bannerbannerbanner
Неприятность

Максим Горький
Неприятность

Полная версия

 
…Наслаждение в бою
И бездны мрачной на краю…
 

Я не умею верить, и, право, мне нечего ждать от жизни. Я одинок. Меня не понимают. В то же время я многого горячо хочу и знаю – не найду я ничего, ничего! Но, по свойственному человеку стремлению к лучшему, я увлекаюсь, воображаю, несколько минут живу миражами воображения и – сам разрушаю их. Сам, – раньше, чем это сделает жизнь. Опережая её, я чувствую горькое довольство самим собой. И это всё, чем я живу.

Он сделал паузу, думая про себя:

«Немного топорно, но всё равно! Девочка ничего не понимает и, конечно, не станет ловить меня на противоречии с самим собой или читать мне мораль».

Девочка, опустив головку, молчала, слушая его. Пауза заставила её вздрогнуть, и она быстро вскричала с печалью и болью в голосе:

– Так! Я так и представляла вас себе. Но это… страшно! Какой вы… – она оборвалась, бледная и робкая.

– Какой я? – мягко спросил он, наклоняясь к ней.

– Несчастный… – тихонько сказала она, снова печально опустив головку. И несколько спустя прибавила ещё тише: – Но хороший!..

Он улыбнулся, рассматривая её хрупкую фигурку и порозовевшие кончики ушей, так красиво осыпанные шелковинками русых волос.

– Да… живётся нелегко… Из любопытства живёшь, говоря поистине.

– То есть как? – широко открыв глазки, переспросила она испуганно и робко.

– Живёшь единственно из холодного желания знать, какой мелочью завтра будет отличено от сегодня? А настоящего, горячего желания жить… даже желания желать чего-либо – нет. Душа опустошена жизнью. Холодно и скучно. Позвольте, что вы, Верочка! Простите… я вас расстроил?

Да, она плакала. Она приняла все его слова за чистую монету и плакала. Он забыл, что имеет дело с ребёнком, и несколько пересолил. Это было уже неприятно. И неприятность увеличилась ещё тем, что её лицо, всё в слезах, перестало быть красивым, по-детски сморщилось, потеряло всё привлекательное. Плечи у неё уже дрожали, и можно было ожидать, что она разрыдается. Он не знал, что делать с ней. Если бы это была женщина, он подошёл бы и взволнованно начал благодарить её за эти святые, бескорыстные слёзы, за это участие к нему, одинокому страдальцу-поэту, поцеловал бы её руку – почтительно, с глубоким уважением, шею – благоговейно и кончил бы страстным поцелуем в губы; это всегда так начиналось и заканчивалось.

Рейтинг@Mail.ru