Максим Горький
Сомов и другие
Третий акт
У Сомовых. Та же терраса. Поздний вечер. Луна. Лидия – в кресле. Яропегов – шагает мимо неё.
Яропегов. Допустим, что ты говоришь правильно…
Лидия. Говори мне – вы! Тут свекровь ходит.
Яропегов. Несёт дозорную службу.
Лидия. И вообще – довольно! Всегда говори со мной на вы!
Яропегов. Слушаю. Итак – допустим, что ты – пардон, вы – рассуждаете правильно. Но у меня другой рисунок души, и я совершенно не выношу драм.
Лидия. У тебя – нет души.
Яропегов. Решено говорить на вы…
Лидия. Тише!
(Дуняша подаёт Лидии стакан молока.)
Лидия. Спасибо. Теперь вы свободны… Вот у Дуняши – есть душа. Она презирает всех нас.
Яропегов. Разве душа – орган презрения?
Лидия. Орган честных чувств. Дуняша честная с людьми.
Яропегов. Какой-то писатель проповедовал честность с собой. Это что-то вроде собаки, – собаки, которая водит слепого.
Лидия. А вы – не честный.
Яропегов. Спасибо. И – Сомов?
Лидия. Вы – все!
Яропегов (закуривая). Виноваты предки. Чёрт их научил избрать местом жительства этот идиотский земной мир! Представьте огромный арбуз, намазанный маслом. Страшно неудобно человеку стоять на нём, – скользишь направо, налево, вперёд, назад.
Лидия. Вы глупо шутите!
Яропегов. Может быть. Но – безобидно.
Лидия. С вами не стоит говорить о серьёзном.
Яропегов. Это – верно, ибо: что есть истина?
Лидия. Я думаю, вы кончите самоубийством.
Яропегов. Н-ну… едва ли!
Лидия. Или – сопьётесь.
Яропегов. Это – возможно.
Лидия. Вы вообще несчастный человек.
Яропегов. Не чувствую себя таковым.
Лидия. Ложь.
Яропегов. Но может случиться, что я пойду к какой-нибудь Дуняше и скажу ей: «Дуня – перевоспитай меня…»
Лидия. Удивительно пошло и лживо.
Яропегов. Напрасно рычите, Лида, я говорю… от души. В эту весну я особенно близко присмотрелся к рабочим, к мужикам. Рабочий довольно быстро перешивает мужичка на свою колодку, и вообще… дьявольски интересно жить в этой среде! Много свирепого, не мало глупого, но всё, что понято, – понято отлично! Чувствовал я себя там… весьма молодо…
Лидия. Не верю я тебе, ни одному слову не верю! (Идёт к лестнице.)
Яропегов (следуя за нею, касается плеча её). Послушай, – что значит всё это? Откуда, вдруг…
Лидия (стряхивая его руку). Не – вдруг! Тупой человек… Я… не знаю… я не могу понять… (Молча смотрит в лицо ему.) Скажи мне – в двух словах – что такое фашизм?
Яропегов. В двух словах? Н-ну, это… трудно…
Лидия. Не хочешь сказать, да?
Яропегов (пожав плечами). Почему – не хочу? Н-ну… Ты – знаешь: жизнь – борьба, все пожирают друг друга, крупные звери – мелких, мелкие – маленьких. Фашисты – мелкие звери, которым хочется быть крупными, а маленькие зверьки тоже хотят вырасти. Крупный зверь заинтересован в том, чтоб мелкий был жирнее, а мелкий – в том, чтоб маленький жирел. Для этой… доброй цели необходимо… именно то, что существует, то есть полная свобода взаимного пожирания, а для свободы этой необходима частная собственность, – зверячий порядок. Вот большевики и пытаются уничтожить основу зверячьего быта – частную собственность… Понятно?
(Лидия молча идёт с лестницы.)
Яропегов (вздохнув). Ничего нового в фашизме – нет, это очень дряхлая и скверненькая катавасия… Зачем понадобилось тебе знать это?
(Ушли. На террасу выходят: Сомов, Богомолов, Изотов. Сомов несёт миску с крюшоном, Изотов стаканы. Затем Сомов плотно закрывает дверь и окна в комнату. Богомолов отирает платком лицо и шею. Изотов – закуривает.)
Богомолов. Дышать нечем.
Изотов. Н-да. Хлеба – горят.
Богомолов. Думаете – неурожай будет?
Изотов. Говорят.
Богомолов. Недурно бы, знаете, а? (Сомову.) Мы – одни?
Сомов. Да. Но – кажется – мы переговорили обо всём?
Богомолов. И установлено: оборудование – накопляется, а строительство, понимаете, задерживается, насколько это возможно.
Изотов. Это – как аксиома.
Богомолов. Затем: людей, которым наши планы не ясны…
Изотов. Или – ясны, но – не нравятся…
Богомолов. Или – слишком ясны, – людей этих, понимаете, сдерживать в их стремлении отличиться пред товарищами.
Изотов. Переводить с практической на канцелярскую работу.
Богомолов. И другими, знаете, приёмами. Вообще – сдерживать!
Изотов. Правильно.
Сомов. Нужно ли повторять всё это?
Богомолов. Не мешает, знаете, не мешает. (Изотову.) Вы, Дмитрий Павлович, несколько того… понимаете, несколько чрезмерно обнаруживаете ваш пессимизм, тогда как мы должны показывать себя оптимистами, верующими, понимаете, фантазиям товарищей…
Сомов. Они – не глупы, у них есть чутьё. И не всё у них фантазии.
Богомолов. Именно?
Сомов. Разговоры о пятилетке, социалистическое соревнование…
Изотов. Карьером – далеко не ускачут.
Богомолов. Но надо нахлёстывать, знаете, – нахлёстывать! Поощрять фантазии одних, развивать скепсис – других, понимаете… А пессимизм – неуместен в нашем положении.
Изотов. Я не пессимист, но, когда рискуешь головой…
Богомолов (возбуждается). Головы, знаете, не имеют особой ценности, ежели они служат для того, чтоб по головам били дикие люди, – да-с! Головы, понимаете, надобно держать выше, чтоб кулак дикаря не доставал до них! Надобно, понимаете, помнить, что руководство промышленным прогрессом страны – в наших руках-с и что генштаб культуры – не в Кремле сидит-с, а – именно в нашей среде должен быть организован, – понимаете! За нас – история, вот что надобно усвоить, – история! Пред нами безграничные возможности. Довольно адвокатов у власти, власть должна принадлежать нам, инженерам, – понимаете?
Изотов. Да, во Франции адвокаты командовали и командуют бездарно.
Сомов. Командует – капитал…
Богомолов. Далее вы скажете, что правительство служит промышленникам и так далее, сообразно догматике товарищей. Но – забастовка адвокатов – ничего не может изменить, а если забастовка инженеров? Как вы думаете? То-то! Вы, дорогой, немножко, знаете, заражены нигилизмом Виктора Яропегова.
Изотов. Неприятный мужчина.
Сомов. Он – талантлив.
Богомолов. Н-но!
Изотов. Ему бы фельетончики писать в газетах товарищей.
Богомолов. Он, понимаете, как раз из тех, кого надобно сдерживать. Таких, знаете, следует сажать на бумажки, пришпиливать к бумажкам…
Сомов. Вы забываете, что такие – грамотны и умеют считать…
Богомолов. Н-ну, мы будем пограмотнее. Мы – похитрее…
Сомов. Тише говорите, здесь – гуляют.
Изотов. В будни-то!
Сомов. За решёткой – дорога к реке. Сегодня снова приходил Лисогонов.
Богомолов. Был и у меня. Всё спрашивает, когда будет пущена его фабрика.
Изотов. Дрянь фабрика. Старьё.
Богомолов. Не брезгуйте, не брезгуйте! На неё можно затратить миллиона три. Можно и больше.
Изотов. Ага! Вы – с этой точки зрения? Ну, омерщвлять капитал такими порциями – длинная история!
Богомолов. Но, между прочим, знаете, и это полезно. Между прочим! Мелочи – незаметны, но туча комаров – одолевает медведя, знаете!
Сомов. У Лисогонова – диабет. Он умрёт скоро, наследников не имеет.
Богомолов. Найдутся!
Изотов. Сын есть.
Богомолов. Сын – помер. Диабет, знаете, и у меня есть. Доктора запретили вино, природа – запретила женщин, осталось одно удовольствие – карты…
Сомов. Яропегов идёт.
Изотов. Пьяный?
[Входит Яропегов.]
Богомолов. Ну, нам – пора! Виктор Павлович! Совершили прогулочку под луной?
Яропегов (выпивши). Именно. И даже – с девицей.
Богомолов. С хорошенькой? Счастливец! Вчера я видел вас тоже… кажется, с племянницей директора завода?
Яропегов. Именно с ней.
Богомолов. Демократ вы! Что ж? Мы все – демократы.
Яропегов. Из принципа: «С волками жить, по-волчьи выть».
Богомолов. Всегда он скажет что-нибудь такое, знаете… остренькое! Дивная привычка! Н-ну, пошли! Да, – чуть не забыл! Виктор Павлович, – дорогой! Заключение ваше по поводу изобретения этого молодого человека… как его?
Яропегов. Которого? Кузнецова или Зибера?
Богомолов. Первого. Оптимистическое заключение! Сосчитали вы – неверно. Слишком оптимистично. Уж – простите! Но в комиссии я буду возражать.
Яропегов. Это – ваше право. И – обязанность.
Богомолов. Да, да, – буду против!
Яропегов. Поспорим.
Богомолов. Ну – всех благ!
(Идут. Сомов провожает. Яропегов пьёт крюшон.)
Сомов. Не знаешь, где жена?
Яропегов. На берегу, с Арсеньевой, Терентьевым. Там комсомольцы рыбу неводом ловят.
Сомов. Терентьев, кажется, ухаживает за учительницей?
Яропегов. Мужчины вообще любят ухаживать за женщинами.
Сомов. А ты всё пьёшь?
Яропегов. А я всё пью.
Сомов (шагая по террасе). Тебе не кажется, что учительница эта дурно действует на Лидию?
Яропегов. На неё безделье дурно действует. Ты бы советовал ей заняться чем-нибудь, вот хоть ликвидацией безграмотности.
Сомов. Посоветуй ты…
Яропегов. Я для неё не авторитет. О чём беседовали с Яковом?
Сомов. Так… Вообще о делах.
Яропегов. Сдаётся мне, что он хочет похерить изобретение Кузнецова.
Сомов. Странное подозрение! Какая у него может быть цель?
Яропегов. Удовлетворение злобы.
Сомов. Ты куда?
Яропегов. В гости приглашён, к Троерукову.(Ушёл.)
(Сомов ходит по террасе, остановился, прислушивается. Вошёл в комнату, открыл окно. Идут: Терентьев, Лидия, Арсеньева, Миша и Дуняша.)
Терентьев. Мира – нет, Лидия Петровна, мира и не будет до поры, пока весь рабочий народ всемирной массой своей не обрушится на врага.
Лидия. Вы… верите в это?
Терентьев. Ну, ещё бы не верил! Разве это можно – не верить в то, для чего живёшь – работаешь?
Арсеньева. Идите, Миша, выпейте водки…
Миша. Да я – не пью!
Арсеньева. Грудь и ноги разотрите, а то простудитесь.
Миша. Никогда в жизни не простужался…
Дуняша. А ты – иди! Не форси…
Миша. Ух, надоели! Что я – барышня?
[Миша и Дуняша уходят.]
Лидия. Какой славный мальчик!
Терентьев. У нас – сотни тысяч таких козырей. Недавно одного кулаки подстрелили, в правую сторону груди насквозь. В больницу его без сознания привезли, а пришёл в себя – первое слово: «Долго хворать буду?» Он, видите, к приёму на рабфак боится опоздать, – вот в чём штука! Молодёжь у нас отличной продукции. Конечно, есть и брак, так ведь «в семье не без урода», а семейка-то великовата!
Лидия. Сыро становится. Катя, ты не зайдёшь ко мне?
Арсеньева. Нет. В шесть утра еду в город, надо кое-что приготовить, там районная конференция учителей.
Терентьев. А мне пора к дому. Будьте здоровы!
Лидия. Доброй ночи. Ты – надолго?
Арсеньева. Дней на пять.
Терентьев. Вы, Катерина Ивановна, штучку эту разберёте мне?
Арсеньева. Да. Я уже сделала это.
Терентьев. Отлично!
[Арсеньева и Терентьев уходят.]
(Лидия села на скамью у террасы, вынула папиросу, но, изломав её, швырнула прочь.)
Сомов (через перила). Сыровато, ты бы шла домой.
Лидия. Принеси мне шаль.
(Идут Анна Сомова, Титова.)
Титова. Ведь они – как действуют? Тут у одного мужика, вдовца, дочь заболела…
Анна. Да, да, у Силантьева, знаю!
