bannerbannerbanner
Навстречу мечте

Люси Кларк
Навстречу мечте

Полная версия

Она не ответила. Не пошевелилась. Она прислушивалась к его неспешным шагам: вот отец поднимается по лестнице, рука скользит по перилам. Когда он подошел к двери своей комнаты, скрипнули половицы.

– Лана, что ты тут…

Увидев раскрытый кожаный чемодан и желто-коричневый конверт в руках дочери, он замер. Поднял руку к горлу, ущипнул себя за дряблую кожу у кадыка.

– Лана…

Его растерянный вид ее ужаснул. Голос отца звучал глухо. Как будто перед ней был совсем другой человек, а вовсе не тот, кого Лана знала всю жизнь.

– Ты… ты… – начала она. Слова никак не складывались. Лана подняла конверт, в котором лежало письмо от поверенного из Греции. – Так она не умерла? Не умерла, когда мне было три года?

Отец закрыл глаза, все мышцы лица ослабли – оно будто обвисло.

Лана рассказала Денни правду: она была уверена, что мама погибла в аварии, однако на самом деле все было не так.

Мать ушла от них, вернулась на родину. В Англии она была ужасно несчастна, пока не познакомилась с доктором-греком в больнице, где работала. Когда у него закончился контракт, мама, умолчав о том, что бросает семью, уехала с ним в Афины.

– Я пытался тебе сказать, – едва сдерживая слезы, говорил отец, – но ты была слишком маленькая, не понимала. Иногда я вставал утром, а ты спала на коврике у двери – ждала, когда она вернется.

В итоге отец решил, что им с дочерью нужно начать жизнь сначала, поэтому они переехали в Бристоль, в таунхаус на той же улице, где через несколько лет поселилась Китти.

– Когда в первый учебный день я отвел тебя в школу, учительница попросила немного рассказать о себе. Знаешь, что ты сказала, Лана? Что тебе четыре года[1], что твой день рождения в августе и что у тебя нет мамы, потому что она улетела на небеса. Я был в ужасе, я понятия не имел, откуда ты это взяла, но учительница уже гладила тебя по руке со словами: «Мама наверняка наблюдает за тобой с небес». И тут ты просияла, хотя не улыбалась уже несколько месяцев. Поэтому… я не поправил тебя, – признался папа.

Он просто промолчал, и с того момента лжи становилось все больше, и в итоге она стала похожа на правду. Когда позже Лана спросила, как умерла мама, отец придумал историю про автомобильную аварию.

Мать Ланы ни разу не позвонила и не написала им из Греции. Судя по всему, когда Лане было шестнадцать, она приезжала. В тот момент Ланы не было дома, и отец объяснил бывшей жене, что дочь считает ее погибшей – и что он не готов раскрыть правду, если она не собирается поддерживать с Ланой постоянные отношения. Мама расплакалась и сказала, что ее новый муж до сих пор ничего не знает о Лане. И снова их оставила.

– Я бы никогда не узнала правду, – сказала она Денни, – если бы не нашла то письмо от поверенного, в котором сообщалось, что мама умерла два года назад. – Лана покачала головой. – Я столько лет горевала, а она была жива. И отец знал…

Когда Лана договорила, во рту пересохло, а мышцы в ногах заболели.

Денни внимательно смотрел на нее, не отводя глаз.

– Мне очень жаль, – искренне произнес он.

Прежде Лана делилась своей историей лишь с одним человеком, с Китти, и теперь, рассказав такое Денни, вдруг почувствовала себя беззащитной. Она отвела взгляд, посмотрела наверх. Глядя на океан звезд, чувствуешь незначительность своего бытия – ты всего лишь крупинка, плывущая в океане. Лану успокоила мысль о том, что все эти размышления, занимающие ее голову, на самом деле не имеют никакого значения.

Дыхание постепенно успокоилось, с каждым выдохом вода то покрывала грудь, то отступала. Интересно, здесь глубоко? Метров тридцать, а может, шестьдесят? В темноте под ними покачивались водоросли и мягкие кораллы, кормились и спали рыбы, закрывались на ночь раковины.

Лана вновь взглянула на Денни: тот по-прежнему смотрел на нее. Волосы прилипли к голове, на руках поблескивал лунный свет.

– Что ж, вот моя история, – притворно веселым тоном сказала Лана. – А какая у тебя?

Денни едва заметно напрягся, лег на спину и раскинул руки в стороны, море поддерживало его вес.

– У меня ее нет, – сказал он в небо таким же тоном.

Лана сжала губы. Странное ощущение: она будто потеряла что-то, не успев обрести.

Глава 7. Теперь

Морской спасательный центр расположен в торговом порту, чуть в стороне. Лана заезжает вслед за контейнеровозом и останавливается у заброшенного дома с плоской крышей, но не выходит из машины. Она слишком крепко держала руль, и от этого теперь болят запястья.

Лана сама не знает, зачем приехала. Что делать дальше? Просто она не могла больше сидеть дома и ждать. В галерее оставила начальнику записку с извинениями и поехала сюда, слушая по дороге радио – вдруг будут новости.

Лана сидит в машине. В неподвижном автомобиле чувствуешь себя защищенной: внутри тепло, никакого ветра. На яхте все по-другому, всем телом ощущаешь стихию: каждый порыв ветра, вздымающиеся под тобой волны, обжигающее кожу солнце. Море требует постоянного внимания.

На соседнем сиденье стопка старых блокнотов и три тупых карандаша. Иногда по выходным Лана, ничего заранее не планируя, садится в машину, едет вдоль побережья и останавливается там, где захочется. Затем перебирается на пассажирское сиденье и, положив блокнот на колени, часами рисует.

Лане вспоминается школьный класс рисования, где она засиживалась за заляпанной красками партой. Сквозь высокие створчатые окна просвечивало солнце. В классе рисования можно было скрыться от остальной школьной жизни, скучной и предсказуемой. В отличие от Китти, Лана изо всех сил старалась завести друзей. Другие девчонки дразнили ее из-за странноватых туфель, густых янтарных волос и ярких шерстяных колготок, которые она надевала в «День без школьной формы». Денег у отца было немного, так что гардероб Ланы состоял из вещей, которые она покупала в благотворительном магазине в городе, куда они с папой выбирались раз в месяц.

В классе рисования было уютно. Он был полон цвета, шума и тепла, там всегда фоном играло радио и пахло скипидаром, кофе и известкой от дешевой краски. Лана сидела рядом с Китти на высоком деревянном табурете и слушала бесконечную болтовню подруги, рисовавшей узоры из розовых и фиолетовых завитушек.

Миссис Дано, учительница рисования, как-то попросила Лану после урока задержаться. Лане тогда было четырнадцать. Все занятие она водила по листу бумаги обломком угольного карандаша, не обращая никакого внимания на натюрморт с весами, который надо было нарисовать. Ни один набросок не получился, и Лана бросила все листки в мусорную корзину, а когда прозвенел звонок, перекинула сумку через плечо и тяжелым шагом направилась к выходу.

– Лана? – позвала ее миссис Дано. Учительница стояла у раковины и отмывала заляпанные краской стеклянные баночки. – Задержись на минутку.

Поймав взгляд Китти, Лана закатила глаза и остановилась, прислонившись к стене.

Как только все вышли, миссис Дано отставила в сторону банки, вытерла руки о фартук, а затем пошла в угол класса, достала три смятых комка бумаги и положила их на парту перед Ланой.

– Можешь развернуть?

Стиснув зубы, Лана взяла один комок. Бумага шуршала, как сухие листья. Она развернула рисунок: на нем изображены окна в кабинете рисования, посередине – резкий, сердитый штрих углем, разорвавший страницу.

Миссис Дано показала пальцем в левый угол рисунка, на солнце блеснуло ее кольцо с аметистом.

– Смотри, как свет здесь проходит сквозь стекло, – сказала учительница. – У тебя здорово получилось. И здесь тоже. – Она провела пальцем вниз. – Хотя нет, тут не совсем верно. Сбилась перспектива, но если просто… – Миссис Дано достала из кармана фартука угольный карандаш. – Если сделать вот так, – продолжила она, проведя линию по листку, – и не сильно давить на карандаш, добавляя тень, то будет отлично.

С помощью одного штриха рисунок изменился. Миссис Дано оперлась руками о край парты.

– Больше не выкидывай рисунки, Лана. В несовершенстве есть своя красота. Не забывай об этом.

Лана кивнула. Она встала с табурета, и его деревянные ножки заскребли по полу.

– И еще кое-что. – Лана обернулась. – Если захочешь, приходи сюда порисовать в обеденный перерыв. – Миссис Дано посмотрела ей в глаза. – У тебя талант. Мне хотелось бы, чтобы ты его развивала.

Лана вышла из класса, щеки горели от радости. Подслушивавшая Китти ждала ее за дверью. Она взяла подругу за руку, переплела ее пальцы со своими.

– Я знала! – зашептала Китти. – Знала, что твой талант заметят.

Хватит сидеть в машине, надо идти. Лана делает глубокий вдох и выбирается наружу. На асфальте блестит пятно бензина. Ветер раздувает платье, отчего кажется, будто белые птички на нем машут крыльями и парят по зеленоватой ткани.

Лана подходит к стойке администратора – никого нет. Немного подождав, заглядывает в кабинет, там тоже пусто, компьютеры выключены.

Она идет дальше по длинному коридору, все двери закрыты. Останавливается у кабинета с табличкой «Пункт управления» и стучит.

Дверь резко открывает высокий мужчина с густыми черными усами. Он представляется – Пол Картер, это с ним она говорила по телефону. На Картере туристические ботинки, коричневые носки натянуты до середины икр. Наверное, он из тех парней, что любят проводить вечер пятницы, жаря барбекю на городских пляжах, но сейчас он выглядит напряженным, брови сведены.

В кабинете за компьютером сидит женщина. Слева от нее стоит доска, на которую прикреплены карты, графики и распечатанные сводки погоды. В центре приколот белый лист бумаги с надписью: «Лазурная» – члены команды».

 

Внутри у Ланы все сжимается. Сжав кулаки, она проглядывает список имен, написанных толстым черным маркером. Ладони потеют.

Каждое из этих пяти имен вызывает море воспоминаний. Сердце бешено стучит. Только когда Пол Картер делает шаг в сторону, чтобы ей не было видно доску, Лана поднимает на него взгляд.

– Чем могу помочь? – холодным тоном спрашивает он.

Лана нервно сглатывает.

– Меня зовут Лана Лоу, я звонила насчет «Лазурной».

– Вам нельзя здесь находиться.

– Просто у стойки администратора никого не было…

– Извините, вам лучше уйти.

– Я знаю эту яхту, – в отчаянии говорит Лана. – Я плавала на ней.

Это заинтересовало Пола.

– Правда? Когда?

– В начале этого года, с января по март.

– Вам известно, какие средства связи и спасательное оборудование имелись на борту? Наш контакт с судном был ограничен.

Задумавшись, Лана мысленно прошлась по яхте.

– Стандартный набор: спасательный плот и жилеты, тревожный чемоданчик, сигнальные ракеты, аварийный радиомаяк. Также был ОВЧ-радиомаяк и, кажется, еще какой-то. – Все названия забылись, все когда-то хорошо знакомые мелочи на яхте ускользают из памяти.

– А спутниковый телефон или персональный приводной радиомаяк?

– Нет, по крайней мере, я не видела.

Пол Картер кивает, обдумывает услышанное.

– Так что там случилось? – спрашивает Лана.

– Простите, мне нужно вернуться к работе.

– Пожалуйста, – говорит она. – На борту мои друзья.

Пол смотрит на Лану, затем на свою коллегу в кабинете.

– Могу сообщить лишь, что у команды возникли трудности, и им пришлось покинуть судно.

– Есть какие-нибудь новости? Они в безопасности?

– Поисково-спасательная служба делает все возможное, но пока у нас никаких новостей. Всем судам в районе передан сигнал бедствия, одна парусная яхта и торговое судно изменили курс, чтобы пройти через зону поиска.

– Пройти? Туда еще никто не добрался?

– На тот момент оба судна находились в сорока милях от яхты. Поисково-спасательный вертолет уже прочесывает местность, и мы ждем новых сообщений.

– Члены команды выбрались на спасательный плот?

– Боюсь, мы не располагаем подобными сведениями.

– Значит… они могут все еще быть в море?

– Такая вероятность не исключена.

Лане очень хочется остаться в пункте управления, ведь если появятся какие-то новости, именно Пол Картер узнает об этом первым, но он говорит:

– Мой коллега обустроил комнату ожидания для родственников пострадавших. Остальные уже направляются сюда.

Кто же, интересно? Родные в Новой Зеландии есть только у Аарона и Денни. Да, родители Денни наверняка приедут, он говорил, что очень скучает по ним – они не виделись уже два года.

– Я вас отведу. – Обернувшись, Пол спрашивает: – Фиона, какой кабинет выделили для родственников?

– По-моему, 12-А, – отвечает она, держа руки над клавиатурой.

Где-то в комнате пищит радиоприемник. Картер подходит к столу с большим монитором, поднимает присоединенную к нему рацию. Раздается голос:

– Спасательный центр, спасательный центр, это группа один, группа один. Вы нас слышите?

– Спасательный центр на связи. Что у вас, группа один?

– Мы отслеживали аварийный радиомаяк «Лазурной» и определили ее местоположение.

Лана замирает, внутри зарождается надежда. Денни как-то объяснял ей, что аварийный радиомаяк – это устройство, которое запускается в любой спасательной операции. Радиомаяк приписан к определенному судну и передает его точные координаты через систему GPS, пока само устройство и, при благоприятном исходе, члены команды не будут найдены.

– Слушаю, группа один. Каковы координаты на данный момент?

– Координаты «Лазурной» – 32*59.098’S, 173*16. 662’E. Повторяю, координаты «Лазурной» – 32*59. 098’S, 173*16.662’E.

Прислонившись к столу, Картер вводит координаты на одном из трех мониторов на главном пульте управления.

– Вас понял. Имеется визуальное опознавание? Радиомаяк находится на борту спасательного плота?

Рация молчит, слышны только помехи.

Лана смотрит на Картера: тот нахмурил брови, губы сжаты в тонкую линию.

– Повторяю, радиомаяк находится на борту спасательного плота?

В кабинете раздается ответ:

– Спасательного плота в пределах видимости нет. Аварийный радиомаяк прикреплен к телу.

Глава 8. Тогда

Стоя на якоре, «Лазурная» медленно покачивалась на волнах. Дул легкий ветерок. На палубе Генрих возился с радиоприемником: разобрал его и разложил детали на кухонном полотенце, а Шелл подписывала открытку родителям.

Положив альбом на колени, Лана низко наклонилась к странице, кончик языка прижался к передним зубам. Быстрыми, резкими штрихами она сделала карандашный набросок свернутого в кольцо троса, лежавшего перед ней на палубе. Взглянув на рисунок, Лана поняла, что не совсем правильно изобразила кончик троса, выбившийся из кольца. Она оторвала кусочек ластика, покрутила между пальцев, чтобы заострить и осторожно стереть лишнее.

Еще несколько минут Лана потратила на то, чтобы исправить набросок, пока не осталась им довольна. Затем подняла альбом и отвела в сторону на вытянутой руке. Внимательно рассмотрела, прикрыв один глаз. Изгиб веревки детально прорисован, отлично. У наброска интересный смысл: ровно свернутый трос обозначает порядок, но кое-где из него выбиваются нити – порядок начинает рушиться.

Лана закрыла блокнот, сверху положила карандаш. Вдруг по палубе к Генриху пронесся Жозеф – взгляд хмурый, губы крепко сжаты.

– Здорово, сосед, – притворно улыбнулся Генрих. Все знали, что эти двое не в восторге от того, что им приходится делить каюту. Чаще всего кто-то из них уходил спать в гамак на палубе.

– Ты копался в моем рюкзаке? – требовательным тоном спросил Жозеф.

– В твоем рюкзаке?

– Кто-то в нем рылся! Вещи лежали совсем по-другому! – Жозеф то сжимал, то разжимал кулаки, цепляя длинные рукава рубашки.

– Да кому это нужно? – с вызовом сказал Генрих.

– Так это ты или нет?

Генрих закатил глаза.

– Думаешь, мне интересно, что ты там вечно пишешь в своей книжечке?

– Генрих! – осадила его Шелл.

– Нет, я не копался в твоих вещах, – более спокойным тоном ответил он.

Жозеф глубоко вздохнул, стараясь успокоиться.

– Значит, я ошибся, – признал он, но не отвел взгляда от Генриха.

Через некоторое время Жозеф все-таки отвернулся, достал из кармана коробочку с табаком и быстро свернул самокрутку. Стоя спиной к остальным, закурил и вдохнул дым, расслабив напряженные плечи.

Пытаясь разрядить атмосферу, Лана спросила у Шелл:

– Как открытка, уже подписала?

Каждый раз, когда они оказывались в каком-нибудь городе, Шелл прочесывала рынок в поисках открыток.

– Иногда мне кажется, будто я отсылаю родителям туристическую брошюру, а не делюсь своими чувствами о том, каково мне здесь, понимаешь?

Лана кивнула, хотя сама не связывалась с отцом с тех пор, как уехала. Китти отправила домой несколько электронных писем, так что до папы новости наверняка дойдут.

– Им наверняка нравится получать от тебя открытки.

– Не знаю, – пожала плечами Шелл. – Они мне не отвечают. Даже по электронке ничего не прислали. Так что я не в курсе, читают ли они вообще мои письма.

– Почему же? – поразилась Лана.

– Мы не очень-то ладили. Они не одобряют… мой жизненный выбор. – Засмеявшись, Шелл объяснила: – Когда я сказала родителям, что я лесбиянка, они прямо убивались. Серьезно, как будто кто-то умер.

Жозеф выпустил дым вверх, в ясное голубое небо.

– Тогда почему ты продолжаешь им писать?

– Хочу хотя бы попытаться. Они ведь моя семья, – ответила Шелл.

– Родители не боги. Они обычные люди. Люди, которые могут быть… настоящими придурками, разве нет? – От злости у Жозефа сбивается дыхание. – Если им не нравится то, какая ты есть, что тогда? А? – Шелл ошарашенно посмотрела на него. – Все это… зря! – крикнул Жозеф, показывая сигаретой на открытки.

– Жозеф… – В тоне Генриха звучало предупреждение.

– Я говорю тебе правду. Ты очень милая, очень добрая девушка, Шелл. Ты зря тратишь время, думая о них, если они о тебе не думают!

В глазах Шелл заблестели слезы. Она медленно собрала открытки и молча ушла с палубы.

Генрих тоже поднялся, бросил на Жозефа сердитый взгляд.

– Зачем ты?

– Просто говорю, что думаю.

– В следующий раз лучше молчи! Шелл и так нелегко пришлось, ясно?

Снова затянувшись, Жозеф ответил:

– Лучше услышать правду, чем жить мечтами, разве нет?

– А ты бываешь еще тем засранцем. – Генрих пошел вниз следом за Шелл, оставив разобранный серебристый приемник блестеть на солнце.

Лана чувствовала, что за горем Жозефа скрывается злоба и обида. Что же произошло между ним и его родителями?

Жозеф поднес сигарету к губам, но вдруг сказал:

– Я не хочу расстраивать Шелл. Она мне очень нравится. Но я все равно считаю, что, когда родители говорят: «Мы делаем это для тебя, потому что любим», они не всегда правы. Так ведь?

Лана задумалась, вспомнив о своем отце.

– Да, – наконец ответила она. – Они не всегда правы.

Лана вернулась в каюту: Китти лежала, борясь с похмельем. Всю неделю она выбиралась на палубу лишь ближе к полудню.

– Он не хотел расстраивать ее, просто он так выражается. – Лана рассказала Китти про Жозефа. Да, иногда он вел себя странно, однако в нем не было жестокости.

– Генрих всегда спешит на помощь, если дело касается Шелл, – многозначительно приподняла бровь Китти.

– Ты тоже это заметила?

– Как тут не заметить? Бегает за ней с высунутым языком, я чуть не поскользнулась на его слюнях.

– Тише ты! – засмеялась Лана.

– Кому как не Генриху запасть на лесбиянку. Принимаю вызов! – в точности изобразила его акцент Китти. Лана снова засмеялась. – Знаешь, что Генрих рассказал мне вчера? – Китти понизила голос. – Аарон раньше был адвокатом.

– Аарон? Серьезно? А Генрих откуда знает?

– Когда они были в Таиланде, на одной пристани катер, огромный такой, с претензией на роскошь, сдал задним ходом прямо в «Лазурную» и пробил дыру в корпусе. И умчал.

– Аарон, наверное, был в ярости!

– Видимо, нет. Через пару дней он нагнал этот катер. Генрих говорит, Аарон был сама невозмутимость, когда разговаривал с владельцем катера, швейцарцем. Не кричал, не злился. Просто сказал тому парню, что если он не оплатит ремонтные работы, то сообщит в полицию – и как начал сыпать всякими юридическими терминами, что-то про управление судном в состоянии алкогольного опьянения, угрозу человеческой жизни, оставление места преступления… Генрих потом спросил, откуда Аарон все это знает, и тот ответил, что раньше был адвокатом.

Лана с легкостью представила его в зале суда: выпятив грудь, Аарон приводит доводы в защиту подсудимого. Теперь понятно, где он заработал на яхту.

– Интересно, почему он бросил работу.

– Даже не представляю.

Из адвокатов в капитаны – вот уж необычный поворот в карьере. Размышляя об этом, Лана подняла свой альбом и засунула под матрас на койке, чтобы разгладить страницы.

– Что ты там рисовала? – спросила Китти.

– Да так, свернутый трос на палубе.

– Дай-ка посмотреть.

Китти была одной из немногих людей, кому Лана с удовольствием показывала свои наброски. После университета внутри остался какой-то страх: стоя перед однокурсниками и пытаясь объяснить, какой смысл она хотела вложить в рисунок, Лана чувствовала панику. Даже сейчас она начинала волноваться, если предстояло общаться с большим количеством людей.

Лана достала альбом и открыла его на рисунке с веревкой.

– Очень здорово, Лана, – внимательно рассмотрев набросок, сказала Китти.

– Просто веревка.

– Но сколько деталей! Потрясающе. – Китти задумчиво покачала головой. – Когда-нибудь твои работы будут висеть в галерее.

Лана засмеялась.

– Ты очень высокого обо мне мнения.

– Конечно, – серьезным тоном ответила Китти.

Лана вспомнила: даже в подростковом возрасте Китти всегда поощряла увлечение подруги рисованием.

– Помнишь, как летом мы сооружали вигвам у меня в саду и прятались там? – Лана обычно рисовала, сидя в тени, а Китти болтала и красила ногти.

– Да, мы натягивали веревку между сараем и сушилкой, перекидывали через нее простыню и прикрепляли края прищепками. А потом затаскивали внутрь все одеяла и подушки из дома и сидели там часами.

Спрятавшись в складках простыни, подруги считали себя невидимыми для всех остальных.

– Все представляли, какими были бы наши мамы, будь они живы, и что бы мы делали вчетвером.

 

– Кажется, мы решили, что они стали бы лучшими подругами и мы бы ездили отдыхать все вместе, – с улыбкой добавила Китти.

Лана кивнула, но не улыбнулась.

– Все то время, что я воображала, какой идеальной мамой она была бы, как сильно любила бы меня, она жила в другой стране. И жила другой жизнью.

– Ох, Лана, – нежно сказала Китти.

– У меня просто… до сих пор в голове не укладывается. Разве матери не должны безоговорочно любить своих детей? А она… она взяла и ушла. Свалила нахрен. Годами я оплакивала ее, представляла себе аварию, виновного в ней водителя, прибывшую на место происшествия «скорую»… На самом деле не было никакого другого водителя, никакой аварии и врачей – только женщина, которая недостаточно любила своего мужа и дочь.

– Неправда, – возразила Китти.

– Разве? А он, – с горечью произнесла Лана, – он обо всем мне врал. Если бы я знала правду, то хотя бы попыталась связаться с ней, узнать, почему она нас бросила. Он украл у меня эту возможность. И вряд ли я когда-либо смогу его простить.

– Он пытался защитить тебя. Он делал то, что считал нужным.

Лана закатила глаза.

– Кит, иногда ты говоришь прямо как он.

– Просто… я не хочу, чтобы ты его потеряла. Он твоя семья.

– Нет, ты моя семья, – покачала головой Лана.

Китти обняла подругу, от нее пахло ромом и табаком.

– Что за идиотизм, – сказала Лана, уткнувшись в волосы Китти. – Я затащила тебя на другой конец света, чтобы оказаться подальше от отца, и вот я на яхте посреди Филиппинских островов – и по-прежнему говорю о нем.

– Затащила? Только попробуй от меня отделаться!

Когда чуть позже Лана вышла на палубу, Денни возвращался на борт после купания, с тела капала вода.

– Хочу кое-что тебе показать.

– Что? – спросила Лана.

– Это на острове, сплаваем туда?

Лана посмотрела в сторону острова: плыть минут десять, ветра почти нет, так что сложностей не возникнет. Тем более нужно развеяться.

