© Пришвин М.М., насл., 2018
© ООО «Издательство АСТ», 2018
В одном болоте на кочке под ивой вывелись дикие кряковые утята. Вскоре после этого мать повела их к озеру по коровьей тропе. Я заметил их издали, спрятался за дерево, и утята подошли к самым моим ногам. Трёх из них я взял себе на воспитание, остальные шестнадцать пошли себе дальше по коровьей тропе.
Подержал я у себя этих чёрных утят, и стали они вскоре все серыми. После из серых один вышел красавец разноцветный селезень и две уточки, Дуся и Муся. Мы им крылья подрезали, чтобы не улетели, и жили они у нас на дворе вместе с домашними птицами: куры были у нас и гуси.
С наступлением новой весны устроили мы своим дикарям из всякого хлама в подвале кочки, как на болоте, и на них гнёзда. Дуся положила себе в гнездо шестнадцать яиц и стала высиживать утят. Муся положила четырнадцать, но сидеть на них не захотела. Как мы ни бились, пустая голова не захотела быть матерью.
И мы посадили на утиные яйца нашу важную чёрную курицу – Пиковую Даму.
Пришло время, вывелись наши утята. Мы их некоторое время подержали на кухне, в тепле, крошили им яйца, ухаживали.
Через несколько дней наступила очень хорошая, тёплая погода, и Дуся повела своих чёрненьких к пруду, и Пиковая Дама своих – в огород за червями.
– Свись-свись! – утята в пруду.
– Кряк-кряк! – отвечает им утка.
– Свись-свись! – утята в огороде.
– Квох-квох! – отвечает им курица.
Утята, конечно, не могут понять, что значит «квох-квох», а что слышится с пруда, это им хорошо известно.
«Свись-свись» – это значит: «свои к своим».
В «кряк-кряк» – значит: «вы – утки, вы – кряквы, скорей плывите!»
И они, конечно, глядят туда к пруду.
– Свои к своим! – И бегут.
– Плывите, плывите! – И плывут.
– Квох-квох! – упирается важная курица на берегу.
Они всё плывут и плывут. Сосвистались, сплылись, радостно приняла их в свою семью Дуся; по Мусе они были ей родные племянники.
Весь день большая сборная утиная семья плавала на прудике, и весь день Пиковая Дама, распушённая, сердитая, квохтала, ворчала, копала ногой червей на берегу, старалась привлечь червями утят и квохтала им о том, что уж очень-то много червей, таких хороших червей!
– Дрянь-дрянь! – отвечала ей кряква.
А вечером она всех своих утят провела одной длинной верёвочкой по сухой тропинке. Под самым носом важной птицы прошли они, чёрненькие, с большими утиными носами; ни один даже на такую мать и не поглядел.
Мы всех их собрали в одну высокую корзинку и оставили ночевать в тёплой кухне возле плиты.
Утром, когда мы ещё спали, Дуся вылезла из корзины, ходила вокруг по полу, кричала, вызывала к себе утят.
В тридцать голосов ей на крик отвечали свистуны.
На утиный крик стены нашего дома, сделанного из звонкого соснового леса, отзывались по-своему.
И всё-таки в этой кутерьме мы расслышали отдельно голос одного утёнка.
– Слышите? – спросил я своих ребят.
Они прислушались.
– Слышим! – закричали.
И пошли в кухню.
Там, оказалось, Дуся была не одна на полу. С ней рядом бегал один утёнок, очень беспокоился и непрерывно свистел. Этот утёнок, как и все другие, был ростом с небольшой огурец. Как же мог такой-то воин перелезть стену корзины высотой сантиметров в тридцать?
Стали мы об этом догадываться, и тут явился новый вопрос: сам утёнок придумал себе какой-нибудь способ выбраться из корзины вслед за матерью или же она случайно задела его как-нибудь своим крылом и выбросила?
Я перевязал ножку этого утёнка ленточкой и пустил в общее стадо. Переспали мы ночь, и утром, как только раздался в доме утиный утренний крик, мы – в кухню. На полу вместе с Дусей бегал утёнок с перевязанной лапкой.
Все утята, заключённые в корзине, свистели, рвались на волю и не могли ничего сделать. Этот выбрался.
Я сказал:
– Он что-то придумал.
– Он изобретатель! – крикнул Лева.
