын Милочки, Володя, купил недорого два года назад, и Леля была об этой покупке наслышана. Это был обычный деревенский дом, без удобств. Мила давно звала пожить там вдвоем – сын редко приезжал. Но Елена Семеновна не слишком любила спокойную сельскую жизнь, ей не надоедал шум города.
– Елена Семеновна, – кто-то тронул ее за плечо. Она повернулась – это Костя Разумов подошел.
– Елена Семеновна, ребята уже разошлись – на рейсовом поехали.
– Да, я поняла и сама. Меня не подождали… Ну ладно, я надеюсь, нормально доберутся, люди взрослые. Вот какая у нас неудачная экскурсия получилась, Костя! А вас допросили уже? Хотя что вы могли сказать, вы к концу уже подошли, почти одновременно с полицией.
Костя действительно что-то показывал ребятам возле самого озера и подошел к найденному преподавательницей телу одним из последних.
Костя усмехнулся.
– Я как раз сказал. Я этого убитого знаю.
Тут Елена Семеновна спохватилась. И правда, что с ней случилось сегодня? Она себя не узнавала. Обычная живость и сообразительность оставили ее – наверно, потому что над всеми чувствами преобладало чувство ответственности за студентов. Полдня стоит возле тела, а даже не подумала – кто же это…
– И кто же это? – спросила она заинтересованно.
– Реставратор из Москвы. Он приехал сюда храм реставрировать четыре дня назад. Я с ним знаком, общались, когда он приезжал, еще в прошлом году. Его звали Александр Леонидович, Саша. Интересный был человек… Жаль его. А вы сегодня в Смоленск поедете или заночуете здесь? Я могу устроить, если надо. Мы тут живем, родители недалеко от шоссе коттедж в прошлом году купили – ну, дача это у нас теперь.
– Нет-нет, я, конечно, в Смоленск. Ведь автобусы еще ходят? Если нет, такси вызову. Не дороже же денег! – Ей хотелось побыстрее выбраться из Талашкина, вернуться домой и забыть происшествие.
– Елена Семеновна, вы в Смоленск сейчас? – Она повернулась на голос. Ах, да, это Потапов.
– Да, конечно, в Смоленск, Порфирий Петрович!
– Могу вас захватить. Я на машине здесь.
– Спасибо! – обрадовалась Шварц. – Я и не знала, что у вас есть машина.
– Купил недавно, на рыбалку ездить.
Машина Потапова оказалась подержанной «Ладой». Для рыбалки нормально – молодец Петрович. И ей повезло – доедет быстро. Елена Семеновна уселась рядом с водителем, пристегнулась. Потапов тронул.
Выехали на Рославльское шоссе. Потапов не гнал, но ехал довольно быстро: уже начало темнеть, и поток машин по сравнению с дневным временем поубавился.
– Это вы, говорят, нашли тело? – спросил Потапов. – Везет же вам!
– К сожалению, я.
– А я к Степанычу приехал порыбачить. Он участковым здесь, кореш мой давний. Вот и порыбачили!
– А я на экскурсию со студентами сходила! – Она неожиданно для себя развеселилась: напряжение этого дня требовало выхода. – Везет нам с вами! Третий раз в жизни встречаемся, и все возле трупов!
Потапов захохотал:
– Ну, я хоть и на пенсии, а все ж должность у меня была такая… А вот вы чего ж в такие дела ввязываетесь? Это напрасно!
– Где ж я ввязываюсь… – Елена Семеновна решила пококетничать, пожала даже плечами. Потапов, впрочем, на дорогу смотрел. – Они сами ко мне липнут. Вот сейчас, например, ну почему именно я этого реставратора увидела?
– Реставратора? – удивился Потапов. – Это вы про потерпевшего? Откуда вы знаете, что он реставратор? Он из Смоленска, что ли?
– Нет, из Москвы приехал три дня назад. Мне Костя про него сказал.
– Костя? Это тот молодой человек, что стоял возле вас, когда я подошел?
– Да. Студент. Он здесь в коттеджном поселке живет. А что это вы расспрашиваете? Или решили заняться расследованием?
Теперь уже Потапов пожал плечами. Смотрел, впрочем, по-прежнему на дорогу.
– Нет, конечно. С какой стати? Там есть кому расследовать без меня. Но дело, между прочим, трудное. Реставратор, конечно, уже ниточка… – Потапов задумался.
Они ехали теперь по городу. Вдруг разом зажглись огни – стемнело.
– Вас куда везти? – спросил Потапов.
– На Вторую Красногвардейскую! Я так там и осталась, вы ж помните, наверно…
Потапов кивнул:
– Хорошо, и мне по пути.
Он на Багратиона жил, Шварц тоже помнила. Проехал по дамбе – и дома.
Потапов остановил машину возле ее подъезда. Простились довольно сухо. Странно вообще, что они опять встретились. И впрямь – третий раз встречаются в экстремальных обстоятельствах.
Дома она долго пила чай – спать, несмотря на усталость, не хотелось. Попала она опять в историю! И зачем фотографироваться стала! Прошла б мимо – и все. И без нее бы этот труп обнаружили. А теперь не может избавиться от наваждения: старое развесистое дерево, полулежащий мужчина в странной позе, с выпученными глазами… Фу, не думать, не думать! Но зачем у него во рту была эта трубочка из газеты? Ведь ее убийца туда засунул. И это не кляп: трубочка слишком мала. Очень хотелось бы узнать, что в этой газете – может, это ключ к убийству.
Леля была любознательная, ей всегда хотелось вникнуть в события и расставить все по полочкам. А уж в случае экстремальных событий!.. Долго думала. Потом все же усталость взяла свое, и она заснула.
Проснулась поздним утром в каком-то смутном, совершенно не свойственном ей состоянии. И не могла понять, с чего бы это. Ну, обнаружила вчера труп, так не впервой же с ней такое (тут она усмехнулась). Ну, из-за трупа не очень удачная экскурсия вышла… Хотя почему? В остальном все удалось, и студентам понравилось. И вообще, у нее отпуск с сегодняшнего дня начинается!
Однако мысль об отпуске не взбодрила.
– К чему себя обманывать, Леля, – сказала она себе. – Ты была на почасовке, у тебя просто кончились занятия. А отпуск тут ни при чем. Ты пенсионерка, Леля! Никаких отпусков у тебя теперь нет, как нет и постоянной работы. Посмотри правде в глаза.
Елена Семеновна, впрочем, отмахнулась от этих неприятных мыслей и стала думать, чем бы ей заняться, ведь времени свободного теперь будет – завались. В университете она никому не нужна, подруги почти все разъехались – кто в Грецию, кто в Крым… Племянник Юрка с семьей – на даче в Пржевальском. Съездить, может, и ей к ним на денек? Долго она в деревне не выдержит. Далековато, правда, – четыре часа на автобусе туда, четыре обратно. А может, к Милочке в Талашкино? Это ведь рядом. Интересно, Петрович (она Потапова про себя называла, как и другие, Петровичем) вчера сказал: «Реставратор – это уже ниточка». И ведь в какой странной позе сидел этот реставратор… Поза – тоже ниточка. И все же: почему газета во рту?
Елена Семеновна, еще не вполне осознав, что делает, схватила мобильник.
– Милочка? Как ты там? Ага, я так и знала, что скучаешь. Мне и вчера так показалось. Все вспоминаю о нашей вчерашней случайной встрече. Если ты еще не передумала меня приглашать, я и впрямь приеду. На пару дней или даже, если понравится, на недельку. Когда? Сейчас соберусь – и поеду! – Елена Семеновна быстро сложила нужные вещи в рюкзак, напялила шляпу, взяла зонтик и отправилась.
Глава 6
Растерзанный демон
В Талашкине всегда было много гостей. Некоторые жили почти постоянно, другие приезжали – на лето, на месяц, на неделю… Особенно Мария Клавдиевна привечала художников и музыкантов. Были среди них очень знаменитые, а были и неудачники. Для последних имение Тенишевых становилось своего рода бесплатным санаторием с хорошим питанием, свежим воздухом, интересным времяпровождением: можно отдохнуть, поправить здоровье, набраться сил. Другие приезжали ради бесед с просвещенной владелицей усадьбы. Многие принимали активное участие в художественных замыслах меценатки, иногда они оставались в качестве постоянных служащих при школе. Княгиня давала художникам большую свободу, создавала благоприятные условия для творчества и платила щедро.
