Маккензи Каденхэд
Сновидцы
Глава пятая
– Извините! – кричу прохожему, которому только что двинула локтем, так как Уэс проталкивает меня сквозь толпу заторможенных пассажиров.
– Не трать время, – бросает он через плечо. – Им все равно. Встанут обратно и пойдут дальше.
На ходу оборачиваюсь и вижу, что он прав. Парень, которого я толкнула, снова вливается в поток, не обратив внимания на то, что его задели, и не ища взглядом того, кто его отпихнул. Уэс протаскивает меня через центральный вестибюль, я задираю голову и смотрю на фреску. Мириады нарисованных звезд. Это ведь ночь? А я сплю и вижу сон? Но при этом я полностью отдаю себе отчет в происходящем. Вот забавно. Мы продолжаем протискиваться сквозь толпу.
Пальцами еле заметно поглаживаю кожу Уэса. Его очень мягкая, цвета сливочной слоновой кости, а моя шелковистая, с глубоким оливковым отливом – чувствуется разница. Мне нравится, что моя рука в его кажется крошечной. Краска заливает лицо, я украдкой смотрю на своего проводника, и в этот момент он отталкивает еще одного прохожего. Беременная женщина падает на пол.
– Уэс! – Я выдергиваю свою руку и спешу на помощь прохожей.
– Быстрее! – командует он. – Время не ждет.
– Как вы? – помогаю женщине подняться на ноги. Тишина. – Вы слышите?
Она не отвечает. Молчит и не двигается. Машу рукой у нее перед лицом. Ноль реакции. Потом, даже не сказав спасибо, женщина возвращается в ровный строй пассажиров и продолжает движение вместе со всеми.
– Сказал же, не заморачивайся. – Уэс раздражен, и тон его голоса повысился на целую октаву. – Нельзя останавливаться!
Я скрестила руки на груди.
– Я тебя и в первый раз услышала. Ни шага больше не сделаю, пока не объяснишь, что происходит. И почему, в конце концов, ты переступаешь через беременную женщину и глазом не моргнув?
Уэс бросает взгляд через мое плечо и бледнеет еще сильнее.
– Причина – вот это, – говорит он, разворачивая меня лицом к кошмару.
И тут я замечаю, что прямо к нам направляются, пробиваясь через стройные ряды пассажиров, две громадные фигуры. Больше всего они похожи на перекачанных бодибилдеров, с чьей стероидной яростью я бы не рискнула встретиться на темной тропинке. Там, где работают мускулы, их тела словно утолщаются. Если эти страшилища меня схватят, о драке и речи быть не может. И все-таки их физические данные пугают намного меньше, чем изуродованные лица. Длинные тонкие губы, уголки которых смотрят вниз, как у грустных клоунов, сплющенные мясистые носы с покрытыми коркой щелями, возможно, когда-то там были ноздри. У них такая грубая, со следами оспы кожа, что мне кажется: прикоснись к ней – и сотрешь свою до крови.
Но самое жуткое – глаза. На их месте две полые впадины, затянутые багровой кожей с кровоподтеками. Если выражение «глаза – зеркало души» справедливо в отношении любого человека, то здесь явное свидетельство жестокости, насилия и морального разложения души, скрывающейся за столь «говорящим» взглядом.
Так страшно, что нет сил пошевелиться; дыхание сперло, не могу закричать. Но Уэс выдергивает меня из состояния паралича, притягивает к себе.
– Теперь можно бежать?
Ответа не ждет.
Мы срываемся с места.
ЛетимЧерезЗомбированныхПассажиров
БокОБокВнизПоЛестнице
ПоПереходуНаПутиАрка
А там…
Сияющий серебристо-красный поезд дает гудок к отправлению, двери закрываются, одновременно звонит колокол.
Уэс бросается к ближайшему вагону и, втиснувшись между закрывающимися дверьми, придерживает их, чтобы я успела попасть внутрь. Бегу изо всех сил, скорость не снижаю, хотя это не так просто. Влетаю в двери, по инерции буквально впечатываюсь в стену напротив и сползаю на пол. Уэс отпускает створки и делает шаг назад. Встает рядом на колени, переводит дух. Двери с шумом захлопываются.
– Неплохо, – тяжело дыша, улыбается Уэс.
