Макс Уэйд
Океан Разбитых Надежд (2024 edition)
Я медленно перемещаюсь в гостиную. Включив телевизор, я начинаю листать канал за каналом, но мне даже посмотреть нечего. В тишине раздаются щелчки пульта. Шестнадцать – очень странный возраст. Интересно, что смотрит Люк? Да и смотрит ли он телевизор вообще?
«Дорогой Люк,
В мире есть только одна вещь загадочнее тебя – это звезды. Ты бороздишь в окутывающей тебя темноте, освещая путь собственным светом, как будто космос вовсе не бесконечный. Как такое возможно?
Девушки – создания с необычайным количеством интересующих их вещей. Наверное, я могу поздравить тебя: ты полностью меня интересуешь. Я разрываюсь на части, когда дело касается выбора, о чём бы мне спросить тебя. В моей голове зреют тысячи вопросов одновременно, представляешь? И, наверное, первым и самым желанным станет твой голос. Бархатный и чистый, быть может, хриплый и срывающийся – мне всё равно. Какой он? Мне бы хотелось, чтобы ты говорил со мной, будь ты в хорошем или плохом настроении. Длинная фраза или одно слово, любой твой вздох, Люк, – мне необходимо слышать тебя рядом. Ты можешь поговорить со мной?..»
Я отчаянно пытаюсь представить его голос, но у меня ничего не выходит. Сколько бы я ни вспоминала, я не могу услышать его в голове так же отчётливо, как голос Мориса или Билли, например. Единственное, в чём я не сомневаюсь, так это в том, что он вовсе не такой уверенный, как у остальных. Только так могут говорить люди, у которых нет друзей. Если они, конечно, не молчат всю жизнь.
Внутри всё сжимается, когда я это осознаю. Каждое написанное слово для меня как лезвием по сердцу – моему и Люка одновременно. И, когда их становится всё больше, я даже представить не могу, какую боль они причинят нам обоим.
«Дорогой Люк,
Твои прикосновения – это чудо. Когда я представляю, как ты меня касаешься, мне кажется, что у меня перехватывает дыхание. Я боюсь спугнуть это чувство, словно бабочку, случайно опустившуюся на мою руку. Я представляю наше первое прикосновение, и моя ладонь вспыхивает таким пламенем, что можно было бы осветить весь Хантингтон. Да что там, огоньки были бы видны даже из самой отдалённой части Йорка. Твои руки наверняка теплее солнца.
Наверное, одно твое касание, Люк, способно зажечь меня…»
Глава 2
Последняя фотосессия осталась позади, а это значит, что моё портфолио будет готово со дня на день. Что ж, режим ожидания включён. Протягивая мне кофе, мама впервые улыбается от уха до уха. Пока мы вместе идём к выходу, мне даже начинает казаться, что она вот-вот меня похвалит.
– Думаешь, тебе продлят контракт?
И на что я надеялась?
– Может быть, – отвечаю я.
Но на самом деле мне просто хочется поскорее покончить с чередой испытаний вроде сегодняшней фотосессии. Если контракт не продлят, мама будет всё лето таскать меня по Хантингтону, чтобы «обеспечить достойное будущее». Я уже достаточно глубоко пустила корни в моделинге, чтобы рыпаться, и если мне откажут, то я буду вынуждена всюду носиться за мамой, как хвостик.
Меня никогда не тянуло к моде. Я была готова носить дешёвый, но удобный сарафанчик, ходить в кедах круглый год и не тратить два часа на макияж. Зато у меня получалось хорошо ходить на каблуках. Вообще я считаю, что в жизни нет ничего, чему нельзя было бы научиться. Если я буду заниматься достаточно усердно, то в один прекрасный день встану на самые высокие в мире каблуки. Но к делу обязательно должна лежать душа.
И я солгу, если скажу, что не понаслышке знаю об этом.
Хлопающий по спине рюкзак подгоняет меня к остановке, и с каждым шагом ощущение наступающего лета усиливается. Тёплый ветер приносит из булочной запах свежего хлеба, перед которым невозможно устоять, – я покупаю в дорогу несколько пышных булочек. Даже колокола сегодня бьют как-то особенно легко. Мне как будто снова шесть, и мне не важно, где я: в кипящем туристами центре Йорка или на окраине безлюдного Хантингтона.