Тогда я задумал посмотреть, каким же способом этот «изобретатель» решает труднейшую задачу: на своих утиных перепончатых лапках подняться по отвесной стене. Я встал на следующее утро до свету, когда и ребята мои и утята спали непробудным сном. В кухне я сел возле выключателя, чтобы сразу, когда надо будет, дать свет и рассмотреть события в глубине корзины.
И вот побелело окно. Стало светать.
– Кряк-кряк! – проговорила Дуся.
– Свись-свись! – ответил единственный утёнок.
И всё замерло. Спали ребята, спали утята. Раздался гудок на фабрике. Свету прибавилось.
– Кряк-кряк! – повторила Дуся.
Никто не ответил. Я понял: «изобретателю» сейчас некогда – сейчас, наверно, он и решает свою труднейшую задачу. И я включил свет.
Ну, так вот я и знал! Утка ещё не встала, и голова её ещё была вровень с краем корзины. Все утята спали в тепле под матерью, только один, с перевязанной лапкой, вылез и по перьям матери, как по кирпичикам, взбирался вверх, к ней на спину. Когда Дуся встала, она подняла его высоко, на уровень с краем корзины. По её спине утёнок, как мышь, пробежал до края – и кувырк вниз! Вслед за ним мать тоже вывалилась на пол, и началась обычная утренняя кутерьма: крик, свист на весь дом.
Дня через два после этого утром на полу появилось сразу три утёнка, потом пять, и пошло и пошло: чуть только крякнет утром Дуся, все утята к ней на спину и потом валятся вниз.
А первого утёнка, проложившего путь для других, мои дети так и прозвали Изобретателем.
Кряковые утята – птенцы утки-кряквы. Это самый обычный вид диких уток, их часто можно видеть на городских прудах. Самки серые с пестринами, самцы-селезни с коричневой грудью и зелёной головой. Летом они живут на небольших озёрах, прудах, реках, на зиму улетают на юг или остаются на незамерзающих водоёмах. От них выведены многие породы домашних уток.
Кряквы весной делают гнёзда из сухой травы в густых прибрежных зарослях, чтобы не нашли хищники. Каждая самка откладывает обычно 8–10 яиц; но если уток много, то некоторые «подкидывают» свой яйца в чужие гнёзда, тогда в кладке может быть 14–16 яиц. Хозяйка гнезда старается их всех высидеть: чтобы яйца одинаково получали тепло, она время от времени перекладывает их с краёв в середину, прикрывает крыльями.
У животных есть два типа сигналов: «для всех» и «для своих». Когда сорока громко стрекочет, птицы и звери знают: это сигнал тревоги – и затаиваются. Звуки «для своих» понимают только животные «своего» вида и не понимают все прочие. Это в основном «семейные» звуки: поэтому утята не знают, о чём кудахчет курица, и спешат на родное им утиное кряканье.
У птиц есть два способа выведения потомства: у «птенцовых» птенцы остаются в гнёздах, где их кормят родители; у «выводковых» они сразу после вылупления могут бегать и сами питаться. Чтобы избежать опасностей, такие птенцы должны всё время держаться рядом с матерью. Утята цепочкой бегут за уткой, чтобы не отстать и не заблудиться в траве.
У птенцов голос всегда выше, чем у взрослых птиц: это такой особый «детский» признак, по которому можно опознать птенца, даже не видя его. Птенцы постоянно пищат или свистят, давая знать о себе родительнице. Если писк спокойный – значит, с потомством всё в порядке. Если «свистун» потерялся, он пугается и начинает пищать громче обычного – встревоженная самка бросается на его поиски.
У многих водных птиц – уток, гусей, лебедей – на лапах между пальцами есть кожистые перепонки. Когда пальцы расставлены, перепонка растягивается, лапа превращается в «весло», птица легко и быстро плывёт по воде. У некоторых водных птиц (например, у кулика-плавунчика) вместо перепонок на пальцах лопасти – но результат тот же. При опасности, чтобы быстрее уплыть, птица может вдобавок грести крыльями.
Пеликан
Водоплавающими называют птиц, которые живут около воды и добывают в воде пропитание. Правда, откладывают яйца и выводят птенцов они на суше. Их легко узнать по перепончатым лапам, во всём остальном эти птицы очень разные. Альбатросы и буревестники – океанические странники с длинными узкими крыльями, пролетают над водой многие сотни километров. Пингвины, наоборот, разучились летать, зато это отличные ныряльщики, ловят рыбу под водой, крылья им служат как ласты. Пеликаны нырять не умеют, ловят рыбу с поверхности, как сачком, огромными клювами с «мешком» внизу. Кайры, чайки, тупики устраивают на крутых прибрежных скалах огромные колонии, где выводят птенцов: из-за постоянного крика их называют «птичьими базарами». Гуси и утки живут по берегам рек и озёр, питаются мелкой живностью и травой.
Весной соседи подарили нам четыре гусиных яйца, и мы подложили их в гнездо нашей чёрной курицы, прозванной Пиковой Дамой. Прошли положенные дни для высиживания, и Пиковая Дама вывела четырёх жёлтеньких гуськов. Они пищали, посвистывали совсем по-иному, чем цыплята, но Пиковая Дама, важная, нахохленная, не хотела ничего замечать и относилась к гусятам с той же материнской заботливостью, как к цыплятам.
Прошла весна, настало лето, везде показались одуванчики. Молодые гуськи, если шеи вытянут, становятся чуть ли не выше матери, но всё ещё ходят за ней. Бывает, однако, мать раскапывает лапками землю и зовёт гуськов, а они занимаются одуванчиками, тукают их носами и пускают пушинки по ветру. Тогда Пиковая Дама начинает поглядывать в их сторону, как нам кажется, с некоторой долей подозрения. Бывает, часами распушённая, с квохтаньем, копает она, а им хоть бы что: только посвистывают и поклёвывают зёленую травку. Бывает, собака захочет пройти куда-нибудь мимо неё, – куда тут! Кинется на собаку и прогонит. А после и поглядит на гуськов, бывает, задумчиво поглядит…
Мы стали следить за курицей и ждать такого события, – после которого наконец она догадается, что дети её вовсе даже на кур не похожи и не стоит из-за них, рискуя жизнью, бросаться на собак.
И вот однажды у нас на дворе событие это случилось. Пришёл насыщенный ароматом цветов солнечный июньский день. Вдруг солнце померкло, и петух закричал.
– Квох, квох! – ответила петуху курица, зазывая своих гусят под навес.
– Батюшки, туча-то какая находит! – закричали хозяйки и бросились спасать развешенное бельё. Грянул гром, сверкнула молния.
– Квох, квох! – настаивала курица Пиковая Дама.
И молодые гуси, подняв высоко шеи свои, как четыре столба, пошли за курицей под навес. Удивительно нам было смотреть, как по приказанию курицы четыре порядочных, высоких, как сама курица, гусёнка сложились в маленькие штучки, подлезли под наседку и она, распушив перья, распластав крылья над ними, укрыла их и угрела своим материнским теплом.
Но гроза была недолгая. Туча пролилась, ушла, и солнце снова засияло над нашим маленьким садом.
Когда с крыш перестало литься и запели разные птички, это услыхали гусята под курицей, и им, молодым, конечно, захотелось на волю.
– На волю, на волю! – засвистали они.
– Квох, квох! – ответила курица.
И это значило:
– Посидите немного, ещё очень свежо.
– Вот ещё! – свистели гусята. – На волю, на волю! – И вдруг поднялись на ногах и подняли шеи, и курица поднялась, как на четырёх столбах, и закачалась в воздухе высоко от земли. Вот с этого раза всё и кончилось у Пиковой Дамы с гусятами: она стала ходить отдельно, и гуси отдельно; видно, тут только она всё поняла, и во второй раз ей уже не захотелось попасть на столбы.
Гуси – «семейные» птицы: оба родителя и их потомство привязаны друг к другу и стараются держаться вместе, даже когда птенцы вырастают. Дикие гуси вместе пасутся, улетают на зимовку и прилетают обратно, гнёзда устраивают поблизости, нередко сообща заботятся о новом потомстве. Поэтому в деревнях домашних гусей можно без опаски семьями выпускать гулять: они не разбегутся и за себя постоять смогут.
Гуси едят траву: чтобы легче было её щипать, клюв у гуся с зазубринами по краям. Гусята тоже «пасутся» вместе с родителями на прибрежных лугах, щипля молодую травяную поросль. Курицы и цыплята клюют семена, раскапывают червей, жуков, личинок. Всё это гусятам в пищу не годится: они просто не знают, как их есть.