Титова. Так они её просто похитили и увезли – будто бы в санаторию…
Анна. Ужас!
Титова. Положим, она – комсомолка.
Анна. Полный произвол… Это вы, Лидия?
Лидия. Как видите – я.
Анна. Николай – дома?
(Сомов бросает шаль из окна.)
Титова. Здравствуйте, строжайший человек!
Сомов. Моё почтение.
Анна. Пойдёмте ко мне, сыграем.
Титова. С удовольствием. Чайком угостите?
Анна. Конечно, если горничная соблаговолит. Вы знаете, мы зависим от прислуги…
[Анна и Титова уходят.]
Сомов (жене). Иди сюда, упрямая! Сыро же! (Лидия идёт. Сомов – встречает её на террасе, обнял.) Ты была с Терентьевым и Арсеньевой? Добродушный мужик. Что он говорил?
Лидия. Так много, что половины я не поняла, а другую не помню. Там Дуняша и его племянница пели – «Потеряла я колечко», – смешные слова, но очень грустили песня.
Сомов. Глупая песня. А что такое эта Арсеньева – в конце концов?
Лидия. Она удивительно просто и веско говорит – «да!» И «нет» – тоже веско.
Сомов. Ну, это ты что-то из забытых пьес Ибсена! Скажи, ты не чувствуешь, что она плохо влияет на тебя?
Лидия. Плохо? Почему?
Сомов. Ну… Наводит грустные мысли – и вообще…
Лидия. Нет, я этого не чувствую. А грустные мысли… Вот зеркало наводит их на меня.
Сомов. Это – чепуха. Ты нисколько не изменилась, даже стала красивее.
Лидия. Спасибо! Но мне кажется, что «потеряла я колечко…»
Сомов. И это – чепуха. Я тебя люблю не меньше. Я очень люблю тебя.
Лидия. Я – не о любви, а о том колечке, которое связывает с жизнью…
Сомов. Ну, вот! Вот это – несомненно от Арсеньевой…
Лидия. Как… торопливо ты сказал, что очень любишь меня.
Сомов. Ох, ты опять впадаешь в этот твой новый тон! Знала бы ты, как это неуместно! Нет, тебя необходимо поскорее отправить за границу. Я думаю сделать это осенью…
Лидия. А я – хочу за границу?
Сомов. Это тебя развлечёт. Даже если и не хочешь – нужно ехать. Это удобнее.
Лидия. Для кого?
Сомов. Для тебя. Я же говорил тебе, что возможны крупные события. Это – между нами, и ты, пожалуйста, не откровенничай на эту тему с учительницей…
Лидия. А – на другие темы?
Сомов. Вообще я прошу тебя держаться с ней осторожно, особенно в тех случаях, если она начнёт что-нибудь выспрашивать. Она выспрашивает?
Лидия. Она рассказывает, выспрашиваю я.
Сомов. О чём?
Лидия. О пионерах, комсомольцах, о ликвидации безграмотности…
Сомов. Тебе это интересно?
Лидия. Я не понимаю – какие радости находит в этом молодая, красивая женщина? Арсеньева – находит.
Сомов. Это – радость нищих духом, Лида.
Лидия. А я – не нищая?
Сомов. Что за вопрос? Конечно – нет!
Лидия. Приятно знать. Но – каким скучным голосом сказал ты это!
Сомов. Оставь этот… нелепый тон!
Анна (из комнат). Коля, ты не помнишь кличку собаки вице-губернатора?..
Сомов. Что такое?
Анна [входит]. Ах, прости! Как ты кричишь! Я забыла кличку собаки Туманова, которую ты так любил.
Сомов. Джальма! Джальма…
Анна. Мерси. Вы, кажется, ссоритесь?
Сомов. Ничуть. С чего ты взяла?
Анна. Очень рада, если ошибаюсь. Вы оба так нервничаете последнее время. Это – нездорово. (Ушла.)
(Сомов сердито закуривает.)
Лидия. Продолжай.
Сомов. Да. Так вот – неизбежны крупные события…
Лидия. Война?
Сомов. Может быть…
Лидия. И – снова революция?
Сомов. Почему – революция? Переворот, хочешь ты сказать…
Лидия. Ну да, – революция назад. Контрреволюция?