Флигель, расположенный невдалеке от господского дома, никогда не пустовал. И сейчас там жили несколько гостей. Самым важным из них для Тенишевой был художник Врубель.
Это был его второй приезд в Талашкино. Мария Клавдиевна придерживалась высокого мнения о таланте Врубеля. Они сблизились лет пять назад, во второй половине девяностых. Тогда, после несправедливого решения Академии не допустить к участию в Нижегородской выставке его панно, Тенишева с сочувствием отнеслась к художнику. В то лето Врубель приезжал по ее приглашению в Талашкино и даже помог ей: разрисовал несколько балалаек и, самое главное, порекомендовал Малютина в качестве постоянного сотрудника.
Малютин оказался необыкновенно полезен, малютинский стиль, как гениально угадал Врубель, абсолютно подходил к замыслам княгини. Но человеком Малютин был сложным, отношения с ним не так просто строились. В последнее время Малютин даже заговаривал о том, чтобы оставить Талашкино. И она не понимала почему. Условия она создала ему прекрасные.
А вот с Врубелем ей говорить легко. Странно, другие, напротив, считают Михаила Александровича наисложнейшим, у него ведь даже психическая болезнь в последние годы развилась… В конце концов Мария Клавдиевна решила, что ей легко с Врубелем, потому что он говорил обо всем на свете так же прямо, как она. Не было у него этой хитрецы, которая всегда так отталкивала ее в собеседниках. Она не раз с удивлением замечала, что не только простые люди, вроде жены агронома Завьялова, обладают хитрецой, но и некоторые люди искусства. Очень ее отталкивал этой особенностью Репин, например. А вот с Врубелем было легко.
В этот раз он приехал по ее настоятельному приглашению. Перед тем они встретились зимой в Петербурге: Тенишева устроила обед по случаю выставки картин Васнецова. Там были многие художники – все были веселы, говорили откровенно, спорили. Марии Клавдиевне особенно понравился на этом обеде Врубель – по контрасту с Репиным, которого она недолюбливала в том числе и за меркантильность: Репин неоднократно набивался писать ее портрет, упирая на привлекательность для него ее типажа («Богиня! Юнона!» – восклицал он), а потом продавал портрет очень дорого. Деньги и были целью – догадывалась княгиня. Врубель был иной: открытый, щедрый. Княгиня очень смеялась, когда на этом обеде Врубель в ответ на упрек Репина: «Да вы и рисовать-то не умеете!..» – насмешливо ответил, что может отлично рисовать даже без натурщика:
– Я начну человеческую фигуру хотя бы с пятого пальчика ноги, и она выйдет у меня правильная и пропорциональная.
Тенишева искренне считала Врубеля гением. Не только его творчество отвечало ее представлениям о гениальности, но и сама его личность. И когда весной до нее дошли слухи о том, что у художника возобновилось психическое расстройство, она поспешила пригласить его на лето в Талашкино: пусть отдохнет после болезни на свежем воздухе. Талашкино располагает к душевному покою.
В окружении Марии Клавдиевны, в том веселом, живом обществе музыкантов, художников, литераторов, которое собиралось в имении летом, порой и серьезное, и даже не очень приятное дело оборачивалось шуткой. К радости княгини, поначалу мрачный Врубель очень скоро заразился от других гостей жизнерадостностью. Неожиданно легко он включился в свойственный в то лето Талашкину игровой стиль. Художник много шутил, участвовал в розыгрышах: здесь в полной мере раскрывался его артистизм.
Вскоре после его приезда Тенишевы решились наконец продать Хотылево – свое имение на Брянщине. После покупки Талашкина они все равно почти не ездили туда, Хотылево стало нагрузкой, да и князю там не удавалось отдохнуть от дел – все время приставали с просьбами рабочие: его завод располагался в Бежице, недалеко от Хотылева. Продажа этого имения была трудным для Тенишевой решением: она вложила в его благоустройство много душевных и физических сил, это место когда-то было ей почти столь же родным, как теперь Талашкино. И вот – решено: с Хотылевым необходимо расстаться.
