Людмила Мартова
Уравнение с тремя неизвестными
– Ужас, сколько народу, – пожаловалась подошедшая к ней Нина. – Хороший формат, но для него нужно гораздо большее пространство. Оттого, что столько людей топчется на маленьком пятачке, голова кружится. И еще постоянное ощущение, что я их уже где-то видела. Хотя, как и вы, большинство вижу впервые.
– Я уже совершенно запуталась, кто есть кто, – призналась Лена. – Я из всех гостей знакома только с вами и с Вадимом, да и то только потому, что вы раньше приехали.
– И даже Гришу с Павлой никогда не видели? – удивилась Нина.
Гришей звали единственного сына Киреевых, а красивое имя Павла принадлежало его жене.
– Нет, – покачала головой Лена. – Я и Таню видела только на нашей свадьбе, а потом еще один раз, когда они с Эдиком к нам в гости приезжали. С самим Эдиком я, конечно, чаще встречалась. Все-таки он – друг моего мужа, да еще и коллега. Но обычно наши встречи оказывались короткими. Заезжали к нему на работу, когда в Москве были, пару раз в кафе встретились.
– А ваш муж, похоже, настоящий друг моему крестному, – сказала Нина задумчиво. Лена проследила за ее взглядом. В конце двора, у кустов шиповника, Виктор с Киреевым о чем-то говорили, причем она голову дала бы на отсечение, что Эдик чем-то взволнован. – Это, знаете ли, сразу видно. Вы, кстати, замечали, что настоящая дружба возможна только между мужчинами? Женщины так дружить не умеют.
– Просто мой муж очень надежный человек. Он и в работе, и в дружбе, и в любви совершенно одинаков. Надежность – его основополагающее качество.
– Это хорошо, – Нина вздохнула. – Мой муж таким качеством не обладал. Он был такой легкий. Нет, вы не подумайте, я не жалуюсь. Я очень его любила. В том числе за эту необычайную легкость. Он ни в чем не видел проблемы. Был уверен, что жизнь дается для того, чтобы максимально испытывать удовольствие. Мог пойти за молоком, чтобы сварить Никите кашу, увидеть афишу нового фильма и зависнуть в кино. Представляете?
Лена не представляла. Обсуждать достоинства и недостатки человека, которого она никогда не видела, да еще и почти четыре года назад погибшего, ей не хотелось.
– А вы не знаете, это кто? – перевела она разговор, указывая глазами на сидящую в креслах-гамаках пару: высокого седого мужчину и холеную, очень красивую женщину лет сорока. – Они, кажется, представились как Леонид и Екатерина, но кто они, я так и не поняла.
– Это соседи, – охотно пояснила Нина. – Кисловские. Живут через два дома на этой же улице. Кажется, Леонид работает в какой-то крупной художественной галерее. Именно он посоветовал Эдику купить этот дом. Киреевы тогда искали варианты загородной недвижимости, чтобы поменять квартиру на особняк, но все предложения были довольно далеко от Москвы, а Татьяна не хотела совсем из города уезжать. Леонид же сказал, что их соседи выставили дом на продажу. Эдику и Тане так понравилось, что они фактически за один день покупку оформили.
– Дорого, наверное, тут дом купить. Не в городской черте дешевле.
– Я не очень в курсе, но Татьяна говорила, что им сильно повезло. Дом оказался в не очень хорошем состоянии. Со времен строительства не ремонтировался, так что им пришлось вложить в него довольно много денег. А вы же сами видите, что он не очень современный. Богатые люди, морально готовые на такую покупку, предпочитают что-то более комфортное, чем постройка тридцатых годов прошлого века. Так что получилось дешевле, чем может показаться. Кажется, продавцы были заинтересованы в быстрой продаже.
– Могу себе представить, сколько работы Эдику и Татьяне пришлось совершить. – Лена покачала головой. – Моему мужу достался большой деревянный дом от его дяди. Так он пять лет потратил на ремонт, чтобы в доме можно было жить с двумя детьми.
– И опять вы ошибаетесь. – Нина улыбнулась. – Эдик и Таня не стали ничего перестраивать. Им дом понравился именно своей старинностью, даже архаичностью. Укрепили перекрытия, перекрыли крышу, поменяли систему отопления, а все остальное – чистая косметика. Обои переклеить нетрудно.