– Конечно, – согласилась она.

После совместного плавания ночью Лана стала просыпаться раньше всех членов команды и приходить в салон, где сидел за работой Денни. Он закрывал ноутбук, заваривал кофе, и вдвоем они поднимались на палубу встречать рассвет. Раннее утро становилось ее любимой частью дня.

Лана и Денни вместе доплыли до острова. На это ушло больше времени, чем она думала, но Денни не обгонял ее и держался рядом, так что дистанцию они преодолели легко.

Добравшись до берега, Лана протерла глаза от соленой воды, выжала волосы. С завязок купальника капала вода. Она шла за Денни вдоль пляжа ближе к деревьям, где песок был прохладный.

– Куда мы идем?

Денни промолчал и остановился у скал.

– Вот, – показал он на узкий горный проход размером с дверцу шкафа.

– Пещера?

Денни перебрался через валун, осторожно слез в темную прогалину между камнями.

– Видно что-нибудь? – позвала Лана, когда он скрылся в темноте. Никто не ответил. – Денни?

Лана тоже вскарабкалась на валун и скользнула в проход, оцарапав сзади ноги. Подождала, пока глаза привыкнут к темноте.

До земли было всего полметра. Лана спрыгнула и глухо приземлилась.

– Денни?

Имя эхом поплыло среди стен. Лана медленно пробиралась вперед.

– Ты где?

– Здесь, – прошептал он. – Иди сюда, Лана, посмотри.

Она осторожно продвинулась дальше, вдыхая прохладный влажный воздух.

Постепенно глаза привыкли к темноте, стали видны очертания пещеры. Чуть дальше впереди внутрь проникал луч яркого дневного света.

Денни стоял на верхушке широкого валуна, залитый лучами солнца. Он обернулся и, протянув Лане руку, помог ей забраться.

Оказавшись рядом с ним, она открыла рот от удивления.

Над землей на десятки метров возвышались зазубренные стрелы известняка. Они тянулись в небо, будто желая холодным острием коснуться солнца. Свет проникал сквозь щели, и остроконечные пики отбрасывали невероятные мрачно-серые тени. Такое чувство, что они с Денни оказались в каком-то древнем соборе. Слышно было лишь, как капает со скал вода, как бьется сердце в груди.

Теперь в мыслях только тепло, исходящее от стоящего рядом Денни, жар его ладони.

В полумраке сырой известняковой пещеры Лана вздрогнула.

Денни притянул ее к себе, обнял сзади, опустив подбородок на ее обнаженное плечо. Такие прекрасные своей простотой жесты свойственны парам, которые давно вместе, чьи тела будто притерлись друг к другу со временем.

Лана осматривала скрытое великолепие пещеры, созданные природой своды и углубления.

– Это прекрасно, – тихо сказала она.

– Да, – прошептал ей на ухо Денни.

Лана почувствовала, как тело пронзило безграничное желание, и от этого ускорился пульс. Она повернулась, не разрывая объятий, коснулась плечом его плеча. Посмотрела в его бледно-голубые глаза, и взгляд показался еще глубже.

Спиной Лана ощущала прохладу пещеры, а от стоящего перед ней Денни исходило тепло.

– Ты же знаешь, нам не стоит… – начал он, однако слова прозвучали не очень убедительно.

Да, у Аарона было правило – никаких близких отношений между членами команды, но когда Лана коснулась губами губ Денни, эти слова растворились как дым.

Время остановилось. Не прерывая поцелуя, они смотрели друг на друга, не отводя глаз: все равно что стоять на краю обрыва за секунду до прыжка вниз, когда чувствуешь неизбежность, безрассудность происходящего. Лана прижалась губами сильнее, скользнула языком внутрь. С его губ сорвался тихий стон. Денни поцеловал ее еще крепче, и Лана почувствовала, как он проводит пальцами по ее затылку, гладит волосы.

Когда они оторвались друг от друга – будто через целую вечность, – Денни прислонился лбом ко лбу Ланы, по-прежнему не выпуская ее из объятий. Его дыхание сбилось.

– Ничего себе, Лана Лоу, – прошептал он.

1В Англии учеба в начальной школе начинается с 5 лет. – Здесь и далее примеч. пер.
1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17 
Рейтинг@Mail.ru