Максим Горький
Ярмарка в Голтве
– Ну, – утомленно говорит цыган, – идите ж теперь к вашей жiнке и расскажите ей, какой вы дурень…
– Два! – говорит хохол.
– Вот что, – молитесь богу!
Снова молятся и снова бьют руки друг друга.
– Ну, берите же на свое счастье, мне в убыток: не хочу я с вас, добрый человек, лишних грошей брать, коли нет их у вас в кармане… Даете три с полтиной?
– Ни, – качает головой хохол, оглядывая лошадь цыгана, понурую и шершавую.
– Три с четвертью?
– Ни…
– Чтоб ваша жiнка сказала вам сто раз «ни», когда вы у нее борща попросите! Даете три гладких карбованца? И то не даете? Так берите ж за вашу цену. Э, пропали мои гроши и конь хороший!
Лошадей передают из полы в полу, и хохол уходит, ведя на поводу выменянную крупную рыжую кобылу, равнодушно переступающую разбитыми ногами. Морда у нее печальная, и уныло смотрят ее тусклые глаза на толпу людей.
Скоро хохол возвращается назад. Он идет торопливо, так что лошадь едва поспевает за ним; лицо у него сконфуженное и растерянное. Цыгане смотрят навстречу ему спокойно и разговаривают о чем-то на своем странном языке.
– Це дiло не законно, – покачивая головой, говорит хохол, подходя к ним.
– Какое дело? – осведомляется один из цыган.
– А це… Як же вы менi…
– А что мы тобi?..
– Пiдождiть!.. Як же…
– А як же?
– Да пiдождiть же!
– А чего ждать? Когда кобыла родит? Да ты ж, дядько, еще и не венчался с ней!
В толпе хохот. Бедняга хохол апеллирует к ней.
– Добрые люди – ратуйте! Воны менi беззубу коняку на мiсто моей зубатой намiняли!
Толпа не любит неловких так же, как и слабых. Она становится на сторону цыган…
– А де ж у тебе очи булы? – спрашивает хохла сивый старик.
– Не май з цыганами дiла! – поучительно заявляет другой.
Обманутый рассказывает, что он смотрел зубы у коня, но на верхние не обратил внимания, а из них три оказываются сломанными. Должно быть, коня когда-то сильно ударили по морде и сломали ему три зуба. Куда он годится такой? Он есть не может, – вон у него какой вздутый живот. Человека два-три из толпы начинают защищать хохла. Возникает гвалт, и громче всех кричит, не уставая, цыган…
– Э, добрый чоловiк! чого ж ты затiяв таку заворуху? Хиба ты не знаешь, як треба конiв куповаты? Конi куповаты – як жiнку выбираты, все одно, таке ж важне дiло… Слухай, я тобi скажу одну казку… Як булы на свiтi три братика, двое розумнi, а третiй дурень – ось як ты або ж я…
Товарищи цыгана тоже орут во всю глотку, оправдывая его; хохлы лениво ругаются в ответ; толпа становится всё гуще и теснее…
– Що ж менi зостаеться, добрi люди? – горестно вопрошает обиженный.
– Ходы до урядника! – кричат ему.
– А и пойду! – решает он.
– Стой, чоловiче! – останавливает его цыган. – Разорить меня хочешь? Разоряй! Давай мне три карбованца – я твою лошадь назад виддам! Желаешь? Давай два! Желаешь? Ну, иди и жалуйся…
Хохлу не особенно приятно «тягать к дiлу» урядника, и он задумывается. Со всех сторон ему дают советы, но он остается глух и нем, решая что-то про себя. Наконец решил…
– Ну, от що, – уныло говорит он цыгану, – нехай бог тебя судит… Отдай менi моего коня, а два карбованци, що ты в придачу узял, – твои… Триста трясцiв тобi у боки – грабь!
И цыган ограбил его с таким видом, точно великую милость ему оказал.
– Догадливi люди! – похваливали «чоловiки» цыган, отходя от них.
– Деготь московский, атличный, фабричный, аккуратный, аппаратный, пахучий, тягучий! Шесть копеек кварта, пятнадцать четверть! – возглашает черниговец, восседающий на телеге. Телега, бочка и сам торговец – все это черно и жирно от дегтя и всё двигается одной сплошной массой, распространяя вокруг себя характерный аромат.
– А, мабудь, и по пьять за кварту продадите? – справляется у дегтярника «чоловiк» в необычайно широких штанах и в соломенной шляпе на голове.
– Тпру-у! По пять не могу, хозяину на шесть копеек присягал…