К Кисловским подошли двое мужчин: один – молодой парень, лет двадцати, не больше, с длинными волосами, выкрашенными в синий цвет, другой – постарше, точно за сорок. Выглядели они не то чтобы неуместно, но все-таки довольно сильно выделялись среди других гостей. Все остальные были одеты нарядно, соответственно случаю, в то время как молодой парень был в шортах и свободной, не очень чистой белой майке, а мужчина постарше – и вовсе в рабочем комбинезоне и клетчатой рубахе, неуместной среди щеголяющих голыми плечами дам и их элегантных спутников.
– А это кто? – спросила Лена у Нины, но той уже не было рядом. Она куда-то отошла, зато мимо с деловым лицом проходила хозяйка дома.
– Таня, – окликнула Лена, – а кто эти двое мужчин?
– Миша и Костик, – откликнулась Татьяна. – Михаил возглавлял бригаду рабочих, которые у нас ремонт делали. А Костик его сын. Ужасный лоботряс. Работать и учиться не хочет. Вбил себе в голову, что мечтает о создании музыкальной группы. Больше ни о чем и слышать не желает. Недавно даже квартирник организовали. Есть тут у нас энтузиасты, которые творческие камерные вечера проводят в своем доме, вот они и пригласили этих доморощенных музыкантов. Но мы с Эдиком не ходили, конечно. Я, знаешь ли, не люблю самодеятельность. А Эдик всегда готов всех поддержать, так что Костик сегодня отвечает за музыкальное сопровождение вечера. Не суди строго.
Она засмеялась, махнула рукой, что спешит, и ушла исполнять свои хозяйские обязанности. Лена осталась одна. Голова болела все сильнее. Пожалуй, надо выпить таблетку. Она пошла в сторону дома, аккуратно обходя группки веселых гостей. Часть их, к счастью, уже расходилась. Так, Эдик, прервав свой разговор с Дорошиным, теперь стоял у калитки, прощаясь с гладким, дорого одетым толстяком с бородкой и его спутницей, в которой Лена с изумлением узнала довольно известную актрису. Только имени ее не вспомнила.
Н-да, круг знакомых у Киреева, конечно, высший класс, чемпионский разряд. Дамы в бриллиантах и в туалетах, стоящих как однокомнатная квартира в российской глубинке. Мужчины в костюмах, крой и ткань которых выдают содержание надежно спрятанной от любопытных глаз этикетки, и в туфлях ценой в две-три среднемесячные зарплаты. Не их, разумеется, а, к примеру, директора картинной галереи областного масштаба.
«Не бурчи, – одернула себя Лена. – Это ты оттого, что у тебя болит голова, потому что в обычном состоянии тебе нет дела до доходов других людей и своим уровнем жизни ты вполне довольна».
Во всех комнатах в доме горел свет, но было довольно тихо, поскольку основное действо все-таки происходило во дворе. Она поднялась по лестнице и прошла в спальню, отведенную им с Дорошиным, нашла в сумочке нужное лекарство. Бутылка воды, стоящая на тумбочке, оказалась пуста, и, вздохнув, Лена отправилась на кухню, чтобы раздобыть другую. Возвращаться к накрытым столам в сад, где гремела музыка, ей не хотелось.
Путь ее лежал мимо двух гостевых спален, одну из которых хозяева отвели Нине Невской. Вторая же пустовала, но сейчас в ней явно кто-то находился. Через щель в приоткрытой двери было видно, что в комнате темно, но оттуда явственно доносились приглушенные голоса. Мужской и женский. Точнее, говорить тихо старался только мужчина, в то время как женщина вовсе не собиралась делать из их разговора никакого секрета.
– Ты обещал позвонить и пропал.
– Я не пропал, я просто занят.
– Месяц? – В голосе женщины звенела ярость. – Ты был так занят целый месяц, что не мог выбрать времени для звонка?
– Гелена, с чего ты взяла, что я должен перед тобой отчитываться?
– А с того, что ты мой.
– Вовсе нет. Я всегда был и остаюсь ничей. По-моему, я с самого начала предупредил тебя об этой своей особенности. Для меня слишком важна независимость, чтобы я кому-то принадлежал.
– Даже мне?
– Особенно тебе.
– Ты – мерзавец! Ты решил меня бросить.
– Гелена, не кричи, а то твой муж услышит.
– Пусть слышит. Я больше не могу жить с ним, терпеть его прикосновения. Мне физически плохо оттого, что я вынуждена возвращаться к нему из твоей постели.
– Боже мой, сколько пафоса. – Мужчина, голос которого отчего-то был Елене знаком, громко фыркнул. – Гелена, я тебя умоляю, прекрати эту пошлую мелодраму. Мы встречались с тобой, когда у нас было время и настроение. И это все.
– Все? – В голосе женщины с необычным именем звучали близкие слезы. – И ты так спокойно мне об этом говоришь? Меня еще никто не бросал! Ты слышишь? И ты не посмеешь.
– Для того чтобы бросить, сначала надо поднять. Гелена, я тебе никогда ничего не обещал. Мы несколько раз приятно провели время. Все остальное – твои фантазии. Но жизнь не спектакль. Так что прекрати играть.
– Если ты меня бросишь, я покончу с собой.
– Не покончишь. Для этого ты слишком сильно себя любишь.
– Тогда я убью тебя.
Лена вдруг поняла, что подслушивает, стоя под дверью. От стыда кровь бросилась ей в голову, пульсирующая боль в висках стала совсем невыносимой, Лена сжала виски ладонями и со всех ног бросилась в кухню за водой. Надо все-таки принять наконец спасительную таблетку.
Сделав пару глотков, она подошла к окну и глубоко задышала, стараясь успокоиться. И что это она сегодня такая чувствительная? Никогда ей не было дела до чужих адюльтеров. Ей муж, слава богу, не изменяет, а остальные люди могут делать все что угодно. Она не ханжа и не моралист, никого не осуждает. И права у нее такого нет, да и желания тоже.
Стукнула входная дверь, и на крыльцо выскочила высокая, очень худая, но довольно красивая молодая женщина. На голые плечи, белеющие над вырезом вечернего платья, накинут расшитый каменьями шарф. Она сбежала по ступенькам – Елена успела заметить, что лицо у нее заплаканное, – бросилась к стоящему в группе дорого одетых мужчин человеку с простым, словно стертым лицом, потянула его за руку.
– Петр, мы уходим.
– С чего это вдруг такая спешка? – удивился тот.
– Потому что я так хочу. – Женщина повысила голос, и Лена узнала в ней ту самую Гелену, пятью минутами ранее выяснявшую отношения в одной из гостевых спален. – Я сказала: поехали домой.
Не дожидаясь ответа, она быстро пошла, практически побежала по каменным плитам дорожки по направлению к калитке.
Мужчина со стертым лицом вздохнул.
– Нельзя жениться на балеринах, – наставительно сказал он своим собеседникам. – А уж на примах тем более. Они помешаны на своих капризах. Но именно это и делает их такими привлекательными.
Он быстро распрощался и пошел за женой. Так-так-так, значит, Гелена – балерина. И у нее роман и неразделенная любовь с кем-то из гостей.
Послышались шаги, и в кухне появился Гриша Киреев. Так это он был таинственным собеседником, а значит, и любовником Гелены? Больше в дом никто не входил, в этом Лена, державшая в поле видимости вход, могла поклясться. В подтверждение ее подозрений на щеке у Гриши алело пятно, как будто он только что получил смачную пощечину.
Против воли Лена огорчилась. Павла Киреева показалась ей приятной молодой женщиной, да и Татьяна отзывалась о невестке с теплотой. И двое внуков… Киреевы расстроятся, если семья сына распадется.
– Скучаете? – спросил у Лены Гриша.
– Нет, голова заболела, решила временно уединиться, но уже возвращаюсь к остальным, – ответила она с как можно большим безразличием.
Не хватало еще, чтобы Гриша понял, что у его неприятного разговора с балериной есть свидетели.
– Я тоже все эти приемы терпеть не могу, – доверительно сказал Гриша. – Сбегаю при первой же возможности. Вот и сейчас уединился в библиотеке и там уснул. Вы уж меня не выдавайте.