Пытаюсь успокоить сбившееся дыхание, не отводя взгяда от парня, который только что помог избежать встречи с кем-то, кто ужаснее Фредди Крюгера, Джейсона Вурхиза и еще десятка монстров, вместе взятых.
– Ты говоришь, неплохо? – спрашиваю я. – Даже думать не хочу, что могло быть хуже.
Поезд отправляется со станции, а Уэс поднимает меня на ноги и ведет в вагон. Пассажиры, которых я видела в вестибюле, тихо сидят на своих местах в разных купе, уставившись в какую-то точку перед собой. Мы молча переходим из одного вагона в другой. Время от времени Уэс оборачивается, словно проверяет, что я еще с ним. Я с ним. После таких переживаний приклеилась намертво.
Вагонов через пять задаю вопрос:
– Куда мы идем?
– Куда угодно, лишь бы поблизости не было этих тварей, – отвечает он. Его тон беспечным не назовешь, но и испуганным или безысходным тоже. Почему-то я поняла, что убегать от тех созданий ему явно не впервой.
– Кто они?
– Не могу объяснить, – пожимает он плечами. – Когда на горизонте показывается Головешка, я удираю.
– Головешка?
Он прыскает.
– Ну как выжженная головешка. Сам придумал. Когда один из них первый раз загнал меня в поезд, я спрятался в кабине проводника и все твердил, что это плод моего воображения, какой-то глючный монстр, которого я выдумал сам, пересмотрев второсортных фильмов, в которых нормальные на первый взгляд пацаны превращаются в мерзких тварей после какого-нибудь излучения. Тем более у этих монстров такие лица, словно их передержали в духовке. При одном воспоминании передергивает.
– И что, сработало?
– Не совсем, – смеется он, на этот раз не сдерживаясь, и выражение его лица становится мягче. В этот момент он так прекрасен, так выдержан, настолько логичен в такой нелогичной ситуации… – Большую часть поездки я провел в позе зародыша… – видимо, вспомнив что-то еще, он замолкает, вспыхнувшие было глаза тускнеют. – Так имечко и прижилось. Знаю только, что, если не останавливаться, есть хороший шанс их избежать.
– А что будет, если поймают?
– Лучше тебе не знать. Пошли. – И он тащит меня в следующий вагон.
– Ты чувствуешь, что мы уже в хвосте состава? – Я слышу в своем голосе раздражение. Не важно, сплю я или нет, не люблю, когда со мной не считаются. – Если мы скоро не прибудем на какую-нибудь станцию, у нас появится большая проблема.
Он останавливается, в глазах огоньки.
– Ну вот, поймали момент. – И показывает на пассажира, который встает с сиденья.
Ему далеко за пятьдесят. Ничем вроде и неприметный, подумаешь, надел человек полосатую пижаму. Если бы не пара нюансов. Во-первых, мужчина слегка покачивается – очень отличается от выверенных рядов спин его соседей. И во-вторых, я его знаю. Это Мистер Хьюстон – лунатик из клиники.
Он идет к одной из закрытых автоматических дверей в тамбур и останавливается, глядя перед собой в одну точку. Как будто хочет выйти на остановке, но поезд не притормаживает. Я собираюсь что-то сказать, и вдруг створки дверей разъезжаются.
Врывается порыв холодного ветра, поезд не сбавляет ход. Мистер Хьюстон стоит, покачиваясь, в проеме, а мимо со свистом проносится темнота. Первое желание – вцепиться в него, оттащить от опасности, о которой он, как я понимаю, и не подозревает… И вдруг на той стороне появляются декорации.
Абсолютная темнота сменяется чередой мельтешащих картинок, а потом разноцветный коллаж ярких геометрических фигур, как в калейдоскопе, складывается в изображение парка в ясный летний денек. Нет, не в изображение. В настоящий трехмерный мир. И хотя поезд все так же едет вперед, картинка по ту сторону двери словно застыла. Если я шагну туда, попаду ли в этот парк? Словно отвечая на мой вопрос, мистер Хьюстон именно это и делает. Переступает одной ногой порог, уже практически касаясь земли, но тут срывается с места Уэс. Что он хочет? Спасти человека? Пойти вместе с ним?
Не раздумывая, я оттаскиваю Уэса. Мистер Хьюстон ступает на траву.
Обстановка вокруг тут же его обволакивает, словно поглощая.
Сельский пейзаж в зелено-синих тонах мгновенно удаляется, человек остается внутри его.
Двери со стуком захлопываются.
Уэс рывком высвобождается из моих рук и бросается к дверям. Прижимается носом к стеклу, но мистер Хьюстон и парк уже далеко позади.
– Зачем ты это сделала?! – кричит он. – Это был шанс сойти с поезда!
– Ты о чем? – недоумеваю я. – Его же просто засосало…
– В сон. – Он произносит каждое слово медленно, видимо, подчеркивая интонацией особо важные моменты для особо безмозглых: – Я объяснил, что нельзя останавливаться. Ты сама сказала: мы бежим из поезда. Когда такое происходит и другой сновидец открывает для нас проход…
Краем глаза замечаю в темноте какое-то движение и перестаю слушать. Разворачиваюсь и вижу стоящего в проеме тамбура монстра, у которого вместо руки шипованная дубина. Он не просто смотрит, а буквально уничтожает нас взглядом. Из расплющенных ноздрей валит пар.
Чудовище хрипит. Сейчас кинется…
Инстинктивно пытаюсь сделать два шага назад, но мой мозг в панике забывает передать импульс ногам. Спотыкаюсь и падаю на пол.
Сверху тут же с ревом наскакивает Головешка. Он издает резкий воинственный клич, и вокруг распространяется какой-то кислый смрад, нас обдает теплом радиоактивного распада. На только что ухмыляющегося монстра теперь смотреть страшно. Я сжимаюсь, стараясь стать как можно меньше, чутье подсказывает не прикасаться к изъеденной коррозией твари. Теперь кричу уже я, так как монстр заносит шипованную руку, явно намереваясь меня прибить.
Уэс успевает поднять меня на ноги. Бросаемся наутек.
Перебегаем из вагона в вагон, но состав быстро заканчивается. Пути дальше нет. Мы в ловушке.
– Помоги! – командует Уэс и ведет меня к автоматическим дверям. Просовываем пальцы в мягкий паз, каждый хватает свою створку, силясь раздвинуть их в разные стороны. Не смогли мы их сдвинуть и на пару сантиметров, а я уже чувствую дуновение с конца вагона. Головешки… Их двое… Они уже на подходе…
В панике я ослабляю хватку, но Уэс уже рядом:
– Ты справишься! Мы справимся. Вместе! Готовься: на счет «один» рванем.
То ли уверенность его голоса, то ли твердость рук вселяют надежду. Не знаю, почему именно, но я ему верю. Хотя пальцы трясутся, я снова просовываю их между дверей, а Уэс ведет обратный отсчет:
– Три, два, один!
Вонзаю в пол каблуки и упираюсь поясницей в стену тамбура. Просовываю пальцы все глубже в щель, потом хватаюсь за косяк. Тяну со всех сил, обливаясь потом, кряхчу, и в конце концов панели поддаются, двери распахиваются.
С другой стороны – чернота. Ночное небо без звезд.
Поворачиваюсь, и в тот же миг объявляется Головешка. Не успеваю даже подумать, как поступить, Уэс кидается между монстром и мной.
Оступаюсь, делаю шаг назад, балансируя на краю проема. Головешка хватает Уэса, тот тянет ко мне руку, но я не успеваю за нее ухватиться и смотрю, не в силах помочь, как она исчезает, по сути, рассыпается вместе со всем телом. А затем мясистая, обезображенная клешня лупит по воздуху прямо передо мной, и ничего не остается другого, как… пройти через дверь.
Все, что было:
поезд,
монстры,
Уэс…
остаются там, позади, а я лечу,
плыву, падаю в темноту…
Мне знакомы эти сны, когда просыпаешься за секунду до того, как грохнуться на землю. Но что, если здесь земли нет? Неужели я буду падать, и падать, и падать вечно?
Этот сон не похож на обычный – с самого начала все было слишком по-настоящему. Меня трясет. Дыхание частое. Пульс зашкаливает. Надо успокоиться, но как?
В детстве, еще до проблем со сном, когда кошмар мог лишь разбудить меня среди ночи, мама заходила в комнату и присаживалась рядом с кроваткой. Она советовала вспомнить того, кого я люблю (на тот момент я выбирала между ней и плюшевым мишкой по имени Мейбл), и взять его с собой. А потом выбрать другое место действия и пуститься в новое приключение уже вместе со спутником. В девяти случаях из десяти кошмар отступал, и остаток ночи проходил спокойно. Конечно, когда появилось мое расстройство, эти ухищрения потеряли свою актуальность. Отчаянные времена…
Закрываю глаза и вспоминаю Тессу.
Моя лучшая подруга, моя опора! Всегда точно знает, как помочь воспринять происходящее не так близко к сердцу. Она бы напомнила, что это лишь сон, убедила, что все только в моей голове. Она привела бы мои мысли в порядок…
Рисую ее образ: вот она смеется, бежит по пляжу, где летом подрабатывает спасателем. А вот улыбается, и я тоже расплываюсь в улыбке. Дышать уже легче, ведь я представляю, что бьющий в лицо воздух – это теплый летний бриз. Я падаю, но по ощущениям словно плыву в воде.
Все будет хорошо.
У меня все будет хорошо!
Открываю глаза. Подо мной розово-голубой люк. Чувствую, что падение ускоряется.
Люк приближается, и я вытягиваю вперед руки, готовясь к удару.
Быстрее…
Еще быстрее…
Еще быстрее, и тут…
Люк распахивается, я пролетаю внутрь. И приземляюсь на пляже, песок смягчает падение. Отряхиваюсь и замечаю на игровой площадке Тессу, которая прижимает к бедру волейбольный мяч.
Издалека смотрю, как она строит глазки и играет в паре с приятным парнем в пляжных шортах. Я оборачиваюсь не раз, и даже не два, но меня никто не преследует, и через какое-то время я немного успокаиваюсь.
Оставшуюся часть ночи я наблюдаю за Тессой, хотя она меня не замечает…
* * *
– С добрым утром, Спящая красавица, – приветствует меня Ральфи, пока я протираю глаза. – Согласись, ты была в полной отключке?
Я опускаю взгляд на кровать и зеваю. Ральфи просматривает распечатки с аппаратуры, а санитар Барри помогает мне подняться.
– А сколько сейчас времени? – спросонья спрашиваю я.
– Шесть утра, – отвечает Ральфи. – И как спалось? Сны были яркие?
– В основном, – уклончиво отвечаю я.
Вспоминаю, как бежала, падала, как меня трясло. Боюсь даже представить, что я здесь натворила. Моргаю, чтобы сфокусировать взгляд, и осматриваю комнату, ищу доказательства ночного буйства. Но вокруг все целое.
– В том-то все и дело, малышка, – понимающе подмигивает Ральфи. – Твои показатели во время быстрого сна намного превышали норму, но даже палец не пошевелился! – Он, не скрывая радости, ухмыляется и шлепает себя по коленям. – Спала сном младенца! Ну, довольна?
Эту новость я ждала последние шесть лет. Я ее буквально вымолила. Улыбаясь, охотно даю ему «пять». Но если честно, боюсь поверить, что это так. Кошмар казался таким настоящим, а монстры – такими живыми…
– И такая реакция на этот препарат обычна? – интересуюсь я.
– Спать, неподвижно лежа в кровати? Для этого и придумали «Дексид».
– А как же сны?
Ральфи на секунду задумался.
– Знаешь, я не должен это обсуждать, если только между нами…
Я поклялась, что буду молчать, и дала слово скаута.
– Помнишь, я сказал, что есть еще пациент, который видит сны? Так вот – вас только двое. Довольно странная реакция во время фазы быстрого сна. Ни у кого больше мозги так себя не ведут. У тебя даже лобная доля светилась!
– Это плохо? – спрашиваю я, широко раскрывая глаза. – Наверное, плохо.
Ральфи смеется и качает головой:
– Вовсе нет. Зато парню, который всю ночь пялится на результаты сканирования мозга, не так скучно. Это сны, детка. Ты всегда их видела. И никакое лекарство это не изменит. Всего лишь сны.
Ральфи встает и начинает громыхать по всей комнате, складывая распечатки, возится с приборами.
– Честно, Сара, это ведь здорово! Еще пара ночей под наблюдением, чтобы точно понять, что «Дексид» тебе подходит, и потом, если повезет, тебе больше никогда не придется лицезреть мою мерзкую рожу.
Он растягивает себе щеки и трясет ими, как желе.
– А мне твоя рожа нравится, – отвечаю я. А сама мысленно добавляю: «По крайней мере, она с глазами».
Хотя Ральфи прав. Это здорово! Таким результатам нужно радоваться. Думаю, годы разочарований сделали из меня трусиху. Но на этот раз не надо смотреть дареному коню в зубы. И я пытаюсь не смотреть.
После того как меня отключили от всех приборов и я смыла с волос гель, собираю вещи и иду на улицу ждать, пока меня заберут. На голубом небе ни единого облачка, а легкий ветерок холодит кожу. Я в принципе больше люблю день, а это утро дарит чувство смутной тревоги. Оно чересчур яркое, чересчур идеальное.
Оно слишком похоже на затишье, после которого грянет буря…
Глава шестая
– Давай только не будем подсаживаться на эти объяснительные, – говорит мама серьезным тоном взрослой женщины. И подмигивает, передавая мне свернутый листок.
– Мам, ты хоть раз писала записку в школу, что я опоздаю, в другие дни, кроме стационарных? К тому же, если Ральфи прав, моя карьера актрисы ярмарочного балагана уже катится под откос.
Мама хмурится.
– Я все равно не уверена, Сара, – признается она. – Понимаю, ты хорошо выспалась, но лекарства, на мой взгляд, – это не выход.
– А песни выть, значит, выход? – спрашиваю я, закатив глаза.
– Это несправедливо! – хмурится мама. – Ты сдалась после двух встреч с доктором Рави. Я уверена, что есть эффективные способы, которые могут помочь, если постараться и довести курс до конца. Я хочу сказать: на самом деле постараться. Не всегда лучший вариант – накачивать себя лекарствами.
Я сверлю маму взглядом. У меня имеются собственные опасения насчет того, что повлекут за собой события прошлой ночи, но слышать, как она озвучивает мою невысказанную тревогу, нет сил, и я взрываюсь:
– Ты шутишь?! После шести лет кошмара доктор Эриксон в конце концов находит лечение, которое позволит мне жить нормально, а ты предлагаешь от него отказаться, искать что-то еще?
Глаза матери расширяются, и, капитулируя, она поднимает руки.
– Дорогая, конечно, я не это хочу сказать. Просто напоминаю, что в последний раз, когда ты пробовала сильные лекарства…
– Я не забыла, – перебиваю я, с каждым ее словом мое раздражение нарастает. – Это у меня обездвижило челюсть вместо тела. А до этого, помнишь, выпали все волосы? Я-то помню… Ведь это было со мной. Это все происходит именно со мной! Я не двигалась всю ночь, впервые, так что уж простите, если пытаюсь просто радоваться. И я хочу сказать: на самом деле пытаюсь.
Я отвечаю маме ее же словами, что заставляет ее вздыхать, но я дожимаю:
– Наклевывается шанс жить как нормальный человек, измениться, чтобы твою дочь не считали чокнутой психопаткой, а ты меня не поддерживаешь ни капельки. Разве этому тебя учат на психологических тренингах? Если да, я бы попросила деньги вернуть обратно.
Мама хочет взять меня за руку, но я отталкиваю ее. Тогда она кладет руку мне на колено и смотрит через лобовое стекло на залитый солнцем день.
– Ты не чокнутая, – тихо говорит она.
Может, и нет, но даже по моим меркам веду себя явно как капризный ребенок…
Какое-то время сидим в машине молча. Болезнь изменила не только мою жизнь. Я это знаю. Сомневаюсь, что за все эти годы мама хоть раз поспала нормально. Счета от врачей, лечение не помогало, еще и отец свалил, когда мне было двенадцать. Мать страдала не меньше моего. Но она никогда не давала мне повода почувствовать себя обузой, хотя я понимаю, что так и есть.
– Может быть, я смотрю не под тем углом, – внезапно заявляет она. – Может быть, в случившемся с Джиджи и ее родителями есть положительное. Может, наш луч надежды – «Дексид»? – Я разворачиваюсь к ней, мама выжимает улыбку. – Мне просто страшно, милая. Прости…
– Мне тоже, – признаюсь я, опустив плечи. Наклоняюсь к ней через сиденье, обнимаю и шепчу на ухо: – Стыдно и страшно.