С тех пор каждое моё лето начинается с жужжания молнии, пробежки до остановки и долгожданной встречи с бабушкой в её детском доме. Но так было не всегда. Когда-то меня бросало в дрожь от одной мысли, что мне придётся провести три месяца с ребятами, которые постоянно то ссорятся, то мирятся, то устраивают вечеринки каждые выходные, то не выходят из комнат – в основном в сезоны дождей. Мне всегда казалось, что бабушкины воспитанники на своей волне. Но, когда я немного пожила с ними под одной крышей, я поняла: всех, даже самых разных, объединяет одно.
Они все здесь не по своей вине.
Вот, например, восьмилетняя Луиза попала в приют совсем крохой. Русоволосая девочка, обожающая плюшевые игрушки и толстые энциклопедии, стала кляксой на семейном портрете. Я никогда не интересовалась её родителями, но знала, что им было куда приятнее развлекаться с деньгами, чем с маленькой, к тому же «незапланированной» дочерью. Вот, что бывает, когда человек появляется не в то время и не в том месте. Плюшевый мишка – её единственное напоминание о прошлой жизни.
Но разве это была жизнь?
Джейкоб попал сюда после несчастного случая. Его родители погибли в автокатастрофе под Йорком восемь лет назад. В тот день снег валил стеной, а колёса автомобиля чудом не сходили с трассы. Но чудо, как ему и полагается, было недолгим. Кроме оглушающего металлического скрежета, предсмертных хрипов и сирен спасательных служб Джейкоб не помнит оттуда, наверное, ничего. Единственным напоминанием о родителях ему служит прямоугольное зеркало в ванной, откуда на него смотрят два лица из одного. Джейкоб постоянно отшучивается, когда ему задают вопросы насчёт прошлого. Так юмор и стал частью его характера – он стал пластырем, под которым скрывается шрам.
Ростом он едва дотягивает до моего подбородка, постоянно красит волосы в ярко-рыжий, из-за чего больше похож на осенний лист. Его настоящий цвет схож с моим – оттенок горького шоколада. Сейчас его карие глаза горят жизнью, и Джейкобу никогда не сидится на месте. Этот карлик носится по всему корпусу, то подкалывая парней, то дёргая девочек за косички. Во всём этом мало приятного, но… он всего лишь ребёнок. Конечно, ничего плохого в свои тринадцать Джейкоб натворить не сможет.
В отличие от Билли Акерса. Но о нём позже.
Лин в детский дом тоже сдали маленькой. Покорительница социальных сетей родилась с пороком сердца, который поставил точку в браке её родителей, но лишь запятую в сердце моей бабушки. Скоро Лин исполняется пятнадцать.
Но я совсем не интересовалась Люком. Я не знаю, чем он любит заниматься, с кем общается, как раз-таки не знаю ничего, кроме имени.
Как только я выхожу из автобуса, передо мной вырастают высокие ворота детского дома. Снаружи он чем-то напоминает замок, утопающий в зелени: за последние пару лет маленький сад разросся так, что главный корпус теперь едва различим за кронами деревьев. Душистый аромат роз обволакивает меня с ног до головы. Кажется, что чем дольше я здесь стою, тем дальше оказываюсь от города. Никакого транспорта. Никакой суеты. Одно только журчание Ривер Фосс, мелодичный стрекот цикад и шелест листьев.
Даже во дворе всё так же пусто. На небольшой парковке стоит всего две машины, на одной из которых, красной, бабушка разъезжает по Хантингтону на выходных. Эта старенькая, выцветшая, но всё ещё красивая крошка грохочет так, что любой гонщик ей позавидует. А вот вторую машину, на фоне которой бабушкин драндулет прибавляет в возрасте лет так тридцать, я вижу впервые. Из опущенного окна доносятся что-то активно обсуждающие взрослые голоса.
Не обращая внимания на гостей, я решительно иду к почтовому ящику. Несмотря на жару, мои коленки дрожат. Скинув рюкзак со спины, я шмыгаю рукой под молнию. Долго искать конверт не приходится: я специально положила его сверху. Письмо Люку летит в почтовый ящик и уже через секунду глухо приземляется на дно.