– Не выдам, – пообещала Лена, понимая, что говорит он совсем не о библиотеке.
Она отставила стакан и вышла из кухни, а потом и из дома, столкнувшись на крыльце с Вадимом Гореловым, от неожиданности выронившим телефон.
– Черт! Простите.
– Это вы меня простите, – повинилась Лена. – Вечно несусь сломя голову. Дорошин меня за это все время ругает.
– Неправда, – Горелов полоснул ее неожиданно острым взглядом.
– Что именно неправда? – поежилась под этим взглядом Лена.
– Ваш муж не может вас ругать. Он вас любит. Это видно невооруженным глазом.
Лене вдруг стало смешно.
– Вы так про это говорите, словно в его любви есть что-то плохое.
Ее собеседник пожал плечами.
– Нет конечно. Не обращайте внимания. Я, наверное, просто завидую.
– Завидуете? Вы что, никогда не любили?
– Вы знаете, нет. Конечно, у меня случались отношения. Я даже был женат, но вот этого всепоглощающего чувства полного единения с другим человеком так и не испытал. Меня всегда пытались укротить, усмирить и посадить на цепь, а я, будучи по природе человеком независимым, сразу начинал сопротивляться и сбегал, обрывая цепь.
Кажется, что-то подобное Лена сегодня уже слышала. Что же это получается, в комнате с балериной Геленой был не Гриша, а Горелов? Или все-таки Гриша, а все, что говорит сейчас Горелов, просто совпадение?
Собеседник крякнул.
– Что-то я разоткровенничался не к месту. Вам говорили, Елена, что вы вызываете у людей невольное доверие? Хотя явно не пытаетесь никого привязать и никого удержать. Наверное, весь секрет именно в этом. Такие женщины, как вы, не используют путы и вериги в отношениях с противоположным полом. В этом и кроется ваша особенная притягательность.
Елена ничего не понимала. Притягательность? Горелов что же, с ней заигрывает? А как же балерина? Или все-таки с Геленой разговаривал не он?
– Мне нужно вернуться к мужу, – сообщила она.
– Да, конечно.
Вечеринка продолжалась еще часа два. Последние гости разошлись в начале двенадцатого, погасли прожекторы, стихла музыка, и в доме и во дворе наконец-то установилась тишина. Хотя головная боль у Лены давно прошла, но концу празднества она была все равно рада. Не для нее эти шумные званые вечера и обилие посторонних людей. Совсем не для нее.
В гостиной у камина собрались хозяева дома, они с Дорошиным, Нина Невская и почему-то Вадим Горелов, так и не уехавший домой.
– Эд, можно я у вас переночую? – спросил он у Киреева. – Если это не внапряг, конечно. Я выпил, так что за руль не сяду. Вызвать такси, конечно, можно, но завтра с утра у меня назначена важная встреча, и если я останусь здесь без машины, то придется либо вставать в несусветную рань, чтобы успеть ее забрать, либо целый день мотаться на такси, а я это, признаться, не люблю.
Значит, дома его никто не ждет? Ах да. Он же сказал, что БЫЛ женат, значит, сейчас свободен. Лена и сама не знала, почему фигура бизнесмена вызывает у нее такой пристальный интерес.
– Без проблем, Вадим, – тут же откликнулся Эдик. – Ты с кем предпочитаешь соседствовать: с Витей и Леной на втором этаже или с Ниночкой на первом?
– Я на первом этаже расположусь, если вы не против, – выбрал Горелов. – У вас завтра выходной, можете позволить себе отоспаться после приема гостей. А я с утреца встану, кофе себе сварю и свалю по-тихому. Встреча у меня.
– Кровать застелена, – кивнула Татьяна. – Я так и думала, что кто-нибудь из гостей захочет остаться. Вы располагайтесь, Вадим. И завтра с утра можете рассчитывать не только на кофе, но и на завтрак. Я рано встаю.
– Танюша, я, пожалуй, в галерее наверху сегодня переночую. – Эдик встал с кресла, в котором сидел, подошел к жене, поцеловал в щеку. – Я выпил, так что наверняка буду храпеть. Не хочу тебе мешать. Спокойной всем ночи. Пойду лягу.
