Максим Горький
Чудаки
Ольга (тихо). Он действительно уедет?
Елена. Не думаю.
(Пауза.)
Ольга (подавленно). Вот мы снова друг против друга… Вы действительно поставили меня в смешное положение… ведь это вы, да?
Елена (тихо). Нет, не я…
Ольга. Гм… Мне надо уходить… (Елена молчит.) Послушайте, вы так много говорили о женской солидарности и высоких идеях… но – как же вы можете прощать ему это… эти выходки… распущенность эту?
Елена. Прошлый раз я, должно быть, говорила недостаточно ясно и виню себя за это теперь…
Ольга (издеваясь). Слышали бы вы, как он говорил Зине о своей любви!
Елена. Завтра он может повторить это другой девушке или вам…
Ольга (зло). О, нет! Я-то уж не позволю издеваться под собой!
Елена. Я сказала вам – он как во сне живёт и верит в свои сны…
Ольга. Лечите его! Посадите в больницу! Привяжите на цепь!
Елена. Не надо быть грубой! Вы любите его рассказы?
Ольга. Теперь они будут напоминать мне… только моё унижение! Вы счастливы слышать это? (Елена молча взглянула на неё.) Странный вы человек… трудно вам поверить! (Задумчиво.) Я считала его таким чистым, честным…
Елена. Он таков и есть…
Ольга (усмехаясь). Таков? Но – как же это? Неужели вы не чувствуете оскорбления… впрочем, это не моё дело!
Елена. Не будем говорить обо мне… Если он или я сделали вам больно – я готова просить у вас извинения за него и за себя…
Ольга (поражена, не верит). Вы, женщина, просите у меня прощения, у меня… которая… я вам не могу верить, не могу! Это – христианское смирение, что ли? Великодушие? Что это?
Елена. Я – женщина, но – рассудочный человек…
Ольга. Не верю… вы говорите необычно… Он вас свёл с ума, этот… паяц! Иногда мне кажется, что вы – человек искренний… и, честное слово, в эти минуты – мне больно за вас!.. (Задумываясь.) Должно быть, потому больно, что мы, женщины, действительно близки друг другу… Но я тоже сойду с ума, если буду продолжать такой фантастический разговор! Прощайте. (Идёт, но тотчас возвращается и говорит серьёзно, просто.) Послушайте, мне захотелось сказать вам… кажется – это необходимо сказать, но – почему?.. Я не понимаю! Лёгкое сумасшествие… во всяком случае – я далека от раскаяния… Видите ли, я кокетничала с ним… я очень хотела того, что называется победой над мужчиной… Не знаю, зачем нужно было мне это… может быть, хотелось встать рядом с вами и выше вас… уж очень раздражало меня это ваше великолепие, ваше спокойствие… то, что вы сами называете рассудочностью… вероятно, это какой-то новый род бабьей хитрости… приём, незнакомый мне! (Говорит как бы сама с собой.) Он долго не замечал моих атак… вы знаете, конечно, к чему это приводит нас, женщин? Он всё рассказывал мне какие-то сказки… об индусах, берёзах, о Калевале, русских мужиках… удивительно он говорит иногда! Точно не человек… Ну, я кажется, увлеклась им серьёзно… и, желая поскорее выиграть партию, вот – проиграла! (Она растерялась, ей мучительно неловко, и она хочет скрыть это бойким тоном, небрежными словами.) Я поняла это… очень скоро… и особенно ясно – после разговора с вами… Вы гораздо убедительнее говорите тоном и глазами… а ваши слова… они мне не всегда понятны… эти ваши странные слова… (Усмехнулась.) Вы моложе меня, но у вас уже отцветает душа… знаете это? Я не хочу сделать вам больно… но честное слово! – вы иногда вызываете досадное чувство! Разве можно так относиться к мужчине? Это даже смешно, наконец… Нет, каков этот фантазёр! Точно угорь… он ловок, знаете! Да, да… он неглуп… И, кажется, недурной актёр. В нём есть какая-то незнакомая мне гибкая, но крепкая пружина… он довольно хитрый. Иногда он бывает невыносимо комичен… мне думается – это его способ самозащиты… да? (Очнулась.) Что? Я слишком разболталась!
Елена (тихо). Спасибо вам.
Ольга (комически и зло). За что же? Тогда уж… руку, товарищ! Надеюсь, что однажды и вы будете так же побиты, как вот я! (С жарким любопытством спрашивает.) Трудно жить с таким скользким дьяволом? Но должно быть интересно? До безумия, да?
Елена (как бы ослабев на секунду, отвечает так же горячо). О, да…
Ольга (отшатнулась). А-а… Вот какая вы?.. Ну, тогда… он глуп, конечно!.. Прощайте! Вы удивительно запутанная женщина!.. Я тоже… сглупила… Ну, я уеду! Вам хочется, чтобы я уехала?
Елена (усмехаясь, смотрит на неё). Что может изменить ваш отъезд?
Ольга. Ого!.. Ну, всё-таки… спокойнее!
Елена (с гордостью, не без боли). Он останется всю жизнь таким… он не изменится никогда!
Ольга (долго смотрит в лицо ей). Нет… я вас не понимаю… не могу понять!.. (Медленно уходит. Елена устало садится на скамью в тени. С крыльца выглядывает Медведева, нерешительно идёт, садится рядом с нею и гладит волосы её.)
Елена (тихо). Тяжело это… вы слышали?
Медведева. Ничего… пройдёт. Говорила она очень громко. Вукол уши навострил, заулыбался всеми улыбками, старый леший. Я уж разговор затеяла, чтобы помешать ему подслушивать, а Самоквасов догадался, помог мне. Деликатный человек… Зина, слава богу, уснула. Спит на диване, одетая… (толкнув Елену) а Самоквасов-то комаров отгоняет от неё… а? Эх, люди, люди! Милые вы мои люди!.. (Задумалась.) Это она цветы принесла? Лилии, гвоздики… хорошие цветы! Бросила на землю… зачем это? (Поднимая.) Тоже, видно, не очень счастлива бабёночка, хоть и бойкая. Бесприютная, видно… и голодна душой-то… вот те и богатство! Не кормит оно душу… Очень горячилась она… слышно было… Куда ей против тебя, Лена! Глупенькая она… Лет, чай, на восемь, на десять старше… а тоже… Чу! Идёт кто-то… Твой идёт… гляди-ка!..
Мастаков (шляпа на затылке, растрёпан, мрачен, палец на левой руке обмотан платком. Показывает его жене и угрюмо сообщает). Вот, Елена, я прищемил палец…
Елена. Покажи… сядь…
Мастаков (убеждённо). Саша – злая, сонная дура! Неприятнейшая личность! Ничего не понимает… в ней есть что-то кошачье… Мы разругались.
Медведева (встала, улыбаясь). У меня примочка есть… вот я принесу её.
Елена. Пожалуйста!
Мастаков. Осторожнее, Лена… я не каменный.
Елена. Что ты там делал?
Мастаков. Что? Укладывался… чемоданы и всё… Я же не могу жить там, где со всех сторон мне кричат в уши – ты мой, наш!
Елена (хмуро). Не притворяйся, пожалуйста, я тебе ничего подобного не говорила.
Мастаков. Всё равно! У тебя тоже инстинкты рабовладелицы… (Помолчав.) Я уже всё с моего стола уложил в чемодан… только туда пролился одеколон, и надо было снова всё вынуть. (Насвистывает.) Чернила тоже пролились… на диван. А Саша опрокинула рыжую вазу… она, конечно, обвиняет меня! Я рад, что ваза разбилась, мне не нравятся рыжие вещи… и люди. (Искоса смотрит на жену.) Тебе – ничего, что я уезжаю? Это тебя не беспокоит? (Елена молчит.) Я не могу работать, когда вокруг меня чёрт знает что творится! Все – мрачно улыбаются… Николай убийственно рычит: «Твоя жена – святая!» Это ты – святая… да! Он – филин, этот доктор… и я ведь знаю, что он влюбился в тебя… нечего! Отсюда всё и произошло… (Благородно.) Я вовсе не хочу никому мешать, и ты не услышишь от меня никаких упрёков…
Елена (тихо). Пожалуйста, не выдумывай глупостей!..
Мастаков (не сразу). Вы поругались… ты и она?
Елена. Она уезжает.
Мастаков (живо). Честное слово?
Елена. Да.
Мастаков (облегчённо). Это – хорошо! Это – очень хорошо, Лена, право! Пусть она поедет куда-нибудь… да, да! Она – очень хорошая женщина… и сердце у неё доброе… но – она нестерпимо деспотична!
Елена (тихо, с горечью). Неужели тебе не стыдно так говорить о человеке, которого ты оскорбил… ведь ты обидел её, понятно это тебе?
Мастаков (пристально смотрит на Елену). Её? Ты говоришь – её обидел я? (Помолчав, тепло и просто.) Слушай, Лена… мне очень стыдно перед тобой… я ведь знаю, что виноват! Я не умею себя вести – вот в чём дело… мне некогда думать о тебе да и о себе тоже… У меня в груди большая дорога, и по ней непрерывно проходят маленькие мыслишки, пёстрые человечки, толкуются, шумят, живут… и я забываю про тебя… Это нехорошо, да… но я, право, не могу иначе, не умею!.. Вот, какое у тебя лицо! Ты, конечно, сердишься… осуждаешь меня и… вообще…
Елена (просто). Разве я жалуюсь? Обвиняю тебя? Я только хотела бы просить – относись осторожнее к людям, чужим тебе… Не помогай несчастным и слабым быть злыми, они не станут ни сильнее, ни счастливее от этого…
Мастаков. Видишь ли… если она уезжает – я останусь лучше, а? Я не хочу встретиться с нею в пути!
Елена (невольно улыбаясь). Разве один путь?
Мастаков (обиженно). Ты хочешь, чтобы я уехал? Вот, Лена, наши желания всегда расходятся – видишь?
Елена (берёт его за руку). Не надо так говорить… это неискренно, и ты – немного паясничаешь… да! Выслушай меня внимательно и поверь, что я никогда более не повторю тебе того, что скажу сейчас! Я не хочу мешать тебе ни в чём, что может увеличить красоту твоей души… Клянусь богом – это правда!
Мастаков (серьёзно). Я – верю! Я верю тебе всегда… Понимаю, что сделал тебе больно, но… это вышло нечаянно – иногда очень трудно понять, где кончается человек и начата женщина!.. Елена – это случилось, и бесполезно об этом говорить – словами не излечишь боль в сердце… я знаю!
Елена (тревожно, горячо). Пойми – я боюсь… я – боюсь, когда к тебе подходит, тебя касается будничное и пошлое…
Мастаков (смеясь, тихонько целует её руки). О, не бойся, я хитрый! Очень трудно жить не притворяясь… Часто я играю роль блаженного и дурачка, который не понимает своих поступков, – это очень помогает мне отталкивать от себя разные пошлости и мелочи… Иногда я бываю смешон… помимо моей воли – я знаю это! Знаю… И когда замечаю, что смешон, то пользуюсь этим тоже в целях защиты… да, это нехорошо? Может быть… может быть… но – это охраняет от пустяков… (Задумался на секунду.) Жизнь интереснее, честнее людей… Удивительно прекрасна эта наша человеческая жизнь, и – хорошо быть каплей росы, в которой на рассвете отражён луч солнца! Мне кажется, Лена, друг мой, хороший мой друг, что все люди, все, вокруг нас с тобой, – живут вторые, третьи жизни, они родятся стариками, и жить им – лень! Стариками они родятся, а я – родился впервые, ребёнком, я счастлив тем, что молод… и – безгранично люблю всё это… всё живое! (Медведева с аптечной склянкой в руке вышла на крыльцо, посмотрела на них и, улыбнувшись, бесшумно ушла.) Я рад, что живу, пьян от радости жить, и мне хочется рассказывать всем, впервые рождённым, о счастье моём… ты понимаешь меня, Лена?
Елена. Да.
Мастаков. Не прощай мне, но – забудь… хорошо?
Елена. Да!
Занавес
1910 г.