В последний раз глубоко вдохнув, я решительно направляюсь к крыльцу. Тонкая извилистая дорожка ведёт меня к главному входу, где меня уже ждёт широко улыбающаяся бабушка. Её маленьких голубых глаз почти не разглядеть за толстыми линзами очков, но одно я знаю точно – в них нет осуждения, которое есть во взгляде мамы.
Пока я иду, из машины выходит мужчина средних лет, чей возраст выдают, наверное, только седеющие виски. Бабушка в растерянности смотрит то на гостя, то на меня. Я замедляю шаг и дружелюбно ей улыбаюсь. Бабушка, приняв мой одобряющий жест, подходит к гостю и тепло с ним обнимается. Вскоре из машины выходит и женщина – одетая так же стильно, как и её спутник. Я смотрю на них, не скрывая интереса.
– Добрый день! – говорю я, остановившись рядом.
Бабушка наклоняется и чмокает меня в обе щеки.
– Привет, дорогая! Мистер и миссис Кларк, знакомьтесь, это моя внучка, Кэтрин, – она приобнимает меня за плечи и прижимает к себе, как маленькую. – Она помогает мне здесь летом. Милая девочка, не правда ли? Это она в маму. Кэтрин, знакомься, это мистер и миссис Кларк, они помогают нам материально.
Я бросаю взгляд на заднее сидение их машины, заставленное картонными коробками.
– Очень приятно, – скромно отзывается миссис Кларк, протягивая мне руку. Я протягиваю руку ей в ответ. – Сара. Это Лиам, мой муж и самый щедрый человек, которого я знаю, – с гордостью заявляет она, и я не могу не улыбнуться.
– Здравствуйте, – говорю я.
– Вот и славно, – бабушка отпускает меня и поправляет накидку, – Кэтрин, поднимайся к себе, я подойду через минутку, – заканчивает она.
Грунтовая тропинка медленно ведёт меня сквозь раскалённый воздух. Чем ближе я подхожу к корпусу, тем отчётливее слышу уже знакомый смех Джейкоба, ворчание Луиса и бесконечные перепалки Луизы и Зои. Забавно, как всё здесь предсказуемо – как будто история, начатая однажды, никогда не заканчивается. Но сейчас, после долгой дороги и… сами знаете, чего, я точно не готова нырнуть в неё с головой, хоть и давно этого ждала. Джейкоб готов болтать без умолку с утра до вечера. Как только он подходит ко мне «перекинуться парой фраз», я моментально – и без особого удовольствия – забываю об обеде и ужине. Зато лучший друг Джейкоба, восемнадцатилетний Луис, едва заметит меня, даже если я встану в центре комнаты и начну сверлить его взглядом. Ему нравится делать вид, что он постоянно занят делами чуть ли не мирового масштаба, и я всегда удивлялась, как Джейкобу удалось втереться Луису в доверие.
Бесшумно поднявшись по задней лестнице, я иду по коридору и останавливаюсь напротив своей комнаты. Стоит мне только толкнуть дверь, как отовсюду начинают подниматься хлопья пыли, словно здесь сто лет не убирались. Хотя, наверное, так и есть: зимой, пока я в Хантингтоне, здесь никто не живёт. Я начала ночевать тут несколько лет назад, когда Луиза и Зои переехали в соседнюю комнату. Раньше бабушка самостоятельно присматривала за девочками, и поэтому выбирала для них комнату поближе к её кабинету. Здесь до сих пор стоит вторая кровать, предназначенная для Зои, а на нижней полке шкафа всё ещё ютятся потрёпанные куклы. В отличие от Луизы, Зои любит, когда у неё много игрушек. Поставив сумку на кровать, я иду к окну и широко распахиваю створки. Свежий летний воздух вдыхает новую жизнь в этот богом забытый уголок.
Разложив свои вещи и прихватив связку ключей, которую бабушка доверила мне ещё в прошлом году, я выхожу в тёмный коридор. Тут всё так же ни души. Лишь отголоски разговоров долетают откуда-то снизу и часы под потолком тихо-тихо отмеряют секунды. Всё это совсем не похоже на суматоху, которая творится у меня дома. Мама составила для меня что-то вроде расписания: каждое утро она таскает меня по спортивным залам, а вечером рассказывает о диетах, затем СНОВА таскает по залам и СНОВА рассказывает о диетах – другими словами, она устроила мне каторгу, наградой за которую будет подпись в правом нижнем углу свежего договора. Для мамы я всегда была кем-то вроде Барби, за которую хорошо платили. Найдя нужный ключ из связки, я открываю бабушкин кабинет. Кажется, что за десять лет он не изменился ни на йоту: шкафы с книгами в потрепанных обложках всё так же закрывают стены, массивный стол как обычно завален стопками бумаг, а зелёное кожаное кресло всё такое же большое и глубокое. И, на удивление, такое же скрипучее. Стена у двери – или то место, в которое просто не поместился очередной шкаф – вся завешена фотографиями.
