В углу двора, за поленницей дров, четверо играют в карты, «в носы»: Лисица, Ерохин, Арап и Сушков. Чумовой на страже.
Лисица. Готово? Подставляй нос…
Арап. Ты – смошенничал. Не давайся ему, Сушков!
Сушков. Ничего, пускай бьёт. Только не по щекам! Сжав большими пальцами нос, прикрывает щёки тылом ладоней.
Лисица бьёт картами по носу Сушкова, делая это с наслаждением садиста. Бьёт по крыльям носа и сверху вниз.
Арап (кричит). Не бей сверху! Это – не закон!
Лисица. Не ори, в зубы получишь.
Арап. Ерохин – чего он делает? Заступись.
Сушков – плачет.
Ерохин. Брось, Лиса!
Лисица. Ты – кто? Начальник? Семнадцать, восемнадцать.
Ерохин. Брось!
Лисица. Пошёл ты к чёрту! Девятнад…
Ерохин бьёт его ладонью по уху.
Арап. Так его!
Ерохин и Лисица – дерутся. Арап, прыгая вокруг них, подзадоривает:
– Лупи его, Ероха-воха! Под душу дай.
Сушков, прислонясь к забору, гладя рукой распухший нос, вытирает другой слёзы из глаз. Чумовой – советует:
– Ты, пойди, умойся.
Лисица, сидя на пне, сплёвывая кровь с разбитой губы, говорит:
– Это ему даром не пройдёт! И Арапу не пройдёт.
Чумовой. Оношенке – наябедничаешь? Изобьём.
Лисица. Ты – изобьёшь?
Чумовой. Все. Как в прошлый раз.
Лисица пинком ноги в живот опрокинул Чумового.
– Получи задаток! Я вас, комаров, передавлю.
Уходит, поплёвывая. Чумовой пробует встать на ноги, падает.
По двору идёт, как слепая, жена Оношенко. Наткнулась на Лисицу, выскочившего из-за угла церкви.
– Куда? Кто это тебе мурлетку расколол?
Лисица. Ерохин со Смирновым.
Оношенко. Эх ты, мозгляк! Все тебя бьют.
Лисица. Ну уж это – врёте!
Оношенко. Чего-о?
Лисица. Неправда. Я сам всех бью.
Оношенко. Маленьких. А Смирнова не можешь. Дрянь.
Лисица. Я…
Оношенко. Иди, иди! Разговорился… Сорока…
Ерохин, согнувшись, смотрит в щель забора. Отламывает кусок доски с треском, испугался, просунул кусок в щель. Идёт Смирнов, в руке – пила.
– Ты что тут?
Ерохин. На волю гляжу.
Смирнов. Тебя Яшин спрашивал.
Ерохин. Лисицу надо бы выпороть.
Смирнов. Мало ли чего надо.
Ерохин. Сволочь он.
Смирнов. Все хороши.
Ерохин. Он с женой Оношенко путается.
Смирнов. А тебе – завидно? (Уходит.)
Ерохин, тупо посмотрев вслед ему, стучит лбом о забор.
Смирнов, жена Оношенко – под колоколом.
– Ты что же, дурачок, не пришёл, а?
Смирнов, глядя на неё исподлобья, молчит.
Оношенко. Считают тебя храбрым, а ты – бабы боишься. Что молчишь?
Смирнов. Шкура.
Оношенко. Ка-ак?
Смирнов. Шкура.
Идётпрочь. Женщина смотрит вслед ему, улыбаясь, потом, вздохнув, облизнула губы.
– Вот я скажу, как ты Лисицына избил!
Смирнов (оглянулся). Шкура.
Оношенко – смеётся.
Рассвет. Спальня. Тихо открывается дверь. Входит Лисица, за ним ещё четверо. В руках одного – одеяло. Подходит к одной койке, набрасывает на голову спящего одеяло, двое садятся на ноги его. Лисица и двое других – бьют. Проснулся, соскочил с койки Сушков, кричит:
– Ой… что это? Братцы…
Лисица, схватив с койки одеяло Сушкова, набросил его на голову мальчика, свалил с ног и пинками забил под койку. Звуки мягких ударов, хрип, мычание.
У окна – избитый Ерохин ощупывает себя. Около него Сушков и ещё человека три, остальные – спят.
Ерохин. А кто им дверь отпер?
Сушков. Кабы я, так они бы меня не били.
Ерохин. Дураков бьют и за – да и за – нет. Я знаю, что дверь снаружи заперта.
Один из ребят. А ключи – у Оношенка, значит – жена его дала ключи.
Сушков. Вот бы мышьяком отравить бабу.
Ерохин. А где у тебя мышьяк? Дура болванова.
Другой из ребят. Поджечь бы это заведение.
Яркая, лунная ночь. В бараке на нарах под окном шестеро: Лисица, Чумовой, Арап и ещё трое.
Арап. Кабы книжек давали…
Лисица. Эх ты, мозгляк! Попал сюда из-за книжек и – сиди.
Арап. Мне это не стыдно. Я – бедный, я книжки украл не на продажу.
Лисица. Украл! Умеешь ты украсть…
Арап. Научусь. Не больно форси.
Лисица. Дурак.
Арап. Ничего не дурак! Когда книжку читаешь, всё равно как в другом царстве живёшь.
Чумовой. А я, когда буду вором, свой цирк заведу.
Лисица. Ты сколько раз воровал?
Чумовой. Семь. Я всё около цирка. Украду, куплю билет, вот и – царь!
Лисица. Вора из тебя никогда не будет, глупый ты.
Арап. Ничего не глупый, он только глухой немножко.
Чумовой. Это по башке меня треснули, я и оглох.
Арап. Ух, как бьют…
Лисица. Умных – не бьют, а вот эдаких и надо бить.
Смирнов, Ерохин и Сушков.
Смирнов. Я фигуры из дерева ловко резал.
Ерохин. Какие фигуры?
Смирнов. Людей, полицейских, собак. Свинью вырезал, а морда как у мачехи. Она у меня всё сожгла. Из-за неё и попал сюда.
Сушков. А меня дядя законопатил. Я – сирота, а он – сволочь. Маленький, хворый, как наш смотритель, а на него четырнадцать человек работают, вывески пишут.
Ерохин. Вот это я не понимаю, почему на плохих людей хорошие работают? У меня отец грузчик, он двадцать пудов поднимает, а подрядчик у него – старичишко, едва ходит, распух весь от жира. Как это допускается начальством?
Смирнов. Бежать отсюда надобно.
Сушков. Куда?
Смирнов. Там видно будет.
Ерохин. Куда побежишь? Родных у нас нету.
Смирнов. Родные-то хуже чужих.
Сушков. Да-а…
Входит надзиратель, кричит:
– Это что? Кто это не дрыхнет, а? Ложись, мать вашу…
Смирнов, Ерохин, Сушков вытягиваются на нарах. Спавшие – просыпаются.
Утро, серенький рассвет. У частокола около поленницы дров – Смирнов, Сушков, Ерохин. Смирнов осторожно влезает на дрова.
Внешняя сторона частокола. На землю прыгает Смирнов, за ним Ерохин, потом – Сушков, он, упав на землю, вскрикивает.
Смирнов. Ушибся?
Ерохин. Ну его к чёрту. Бежим!
Смирнов. Погоди…
Сушков. Ногу… ногу больно…
Ерохин бежит. Смирнов поглядел вслед ему, взглянул на Сушкова и тоже побежал.
Сушков – кричит. На дворе шум, сыплются дрова. Выстрел.
Болотистый лес. Между деревьев мелькают, прыгая по кочкам, Ерохин и Смирнов.
Двор колонии. Сторож звонит в колокол.
Снова лес.
На дворе – смятение, бегают надзиратели, сторожа. Оношенко тащит за шиворот Лисицу, орёт:
– Кто бежал, а? Сукин ты сын! А? Кто?
Лисица. Я не знаю, ей-богу, не знаю!
Оношенко. А ты чего смотрел, а?
Лисица. Да я же – спал, господи…
Сторож втаскивает в калитку ворот Сушкова, мальчик кричит.
Оношенко (Сушкову). Кто бежал?
Сушков. Ерохин… Смирнов… Они меня сманили… бросили… Я не виноват…
Болотная поляна в лесу. Смирнов, Ерохин, оба мокрые, щупают палками болотистую почву.
Смирнов. Надо кругом бежать.
Ерохин. Прямо… Прямо, а то догонят. Слышал – стреляли?
Смирнов. Эх, Сушков-то… Это ты сманил его! А он – слабый… Сманил и бросил.
Двор. Оношенко – Лисице:
– Беги, лови их. Возьми Розмыслова, Юрьева, Васильева. Живо!
Из бараков выбегают мальчики.
Оношенко. Марш, назад, сукины дети! Ордынцев, Судаков – загоняйте их!
Надзиратели загоняют.
Лес. Бегут Лисица и его товарищи. За ними – сторожа, Миша с ружьём и надзиратель с палкой.
Болото. Поперёк его шагают по грудь в воде Смирнов, Ерохин.
У края болота в луже воды плавает шапочка. Прислонясь к дереву, стоит Смирнов, смотрит на неё и плачет.
Из-за деревьев прокрадывается Лисица, бросился на Смирнова, сбил его с ног, сел верхом, бьёт кулаками по голове и кричит:
– Сюда! Поймал! Я поймал… первый!
