Макс Ганин
Презумпция виновности. Часть 2. Свой среди чужих, чужой среди своих. Россия. Наши дни III
Возражений не последовало, и Миша монотонным, но очень приятным голосом стал читать Тору с выражением, акцентируя внимание присутствующих на особо важных моментах. Где-то через полчаса он закончил и закрыл книгу. Жмурин и Будянский с удовольствием вступили с ним в полемику относительно реальности всей истории исхода евреев из Египта. Их спор мог бы затянуться надолго, если бы в дверь не зашел завхоз клуба Батон и не принес подогретую на плитке курицу и тазик с яйцами. Все присутствующие с удовольствием переключились с разговора на трапезу, являющуюся неотъемлемой частью субботнего таинства.
Иосиф прочитал молитву на иврите, освятил яства и дал добро приступить к еде. Тополев с Переверзевым давно уже ждали именно этой части обряда и теперь с жадностью поедали курицу, запивая ее виноградным соком, специально приобретенным для этой встречи Матвеем у барыги из четвертого отряда. Доев почти всю курицу и оставив чуть меньше десятка яиц и половину лепешки, собравшиеся продолжили общение на полурелигиозные темы. Естественно, обсуждались порядки и положуха в колонии, возможности и связи каждого как на зоне, так и на свободе, накидывались варианты ведения совместного бизнеса – как в данный момент, так и после освобождения.
Дверь в комнату резко отворилась. Вошел полковник Балакшин из Тамбовского управления ФСИН, который прибыл в колонию с внеплановой проверкой и, как оказалось, решил начать осмотр территории именно с клуба. Его сопровождал зам по БОР41 ИК-3. Посетители «синагоги» встали, как положено при появлении сотрудника администрации, но не так резко и рьяно, как к этому привык полковник из управы. Эти вялые, на его взгляд, движения контингента вызвали в нем раздражение, и он решил немедленно показать всем присутствующим, кто в доме хозяин.
– Что вы тут делаете? – строго спросил он заключенных.
Все молчали, стараясь не привлекать к себе внимания.
– У нас, евреев, сегодня Шабат… – начал Гриша, поняв, что, кроме него, никто ответить не посмеет. – Поэтому с разрешения администрации колонии мы открыли в этой комнате синагогу, читаем совместно Тору и произносим молитвы.
– Какие молитвы? – с пренебрежением и даже отвращением переспросил Балакшин.
– Субботние! – уточнил Григорий.
– А это у вас что такое? – поинтересовался полковник, открывая крышку кастрюли, стоявшей на полке рядом с Иосифом. – Курица? Яйца? Хлеб? А это что? – брезгливо продолжил он, поднимая мусорное ведро, полное костей и скорлупы. – Ели в неположенном месте? Это нарушение! Кто принес еду?
– Это я принес, – мгновенно отреагировал Тополев, чтобы не дать Балакшину возможности назначить виновным первого попавшегося, в особенности Матвея, на которого полковник уже уставился и, видимо, мысленно принял решение, кого персонально наказать.
– Переписать всех, наказать и провести воспитательную работу, – еще больше разозлившись крушению своих планов, очень строго произнес проверяющий. – Я вам покажу еврейский конгресс! Тоже мне, Богом избранная нация нашлась! Такое же говно, как и все в этом лагере! Я не позволю вам тут свою избранность показывать! Всех на карандаш и выговор, чтобы неповадно было в следующий раз из себя евреев строить!
– Товарищ полковник! – обратился к Балакшину зам по БОР. – Тут присутствуют в основном все положительно характеризующиеся осужденные. Может быть, простить на первый раз?
– Простить? – гневно закричал полковник. – Кого? Этих? – он чуть было не сказал «жидов», но вовремя заткнулся и стал буравить взглядом заместителя начальника колонии. – Вот этому точно выговор – за то, что позволил себе со мной заговорить! – указывая на Гришу, скомандовал Балакшин. – И вот этому! – ткнув пальцем в Иосифа, продолжил он. – За то, что находился ближе всего к продуктам питания в неположенном месте. Всю еду отнести на вахту! – скомандовал он напоследок, осмотрел остальных строгим взглядом, остановился около Матвея, просканировал его с ног до головы и молча вышел из комнаты.