С одной из них на меня таращится маленький русоволосый Билли, держащий в руках пару наливных яблок. Трудно поверить, что из милого мальчика он превратился в широкоплечего атлета с огромным носом, больше похожим на клюв, и толстыми губами, с которых всегда слетают пошлые шутки. Природа наделила его грязным умом, крепкой спиной и тяжёлыми кулаками. Девочки из средней школы готовы его боготворить. Акерс не из тех, кто обрабатывает селфи, отбеливая зубы или накладывая рельефный пресс. У него всё это имеется и без фотошопа. На этом, правда, его отличия себя исчерпывают. «Тебе и целого мира будет мало», – кричат мне все в один голос, когда узнают, что я не питаю к Билли особой симпатии. Но минусы Акерса почему-то играют ему на руку.
Мои пальцы начинают нервно стучать по подлокотникам кресла. Эту привычку я переняла у мамы.
Три коротких удара раздаются так неожиданно, что я подпрыгиваю на месте, а в груди что-то обрывается. На секунду мне даже кажется, что за дверью стоит Билли. Внутри всё сжимается. Моя шея, щёки, лоб – всё вмиг покрывается потом, и лицо бледнеет, будто я только что умылась ледяной водой.
Но это лишь мимолётный страх – или отличная завязка нового криминального романа. Билли было бы достаточно одного удара, чтобы сорвать дверь с петель. И всё же что-то не даёт мне быть полностью уверенной в том, что по ту сторону кто-то другой. Я встаю на ноги и тихо, почти на носочках подхожу к двери. Нерешительно прикоснувшись к ручке, я зажмуриваюсь и тяну дверь на себя. Скрип пронзает тишину.
Мне не спрятаться.
Он высокий, намного выше меня. Рядом с ним я чувствую себя не больше куклы. Приходится поднять голову, чтобы посмотреть ему в глаза. И тут я замечаю в них… что-то не то. Как будто в глубине зрачков застыла… печаль? Восхищение? А может, всё сразу? Мне хочется знать, угадала ли я, но надолго меня не хватает. Растерявшись, я начинаю смотреть по сторонам, как будто пытаюсь смахнуть пыль с мебели одним взглядом.
Потому что я в его глазах – произведение искусства. И это меня смущает.
– Э-э-э, привет?
– Здравствуйте, мисс Лонг, – вступает Люк, словно скрипка. – А миссис Лонг у себя?
– Вообще-то нет. Но ты можешь подождать её здесь, если у тебя что-то важное.
Он вскидывает брови от удивления, но заходить не торопится.
– Бабушка внизу, но она скоро подойдёт, – говорю я, чтобы прервать неловкое молчание.
– Понятно, – Люк поджимает губы. – Тогда я лучше зайду потом, мисс Лонг.
Он разворачивается и скрывается во тьме коридора раньше, чем я успеваю ответить. Хотя, мне и ответить-то нечего. Всё, на что я сейчас способна, это сказать, где я и как меня зовут – и то с трудом! «Меня зовут Кэтрин, меня зовут Кэтрин», – зачем-то повторяю я про себя до тех пор, пока не осознаю, как глупо выгляжу со стороны. Похлопав себя по щекам, я выглядываю из кабинета, но Люк как сквозь землю провалился.
Может, мне всё это привиделось?
– Зови меня Кэтрин, – почти разочарованно говорю я.
– Хорошо, Кэтрин, – отчётливо отвечает мне силуэт в конце коридора, и я вздрагиваю от неожиданности. Скрепя половицами, Люк медленно возвращается ко мне. – Я не видел, как вы приехали.
– Никто не видел, – нервно смеюсь я, открывая дверь шире. Не верится, что я правда чуть не решила, что он – всего лишь галлюцинация. – И ты первый, кто узнал об этом. Так всё же, зачем ты пришёл?
– Хотел взять книгу у миссис Лонг.
– Что же ты сразу не сказал? – я закатываю глаза. – Я достану тебе любую, какую ты хочешь?
– Что-нибудь от Шарлотты Бронте.
– Любишь романтику? – интересуюсь я.
– Да, а вы?
– Ну, – я беру из тумбочки маленькую связку ключей и подхожу к закрытым полкам. Люк мнётся в дверном проёме. – Не знаю, никогда не читала ничего подобного. А вот Агату Кристи перечитала почти всю, представляешь?
– Здорово, – сухо отвечает он.
Открыв шкаф, я начинаю штудировать полку за полкой в поисках Бронте.
– Кажется, нашла, – я бросаю на Люка взгляд через плечо.
Он вытягивает шею.
– Там есть «Виллет»?
– Да, – осторожно взявшись за корешок, я тяну на себя нужную книгу. Она оказывается тяжелее, чем я думала. – Что-то ещё?
– Нет, спасибо.
– Тогда приятного чтения, – скромно улыбаясь, я протягиваю Люку его книгу. Я не могу не заметить, как загораются его тёмные глаза, когда он берёт её в руки.
– Спасибо, мисс Лонг. Сообщите, пожалуйста, миссис Лонг, что я взял её книгу.
– Кэтрин, – я закрываю шкаф. – Просто Кэтрин.
Бабушка всегда удивляла меня своей способностью нарушать законы времени, превращая одну минуту в час. Если бы на Олимпийских играх были состязания по болтовне, она бы принесла стране десятки золотых медалей. Ей просто нравится делиться всем подряд. Наверное, дело в том, что она даже из маленького, совсем незначительного события может сделать приключение. Её жизнь будет понасыщеннее многих, поэтому бабушка просто не нуждается в чужих историях – ей вполне хватает своих.
Выбрав какую-то книгу, я возвращаюсь в кресло и начинаю читать под тихое гудение настольной лампы. Из приоткрытого окна хорошо слышно, как воды Ривер Фосс старательно точат берег и почти льются через край. Надо же, за зиму я успела отвыкнуть от голоса реки. В Хантингтоне у меня нет времени, чтобы обращать на него внимание, а здесь… здесь кажется, что Ривер Фосс всегда пытается мне что-то сказать. Может, то, что лето наконец наступило и мне пора навестить старого друга? Я закрываю книгу, так ничего и не прочитав, и решаю всего одним глазком посмотреть на Ривер Фосс.
Но у Билли на меня другие планы.
Как только я выхожу в коридор, Акерс отталкивается от стены и в два шага оказывается около меня. Над его широкими плечами вьются тёмные волосы, синяя футболка обтягивает мышцы, а широко расставленные ноги говорят об уверенности – чрезмерной уверенности. Я подаюсь назад и прислоняюсь спиной к уже захлопнувшейся двери.
– Надолго ты останешься? – спрашивает Билли, подходя всё ближе.
Я нервно поправляю платье и отвечаю:
– Ещё не в курсе, – я не узнаю собственного голоса.
– Что насчёт контракта?
– Я пока не знаю, согласятся со мной работать дальше или нет. Но, если согласятся, я буду вынуждена периодически ездить в Хантингтон.
Билли заглядывает мне в глаза, как будто пытаясь понять, не вру ли я. Мне хочется спросить, как я могу врать тому, кто взял мою жизнь в свои руки, но от страха не могу даже открыть рот. Когда за его спиной исчезает весь коридор, я понимаю, что, в худшем случае, не смогу даже отбежать. А если ему не понравится, что я скажу, может произойти всё что угодно.
Это чёртова русская рулетка.
Билли берёт меня за талию и притягивает к себе, чтобы… обнять?! Жжение в глазах становится невыносимым, и я почти плачу, не в силах расторгнуть объятия с настоящим дьяволом во плоти.
Прости, Ривер Фосс. Может, как-нибудь в другой раз?
– Ты чего плачешь?
– Устала с дороги, да и вообще, – хныкаю я, уткнувшись в его твёрдое плечо.
– Тебе просто нужно поспать, – Билли поднимает мой подбородок и смотрит прямо в глаза. – Да?
– Да.
Глава 3
За завтраком только мелькающие тут и там Луиза и Зои не дают мне уйти в свои мысли. Когда миссис Хью, наша главная повариха, исчезает на кухне, они, как ураган, проносятся через кафетерий, опустошая вазочки с домашним печеньем. Да, Хью прекрасно готовит! Кажется, впервые она испекла это печенье на Рождество две тысячи двенадцатого. Я и не замечаю, как сама тянусь к вазочке на своём столике. Пока Хью стаскивает в раковину грязную посуду, я разрешаю себе всего одно крошечное печенье. А потом ещё, и ещё. Я запиваю всё чаем и уже хочу пойти по своим делам, как мне на глаза случайно попадается… Люк.
Как ни странно, именно о нём я и думаю весь последний час. Сидя за крайним столиком, он с таким интересом читает книгу, что не слышит даже носящихся по кафетерию девочек. Рукава его рубахи закатаны до локтей, и я вижу, как его руки обмотаны нежно-голубыми венами, словно ниточками. Под лучами утреннего солнца его волосы отливают тёплым медовым оттенком. Люк так скромно сидел за столом, когда я вошла, что я умудрилась его не заметить. Зато теперь я не могу от него оторваться, как будто тайна, написанная на его лице, жаждет, чтобы я её разгадала.
Но пока он остаётся для меня незнакомцем. Тем самым неприглядным мышонком, с которым и поговорить-то не о чем.
Проходя мимо столика Люка, я как бы невзначай спрашиваю:
– Как тебе книга?
– Очень интересная, – отвечает он, перелистывая страницу. – Хочешь почитать?
– О, нет, спасибо. У меня полно дел.
– Жаль, – Люк бросает на меня быстрый взгляд и снова прячется за книгой. – Ну, тогда не буду отвлекать.
Пока я мою за собой посуду, его голос продолжает звучать в голове далёким, еле уловимым эхом. «Жаль». «Не буду отвлекать». Я слышу Люка, словно находясь на дне океана. И, пожалуй, в его голосе действительно есть что-то завораживающее. Что-то, о чём Люк никому не рассказывает. Что-то, о чём он предпочёл бы забыть.
Взвалив ящики с цветами на плечи, ребята постарше помогают мне перенести их из сарая к клумбам, пустующим с прошлой весны: аномальная для Хантингтона жара сделала своё дело. Помню, тогда я старалась даже лишний раз не выходить из комнаты. Это был хороший повод, чтобы свести встречи с Билли на нет. Жаль, что всего через полмесяца здесь снова пошли дожди. Отгоняя неприятные воспоминания, я натягиваю на руки перчатки и принимаюсь пересаживать цветы. Бутоны пионов покачиваются на ветру. Молодые астры гордо раскидывают лепестки. Ну а фиалки… Иногда мне хочется, чтобы они были повсюду. Когда я вдыхаю их аромат, мне кажется, что я могу летать.
В Хантингтоне нет проблем с тем, чтобы наслаждаться природой, но только здесь, где бескрайние зелёные луга лежат как на ладони, намного легче почувствовать себя по-настоящему свободной. Я чувствую родную землю каждой клеточкой своего тела, пока она дрожит под ногами, когда лошади, которых разводят на ферме неподалёку, описывают длинный круг. А маме наоборот больше нравится в Хантингтоне, но дело совсем не в природе. Она обожает быть в центре внимания, а наш отделанный коттедж так сильно контрастирует с соседними домами, что это становится чуть ли не главным поводом для гордости. Я не понимаю, как её может радовать, что наши деньги считают все, кроме нас. Да и как это вообще может кого-то радовать?
Иногда я втайне мечтаю остаться тут, у бабушки, навсегда.
Пока ребята дружно работают в саду, я выкапываю лунки и неторопливо пересаживаю цветы. Солнце ласково гладит меня по спине, и я закрываю глаза от удовольствия.
Голос Билли раздаётся за спиной как гром среди ясного неба.
– Как идёт работа, крошка?
Я сморщиваюсь, но заставляю себя ответить:
– Всё нормально, – резче, чем надо, говорю я. – Правда, всё хорошо. Уже закончила с астрами и пионами, остались только фиалки. Только посмотри, какая красота!
– Встань, – командует он.
Я вздыхаю и поднимаюсь на ноги. Идиллия, которую я так старательно создавала весь последний час, стремительно рушится.