Уже прошли переговоры, все было улажено. Однако для заключения юридического договора Марии Клавдиевне следовало съездить в имение. Что ж, невелик труд для легкой на подъем, деятельной княгини. А все откладывала: знала, что поездка ее очень расстроит.
В конце концов, устроить дело вызвалась Киту – княгиня Святополк-Четвертинская, подруга Мани. Она понимала, что Мане тяжело будет посетить некогда любимое Хотылево перед расставанием, и взяла труд по передаче имения новым хозяевам на себя. Обратно ее ждали поздно, во втором часу ночи – так приходил поезд. Благодарная Тенишева велела приготовить для подруги самый вкусный ужин и даже решила дождаться ее.
– Нет-нет, я сегодня спать не пойду! – заявила она после общего ужина. – Я непременно дождусь мою Киту!
Гости встретили это решение радостно – оно сулило очередное веселое приключение. Тотчас все дружно заявили, что ни в коем случае не оставят Марию Клавдиевну в одиночестве. Они тоже будут дожидаться Киту! Многочисленная компания расселась в большой столовой. Шутки не утихали. Как бы получше встретить? Чем поразить всегда серьезную Екатерину Константиновну?
– А давайте мы ее разыграем?! – предложил кто-то из гостей.
Времени на подготовку почти не оставалось, поэтому выбрали самый непритязательный сценарий. Решили переодеться в простонародную одежду и изобразить слуг. И с реквизитом сложностей не возникнет! Одежду взяли у настоящих слуг, так что выходило все очень натурально.
Когда время приезда приблизилось, Маня отослала обслуживающий персонал, а гости переоделись и в простонародных костюмах уселись за господский стол, изображая пьянку. Костюмы и роли каждый сочинял для себя сам. Гости изощрялись в выдумках. В ожидании Киту, уже переодевшись, устроили конкурс: кто лучше придумал?
И первое место, по общему мнению, занял Врубель! Он представлял пьяненького денщика – в расстегнутом мундире, со сбитой на затылок фуражкой. Михаил Александрович так комично пытался подняться со стула – терял равновесие, хватался за его спинку… И усы Врубеля оказались кстати: они топорщились, как у кота, он время от времени делал вид, что старается пригладить их…
И гостей, и самого Врубеля этот неожиданный образ очень веселил.
А Киту? Ее реакция превзошла все ожидания! Войдя в гостиную и увидев за господским столом непринужденно пирующую компанию слуг, Киту остолбенела – застыла, потеряв дар речи. На ее лице последовательно отразились вначале удивление, потом растерянность, после возмущение… Минуты две она не понимала, что это розыгрыш. Возможно, не поняла бы и дольше, но кто-то из гостей не выдержал и прыснул от сдерживаемого смеха. После этого начался общий дружный хохот.
Да, в первые дни по приезде Михаил Александрович был весел. Княгиня радовалась, что сумела отвлечь его от грустных дум, от болезни. Потом, правда, он вновь погрустнел, стал уединяться. Тенишеву это беспокоило, она не понимала, что с ним происходит. Как бы не возвратилась давешняя хандра! Однако случившийся вскоре совершенно неожиданно разговор многое ей прояснил в душе художника и отчасти успокоил.
Однажды в жаркий июльский полдень Мария Клавдиевна сидела в беседке с Александрой Николаевной Зыбиной – сестрой князя Тенишева, отдыхавшей в это лето в Талашкине. Беседка, окруженная огромными цветущими липами, давала хорошую тень. Воздух благоухал липой. Женщины, укрывшись от жары, расслабились, переговаривались лениво. Разговор шел почти ни о чем, перескакивали с темы на тему – о породах собак, о петербургском балете… Было хорошо, но скучновато, и Тенишева окликнула проходившего мимо Михаила Александровича. Врубель присоединился к дамам. Как и ожидалось, в присутствии художника беседа стала более содержательной и быстро перешла на живопись.
– Я не понимаю вашей страсти писать «Демонов», – сказала Александра Николаевна не без кокетства. – «Демон сидящий», «Демон летящий»… Зачем так много рисовать этого злобного духа? Чем он вас привлек?
– Он не злобный… – ответил Врубель задумчиво. – Страдающий, да. Страдание – не злоба.
– Но ведь это… это дьявол? – настаивала Зыбина.
– Нет! – быстро возразил Врубель. – Это не дьявол. Это один из нас. Только очень сильно страдающий, не верящий в добро. Он… разочаровался. Он не верит больше ни в красоту, ни в гармонию, ни… в Бога.
– И вы сочувствуете ему? – спросила Тенишева.
– Я его понимаю! – вскинул голову художник. – Посмотрите вокруг! В нашей жизни нет любви. Люди не любят друг друга. Довериться другому – значит погубить себя. В человеческом мире нет гармонии. Нет добра. Нет любви. Одно фарисейство вокруг. Как можно быть счастливым, если большинство окружающих страдают! Посмотрите на простых людей – их много, и все они бедны. Можно ли говорить о гармонии, если часть населения лишена возможности получать вдоволь еды?! Если другая часть людей заботится лишь о собственном обогащении, наплевав на чужие интересы?! Мир не гармоничен! Он устроен плохо.
– Я не могу согласиться с вами, – горячо возразила Мария Клавдиевна. – В нашей жизни много злобы, но есть и добро. Есть любовь. А значит, возможна вера. Это Бог побуждает нас делать добро, украшать жизнь. Он хочет научить нас самих гармонизировать жизнь вокруг себя, улучшать ее. Для этого надо трудиться не только ради собственной выгоды, но для всеобщей гармонии. И такое делается! Посмотрите хотя бы у нас в Талашкине… Разве мы не любим друг друга? Что касается крестьян – в Талашкине нет голодных! Мы с Киту все сделали для этого!
– Мария Клавдиевна, мой демон писался не в вашем имении. – Художник не шутил, его лицо было очень серьезно. – За две недели, что я здесь, я почти поверил в гармонию. Да-да, я поверил, что она возможна! Вы знаете, я задумал картину… Я надеюсь написать ее здесь, в Талашкине! Я хочу написать демона, поверившего в возможность обновления, в гармоничный Божий мир. Возвращающегося к Богу. Картина будет называться «Демон взлетающий».
Они беседовали очень откровенно. Впрочем, Александра Николаевна и Мария Клавдиевна больше слушали, чем говорили. Михаил Александрович, напротив, говорил горячо, взволнованно. Он рассказал, что замысел «обновленного Демона» связан с нынешним его состоянием – с тем обновлением, которое он почувствовал вскоре после приезда в Талашкино. Марии Клавдиевне последнее было особенно приятно – она-то всегда знала, что Талашкино возрождает! Здесь художник поверил, что обновление еще возможно, что его творческая жизнь не закончилась, в нем вновь возникло желание творить.
– А ведь перед этим я уже разуверился в себе! – воскликнул он. – Здесь я вновь поверил в свой талант.
Княгиня и ее гостья слушали с большим интересом. Они понимали величие замысла художника.
– Ах, Михаил Александрович, позвольте вам возразить: вы не талант, вы гений! – утверждала светская Зыбина.
А Тенишева… Тенишева была просто счастлива, что талашкинская атмосфера способствовала излечению художника от хандры. Она понимала творческий порыв гения и старалась его не тревожить. Писал он не на природе, а в предоставленной ему мастерской. В общих затеях теперь не участвовал и вообще редко выходил. С утра принимался за работу, забывая иной раз и про обед – в конце концов, княгиня велела приносить еду к нему в мастерскую даже без его просьбы.
С началом работы Врубель стал каким-то нервно-оживленным. Но это было нормально, княгиня много повидала художников, сама была творческим человеком и знала, что повышенная нервозность часто сопутствует творчеству. Она не тревожилась, а скорее радовалась за художника: пусть пишет, ведь на то он и гений.
В эти дни у нее появилось много и своих забот: приехал муж, князь Тенишев. Вырвался от дел всего на неделю.
Вячеслав Николаевич тоже любил Талашкино, однако менее княгини. Сейчас он был занят подготовкой к Парижской выставке, поскольку был назначен ответственным за русский павильон. Князь обладал большим чувством ответственности. Все, за что брался, он делал самым тщательным образом. Именно этим прежде всего объяснялся его незаурядный успех в делах: князь Тенишев был одним из крупнейших промышленников России. Так же тщательно, как к собственному производству, он отнесся к подготовке к выставке. Однако все же нашел возможность навестить жену в Талашкине.