Лена заметила, что Киреев действительно выглядит уставшим. Немудрено после шести часов среди людей, которые поют тебе дифирамбы.
– Мы тоже пойдем, – сказала она, вставая. – Надо дать хозяевам отдохнуть. Спокойной ночи.
Дорошин вслед за ней поднялся по лестнице на второй этаж, в отведенную им спальню. Вид у него был задумчивый.
– Ты чего? – спросила Лена, прекрасно разбиравшаяся в оттенках настроения своего мужа.
– Что-то не так, – ответил он. – Эд какой-то странный. Его явно что-то беспокоит.
– Да? А я не заметила.
– Ты просто знаешь его хуже меня. Он очень сильно встревожен. Я попытался узнать у него, в чем дело. Но он сказал, что обязательно все мне расскажет, но позже, потому что пока сам не во всем разобрался.
– Мне кажется, что он расстроен из-за того, что у его сына роман на стороне.
– У Гриши? – Дорошин удивился так сильно, что Лена тут же решила, что все придумала. – Чушь какая-то. Он очень порядочный мальчик и трепетно относится к Павле. У него перед глазами всю жизнь был пример отца, а Эдик никогда не изменял жене. Нет, тут дело в чем-то другом. Завтра с утра постараюсь выяснить, в чем дело. В конце концов, друзья для того и нужны, чтобы помогать разобраться с возникающими проблемами.
Однако назавтра Виктор Дорошин не смог ничего выяснить у своего друга, потому что ночью Эдуард Киреев был убит.
Глава третья
Лена всегда просыпалась рано. Привычка выработалась еще с юности, поскольку вырастивший Лену дед был убежден, что долгий сон по утрам – признак распущенности и лени. Сам он, сколько Лена помнила, всегда просыпался ровно в половине шестого. Внучке же позволялось поспать на час дольше, и она открывала глаза в шесть тридцать вне зависимости от того, во сколько легла накануне. Если спалось дольше, то это было признаком того, что она заболевала. Ну или забеременела.
Вот и сегодня она открыла глаза ровно в шесть тридцать, словно внутри сработал невидимый таймер. Наверное, так оно и было, по крайней мере, будильником она никогда не пользовалась. За окном стояла чудесная, совсем летняя погода. Ярко светило солнце, из открытого окна не доносилось даже дуновения ветерка, зато громко пели птицы и струился свежий аромат сирени и лип. Лена потянулась и блаженно зажмурилась. Чудо как хорошо.
Она скосила глаза на спящего рядом мужа. Под ее взглядом он шевельнулся, сонно спросил, не открывая глаз:
– Уже встаем?
Виктор Дорошин, в отличие от своей жены, любил поспать, вот только позволял это себе редко, практически никогда. Будучи человеком дела, он считал непозволительным расслабляться и утверждал, что отоспится на пенсии.
– Можем встать, можем остаться лежать, – лукаво сказала Лена.
Снизу доносились приглушенные голоса. Ну да. Так и должно быть. Вадим Горелов предупредил, что ему надо рано уезжать, а Татьяна, будучи тоже жаворонком, пообещала ему завтрак.
– Я предпочитаю остаться лежать, – сообщил муж, примерился и поцеловал Лену в белевшую в вырезе ночной рубашки шею.
Она засопела, потому что это было чувствительное место и поцелуи туда никогда не оставляли ее равнодушной. Губы Дорошина и его руки стали более настойчивыми, и Лена подалась к нему, предвкушая удовольствие. Несмотря на то что они были женаты уже семь лет, их занятия любовью ей ничуть не приелись. Конечно, у них обоих была работа, а у Дорошина еще и командировки, да и наличие в доме двух маленьких детей накладывало свои ограничения, но на желание мужа Лена откликалась всегда, и оно будило в ней такое же ровное, яркое, струящееся по венам ответное пламя.
Сейчас, в поездке, практически в мини-отпуске, когда дети впервые остались дома, под присмотром близких друзей, никто и ничто не могло им помешать. Лена обвила шею Дорошина руками, жарко ответила на его поцелуй и замерла, услышав нечеловеческий крик, раздавшийся с первого этажа дома.