На Билли рабочий джинсовый комбинезон, белая футболка и панама, зачем-то натянутая на уши. С садовых перчаток сыпется грязь.
– Не хочешь передохнуть?
– Нет.
– Ты даже не обедала, – замечает он.
– Я пока не хочу.
– Уверена?
– Если бы я хотела, то обязательно пришла, – огрызаюсь я. – И вообще, разве тебе не нужно помогать остальным?
Я слишком поздно осознаю, что зря не прикусила язык. Пытаться увернуться от тяжёлой ладони Билли всё равно что пытаться уплыть от акулы. Он ударяет меня резко. Метко. Так, что из головы вышибает все мысли. Я вскрикиваю и хватаюсь за щеку двумя руками.
– Пойди умойся, ты вся грязная, – ржёт он. Я медленно тру лицо, но жгучая, как будто кожу натёрли перцем чили, боль не утихает. – И придержи язык за зубами.
О, я-то с радостью, Билли. Только тогда мы перестали бы общаться ещё позапрошлым летом.
«И чего ты добилась?», – спрашиваю я у своего отражения, стоя перед раковиной в ванной комнате. Проведя рукой по заплёванному зубной пастой зеркалу, я присматриваюсь к своему лицу и замечаю на щеке след от ладони Билли. Кровоточащая царапина тянется через всю левую щеку. В глазах застыл страх, а слёзы из последних сил держатся за ресницы, чтобы не упасть. «Ничего ты не добилась. И не добьёшься», – злорадствует голос Билли в моей голове.
Сопротивляться нужно было сразу, как только запахло жареным. А это было очень-очень давно. Когда Билли в свои одиннадцать поклялся мне в вечной любви, я увидела в нём кого-то большего обычного мальчишки. Это было необычно, романтично, почти сказочно, и продолжалось до его двенадцатилетия, когда он, как отважный рыцарь, решил добиться моего сердца. В четырнадцать с ноготком он доказал, что готов пойти по головам, чтобы получить то, что ему хочется. Его лицо покрывалось ссадинами не по дням, а по часам вплоть до пятнадцатого дня рождения. Тогда я сказала Билли, что не хочу встречаться, но к тому времени он уже научился не слышать никого, кроме себя. Четырёхлетний спектакль удался, браво! Мне оставалось только подыгрывать, чтобы не наживать себе врагов.
И я подыгрывала. Подыгрываю.
Даже сейчас, обливая лицо перекисью, я иду по сценарию, который Билли заранее для меня приготовил. Сейчас я закончу обрабатывать рану, вернусь в сад, широко улыбаясь, нежно поцелую Акерса и скажу, что случайно задела себя тяпкой, пока рылась в клумбе. Он, конечно же, по достоинству оценит бред, который я буду нести, и попросит меня быть аккуратнее. Наступит антракт, но ненадолго. Всё повторится с точностью до минуты.
Внезапно дверь широко распахивается, и от испуга я роняю на пол бутылочку с перекисью.
– Извините, здесь было открыто, – оправдывается Люк.
Только не это.
Я перекрываю воду и хватаю первое попавшееся полотенце. Как назло, под рукой нет даже крема, чтобы замазать царапину – на глаза попадается только зубная паста. Бросив полотенце в корзину с грязным бельём и достав из ведра половую тряпку, я торопливо прохожусь ею туда-сюда по луже под раковиной.
– Ничего, я почти закончила, – кричу я, и дверь вновь открывается.
Люк неуверенно входит в ванную, глядя на меня, как на привидение. Я поздно замечаю, что он без одежды. Точнее, на нём только штаны. Через плечо перекинута футболка, а вокруг шеи обвязано белое махровое полотенце.
– Всё в порядке? – осторожно спрашивает он.
– В полном.
– Что за царапина?
– Тяпка, – вру я.
Щеку продолжает щипать перекисью, но я стараюсь не жмуриться.
– Будьте аккуратнее. Зовите, если понадобится помощь.
– Хорошо, – отвечаю я, подходя к двери. – Только я почти закончила. Ты не хочешь присоединиться к остальным?
– С радостью, только схожу в душ. Помогал Хью с готовкой и не уследил, как убежало молоко, – объясняет Люк, демонстрируя мне мокрую футболку.