Сомов. Это пустое слово – контрреволюция. Я говорил тебе: жизнь – борьба за власть… за прогресс, культуру…
Лидия. Да, да, я помню. Ты говорил это, когда мы были близки…
Сомов. Не выдумывай! Ты мне всё так же близка.
Лидия. В спальне.
Сомов. Ты хочешь понять меня?
Лидия. О, давно хочу!
Сомов. Ну, так – пойми! Рабочие захватили власть, но – они не умеют хозяйничать. Их партия разваливается, массы не понимают её задач, крестьянство – против рабочих. Вообще – диктатура рабочих, социализм – это фантастика, иллюзии, – иллюзии, которые невольно работой нашей поддерживаем мы, интеллигенты. Мы – единственная сила, которая умеет, может работать и должна строить государство по-европейски, – могучее, промышленное государство на основах вековой культуры. Ты – слушаешь?
Лидия. Конечно.
Сомов. Власть – не по силам слесарям, малярам, ткачам, её должны взять учёные, инженеры. Жизнь требует не маляров, а – героев. Понимаешь?
Лидия. Это – фашизм?
Сомов. Кто тебе сказал? Это… государственный социализм.
Лидия. Фашизм – это когда у власти маленькие звери, чтоб ими питались крупные? Нужно, чтоб мелкие звери были жирные?..
Сомов. Что за чепуха! Откуда это?
Лидия. Виктор сказал.
Сомов. Виктор? Чёрт… Но – ты же видишь: он – человек пьяный, он морально разрушается, он уже ничего не понимает в действительности…
Лидия. Ты – крупный?
Сомов. Что?
Лидия. Ты – крупный зверь?
Сомов. Послушай, Лидия, – что ты говоришь? Что с тобой?
Лидия. Я – не знаю. Как ты побледнел, и какие злые глаза у тебя…
Сомов. Я спрашиваю… Я должен знать – что с тобой?
Лидия. Я – сказала: не знаю. Но мне кажется, что ты… двоедушен и что этот противный старик, и волосатый Изотов, и горбун – вы все двоедушные… Подожди, не хватай меня. Я должна бы говорить иначе, но у меня нет сильных слов, нет сильных чувств.
Сомов. Ты становишься истеричкой – вот что! Это – потому, что у тебя нет детей.
Лидия. Детей не хочешь ты…
Сомов. И потому, что ты уже не любишь меня… я – знаю!
Лидия. Ничего не знаешь! Ни-че-го! Всегда бывает так: когда я говорю с тобой как с человеком – ты ведёшь меня в спальню.
Сомов. Неправда!
Лидия. И во всех романах – так: она заговорила с ним как с другом, а он сказал: раздевайся!..
Сомов. Стой, Лидия! Довольно! Слушай и – пойми. Ты… не глупа, ты должна понять. Молчи!.. Я двоедушен? Да! Иначе – нельзя! Невозможно жить иначе, преследуя ту великую цель, которую я поставил пред собой. Я – это я! Я – человек, уверенный в своей силе, в своём назначении. Я – из племени победителей…
Лидия. Крупный зверь?
Сомов. Роль побеждённого, роль пленника – не моя роль! Богомолов – старый идиот…
Лидия. Ты хочешь быть вождём, Наполеоном? Очень крупным?
Сомов. К чёрту…
Лидия. Не кричи…
Сомов. Лидия! То, что ты сказала, имеет для меня… огромное значение… Тебе надули в уши… Тебя хотят сделать врагом твоего мужа…
Лидия. Нет, Николай, ты – не крупный…
Сомов. Не смей шутить!
Лидия. Да – не кричи же!
Сомов. Ты должна подумать… Может быть, эта Арсеньева…
Лидия. Тише! Кто-то идёт…
(Пение за сценой. Оба слушают. Сомов закуривает папиросу, дрожат руки. Он отходит от жены, глядя на неё изумлённо и тревожно.)
Сомов. Как могло случиться, Лидия, что ты, вдруг…
(Слышно, что поют двое, Яропегов и Троеруков, на голос «Интернационала».)
Любовь считал он чистым вздором,
Тра-та-та-та! Тра-та-та-та-а!
Вдруг пред его учёным взором
Она предстала как мечта.
Сомов. Вот – слышишь? Вот – Виктор…
(Яропегов, Троеруков, за ними – Лисогонов, все трое сильно выпивши.)
Яропегов. Чета супругов при луне… Учитель – катай!