Зам по БОР показательно потряс кулаком в воздухе перед провинившимися и поспешил за проверяющим.
Конечно, заместитель очень рисковал, осмелившись предложить не наказывать всех за нарушение правил внутреннего распорядка. Но он прекрасно понимал, что большинство из присутствующих в импровизированной синагоге занесли деньги, и немалые, за свое условно-досрочное освобождение, и любой полученный ими выговор перечеркивал проделанную работу и сильно отдалял, а для кого-то ставил крест на положительном результате в суде.
– Еще чего! «Еду на вахту» … – передразнил Балакшина Гриша и взял кастрюлю. – В отряд отнесу, и доедим ближе к вечеру.
Все разошлись по отрядам. После обеда Гришу и Иосифа вызвали на вахту ДПНК и приказали им написать объяснительные по поводу нарушения внутреннего распорядка. Вечером пришел Толик и сообщил, что его вызывал Шеин, сильно ругался и в конце концов заявил, что синагогу разогнали.
– Да, именно так и сказал, что первый еврейский конгресс разогнан, – расстроившись, произнес Нафталиев. – Я так долго искал родственные души, чтобы можно было пообщаться, почитать Тору, послушать умных людей! А тут этот проклятый антисемит Балакшин… Не любит он нас, евреев.
– Не расстраивайся, Толик! – успокаивал его Миша Лернер. – Найдем мы другие способы для общения и встреч! Главное сейчас, чтобы никому из нас этот Шабат боком не вышел.
Иосифа, естественно, отбил Шеин. Он отвел от него гнев Балакшина и все обвинения. Поэтому единственным, на кого должны были теперь обрушиться все палки, был Тополев, которому предполагалось в назидание и для бравурного отчета наверх выписать выговор с последующим выдворением в штрафной изолятор на пятнадцать суток. Так бы и было, если бы не заявление, которое Гриша написал и не только отдал на вахту, но и отправил закрытым письмом в надзорную прокуратуру и в Тамбовский офис по правам человека со следующим текстом:
«В августе 2015 года ко мне, гражданину Израиля, обратилась группа отбывающих наказание в ФКУ ИК-3 с просьбой о создании синагоги на территории колонии. Я, в свою очередь, обратился с заявлением к сотруднику администрации Яровому С. Г. В своей просьбе я описал цели создания синагоги, список осужденных, изъявивших желание посещать религиозные обряды, и попросил выделить помещение для этих целей.
Согласно п. 4 ст. 14 УИК РФ в учреждениях, исполняющих наказание, осужденным разрешается совершение религиозных обрядов, пользование предметами культа и религиозной литературой. В этих целях администрация указанных учреждений выделяет соответствующее помещение.
Нам выделили комнату в клубе, где мы и начали собираться по субботам на молитву. Религиозный обряд данной молитвы предусматривает благословение пищи раввином и ее совместное употребление. Для этих целей мы заказывали в передачках курицу, хлеб и забирали из столовой полагающиеся нам по утвержденному начальником колонии меню вареные яйца – минимальный перечень продуктов, необходимый для проведения обряда.
В день приезда Балакшина Д. С. с проверкой в ИК-3 я поинтересовался у Ярового С. Г., можем ли мы сегодня в обычном порядке провести обряд в клубе, на что получил одобрение. В этот день пришло максимальное количество иудеев – девять человек. Кикозашвили И. М. читал молитвы, а мы повторяли за ним, после чего он освятил пищу, и мы стали читать Тору по очереди и обсуждать ее. В этот момент зашли Балакшин Д. С. и Карташев А. Н. Сфотографировав нас, они потребовали объяснений, которые мы и дали. После чего через несколько дней меня вызвали на вахту и попросили написать объяснение по этому факту. Я написал. Но данное мной объяснение не устроило работников администрации, потому что я не упоминал о том, что мы употребляли пищу в неположенном месте. Я по настоятельной просьбе Ярового С. Г., пообещавшего мне, что взыскания не будет, переписал объяснительную под его диктовку. После этого мне единственному из всех присутствующих в синагоге выписали выговор.
А еще через несколько дней начальник ФКУ ИК-3 Шеин А. В. вообще запретил нам собираться для проведения иудейских обрядов. На наш вопрос, почему в помещении, выделенном под православный храм, можно есть просвирку (хлебобулочное изделие), а в помещении, выделенном под синагогу, нельзя осуществлять религиозный обряд, связанный с употреблением пищи, мы не получили ответа.
Согласно ст. 8 УИК РФ, «уголовно-исполнительное законодательство РФ основывается на принципах законности, гуманизма, демократизма, равенства осужденных перед законом, дифференции и индивидуализации исполнения наказаний, рационального применения мер принуждения, средств исправления осужденных и стимулирования их правопослушного поведения, соединения наказания с исправительным воздействием. Считаю, что принцип этой статьи грубо нарушен администрацией колонии.
В свою очередь, в марте 2015 года, будучи в СИЗО-3 (Бутырка) г. Москвы, я посещал синагогу, где мы вместе с раввином молились, читали Тору и употребляли пищу, что фиксировалось на фото- и видеокамеры сотрудниками ФСИН для предоставления отчетов о соблюдении прав осужденных.
Значит, в Москве ст. 14 УИК РФ интерпретируют одним образом, а в Тамбовской области по-другому? Либо в ФКУ ИК-3 именно к иудейской вере и обрядам относятся предвзято? Хотелось бы с помощью прокуратуры получить ответы на данные вопросы, дабы не беспокоить пока вмешательством в этот спор главного раввина России и правозащитные организации».
– Ну и зачем ты все это написал? – спросил Яровой, размахивая перед собой бумагой за подписью Тополева. Он сидел в восьмом бараке в кабинете отрядника, так как замещал находящегося в отпуске официального начальника отряда Иванова Валерия Викторовича, с которым Гриша еще не был знаком, но уже много хорошего о нем слышал.
– Потому что вы меня обманули, – очень спокойно и довольно тихо ответил Григорий. Он знал, что если хочешь заставить собеседника понизить тон разговора, то надо говорить настолько негромко, чтобы оппонент прислушивался и волей-неволей начинал говорить тише. – Вы пообещали, что выговор никто не получит. Я вам поверил и переписал объяснительную так, как вы просили. И что я узнаю? Меня вызывают на вахту и предлагают расписаться за взыскание за употребление пищи в неположенном месте! Это письмо – моя реакция на несправедливость и вашу подлость.
– Ты что же, думаешь, что опера дадут твоим закрытым письмам возможность уйти дальше стен колонии? – усмехнулся Яровой.
– Так по закону открывать и предавать цензуре закрытые письма в соответствующие государственные органы запрещено! – парировал Гриша.
– Так это по закону… – продолжил, нагло улыбаясь, главный отрядник.
– Ничего страшного. Вы сами прекрасно знаете, что есть по крайней мере два способа отправить эти письма, минуя вахту и ваших хваленых оперов.
– Например?
– Например, через освобождающихся или через свиданку. На крайняк сюда, в колонию, довольно часто приезжают разные уполномоченные по разным правам. Так можно и им отдать с комментарием, что проклятые мусора не дают жалобы на них отправлять!
– Нестандартно мыслите, молодой человек! Это хорошо. А теперь давай серьезно поговорим, – предложил Яровой и пригласил Григория присесть напротив себя с другой стороны стола. – Ты же прекрасно понимаешь, что Балакшину кого-то в виде жертвы отдать придется. Ты представляешь, как он расстроился, когда увидел людей намного умнее его, абсолютно не дрожащих при его виде, да еще и с кастрюлей курицы и яиц? Да он после вас часа два отпыхнуть42 не мог – вот как вы его разозлили. И, естественно, он жаждет крови!
– Я все прекрасно понимаю. Но почему я? – возмущенно спросил Гриша.
– А вот теперь давай размышлять логически. Все, кроме тебя и Анатолия Нафталиева, занесли начальнику немаленькие бабки за свое благополучие и максимально короткое пребывание в нашей гостеприимной колонии. Толик для этого лагеря сделал столько, сколько никому даже не приснится. Да и сидит он больше вас всех вместе взятых и без единого нарушения, так что его трогать грешно. И ты – человек с четырьмя взысканиями с СИЗО и мутной биографией. Вот и скажи мне, кого отдавать Балакшину на съедение?
– Я сразу предупреждаю: если вы захотите меня на кичу отправить, я такой скандал закачу, что мало никому не покажется! По-моему, в моих способностях это сделать сомнений возникать не должно!
– Я понимаю, что ты мне теперь долго верить не будешь, но я готов тебе гарантировать, что в штрафной изолятор тебя не отправят. Взыскание уже наложили, оспаривать его не надо. Если мы с тобой договоримся, что этого заявления не было, и ты дальше эту тему с синагогой педалировать не станешь, то на этом вопрос будем считать закрытым.
– А как же кровожадный Балакшин будет спать дальше без моей кичи?
– А мы ему расскажем, что ты оказался человеком очень скандальным. И даже твою заяву покажем в качестве доказательства. Да и потом он отходчивый! Если сразу тебя не закрыл в ШИЗО, значит, и не будет этого делать. Уже много времени прошло. У него и без тебя голова болит: шесть зон, два СИЗО и колония-поселение в области.
– Ну что же, придется поверить вам в очередной раз. Обещаю, что это заявление дальше этого кабинета никуда не уйдет.
– Вот и прекрасно, договорились! А верить никому в лагере не надо, в особенности сотрудникам администрации. Вот тебе пример из последних событий. Ты же знаешь Николая Косенко?
– Да, знаю, – настороженно ответил Гриша.
– Ну и наверняка знаешь его историю, как он из СУСа стал завхозом, договорившись с Шеиным?
– Слышал.
– Ему Алексей Валерьевич пообещал, что после освобождения, несмотря на нахождение в специальных условиях содержания, Коля не получит никаких ограничений на свободе. Так вот, сегодня твой Космос расписался в спецчасти за год надзора и был явно взбешен произошедшим.
– Год надзора? – переспросил не совсем понявший, что случилось с Николаем, Тополев.
– Всем, кто попадает в СУС или, того хуже, БУР, после освобождения решением суда по ходатайству колонии присуждают различные срока надзора, когда надо приходить в полицию и отмечаться раз в неделю, а то и чаще. Также запрещается посещать массовые мероприятия, покидать жилище в ночное время; есть многие прочие ограничения. Вот когда Шеин с Космосом договаривались, он ему в том числе обещал безнадзорку, а сам лично подписал заявление в суд на своего подопечного, и теперь отмораживается и говорит, что не в курсах. Ты, кстати, про Алика из пятого отряда слыхал?
– Нет. А кто это?
– Тебе разве Толик, твой новый еврейский брат, не рассказывал про своего ВИП-сидельца?
– В первый раз слышу.
– А ты порасспрошай его, а пока послушай. У Алика та же беда, что и у тебя: мошенничество. Как я знаю, у него крупная строительная компания в Москве. Его на каком-то тендере подловили, где он не смог работу до конца выполнить по независящим от него причинам. Но так как объект был государственной важности, то решили из него сделать козла отпущения и влудили ему восьмерик срока. Фирма у него не распалась после этого и без него довольно нормально работает. Когда он к нам приехал, то сразу договорился и с Шеиным, и с Ферузом, что за сто тысяч рублей в месяц и тем, и этим ему будет обеспечена безопасность и комфортные условия отбывания наказания. Как я уже сказал, живет он в Кремле, у него там куча шнырей, которые за еду выполняют все его пожелания и просьбы. У него несколько трубок и даже свой персональный ноутбук, который хранится в кабинете начальника отряда на случай шмонов, а так он постоянно им пользуется. Алик прямо со шконки управляет своей компанией, готовит документы для тендеров, отправляет деньги через банк-клиент, отчетность для налоговой и многое другое. Я сам все это неоднократно видел. Так к чему я тебе все это рассказываю? А, да… Вот увидишь: не пройдет и несколько месяцев, как Шеин и его кинет. Вот сейчас Алик за свои деньги купол позолоченный для нашего тюремного храма сделает, а после этого жди подставы.
– Не любите вы Алексея Валерьевича, как я посмотрю!
– А кто же любит человека, который только на свою мельницу воду льет, а на другие перекрывает, да еще и стращает?
***
Когда верхи не могут, а низы не хотят, проблемы начинаются у всех. Откровения Ярового навели Гришу именно на эту мысль, и вскоре происходящие в лагере события стали тому подтверждением. Сперва был нанесен удар по так называемым участникам еврейского конгресса. Первым под раздачу попал Толик Нафталиев, которого поймали в комнате отрядника поедающим котлеты с жареной картошкой рядом с включенным ноутбуком начальника отряда, на котором была секретная информация по ближайшим оперативным мероприятиям в колонии. Анатолия отправили на пятнадцать суток в ШИЗО, несмотря на все его предыдущие заслуги. Отрядника отстранили от работы на время служебной проверки, которую тут же организовало областное управление.
Переверзева взяли в закрытой бендеге с телефоном на руках. Как по секрету рассказал ДПНК Кравинец, шли специально по его душу, и сдал его операм Максим из тринадцатого отряда, который трудился в цеху металлоконструкций в отделе технического контроля и, естественно, отрабатывал свою должность сливом информации на зэков. Сережа, на свое счастье, отделался всего лишь выговором.
На проходной колонии задержали так называемые ноги – вольнонаемного мастера с телефонами и сим-картами, который нес все это богатство кому-то из зэков в зону, получив до этого стопроцентную предоплату. Оперативники колют его на связь с Мишей Лернером: якобы, по их данным, бо́льшая часть контрабанды через промышленную зону контролируется именно им.
Далее в самом лагере тоже начались интересные происшествия. Некий Иван из тринадцатого отряда напился до беспамятства и словил белую горячку. Его, естественно, положили в медсанчасть, куда набежало все руководство колонии. Блатные Ваню объявили подвопросником за то, что он по пьяни свалился в сортире и мог перемазаться в фекалиях. Его оперативно отправили в больничку в ИК-1, а затем, после недельных капельниц, – в ЛИУ-7, где его уже окончательно опустили до обиженного.
Затем один идиот из седьмого отряда затянул на зону через передачку кокаин в банке с сухим молоком. Он и еще четверо его корешей передознулись. Один помер в санчасти от эпилептического приступа, остальных закрыли в стакане43 на вахте и вызвали Феруза, Поэта и других блатных для разборки. Они, недолго думая, отмутузили этих четверых до кровавых соплей и объявили обиженными. После всего этого положенец был вынужден на месяц ввести воздержание от дури – наркотических средств – и синьки – алкоголя.
***
Ближе к полуночи Женя Соболев растолкал спящего на шконке Гришу и попросил того пройти в каптерку для разговора с Колей.
– Я уже сплю и никуда не пойду, – ответил Тополев, не желающий иметь никаких дел, а тем более о чем-то разговаривать с предателем Косенко.
Завхоз ушел, а минут через пять подбежал Лепеха.
– Гриш, вставай! – нараспев заискивающе попросил Лепихов. – Там Будянский и Переверзев тоже сидят и тебя ждут. Сказали, что никуда до утра не уйдут, пока ты к ним не придешь.
Григорий с неохотой встал, оделся и пошел в дальнюю часть барака, где в каптерке сидели Космос, Соболев, Мещенков, Илья и Сережа. Стула для Тополева не нашлось, поэтому ему пришлось стоять, как школьнику перед педагогическим советом, что, естественно, Гирше сразу же не понравилось и вызвало резкую негативную реакцию и жесткий тон общения.
– Вы тут что, в ночной допрос решили поиграть? – спросил Гриша, войдя в комнату.
– Не быкуй! – резко одернул его Космос.
– А то что? – так же резко отреагировал Тополев.
– Спокойно, пацаны! – негромко и довольно дружелюбно произнес Будянский. – Мы собрались, чтобы выяснить ряд неудобных моментов, поэтому давайте будем делать это цивилизованно. Вот у меня первый вопрос к Грише. Где мои сто тысяч?
– Я тебе уже говорил, Илья, что перевел их девушке Николая, – ответил Тополев все еще взволнованным голосом. – Он пообещал, что она откроет счет в Альфа-Банке, через который я буду торговать и зарабатывать деньги.
– Да, ты мне это говорил, – подтвердил Будянский. – Николай! Что скажешь?
– А почему ты мне сразу не сказал, что это не твои деньги? – взорвался Космос.
– А что? Если это мои, то их можно украсть, а если Будянского, то нельзя? – почти стальным голосом произнес Гриша.
– Ты в ком тут крысу увидел? – заорал Косенко и вскочил.
– Спокойно, спокойно! – повысив голос, заговорил Илья, встав между сторонами конфликта. – Я так понимаю, что Николай подтверждает поступление денежных средств на подконтрольный ему счет от Григория?
– Да, – ответил Косенко и обратно сел на свой стул у окна.
– Отлично! – продолжил Будянский. – С этим вопросом решили. Гриша, тогда получается, что ты мне больше ничего не должен, а с Николаем мы этот вопрос отдельно обкашляем.
– Я сам тебе верну эту сотку за Колю! – вмешался в разговор Виктор Мещенков.
– Ну, вот и порешали! – довольно констатировал Илья. – Вопрос закрыт?
– Нет, не закрыт! – снова активизировался Космос. – Он мне еще двенадцать тысяч должен за трубы и полтос за проживание в моей медсанчасти.
– Какие двенадцать тысяч? – опешив от такой наглости, спросил Григорий.
– Такие! Я, рассчитывая на тебя, обещал на вахте поменять трубы в бараке санчасти. Я свое слово привык держать, поэтому с тебя двенашка.
– Я тебе и так сорок тысяч за этот месяц перевел за еду, на счет телефона и так далее. У меня все ходы записаны! А то, что ты сам по своей воле наобещал, – так это твои личные проблемы, которые меня совсем не интересуют. И мы с тобой не договаривались ни о каких ремонтах и о плате за проживание. Я бы тебе сразу сказал «нет», если бы ты мне это предложил.
– Коля, тебе и так Виктор денег загнал за стройматериалы, как я знаю. В том числе и на трубы? – резонно спросил Будянский. – Ты что же, хочешь в два конца срубить?
– Это за другие трубы! – дерзко ответил Косенко.
– Ладно! – резко прервал его Илья. – Предлагаю этот вопрос закрыть раз и навсегда. Извини, Гриша, что разбудили тебя! Ты можешь идти, а мы еще поговорим.
На следующий вечер, когда Переверзев вернулся с промки и пообщался с женой по их общему с Гришей мобильнику, он пригласил Тополева прогуляться во дворе.
– Ты молодец. Здорово ты вчера этому Космосу! Не испугался противостоять ему. Молодец! Некрасиво он, конечно, с тобой поступил. Но каков Будянский? Разрулил все…
– А вы о чем-то еще говорили, когда я ушел?
– Мой вопрос тоже разбирали с Космосом: он у меня тоже на стройматериалы деньги брал в обмен на поощрение и кинул. Но Витя этот долг на себя взял и вчера же мне всю сумму на карту вернул. Так что теперь в медсанчасти вовсю правят Мещенков и Будянский.
– Да и Бог с ними, – прервал неприятный для себя разговор Гриша. – Ты со мной о чем-то поговорить хотел?
– Да. На промке два места освободилось: ребята по УДО ушли сегодня. Так что можно попробовать тебя пристроить. Первое – учетчиком на склад, а второе – оператором в котельную. Работа непыльная и в теплых местах. Поощерюхи всегда по итогам квартала. Обе должности стоят двадцатку. Интересно?
– Конечно, интересно! Главное, чтобы взяли.
– Это все в наших руках! – с пафосом ответил Переверзев.
На должность учетчика Гришу не пропустил главный безопасник Борисыч, а вот с котельной все оказалось намного проще. Вечером по мобильному Сережа связал Тополева с Танкистом – вольнонаемным сотрудником, отвечающим за работу котельной. Тот расспросил Григория в первую очередь о статье, по которой тот сидит, сославшись на то, что не хочет иметь дела с наркоманами и насильниками. Мошенники – дело другое, с ними он готов работать с превеликим удовольствием. Далее спросил, имеет ли потенциальный оператор хоть какой-то опыт работы с газовым оборудованием, и, когда услышал в ответ, что последний год на свободе Гришина компания как раз занималась проектированием и установкой всего, что связано с газом, очень обрадовался. Предложил на следующий день познакомиться лично и пригласил подойти на вахту к одиннадцати часам.
На встрече, Танкист передал Григорию список запчастей для котла и сообщил, что их надо приобрести за двенадцать тысяч рублей. И если он готов, то на работу его берут. Гриша согласился. В тот момент, когда они уже собирались пожать друг другу руки для закрепления договоренности, появился Космос, который тут же наехал на вольнонаемного в свойственной ему хамской манере. Коля кричал на него, обвиняя во взяточничестве при приеме на работу, а затем сообщил, что связываться с Тополевым нельзя, потому что он непорядочный человек и не выполняет взятые на себя обязательства. Танкист испугался и быстро ретировался на промку, а Гриша еле сдержался, чтобы не врезать Коле по морде. Краем глаза заметил внимательно наблюдающего за происходящим ДПНК Кравенца, который в случае драки с удовольствием бы отправил Тополева в ШИЗО, так как был давно уже подмазан Космосом.
На следующий день утром на мобильный перезвонил Танкист и, извинившись, отказал Тополеву, ссылаясь на нежелание с кем-либо ссориться по этому поводу. Вечером обиженный Уголек по секрету рассказал Грише, что на промку приходили Коля Косенко и Женя Соболев. Они требовали от Танкиста, чтобы тот не брал Гришу на работу.
Через два дня Григорий не пошел в столовую на обед, оставшись еще с десятком соотрядников в бараке. Пришел Соболев и сказал, что именно Гришу вызывают на вахту за отказ выходить на прием пищи. В дежурке Кравинец потребовал от него написать объяснительную. Тополеву пришлось придумывать слезную историю о сильном расстройстве желудка, которую он красочно изложил на бумаге. Кравинец, конечно, с удовольствием влепил бы ему выговор, но в этот день дежурным помощником начальника колонии был Алеся, которого данные объяснения устроили, и он отпустил Гришу обратно в отряд без замечания.
– Да понятно, что это происки Космоса! – заявил Матрешка, выслушав подробный рассказ Тополева о произошедшем. – Это его месть тебе за то, что ты не только под него не лег, а еще и всю ситуацию перевернул в свою пользу. Теперь твоя задача – не попасться на ерунде.
– Понял тебя. А какая во всем этом противостоянии роль Жени Соболева? – поинтересовался Григорий.
– Женек очень боится Косенко, поэтому и помогает ему. Не будет Космоса – и от тебя отстанут, вот увидишь.
– Да ему еще три месяца до освобождения! Он тридцать первого декабря на свободу выходит. Что мне, до Нового года осторожничать?
– Ну, во-первых, осторожность еще никому не помешала. А во-вторых, ты что, думаешь, Косенко со всеми на вахте вась-вась? Ни фига! У него тоже свои недоброжелатели есть, и более авторитетные, чем Кравинец. Так что я не удивлюсь, если Николая еще до освобождения изолируют от нашего общества. К тому же, настало время нового завхоза медсанчасти – Вити Мещенкова, которому это место ох как нужно для УДО!
– Так он ведь человек Космоса! Он ему деньги платит за теплое место в палате.
– Витя оказался человеком прожженным. Он, выясняется, не только Космосу платит, а еще и Шеину. Так что очень скоро мы станем свидетелями преинтереснейших событий.
***
У Гриши во второй раз за неполных два месяца отлетел мобильник. Фишка вовремя сообщила, что в локалку отряда заходит главный безопасник, но Тополев был на кухне и, пока успел добежать до своей шконки, чтобы снять телефон с зарядки, включенной в скрытую в полу розетку, Борисыч оказался уже в спальном помещении. Григорий не придумал ничего лучше, чем спрятать запрещенный смартфон под подушку своей кровати и отойти подальше к окну. Опытный сыскарь попросил всех покинуть комнату, а сам сделал круг между рядами кроватей. Когда он ушел, Гриша первым делом бросился к подушке, но под ней телефона не было. Женя Соболев, который ходил вместе с Борисычем по бараку, сказал, что даже не заметил, как тот подходил к каким-либо шконкам, но вместе с тем передал Григорию, что перед уходом Борисыч просил передать ему привет.
– Тебе надо быть максимально осторожным и не покидать локалку без разрешения, ходить на все мероприятия и повременить с приобретением новой трубки, – посоветовал Женя. – Так как ты со всеми поссорился, то теперь за тобой будет особый присмотр.
По протекции Матрешки Тополева пригласил к себе на разговор Борисович. Сперва долго беседовали за жизнь, пока не пришли проверяющие из Управы, и Гришу попросили подождать в коридоре.
– Заходи! – скомандовал Борисыч, оставшись один. – Вот скажи мне, ты в лагере всего пару месяцев, а у тебя уже куча ярых почитателей и еще более ярых противников. Как ты так сумел?
– Ну, кто против меня, я знаю, а вот своих почитателей…
– Как же? Лепеха с Кабаном за тебя. Матрешка говорит, что ты пацан нормальный. Даже этот хитрюга Переверзев суетится, чтобы тебя на работу взяли.
– Приятно слышать! Но меня сейчас больше враги волнуют.
– Космос, что ли? Не волнуйся по его поводу! Главное, сам глупостей не наделай, и все у тебя будет хорошо.
– Спасибо большое, Сергей Борисович! Могу идти?
– Подожди. – Безопасник достал из ящика стола их с Переверзевым телефон. – Код мне скажи к трубке – и можешь быть свободным.
– Да пожалуйста! Там все равно ничего нет. Мы по нему только звонили.
– Что, ни фотографий, ни букмекерских программ, ни киви-кошелька?
– Нет, конечно. Мы же не дети, чтобы этой ерундой заниматься!
– Вот и отлично! Говори код!
– 1245…
***
У Макса Демидова и его вечно кислого друга Андрея Муравьева «выстрелило» УДО, причем у первого за сорок дней до конца срока, а у второго – за семьдесят. После приятного известия Максим был на седьмом небе от счастья и активно строил планы на жизнь после выхода из колонии, а Муравей, наоборот, впал в сильную депрессию: бо́льшую часть времени лежал на шконке и о чем-то мучительно думал. Они оба подавали свои документы на комиссию в администрацию колонии еще в начале июля, затем с помощью адвоката, которого наняли в складчину за двадцать тысяч рублей, направили ходатайство в суд об условно-досрочном освобождении.
По словам Максима, с адвокатом намного быстрее и надежнее. Судья всегда обращает внимание на то, кто тебя защищает: платный или положняковый адвокат. Конечно, защитник берется защищать не всех. Они обычно требуют, чтобы клиент был на облегченных условиях содержания. А для этого надо иметь работу, несколько поощрений и, естественно, отсутствие взысканий. На примере удачного для них решения суда Гриша сделал для себя вывод, что от момента возможности подачи заявления на УДО и до освобождения в лучшем случае проходит минимум два-три месяца. Поэтому он сможет увидеть свободу только в июле 2016 года – и то если повезет: если он сможет выполнить все необходимые для этого условия. А самым главным теперь для него было трудоустройство и заработок поощрений.