Я не могу скрыть нелепой улыбки, когда представляю, как он пыхтит у плиты.
– Хью не любит, когда отвлекаются, – зачем-то говорю я.
Люк почёсывает затылок.
– Да, это я уже понял.
– Что ж, тогда я пойду?
– Э-э-э, ну, наверное.
Неприлично широко улыбаясь, я проскальзываю в коридор и заставляю себя закрыть дверь. Почему-то мне кажется, что, если подождать всего пару секунд, Люк обязательно скажет мне что-то вдогонку. Я уже готова ответить, как замочек за моей спиной звонко щёлкает. За закрытой дверью начинает шуметь вода.
Заклеив царапину пластырем, я возвращаюсь к рассаде и провожу остаток дня в одиночестве. Чувство чего-то упущенного преследует меня до самого заката. Я пересчитываю посаженные цветы, садовые инструменты, даже ребят, носящихся перед глазами, но всё равно не могу понять, в чём дело. Абсолютно обычный день вдруг кажется мне каким-то неполноценным.
Может, из-за слов, вставших в горле комом?
Когда сад натягивает на себя покрывало тумана, я возвращаюсь в корпус и иду к бабушке отчитаться о проделанной работе. Скрипя половицами, я прохожу все дальше и дальше и вскоре вовсе исчезаю в темноте коридора. И как только бабушка не спотыкается об все эти маленькие коврики под комнатами? Найдя на ощупь дверь кабинета, я осторожно вхожу.
Бабушка перебирает книги, смахивая с них многолетнюю пыль. Дверцы шкафов широко распахнуты, и в комнате уже настоялся запах древесины и тысячу раз перечитанных страниц.
– Мы закончили, – радостно говорю я.
– Да, я видела, – отвечает бабушка, не поворачиваясь. – Передай всем, что они молодцы.
– Без проблем, – я улыбаюсь от уха до уха. – Сегодня мы и вправду постарались.
– Я верю, Кэтрин, – вздыхает она.
Я хочу развернуться и выйти, но что-то меня останавливает.
– Всё в порядке?
– Не совсем, – признаётся она. Я вопросительно изгибаю бровь и жду, когда она продолжит. Когда бабушка разворачивает, я замечаю на её лице следы от слёз и ужасаюсь. – Книга пропала.
– Боже…
– Кто-то шарился в моём кабинете, Кэтрин. Кто-то из ребят, представляешь?
– Может, ты сама взяла её и забыла?
– Что у тебя на щеке? – вдруг спрашивает она, и по спине пробегают мурашки.
– Ничего особенного.
Бабушка некоторое время смотрит на меня, решая, верить мне или нет.
– Будь осторожней в саду, – мягко наказывает она.
– А какая именно книга пропала?
– «Виллет» Шарлотты Бронте.
Точно!
– Это я взяла её, – говорю я, облегчённо выдохнув.
Бабушка выглядит обескураженной.
– Ты же только что сказала, что…
Я перебиваю её, вскидывая руки к груди:
– Люк приходил вчера попросить у тебя её, и я дала. Прости, что забыла сказать, – я вывожу ногой узоры на махровом ковре.
Неловко вышло. Я уже не в первый раз заставляю бабушку волноваться по пустякам, но этот случай настолько глупый, что мне хочется провалиться под землю. Бабушка заметно веселеет после моих слов и, закрыв шкаф, идёт к своему креслу.
– Всё в порядке. Люк часто берёт у меня книги, – она кладёт ключи в ящик под рабочим столом.
– Правда?
– Да. Он почти перечитал всю английскую классику, представляешь?
Ого. Никогда бы не подумала, что парень вроде него забивает свои книжные полки до отказа. Люк всегда был каким-то незаметным, как тень – поэтому мне и казалось, что всё, что он делает, это без дела слоняется по корпусу.
– Он обычно читает в оранжерее в саду. Кстати, ей не помешала бы небольшая уборка. Не хочешь немного помочь с этим Люку?
Бабушкино предложение меня удивляет – и это мягко сказано. Мы с Люком хоть и давно знакомы, но я ведь совсем его не знаю. Хотя, если так посмотреть, работа с Люком не кажется такой опасной, как с Билли. Он выглядит сдержанным и закрытым – вряд ли ему в голову придёт сделать мне каре бензопилой.