Жадно и бесстыдно целующий ее Дорошин тоже остановился, приподнялся на вытянутых руках. Крик повторился, и он тут же кубарем слетел с кровати, натянул трусы, которые уже успел сбросить, а следом стал надевать штаны, прыгая на одной ноге и путаясь в штанинах. Лена вскочила тоже, схватила лежащий на кресле халат, судорожно запахнулась, затягивая завязки.
– Что случилось?
– Что-то плохое, – сквозь зубы ответил Дорошин и выскочил из комнаты.
Натянув тапочки, Лена бросилась за ним. На первом этаже никого не было. Ни в гостиной, ни в столовой. Двери в спальни, в которых ночевали Невская и Горелов, оказались открытыми нараспашку, а сами спальни пусты. Крик, точнее, тонкий вой, в котором нет ничего человеческого, доносился из второй части дома. Той самой, где располагалась бывшая мастерская художника Никанорова, а ныне художественная галерея.
Дорошин и Лена побежали туда. Их глазам открылась ужасающая картина. Посредине большой комнаты в неудобной, скрюченной позе лежало тело Эдуарда Киреева. То, что это именно тело, становилось понятно при первом же взгляде. Живые люди так лежать не могут. Кроме того, под головой Эдика успела натечь довольно большая лужа крови, уже свернувшейся. Эдик был одет в бархатный халат, тяжелый, богатый, со шнурами и вензелем на груди. Мягкая, толстая серая ткань впитала часть крови, и у плеча халат был покрыт отвратительными буро-красными пятнами.
В трех шагах от Киреева Вадим Горелов удерживал его жену. Татьяна продолжала выть на высокой, очень тонкой ноте, которая резала уши и еще, кажется, сердце. У дверей стояла, вжавшись в угол, Нина, не отрывая взгляда смотрела на Эдика и мелко дрожала.
– Что тут случилось? – коротко спросил Дорошин.
Не дожидаясь ответа, аккуратно, стараясь не наследить, подошел к телу, присел, нащупывая пульс, покачал головой и встал.
– Кто его нашел?
– Я, – тяжело дыша, ответила Татьяна, перестав выть. – Я понесла Эдику кофе. Я сварила кофе. Сначала две чашки – Вадиму и себе. Потом встала Ниночка, и я сварила еще две. Одну налила ей, а вторую понесла Эдику. Я удивлялась, что он так разоспался…
Разоспался? Лена бросила взгляд на часы. Шесть сорок две. Не так уж и много, особенно с учетом, что легли они вчера не раньше полуночи.
– У Эдика были проблемы со сном, – заметив ее взгляд, объяснила Татьяна. – Он просыпался около пяти утра, больше не мог заснуть и, будучи очень деятельным человеком, вставал, потому что терпеть не мог валяться в постели без дела. Считал это проявлением распущенности.
Лена снова вспомнила деда.
– Когда он вставал, то сразу же шел пить кофе. Он без чашки кофе не мог нормально функционировать. Даже зубы почистить становилось проблемой, не говоря уже обо всем остальном, – продолжила объяснять Татьяна. – Я потому и понесла ему кофе в галерею. Он бы путался в коридорах, не в состоянии понять, где проснулся.
– А что с ним случилось? – дрожащим голосом спросила Нина. – Кто-нибудь понимает? Ему стало плохо, он упал и разбил голову, да?
– Нет, – мрачно проговорил Горелов. – Тут не обо что так разбить голову при падении. Эдуарда ударили по голове. То есть убили.
– Ударили по голове? Убили? – В голосе Нины послышался ужас. – Но кто? Кто мог это сделать?
– Выяснится, – уверенно сказал Дорошин. – Тань, слышишь, я все сделаю для того, чтобы это преступление было раскрыто. А пока надо в полицию звонить.
– Что? – спросила Татьяна. – В полицию?
– Да. Надо сообщить в полицию, что здесь произошло убийство. И еще позвонить Грише. Ты слышишь меня?
– Слышу. – Голос Татьяны звучал ровно, даже безучастно. – Зачем звонить в полицию? Разве она вернет мне мужа? И как, скажи на милость, я могу сообщить своему единственному сыну, что его отца убили?