Небольшая, в два окна, по-мещански уютно обставленная комната – заменяет столовую, в углу – три иконы, пред ними – лампадка. Стеклянный шкаф с посудой. Посредине – стол. За столом – Лисица, хозяин квартиры, ему под 40, одет аккуратно, причёсан гладко, изношенное старческое лицо украшено бородкой. Жена его, ей лет 25. Арап – курчавая голова, бритый.
Лисица (налил водки, поднимает рюмку). Ну, со свиданьицем, Миша!
Чокаются, пьют; закусив, Лисица говорит:
– Вот и опять встретились. Нет, нет, да и снова столкнёт нас господь.
Арап. Веришь в бога?
Жена. В чёрта он верит, да и то не каждый день.
Лисица. Не болтай чего не понимаешь! В бога верить – обязательно для приличия. В людях живём. Нам отличаться от них не следует.
Жена. Селёдки – и те отличаются одна от другой.
Арап. Расскажи, как ты у графа работал?
Лисица. Это, брат, смешное дело!
Ночь. Богато обставленный кабинет. Шевелится драпировка на окне. Раздвинулась, выглядывает голова мальчика, широко, испуганно открытые глаза. Прислушался, исчезает. Щёлкает шпингалет окна. Из-за драпировки выходит Лисица, тоже прислушивается. Затем наклонился над столом, взламывает, раздаётся треск дерева.
Из-за драпировки двери налево вышел человек в нижнем белье, с револьвером в руке, кричит:
– Кто это? Ах ты…
Присел за кресло, вытянул руку с револьвером, – не стреляет, но слышно щёлканье курка. Лисица – обомлел, стоит, покачиваясь, потом, схватив пресс-папье, бросает его в сторону человека, тот прячется за спинку кресла, кричит. Лисица бросается к окну, выстрел, но Лисица успел выскочить.
Пустынная улица. Лисица треплет мальчика за волосы, приговаривая:
– Я тебя учил, осторожно, осторожно, осторожно открывай окно![2]
Снова квартира Лисицы.
Арап. У меня дело есть.
Лисица. Анна, взгляни, Петька на кухне?
Жена уходит.
Арап. Не веришь ей?
Лисица. Зачем бабе лишнее знать? Да и мальчишка у меня подслушивать любит.
Арап. Тот?
Лисица. Нет, третий после того. Тот замёрз пьяный. А этот – хорош, ловкач. Любопытен только, сукин сын, не в меру. Ну рассказывай, какое дело?
Арап. А много ты воров воспитал?
Лисица. Полсотенки наберётся, думаю…
Ночь. На улице едет извозчик, в пролётке – Лисица и Арап, на козлах рядом с извозчиком мальчик.
На углу улицы стоит извозчик. Идут полицейский и ночной сторож. Извозчик будто бы дремлет.
Полицейский. Чего торчишь тут?
Извозчик. Господина с женщиной привёз, подождать велели.
Стражи идут прочь. Сторож, оглядываясь, что-то шепчет полицейскому.
Из ворот дома, куда ушли воры, выбегает, прихрамывая, мальчик, сосёт пальцы, прячется на паперти. Высунулся из-за колонки, прислушивается.
Сторож заметил мальчика, остановился с одной стороны паперти, полицейский прошёл дальше и тоже остановился.
Сторож. Ты чего тут прячешься? Иди сюда!
Мальчуган сорвался с паперти, бежит, сторож не успел схватить его.
Мальчик на бегу пронзительно свистит. Сторож гонится за ним.
Цирк. На местах под ложами – Лисица с женой и мальчуганом с вида лет 12. Ложа над ними пустая. Объявляется антракт. Лисица – мальчику:
– Поди, попрактикуйся, Сашок.
Сашок практикуется.
По шоссе скачет батарея лёгкой артиллерии, скорым шагом идут отряды солдат, скачут всадники. Проехал генерал в автомобиле. Навстречу по обочинам шоссе тянутся крестьянские телеги и санитарные повозки, везут раненых.
Вечерний сумрак. Просёлочной дорогой двигается густая толпа людей, нагруженных узлами, едут телеги с домашней утварью, кое-где на телегах женщины с грудными и малолетними детьми. Гонят коров, коз. Сквозь шум и говор толпы слышно отдалённое буханье выстрелов, иногда они сливаются в сплошной гул. Сзади толпы, на горизонте – дым. Толпа, по преимуществу, городская, мелкое мещанство. Небольшими группами идут дети, мальчики и девочки 7–8 лет и старше, до 15. Где можно, сбегают с шоссе в стороны, останавливаются, смотрят вдаль, назад. Отстают и снова догоняют толпу.
Взрослые заняты охраной имущества, ссорами, они мало обращают внимания на детей, если дети не путаются под ногами у них; в противном случае дают ребятишкам подзатыльники, гонят прочь. Становится всё темнее, толпа исчезает во тьме.
Утро. В стороне от дороги под кустами скорчились, спят два мальчика и девочка.
Разбитая копна соломы, из неё вылезает мальчуган лет 8, протирает глаза, оглядывается, чешется, стряхивает с себя солому. Испуганно выпрямился, расшвыривает солому руками, кричит:
– Мишка, вставай! Ушли наши-то! Ах, черти. Догонять надо!
Из соломы вылезает карапуз лет шести, семи.
– А поесть – чего?
– Догоним – поедим.
Бегут.
Устало шагают по тропе среди кустов. Старший тащит маленького за руку, маленький – плачет, просит есть.
Один из мальчуганов, которые спали под кустами, стоит, хмуро поглядывая по сторонам. Будит товарища:
– Отстали мы, Егор!
Егор. Это из-за неё. Раскисла! Я тебе, Серёжа, говорил…
Сергей. Ладно, брось! Я влезу на дерево, посмотрю. Может, наши недалеко ушли.
Егор разбудил девочку, сердито говорит ей:
– Отстали из-за тебя, Анка. (Девочка лет 10, бойкая.)
– Да, как же, из-за меня! Я, что ли, войну-то затеяла?
Возвратился Сергей:
– Солдаты везде, там – скот гонят и церковь видно, а дальше пожар, дымище страшный, а – наших не видать. Ещё двое мальчиков идут…
Подошли Мишка с братом Яковом.
Сергей. Что – проспали родителей?
Анка. Тоже – родители! Потеряли эдаких маленьких.
Егор. Найдут – пороть будут.
Миша. Есть хочу!
Яков. Подождёшь.
Миша. Домой хочу!
Егор. Ты – что орёшь?
Миша. Есть хочу.
Егор. Ишь ты, какой барин!
Анка утешает, ласкает Мишу, но он отбивается от неё руками и ногами, кричит:
– Домой хочу-у!
Подошли двое солдат, один – бородатый, оборванный и грязный, другой – моложе, чище, с забинтованной правой половиной лица, смотрит только левым глазом. Расспрашивает детей.
Миша – заинтересован солдатами, успокоился, щупает приклад винтовки.
Бородатый. Значит, – всё прямо и до самой станции. Там ваши и должны быть. А хлеба у нас нет, солдаты на войне пулями питаются. Прощевайте!
Пятеро детей идут полем, целиной. Миша сидит верхом на шее Сергея. Анка держится за руку Якова. Егор шагает сзади всех.
Старик-пастух и подпасок лет 12 гонят пяток коров. К ним подходит благообразный мещанин в кафтане, с палкой в руке, спрашивает:
– Не встречал ребятишек, мальчика с девочкой?
Пастух. Сперва я шапку сниму, поздороваюсь с тобой, после – отвечу.
Мещанин. Ну? К чему ты это?
Пастух. Теперь ты предо мной картузик сними.
Мещанин (снял картуз). Заносчив ты, старик. Видел, что ли, детей-то?
Пастух. Детей твоих я не видал.
Группа солдат. Около них группа детей, к ним присоединился ещё один, мальчик тоже лет 12, красивый, прилично одетый, но костюм его уже измят и грязен. Миша спит, положив голову на колени Анны. Егор несколько в стороне беседует с пожилым солдатом. Яков, Сергей и новенький – Казимир – едят хлеб. Чернобородый солдат, дикого вида, неподвижным взглядом жадных глаз смотрит на Анну. Молодой солдат с мягким добродушным лицом говорит Сергею:
– На станцию – нельзя пустить вас, станция эта погрузит раненых и закроется навсегда. И никаких штатских на ней нет, сироты… Эх, и много же вас наделала война!
Вечер. Ребята расположились под стеной обгоревшей избы. Миша спит на кучке соломы. Трое мальчиков и Анна беседуют.
Казимир. Мальчик, который остался у солдат…
Сергей. Егор.
Казимир. У него отец кто?
Яков. Лавочник. А у тебя?
Казимир. Чиновник.
Сергей. Куда же нам теперь идти?
Темнеет. Сергей и Яков зажгли костёр. Казимир и Миша спят. Анна, зябко скорчась, смотрит на огонь. Яков подкладывает сучки в костёр. Сергей дремлет. Лошадиный топот. Подскакали трое солдат, спешились, один затаптывает огонь, другие два – бьют ребят, разбрасывая их, как щенков, кричат:
– Вы что тут делаете, сукины дети? Вы кто такие?
Подскакивают ещё двое солдат.
Примечание. Хорошо бы рассеять десятка два октябрят и пионеров по какой-нибудь плоскости и снять их с аэроплана, так чтоб видно было: бредут в разных направлениях дети, вырванные из гнёзд своих войной.
19-21 год