– Знаю. – Слова застревают у нее в горле. – Лучше бы это случилось со мной…
Слезы щиплют глаза, и, пытаясь подавить всхлип, я смеюсь:
– Нет, нет! – и трясу головой. – Я утром ресницы накрасила! Нельзя реветь.
Мама всхлипывает.
– Ты должна выглядеть на все сто! Меньшего мы допустить не можем. – Она достает из сумочки салфетку, протягивает мне. – Не переживай. Не важно, потекла тушь или нет. Ты выглядишь отлично.
– Естественная красота, – усмехаюсь я.
– У тебя хорошие гены. – Мама хлопает ресницами и взбивает прическу. – Не то что у бедняжки Джиджи, – добавляет она, и ее кокетство становится смертоносным. – Я и позабыла, какую работу пришлось проделать ее матери. Не пройдет и десяти лет, как Джиджи будет сидеть на ботоксе и по третьему разу перекраивать нос.
– Мам! – У меня отвисает челюсть. – Что бы на это сказали те, с кем ты медитируешь в кругу?
– Да ладно! – отгоняет она мое напускное беспокойство. – В ту секунду, как семейство Макдоналдов стало угрожать моей дочери, мой круг превратился в огненное кольцо.
Я целую ее в щеку.
– Мне надо идти, – отстегиваю ремень безопасности. – Доктор Гордон терпеть не может, если меня нет на месте. Кто тогда остановит Тессу, когда она будет взрывать химкабинет? Спасибо за записку, мам. Ты лучшая!
Я выпрыгиваю из машины и машу ей вслед.
Стою перед школой. Воспоминание о вчерашней стычке с Джиджи пульсирует под фантомным отпечатком на левой щеке. Думаю об уродских монстрах из ночного кошмара: интересно, они пугают больше или меньше, чем то, что, черт возьми, уготовила мне сегодня Джиджи? Пытаюсь отделаться от картинок безликих чудовищ и уже знаю ответ.
– Ха! – озвучиваю его вслух сама себе. – Кое-чего я боюсь больше, чем Джиджи…
Смеюсь над нелепостью всей ситуации и направляюсь в класс. Решаю проигнорировать главный вход и воспользоваться менее популярными Западными воротами – они ближе к лабораториям. Охрана, конечно, должна закрывать все двери, кроме центральных, хотя они обычно забывают. Но когда я подхожу, дверь не поддается.
– Ну давай же… – ворчу я, дергая ручку. Безрезультатно. Мироздание пакостит мне всеми доступными способами. Это меня достало, и я пинаю дверь, произнеся такое слово, которое приличным девушкам даже знать не пристало.
– Эй, полегче! – слышу голос из-за спины. – Сама опоздала, а виновата дверь?
Разворачиваюсь и замираю. Сумка соскальзывает с плеча и падает на землю. Прислонившись к пустой велосипедной стойке, стоит Уэс Нолан. Губы изгибаются в полуулыбке, идеально сочетающейся с искрящимися зелеными глазами. Слегка выгоревшие каштановые пряди эффектно растрепаны, словно он только проснулся, и за исключением идеально неидеального носа с горбинкой единственный формальный изъян – крошечный шрам над правой бровью. Это можно простить: он привлекает к глазам больше внимания. Ведь когда в них смотришь, все пропало… Если бы Уэс не был так настроен против социальной лестницы старшей школы, он бы легко попал на ее вершину.
– А, привет! Ты меня напугал.
– Это понятно. – Он сверлит меня взглядом.
Уэс – яркий представитель выходцев из Ирландии, я же – стопроцентная ассимилированная американка: чуточку от голландских завоевателей, немного от латиноамериканцев, все это щедро разбавлено кровью жителей Юго-Восточной Азии. Я прекрасно знаю, как взять себя в руки, но его пристальный взгляд заставляет меня принимать близко к сердцу любую мало-мальскую несуразность собственной внешности. Едва заметный неправильный прикус, который я иногда прячу, слегка вытягивая губы, нос шире стандартного, что не позволяет считать его совершенной пуговкой – а именно к этой форме так стремятся пластические хирурги… Мое лицо – и все, что ниже, – просто пылает.
– Что ты здесь делаешь? – умудряюсь просипеть я.
– Тебя жду, – признается он приятным низким голосом. Потом откидывается назад, прищуривается, а его взгляд пронизывает меня насквозь, до неприличия.
Я громко вздыхаю. В животе пульсируют электрические разряды, а на руках встают дыбом волоски. Пытаюсь сглотнуть, но мой рот, похоже, больше не вырабатывает слюну. Прижимаюсь спиной к двери, ощущая спасительную боль от дверной ручки, которая уперлась мне в бедро. Может, хоть это убережет меня и я не лишусь чувств, словно какая-то дурочка из девятнадцатого века. А если я все-таки грохнусь в обморок, будет ужасно, если Уэс меня подхватит?
– Ты ждал меня? – переспрашиваю я и стараюсь не дышать.
– Хочется думать, – отвечает он, усмехаясь, и чары рассеиваются. – Но увы, я же не знал, что ты придешь.
– Ну, да… – Смотрю под ноги, напрасно пытаясь скрыть красное лицо.
– Но если уж ты здесь, можно вопрос?
Полтора шага – и он уже рядом, возвышается надо мной, а я снова восхищаюсь его физической формой.
– Без проблем, – низко, по-мужски, отвечаю я, переусердствовав из-за страха сорваться на писк.
– Слышал, ты пыталась прибить ту девчонку из группы поддержки, которую я встретил вчера в коридоре. Что она натворила? Отбила парня?
Все теплые чувства стынут.
– Что, прости? – изумленно переспрашиваю я.
– Передо мной можешь не извиняться, – пожимает он плечами. – Не меня же пыталась ликвидировать.
– Нет, – нервно выдаю я. – Я не собиралась извиняться… и не пыталась…
Чувствую, как уголки глаз становятся влажными. Подбираю сумку, хочу уйти от Западных ворот.
– Мне надо в класс, – умудряюсь сказать что-то внятное. Но не успеваю сделать и пары шагов, как Уэс подходит ко мне со спины, берет за запястье, и я замираю.
– Подожди, – говорит он, обжигая теплым дыханием шею. – Прости, не хотел тебя расстраивать. Иногда скажу, а уж потом думаю. Иди сюда.
Он ведет меня обратно к неподдающейся двери и кладет мою правую ладонь на ручку. Потом обнимает со спины за талию, полностью повторяя контуры моего тела, и берет мою левую руку. Я, сопротивляясь порыву прижаться к нему, словно кол проглотила.
– Если повернуть ручку и одновременно подергать снаружи, можно ослабить замок, – раздается щелчок, ручка полностью поворачивается, – и дверь откроется.
Дверь поддалась, но мы с Уэсом словно застыли. Что я творю? Стою здесь, обнимаясь с каким-то незнакомцем? В моем сне он герой, но это не значит, что я хоть что-то знаю об этом парне в реальной жизни. Но как же хочется расслабиться в его руках… Интересно, что будет, если я к нему хоть немного повернусь?
Не успеваю. Вырывая меня из грез, звенит звонок. Через секунду коридор с той стороны двери наводнят ученики, переходя из кабинета в кабинет. И надо влиться в этот поток. Поэтому я высвобождаюсь из объятий Уэса, легонько толкаю дверь бедром и делаю шаг внутрь. Но далеко не убегаю.
– Спасибо за помощь, – пищу я.
– Без проблем! – отвечает он, слегка улыбаясь и не двигаясь с места. – Всегда рад помочь оказавшемуся в беде другу.
– Так мы друзья? – кокетничаю я, на расстоянии чувствуя себя немного увереннее.
Уэс задумывается.
– До поры до времени, – отвечает он и расплывается в широкой улыбке, совсем как в моем сне.
Я словно пьяная… Когда у тебя дежавю, мир сначала переворачивается с ног на голову, перекашивается, но потом все встает на свои места.
– Может, нам встретиться как-нибудь, как друзья, поболтать немного? О спорте. Погоде. Твоих склонностях убивать во сне. – Он говорит достаточно громко, и ребята в коридоре могут услышать.
Я тут же возвращаюсь назад, практически закрываю за собой дверь.
– Совсем, что ли… ну-ка замолчи!
– Прости. Шутка. Думал, ты спокойно относишься к подколам на эту тему. Эй, а это что, типа секрет? Меня с этим ознакомили тут же.
– Ну, не совсем, – теряюсь я. – Просто…
– Я, кстати, тебя совсем не осуждаю, – продолжает он. – Хватило вчера мимолетной встречи с пострадавшей, чтобы тебя оправдать. Но если ты хотела сохранить свое расстройство в секрете, наверное, не стоило водить подругу на улицу Вязов.
– Я ее на улицу Вязов не водила… Стоп. Откуда ты знаешь о моем расстройстве? И к тому же там лежал олененок… раненый, и да, это было, наверное, жестоко… но я просто пыталась ему помочь, – невпопад вываливаю я путаные оправдания.
Улыбка гаснет, и он больно хватает меня за запястье.
– Что ты сказала?
– Эй! – выкручиваясь, рявкаю я. На смену бубнящей под нос девчонке мгновенно приходит трезвомыслящий боец. – Не смей даже пальцем ко мне прикасаться, пока я ясно не попрошу обратное.
Не отводя взгляда от своего потенциального противника, ногой открываю дверь и возвращаюсь в школьный коридор.
Белый как снег Уэс застыл на месте. Смотрит так, будто я в камере смертников.
Отлично, думаю я и напоминаю себе, что он, по сути, абсолютно незнакомый мне человек.
– Можешь думать, что ты меня знаешь, дружище, но это не так. И, по-моему, я раскусила, почему ты всегда один.
Щеки у него снова розовеют. И хотя он все еще натянут как струна, но дотронуться до меня больше не пытается.
– И почему?
– Потому что козел и распускаешь руки, – я отворачиваюсь и ухожу, бросая через плечо: – Спасибо за помощь.
И дверь захлопывается.
Протопав по коридору, замечаю у дверей в кабинет Тессу с тетрадками в руках.
– Не могу поверить, что ты пропустила занятие в лаборатории, – говорит она, когда я к ней подхожу, и протягивает записи. – Мы проводили такой эксперимент, просто улет! Я теперь серьезно задумалась о карьере, связанной с естественными науками.
– Так все плохо? – интересуюсь я, забирая бумаги. Стараюсь выкинуть из головы встречу с Уэсом, переключившись на ненависть Тессы к естественным наукам.
– Моя мать интереснее рассказывает о том, что выбросили на распродаже в супермаркете.
Дверь в класс открывается нараспашку, и выбегает девчонка по имени Дженни. Глаза красные, вся в слезах. Прижав к груди учебник, мчится в женский туалет. Меньше чем через тридцать секунд появляется Эмбер. Пит (надо полагать, уже бывший парень Дженни) приобнимает ее за плечи, а она небрежно улыбается, словно ей все по барабану.
– О, да, еще и это!.. – вздыхает Тесса.
– Когда успели? – спрашиваю я.
– Прошлой ночью. Пит работает в паре с Эмбер на занятии, они готовились у него дома. И вуаля. Подозреваю, он устал, что Дженни строит из себя недотрогу.
– Вот урод… – реагирую я. – Бедняга Дженни. Я даже не знала, что Пит нравится Эмбер.
– А когда это ее останавливало? – замечает Тесса и хлопает Эмбер по спине. – Привет! Ты открыла для себя средства от прыщей и сняла брекеты всего три года назад! Неужели комплексы гадкого утенка так быстро забываются?
Я смеюсь, закатив глаза при упоминании рокового изъяна во внешности моей бывшей подруги. У всех свои скелеты в шкафу. У меня – заморочки со сном. У Эмбер – воспоминания о средней школе. До того как исчезли прыщи, а с зубов демонтировали железки, Эмбер все выходные проводила в одиночестве. Ее не приглашали на вечеринки, она никогда не отрывалась со всеми в магазинах. Но летом перед девятым классом все изменилось. Брекеты сняли, прыщи вылечили, и она настроилась в старших классах стать другим человеком. Но, вместо того чтобы лепить этого человека самостоятельно, предпочла подражать соседке, чьей идеальной жизни так долго завидовала.
Ей повезло: Джиджи Макдоналд проект одобрила.
Джиджи подарила Эмбер другой имидж и клюшку для лакросса. А Эмбер оказалась преданной и одаренной ученицей, трудом и потом превратившейся в великолепного лебедя. Но цена шефства оказалась высока. Боясь потерять свое местечко на пьедестале, Эмбер и рта не может раскрыть без одобрения Джиджи, как перчатки меняет популярных мальчиков, словно мумия высасывая их жизненные силы в стремлении вечно сохранять свою молодость и красоту.