У вора же неровно вздымалась маленькая грудь и вздрагивали плечи… А на рябом лице его были отражены испуг, и тоска, и ожидание…
– Н-ну… – начал торговец, хмуря брови и стискивая зубы, – и что же я теперь с тобой сделаю, а?
Мальчик повёл плечом.
– В острог мне тебя запрятать или рвачку дать? Выбирай… что тебе по вкусу…
– Прости, дяденька, – тоскливо сказал вор.
– Про-ости-ить? Скажи на милость! Ишь ты! Как же так, сынок, я тебя могу простить? Ты, вор, украл у меня товару. Значит, следовает тебя упечь в тюрьму. А ежели я тебя, одного вора, прощу, другой – другого простит, – кто тогда в тюрьме сидеть будет, скажи, а?
– Дяденька, я больше не бу-уду… – со слезами на глазах и с дрожащими губами вполголоса, убедительно вытянул мальчишка.
– Это мне нипочём! Нет, ты скажи – кто будет в остроге тёмном сидеть, ежели воров прощать?
Мальчик беззвучно заплакал, и слёзы, стекая по его щекам, оставляли на них полосы…
– Говори, чертёныш, – кто? – зло сверкнув глазами, крикнул торговец и дёрнул вора за ухо…
– Ра-а…збойн…ики… – сдерживая рыдания, тихо сказал мальчик.
Это, должно быть, понравилось торговцу – он засмеялся довольно и громко.
– Ах, жулик! Ловко отрезал! Разбойники… шустрый ты мальчонка – быть тебе арестантом.
Ну, говори, ты зачем мыло стянул?..
– Дяденька! Вот те Христос – не буду я больше! Никогда уж не буду! – звонко крикнул мальчик.