Она снова заплакала. На этот раз тихо, отчаянно, давясь слезами. Горелов обвел глазами собравшихся, и Лена правильно перевела его молчаливый призыв, подошла, обняла Татьяну, перехватив ее у Вадима. Он благодарно кивнул, шагнул к Дорошину.
– Помощь нужна? Что-то осмотреть, что-то сделать? На свою встречу, как я понимаю, я все равно не попадаю.
– Не попадаете, – кивнул Виктор. – Мы все свидетели. Мы ночевали под крышей дома, где произошло убийство, так что ко всем нам обязательно будут вопросы. А насчет того, чтобы все осмотреть… Давайте для начала проверим, заперты ли окна и двери в доме.
Да. Все выходы из дома Киреевых оказались надежно заперты. Из этого обстоятельства следовало, что либо у убийцы были ключи, либо он до сих пор находился в доме.
Все, что происходило дальше, Лена воспринимала как во сне, а точнее, словно через толщу воды. Ей казалось, что она лежит на морском дне, безучастно снизу разглядывая то, что происходит на поверхности. После звонка в полицию пришел участковый, а следом приехали оперативная группа и следователь, представившийся Владимиром Николаевичем Бекетовым.
Выглядел он ровесником Дорошина, то есть примерно за пятьдесят, высокий мужчина с оформившимся пузом, однако что-то в его глазах заставляло забыть и про возраст, и про лишний вес. Если бы Лена не была давно и счастливо замужем, то этот мужчина однозначно вызвал бы ее интерес.
Они долго по очереди давали показания, и он слушал, въедливо и дотошно задавая дополнительные вопросы. Тот факт, что Виктор Дорошин в прошлом полицейский, не произвел на него никакого впечатления. Впрочем, Лена его понимала: как будто бывший полицейский не может стать убийцей.
Щелкала вспышка фотоаппарата. С деловитым видом сновал туда-сюда эксперт. Весь дом наполнен людьми, и казалось, этому содому не будет конца. Краем сознания Лена отметила, что приехал взволнованный Гриша, с порога бросился к матери, увидел лежащего на полу отца, споткнулся об него глазами, заплакал по-детски, со всхлипами, словно и не был взрослым двадцатисемилетним мужчиной и отцом двоих детей. Лене стало его жалко. Совсем же еще мальчик.
Татьяне сделалось плохо, и ей пришлось вызвать скорую. Народу в доме стало еще больше, и посредине всей этой неразберихи Лена вдруг почувствовала, что отчаянно, до обморока хочет есть. Она даже постыдилась, что у нее такой нетонкий организм. Рядом труп, а у нее голодные рези в животе. Она прошла в кухню, преодолев чувство неловкости, залезла в чужой холодильник, наделала бутербродов, вскипятила чайник и заварила чай, сгрузила все это богатство на поднос, принесла в гостиную, куда все переместились в ожидании, пока труповозка увезет тело.
Оперативники расхватали бутерброды мгновенно, Лена еле-еле успела ухватить один, впилась в него зубами, успев поймать изумленный взгляд Нины. Той-то, в отличие от Елены Золотаревой, было точно не до еды. Нина выглядела измученной и бледной, и Лена вдруг поняла, что молодая женщина вспоминает другие обстоятельства, при которых она стала вдовой, и что, пожалуй, Нина Невская – единственный человек в комнате, до конца понимающий, что именно переживает сейчас Татьяна Киреева. Лена бы отдала все, что у нее есть, лишь бы только не очутиться на месте обеих женщин в подобной ситуации.
Как и всегда в моменты эмоциональных потрясений, муж почувствовал, о чем она думает, перехватил ее взгляд, улыбнулся одними уголками губ, давая понять, что с ним все будет хорошо. Утешил, как привык утешать всегда, когда она волновалась. Лена понимала, что ему сейчас тяжело. Эдик Киреев был не просто его коллегой, а настоящим другом, с которым они многое пережили за долгие двадцать лет знакомства.
Губы у Виктора сейчас были сжаты в тонкую прямую линию, на щеках ходили желваки, но лицо ничего не выражало. Полковник Дорошин хорошо владел собой и умел скрывать свои мысли и чувства.
– Либо у преступника был ключ, которым он, уходя, запер двери, либо убийца – кто-то из вас, уважаемые, – сообщил следователь Бекетов, когда труповозка наконец уехала и большая часть чужих людей покинула дом. В гостиной остались только сам Бекетов, один из его оперативников, мать и сын Киреевы, Елена с Виктором, Невская и Горелов. – Именно поэтому с иногородних я беру подписку о невыезде и убедительно попрошу не покидать Москву до моего особого разрешения. Впрочем, москвичей тоже касается. Все слышали?
– Я никуда не уеду, – подтвердил Горелов. – Более того, Татьяна, вы не против, если я пока поживу у вас? Преступник может вернуться, и мне бы не хотелось, чтобы вы остались без защиты.
– Так-то я здесь, – сухо сообщил Дорошин. – И, в отличие от вас, покинуть дом не могу. Хотя, Таня, если тебе так лучше, то мы с Леной переедем в гостиницу.
– Нет-нет, оставайтесь все! – воскликнула Татьяна. – Я не смогу здесь одна… Я буду очень признательна, если вы поживете в нашем доме какое-то время.
Лена напряглась. Ладно, у них с Виктором и Нины нет жилья в Москве, поэтому воспользоваться гостеприимством Татьяны – само собой разумеющееся дело. Но Горелову-то это зачем? Он вполне может вернуться домой, к своим делам, приезжая по вызову следователя, когда понадобится.
В дом вернулся еще один приехавший с Бекетовым оперативник, до этого уходивший опрашивать соседей.
– Все спали, никто ничего не видел, – доложил он следователю. – По словам свидетелей, вечеринка тут вчера закончилась примерно в половине двенадцатого. В районе полуночи свет в окнах погас, и до самого утра было темно и тихо. Есть только одна свидетельница, которой не спалось. Она живет через два дома по этой же улице. Вчера вместе с мужем была здесь в гостях.
– Катя Кисловская, – слабым голосом подтвердила Татьяна и живо спросила с внезапной надеждой в голосе: – Она что-нибудь видела?
– Да. Кисловская Екатерина Николаевна, сорок два года. Показала, что после вина, которое она вечером пила, ее мучила жажда, в районе двух часов ночи она вышла в кухню, чтобы налить воды, и увидела в окно человека, который прошел по улице и зашел в калитку Киреевых.
– Как это, увидела в окно? – не поняла Лена. – Окна у всех домов выходят в собственные дворы, огражденные забором. Если вы сейчас подойдете к окну, то никак не сможете увидеть улицу.
Бекетов посмотрел на нее с уважением и перевел вопросительный взгляд на оперативника. Тот ничуть не растерялся.
– Она увидела этого человека не в окно кухни, а в окно лестницы, ведущей со второго этажа. Оно расположено выше забора, поэтому из него видна улица.
– И она смогла описать этого человека?
– Этого не требуется. Она его узнала. Свидетельница утверждает, что это Григорий Киреев.
Что? Лена не верила собственным ушам. Гриша, уехавший вместе с женой из родительского дома еще до одиннадцати, потому что им нужно было отпустить сидевшую с детьми няню, вернулся сюда в два часа ночи?
– Сыночек! Что он говорит? – Голос у Татьяны был совсем измученный. По-хорошему, ей нужно лечь после сделанного врачами скорой успокоительного укола. – Ты возвращался? Зачем?
– Я забыл барсетку, а там все документы, – объяснил Киреев-младший. – Я спохватился еще по дороге, но не возвращаться же. Нужно было к детям, и Павла настаивала, чтобы я забрал все завтра. То есть сегодня. Но я не хотел оставаться без документов, тем более что пропуск на работу тоже был в барсетке, так что я отвез Павлу домой, помог уложить детей, которые никак не хотели успокаиваться, и поехал обратно.
– Во сколько это было?
– Я не смотрел на часы. Наверное, около двух, как и говорит Екатерина Николаевна. Мы уехали примерно без четверти одиннадцать, дома оказались в районе двенадцати. Пока отпустили няню, пока уложили детей, пока я приехал обратно… Ну да, около двух ночи это и было.