У курицы оперенье плотное и не пропускает воду, дождь ей не очень страшен. Цыплята покрыты тонким пухом, который легко промокает под дождём, они простужаются и могут погибнуть, поэтому курица укрывает их от дождя под крыльями. Гусята и утята – тоже «пуховички», но у них пух не так легко пропускает воду. Но курица этого не знает и по привычке укрывает их.
Курица непобедима, когда она, пренебрегая опасностью, бросается защищать своёго птенца. Моему Трубачу стоило только слегка нажать челюстями, чтобы уничтожить её, но громадный гонец, умеющий постоять за себя в борьбе и с волками, поджав хвост, бежит в свою конуру от обыкновенной курицы.
Мы зовём нашу чёрную наседку за необычайную её родительскую злобу при защите детей, за её клюв – пику на голове – Пиковой Дамой. Каждую весну мы сажаем её на яйца диких уток (охотничьих), и она высиживает и выхаживает нам утят вместо цыплят. В нынешнем году, случилось, мы недосмотрели: выведенные утята преждевременно попали на холодную росу, подмочили пупки и погибли, кроме единственного. Все наши заметили, что в нынешнем году Пиковая Дама была во сто раз злей, чем всегда.
Как это понять?
Не думаю, что курица способна обидеться на то, что получились утята вместо цыплят. И раз уж села курица на яйца, недоглядев, то ей приходится сидеть, и надо высидеть, и надо потом выхаживать птенцов, надо защищать от врагов, и надо всё довести до конца. Так она и водит их и не позволяет себе их даже разглядывать с сомнением: «Да цыплята ли это?»
Нет, я думаю, этой весной Пиковая Дама была раздражена не обманом, а гибелью утят, и особенно беспокойство её за жизнь единственного утёнка понятно: везде родители беспокоятся о ребёнке больше, когда он единственный…
Но бедный, бедный мой Грашка!
Это – грач. С отломанным крылом он пришёл ко мне на огород и стал привыкать к этой ужасной для птицы бескрылой жизни на земле и уже стал подбегать на мой зов «Грашка», как вдруг однажды в моё отсутствие Пиковая Дама заподозрила его в покушении на своего утёнка и прогнала за пределы моего огорода, и он больше ко мне после того не пришёл.
Что грач! Добродушная, уже пожилая теперь, моя легавая Лада часами выглядывает из дверей, выбирает местечко, где ей можно было бы безопасно от курицы до ветру сходить. А Трубач, умеющий бороться с волками! Никогда он не выйдет из конуры, не проверив острым глазом своим, свободен ли путь, нет ли вблизи где-нибудь страшной чёрной курицы.
Но что тут говорить о собаках – хорош и я сам! На днях вывел из дому погулять своего шестимесячного щенка Травку и, только завернул за овин, гляжу: передо мною утёнок стоит. Курицы возле не было, но я себе её вообразил и в ужасе, что она выклюнет прекраснейший глаз у Травки, бросился бежать, и как потом радовался – подумать только! – я радовался, что спасся от курицы!
Было вот тоже в прошлом году замечательное происшествие с этой сердитой курицей. В то время, когда у нас прохладными, светло-сумеречными ночами стали сено косить на лугах, я вздумал немного промять своего Трубача и дать погонять ему лисичку или зайца в лесу. В густом ельнике, на перекрестке двух зелёных дорожек, я дал волю Трубачу, и он сразу же ткнулся в куст, вытурил молодого русака и с ужасным рёвом погнал его по зелёной дорожке. В это время зайцев нельзя убивать, я был без ружья и готовился на несколько часов отдаться наслаждению любезнейшей для охотника музыкой. Но вдруг где-то около деревни собака скололась, гон прекратился, и очень скоро возвратился Трубач, очень смущённый, с опущенным хвостом, и на светлых пятнах его была кровь (масти он жёлто-пегой в румянах).
Всякий знает, что волк не будет трогать собаку, когда можно всюду в поле подхватить овцу. А если не волк, то почему же Трубач в крови и в таком необычайном смущении?
Смешная мысль мне пришла в голову. Мне представилось, что из всех зайцев, столь робких всюду, нашёлся единственный в мире настоящий и действительно храбрый, которому стыдно стало бежать от собаки. «Лучше умру!» – подумал мой заяц. И, завернув себе прямо в пяту, бросился на Трубача. И когда огромный пёс увидал, что заяц бежит на него, то в ужасе бросился назад и бежал, не помня себя, чащей и обдирал до крови спину. Так заяц и пригнал ко мне Трубача.
Возможно ли это?
Нет! С человеком так могло случиться.
У зайцев так не бывает.
По той самой зелёной дорожке, где бежал русак от Трубача, я спустился из лесу на луг и тут увидел, что косцы, смеясь, оживлённо беседовали и, завидев меня, стали звать скорее к себе, как все люди зовут, когда душа переполнена и хочется облегчить её.
– Ну и дела!
– Да какие же такие дела?
– Ой-ой-ой!
И пошло, и пошло в двадцать голосов, одна и та же история, ничего не поймёшь, и только вылетает из гомона колхозного:
– Ну и дела! Ну и дела!
И вот какие это вышли дела. Молодой русак, вылетев из лесу, покатил по дороге к овинам, и вслед за ним вылетел и помчался врастяжку Трубач. Случалось, на чистом месте Трубач у нас догонял и старого зайца, а молодого-то догнать ему было очень легко. Русаки любят от гончих укрываться возле деревень, в омётах соломы, в овинах. И Трубач настиг русака возле овина. Косцы видели, как на повороте к овину Трубач раскрыл уже и пасть свою, чтобы схватить зайчика…
Трубачу бы только хватить, но вдруг на него из овина вылетает большая чёрная курица – и прямо в глаза ему. И он повёртывается назад и бежит. А Пиковая Дама ему на спину – и клюёт и клюёт его своей пикой.
Ну и дела!
И вот отчего у жёлто-пегого в румянах на светлых пятнах была кровь: гонца расклевала обыкновенная курица.
Гончими называют собак, выведенных специально для групповой погони за добычей (отсюда название). На охоте стая собак гонит зверя, громко лая и стараясь направить его на охотников. Гончие – короткошерстные, с обвисшими ушами, однотонно-бурые или пегие рыже-белые, у них отличное чутьё. Существуют десятки пород гончих – «специалистов» по разным видам добычи: на зайцев, на лис, на волков.
У разных птиц родительская забота о сохранении потомства проявляется по-разному. Кто-то тревожным криком предупреждает птенцов об опасности, чтобы те спрятались; кто-то пытается отвести врага от птенцов; кто-то атакует хищника и старается его отогнать. Курица относятся как раз к таким активным защитникам: распушив перья, расправив крылья и кудахча, она бесстрашно бросается на любого противника.
Птичье крыло идеально приспособлено для полёта. Вся его конструкция держится на нескольких косточках с довольно тонкими стенками. Если крыло оказалась поломанным, срастить фрагменты его костей бывает очень трудно. На всё время лечения поломанное крыло нужно прочно зафиксировать бандажом: без этого обломки срастутся неправильно, крыло потеряет нужную форму, птица не сможет летать.
Легавые собаки приспособлены к особой охоте на пернатую дичь. Собака чует притаившуюся в траве птицу (куропатку, фазана), идёт к ней и при приближении замирает, чтобы не спугнуть, – лёжа (отсюда название) или стоя. Охотник видит застывшую собаку, осторожно подходит, командует «пиль!», собака делает бросок, испуганная птица взлетает и попадает под выстрел.
Овин – деревянное строение для сушки снопов пшеницы или ржи. Овины строили в сельской местности в давние времена, когда созревшие на полях хлеба жали и обрабатывали вручную. Внизу овина вырывают яму, над ней настилают доски, на которых раскладывают снопы. В яме разжигают слабый огонь, он нагревает воздух, и колосья высыхают. После этого снопы молотят – выбивают зёрна, из них мелят муку, из муки пекут хлеб.
Гончая собака на охоте должна найти по запаху или следу затаившегося зверя, выгнать его из убежища и устроить за ним азартную погоню, громким лаем сообщая хозяину о том, что идёт «гон». Задача собаки – нагнать зверя на охотника под меткий выстрел. Иногда собака теряет след – «скалывается»: она замолкает и начинает бегать кругами, чтобы опять отыскать свою жертву.