Максим Горький
О культурах
Всё более громко раздаются голоса именитых людей европейской буржуазии, они кричат о перепроизводстве интеллигенции, о необходимости сократить образование, поставить «преграды» развитию культуры, даже об избытке техники, о возвращении к ручному труду. Архиепископ Йоркский, выступая на открытии школы в Борнмуте, провозгласил: «Я хотел бы, чтобы всякое изобретательство прекратилось. Если бы я мог уничтожить двигатель внутреннего сгорания, я бы, конечно, сделал это». Его собрат по скомпрометированной профессии, архиепископ Кентерберийский, очевидно, признаёт необходимость техники, ибо проповедует «крестовый поход» против Союза Советов, а новая война, по словам специалистов, будет «войной машин». Если б речи лондонских и римских наместников Христа на земле, а также всех других буржуа – проповедников сокращения роста культуры, людей явно обезумевших со зла на пролетариат или от страха пред неизбежной социальной катастрофой, если б эти речи раздались, примерно, в восьмидесятых годах XIX века, они были бы признаны буржуазией выражением идиотизма, призывом к варварству.
В наши дни, когда буржуазия совершенно утратила различие между мужеством и бесстыдством, – призыв возвратиться к средневековью именуется «мужеством мысли».
Итак, мы видим, что буржуазная культура Европы не является «монолитным целым», какой изображали её буржуа-историки. Её «живая сила» распалась на лавочников и банкиров, которые, рассматривая всех остальных людей как дешёвый и обильный товар, желают во что бы то ни стало сохранить занятые ими высокие, социально уютные позиции, на людей, которые защищают своё право работать для дальнейшего развития культуры, и на фашистов, которые, может быть, тоже ещё люди, но, в результате длительного, распространённого на ряд поколений, пивного опьянения, – люди одичавшие и требующие строгой изоляции или же ещё более решительной меры пресечения их омерзительных кровавых преступлений.
Журналисты главнейших газет Парижа, почти не касаясь вопроса об угрозе буржуазной культуре со стороны фашизма, поставили пред собою основной вопрос эпохи. Газета «Вандемьер» спрашивает:
