Все эти явления, взятые вместе, говорят о том, что в «недрах» европейской буржуазии возникла какая-то тревога. Позднее эту тревогу отчасти объяснило движение английских суфражисток – женщин, которые требовали права участвовать в политической жизни страны наравне с мужчинами. Отчасти. Но более широкое объяснение взрыва «женофобии» и возникновения тревоги в сердце буржуазии, мне кажется, дал Н. Ф. Федоров, малоизвестный писатель, автор «Философии общего дела», человек, которого Лев Толстой и Ф.Достоевский считали «гениальным мыслителем».
В статье, написанной им по поводу Парижской выставки 1889 года, – выставки, устроенной в ознаменование столетия французской революции, он указал, что «буржуазный строй не может сам и явно выразить то начало, которому он служит, тот идеал, которым он живёт и движется». По мнению Федорова, идеал этот был разоблачён в России.
«Наша местная всероссийская мануфактурно-художественная выставка 1862 года была близка к истине, она почти открыла, кому служило и служит то общество, выражением которого была всемирная выставка 1889 года, – она открыла это, поставив при входе на выставку изображение женщины (или лучше – дамы, барыни, гетеры, – будет ли это наследница Евы, Елены, Пандоры, Европы, Аспазии…) в наряде, поднесённом ей промышленностью всей России из материй, признанных, вероятно, наилучшими из всех представленных на выставку, – изображение женщины, созерцающей себя в зеркале и, кажется, сознающей своё центральное положение в мире (конечно, европейском только), сознающей себя конечною причиной цивилизации и культуры.»
Далее Н.Ф.Федоров приходит к заключению, что основа хозяйственной жизни буржуазии – гипертрофированный, то есть болезненно преувеличенный, доведённый до высокого напряжения половой инстинкт и что жизнь – «царство женщин», всестороннее выражение их «господства, не тяжёлого, но губительного» (Цитирую по брошюре Н.А.Сетницкого «Капиталистический строй в изображении Н.Ф.Федорова» – М.Г.). Церковное происхождение этой идеи совершенно ясно, однако на этот раз в неё включена значительная доля «дурной истины».