Максим Горький
И еще о черте
– Но, Иван Иванович, право же, вы несколько помогли… Вы внесли в сознание рабочих и крестьян кое-что… – убедительно заговорил чёрт, и на лице его отразилось что-то похожее на стыд.
– Ничего, что позволяло бы им портить мой скот! И никогда я не занимался пропагандой среди рабочих и крестьян… это ложь! Нет, уж извините, я предпочитаю, чтоб страна не пробуждалась в такой чрезмерной степени, но усадьба моя уцелела…
Иван Иванович проговорил эту фразу и вдруг почувствовал себя голым. Его костюм, солидный и удобный, рассеялся, как облако дыма, и, смущённо прикрывая руками то место, где на статуях помещается фиговый лист, он, в смущении, переминался с ноги на ногу, колыхая животом…
– Иван Иванович! – воскликнул чёрт. – Что с вами? Это преждевременно… так обнажать себя!
Иванов огорчённо осматривал своё тело и молчал.
– Конечно, я… хватил через край, как говорится, – пониженным и грустным тоном начал он.
– Но это было искренно? – подсказал ему чёрт.
– Вовсе нет! – снова возмущаясь, крикнул Иванов. – У вас отвратительная манера разговаривать. Ведь вы прекрасно знаете, что во всех этих забастовках, беспорядках и прочих ужасах я ни при чём… И если иногда… что-нибудь говорил… немного резко… может быть… так это – среди своих и в состоянии запальчивости и раздражения! А вы мне навязываете роль провокатора…
– Нет! – сказал чёрт. – Но я думал, что так называемый честный человек…
– Ну да! Честный человек – это человек разумный! – внушительно сказал Иванов, поднимая вверх правую руку. – Вы… просто политически незрелы и, не понимаете моей программы… А между тем она ясна, она вполне определённа: идею равенства я признаю, но – солдат должен быть солдатом, почтальон почтальоном, и больше ничего! Вы поняли?
– О, да! – сказал чёрт. – Очень остроумно…
– Равенство людей не должно отрицать порядка, а для порядка необходима армия… и ещё многое… Свободу должен регулировать разум, а представитель его – кто?
– Вы? – спросил чёрт.
Иван Иванович скромно потупил глаза и продолжал:
